Дмитрий Иванович, прознав, что броды на Оке указали татарам рязанцы, а их князь ездил на поклон к Тохтамышу, без промедления отправил войско во главе с Боброком на Рязань. Великий князь повелел Боброку сжечь дотла стольный град Олега, а его самого взять живым или мертвым. «Я покажу Олегу, что у Москвы достаточно сил, чтобы прокатить головней по всему Рязанскому княжеству! — думал Дмитрий, объятый жаждой мести. — Рязанцы поклонились Тохтамышу, а московский князь заставит их в грязи ползать у своих ног! Я отучу рязанцев сговариваться с Ордой за моей спиной!»

Боброк разбил Олегову рать, после чего московские полки принялись опустошать рязанские земли. Однако владения Олега уже и так были разорены. Орда Тохтамыша на обратном пути в Степь сожгла Рязань, несколько небольших городков и больше тридцати деревень. Рязанские воеводы, сражавшиеся с Боброком и угодившие в плен, сами не ведали, где скрывается Олег со своей семьей.

В конце сентября победоносное войско Боброка вернулось в Москву, где уже вовсю шло строительство новых теремов на месте обгорелых руин.

Узнав от Боброка о бедственном положении Рязанского княжества, жестоко пострадавшего от орды Тохтамыша, Дмитрий Иванович не удержался от злорадной усмешки.

— Поделом Олегу за его кривизну душевную и за пресмыканье перед Тохтамышем! — сказал великий князь. — Тщился гордец Москву унизить, помогая Тохтамышеву воинству, но в конце концов сам в жутком унижении оказался. Как говорится, не рой другому яму — сам в нее попадешь.

Прежде всего Дмитрий распорядился заново отстроить подворье митрополита, полагая, что владыка Киприан вот-вот вернется из Твери в Москву. Но Киприан явно не торопился возвращаться в Москву. Приближенные Дмитрия Ивановича поговаривали между собой, мол, не иначе тверской князь лестью и подарками удерживает Киприана у себя. Михаил Александрович небось рад-радешенек, что Киприан нашел прибежище не во Владимире, а у него в Твери.

Великий князь направил в Тверь двух своих бояр, поручив им позвать митрополита назад в Москву и сопровождать его на обратном пути.

В начале октября по раскисшей от дождей дороге Киприан приехал в Москву.

К тому времени Дмитрий уже имел свидетельства очевидцев, которые видели, как митрополит бежал из Москвы, страшась татар. Горожане стерегли ворота днем и ночью, никого не выпуская из города, но Киприан убедил московлян выпустить его, пообещав привести тверскую рать к ним на помощь.

Бояре, которым Дмитрий приказал оборонять Москву от татар, тоже разбежались кто куда, увидев бегство митрополита.

Отдохнув после долгого пути, Киприан навестил великого князя в его восстановленном тереме, где еще пахло сосновыми стружками и свежеструганными березовыми досками. Новенькие кленовые ступеньки слегка поскрипывали под грузным телом митрополита, когда он неспешно поднимался по ним в верхние теремные покои. Сопровождавшие Киприана дьяки и послушники остались внизу, в гриднице, дабы не мешать беседе владыки с великим князем.

В прошлом Киприан и Дмитрий Иванович находились в неприязненных отношениях. Вина за это лежала на Ольгерде, который долго и упорно добивался от константинопольской патриархии провозглашения в Киеве отдельной митрополии, неподвластной московскому митрополиту. В конце концов это случилось. Однако Ольгерд вскоре умер, а его сыновьям, погрязшим в распрях друг с другом, не было никакого дела до хиреющего Киева и греческой митрополичьей кафедры в нем.

Случилось так, что грек Киприан, будучи киевским митрополитом, получил благословение патриарха в Царьграде на занятие митрополичьей кафедры в Москве при здравствующем тамошнем митрополите Алексее. Дмитрий Иванович прямо дал понять Киприану, что ему путь в Москву закрыт. Когда митрополит Алексей скончался, то Киприан приехал-таки в Москву по собственному почину. Но по воле великого князя Киприана выдворили из города. Киприан снова был вынужден отправиться в Киев.

Поскольку митрополичья кафедра в Москве пустовала три года вследствие интриг царьградской патриархии, Дмитрию поневоле пришлось пригласить Киприана в Москву. Дмитрий знал, что Киприан хорошо говорит по-русски, так как он давно живет на землях славян. Дмитрий рассудил, что митрополит-грек, владеющий русским языком, лучше ставленника Царьграда, не знающего русскую речь.

Так Киприан стал московским митрополитом за восемь месяцев до нашествия Тохтамыша.

Киприан был крупен телом и довольно высок ростом, у него был прямой нос, большие, широко поставленные глаза цвета спелой вишни, высокий лоб и темная окладистая борода. Роскошное архиерейское облачение со всеми атрибутами митрополита необычайно шло Киприану, который имел прямую осанку и горделивую посадку головы. Киприан был начитан и умел складно говорить, но при этом он был необычайно алчен и очень неохотно жертвовал деньги из митрополичьей казны на богоугодные дела.

При беседе великого князя с митрополитом присутствовал и Владимир, который в последнее время был неразлучен с Дмитрием, будучи его правой рукой и его всевидящим оком. Дмитрий сильно недомогал — давали о себе знать раны, полученные им в Куликовской битве, — поэтому все заботы по восстановлению Москвы, по сути дела, ложились на плечи Владимира.

Киприана сразу насторожило холодно-отчужденное лицо великого князя, когда он приблизился к нему, чтобы с поклоном принять его благословение. Целуя руку митрополита, Дмитрий поклонился не достаточно низко, как бы делая это вопреки своему желанию. Владимир и вовсе не стал целовать руку владыки, лишь отвесив ему поклон.

— Скорблю и печалюсь я вместе с тобой, княже, глядя на запустение во граде Москве после буйства здесь безбожных агарян, — проговорил Киприан своим бархатистым баском, усаживаясь в кресло с подлокотниками. Он издал печальный вздох. — Бедствие сие есть наказание Божие за грехи наши. В Священном Писании сказано: «И увидел Господь, что велико развращение людей на земле, что все помыслы и желания их есть зло во всякое время…»

— Погодь со Священным Писанием, святой отец, — прервал митрополита великий князь. — Давай-ка потолкуем о твоем бегстве из Москвы. Этим своим трусливым бегством, владыка, подорвал ты ратный дух в московлянах. Глядя на тебя, многие бояре и купцы тоже сбежали из столицы. Ты же обещал мне блюсти град мой, быть опорой воинству, собравшемуся в его стенах. Выходит, обманул ты меня, святой отец. Что можешь сказать в свое оправдание?

Дмитрий восседал на скамье напротив митрополита, рядом с ним сидел Владимир. Оба взирали на владыку с неприязненным отчуждением.

— Что же это? — с обидой бросил Киприан. — Шел я в гости к великому князю, а угодил на суд к нему! Не по-христиански это, княже!

— А бросать в беде свою паству — это по-христиански? — ввернул Дмитрий, хмуря густые брови. — Трясясь за свою жизнь и злато свое, ушмыгнул ты в Тверь, убедив горожан открыть тебе ворота лживым обещанием привести в Москву тверское войско. Получается, и московлян ты обманул, святой отец.

— Я ведь не один ушел из Москвы, — запинаясь, промолвил Киприан, — вместе со мной из города вышли многие знатные люди… В числе этих имовитых людей была твоя супруга и твои дети, княже.

— Семья моя и так была в безопасности за стенами московскими, кои две литовские осады выдержали, — раздраженно произнес Дмитрий. — Устояла бы Москва и перед Тохтамышем, кабы не твое предательство, святой отец.

Киприан вздрогнул, как от удара плетью.

— Чего ты с ним толкуешь, брат, — жестко вымолвил Владимир. — Гони в шею этого святошу! Пусть проваливает в Киев иль в Царьград!

— Как ты смеешь молвить столь дерзостные слова в моем присутствии, князь! — воскликнул Киприан, подняв на Владимира возмущенные глаза. — Я поставлен на московскую митрополию волею патриарха константинопольского! Не вам решать…

— Замолчь! — выкрикнул Дмитрий с таким озлоблением в голосе, что Киприан вздрогнул и умолк. — Мне патриарх и попы царьградские не указчики! Моя воля выше воли патриарха, в прошлом я уже доказал тебе это, владыка. — Дмитрий встал, давая понять Киприану, что разговор окончен. — Собирайся в дорогу, святой отец. Не ко двору ты пришелся в Москве, а посему место твое в Киеве. Казну твою я возьму себе, дабы на твое золотишко выкупить из неволи московлян, угнанных в Орду Тохтамышем.

Киприан изменился в лице, он был потрясен и растерян.

— Великий княже, не руби сплеча, — торопливо заговорил митрополит. — Давай спокойно все обсудим, договоримся полюбовно… Оставь меня в Москве, княже, и я отблагодарю тебя щедрыми дарами!

Отошедший к окну Дмитрий искоса взглянул на Киприана, надменно бросив ему:

— Мы с тобой не на торжище, святой отец. Слово мое твердо! Прощай!

Княжеские челядинцы чуть ли не силой вывели Киприана из терема. Владыка никак не хотел уходить, цепляясь руками то за лестничные перила, то за дверные косяки. Киприан кричал Дмитрию, что он все осознал и раскаивается, пусть великий князь сошлет его в какой-нибудь монастырь, но не изгоняет с Руси. Впопыхах Киприан даже забыл в княжеской светлице свой посох.

Владимир, выйдя на высокое теремное крыльцо, швырнул посох с серебряным навершием в виде полумесяца под ноги митрополиту. Подобрав посох, Киприан направился к своему крытому возку, запряженному парой гнедых лошадей. Дьяки услужливо поддерживали владыку под руки.