Мария Александровна не скрывала своего удивления, когда к ней в Марьино приехала посреди зимы Мария Ивановна.

Две вдовствующие княгини расположились в жарко натопленной светлице для беседы с глазу на глаз. Нежданная гостья поведала хозяйке Марьинской загородной усадьбы, что она прибыла к ней по важному делу.

— Признаюсь, душа моя, не приглянулась мне поначалу твоя племянница, сосватанная тобой моему сыну, — молвила Мария Ивановна, сидя в кресле с подлокотниками напротив вдовы Симеона Гордого. — Не стану скрывать, в ту пору сердце мое лежало к боярышне Кристине, дочери Федора Воронца. Ныне же мое отношение к твоей племяннице переменилось, ибо я узнала ее с самой лучшей стороны. Уверена, сыну моему именно такая жена и под стать. К сожалению, Владимир продолжает заглядываться на Кристину и даже помышляет соединиться с нею законным браком. — Мария Ивановна печально вздохнула, поправив на своей груди золотое ожерелье.

После непродолжительной паузы Мария Ивановна рассказала своей собеседнице о том, что ее сын задумал развестись со своей женой, объявив ее бесплодной. Не утаила Мария Ивановна и того, что именно предпринимает Владимир для достижения своей цели.

— Чего же ты хочешь от меня, голубушка? — спросила Мария Александровна, внимательно выслушав свою гостью.

— Я хочу, чтобы ты сосватала для Кристины какого-нибудь знатного жениха, — волнуясь, ответила Мария Ивановна. — Лучше всего это сделать именно сейчас, покуда Владимир пребывает в Новгороде. В этом деликатном деле я могу уповать лишь на тебя, душа моя. Прости меня за то, что я так долго не встречалась с тобой, что не звала тебя к себе в гости. Сначала меня терзала обида, а потом жег стыд за то, что я плохо о тебе думала. — Мария Ивановна тяжело вздохнула, опустив глаза.

— Я рада, что ты навестила меня, — приветливым голосом промолвила Мария Александровна. — Постараюсь помочь тебе, милая. Но предупреждаю сразу: выдать Кристину замуж будет очень непросто, ибо эта девица шибко привередлива. Без помощи князя Дмитрия в этом деле никак не обойтись. Токмо князь Дмитрий может повлиять на отца Кристины.

Хлопоты Марии Александровны упали на благодатную почву. Дмитрий загорелся желанием сочетать браком Кристину и Остея, сына Федора Ольгердовича. Родня Кристины была настроена против Остея и его отца-литовца, памятуя недавние события Ольгердова вторжения. Вот тут-то Дмитрию опять пригодилось умение Марии Александровны находить подход к людям, воздействуя на них своим умом и обаянием. Федор Воронец дал-таки свое согласие на брак Кристины с Остеем Федоровичем. Дабы возвысить Остея в глазах родственников Кристины, Дмитрий отдал ему во владение Можайск.

Дмитрий, не терпевший в любых делах долгих отлагательств, сделал все, чтобы свадьба Остея и Кристины свершилась уже на третий день после помолвки. Свадебные торжества происходили в Москве. Затем Остей и Кристина уехали в Можайск.

Мария Ивановна была очень рада всему случившемуся. У нее восстановились прежние доверительные отношения с Марией Александровной. В ней зародилась уверенность, что теперь-то супружескому союзу ее сына с племянницей Марии Александровны ничто не грозит. Красавица Кристина не просто вышла замуж, но и перебралась из Москвы в Можайск.

Возвращаясь обратно в Серпухов после трехнедельной отлучки, Мария Ивановна не подозревала о том, что дома ее ожидает напасть, которой она сильнее всего страшилась.

Духовник Марии Ивановны пресвитер Стахий был человеком лично ей преданным. По этой причине Стахий перебрался из московского Чудова монастыря во Владычный монастырь под Серпуховом, желая быть поближе к Марии Ивановне.

От Стахия Мария Ивановна и узнала ужасную новость сразу по возвращении из Москвы в Серпухов. Встретившись с матерью Владимира в стенах Владычного монастыря, Стахий рассказал ей, что на днях приходила к нему на исповедь ее сноха Мария, сознавшаяся в тяжком грехе. Оказывается, Прокл Иванович соблазнил Марию и та забеременела от него. Теперь Мария терзается стыдом и отчаянием, не зная, что предпринять и как отделаться от Прокла Ивановича, который продолжает донимать ее своими домогательствами.

После услышанного из уст Стахия у Марии Ивановны подкосились ноги, она опустилась на стул с поникшими плечами и бессильно упавшими на колени руками. Не верить Стахию Мария Ивановна не могла. И все же ей не хотелось ему верить! Ей казалось, что произошло нечто невозможное, чего никак не должно было случиться!

Внезапно Марию Ивановну пронзила мысль: «Приворотное зелье!» Ее душа мгновенно затрепетала, как сухой лист осины на осеннем ветру. Ведь это она принесла это колдовское питье в свой терем, собираясь из благих намерений напоить им Владимира. Однако злой рок распорядился иначе! Выходит, недаром говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад…

Очнувшись от мрачных раздумий, Мария Ивановна решительно поднялась со стула и, торопливо распрощавшись со Стахием, устремилась вон из его тесной холодной кельи на монастырский заснеженный двор. Там ее дожидались гридни, спешившиеся с коней, и крытый возок на ясеневых полозьях, запряженный тройкой серых длинногривых лошадей.

Весь двухверстный путь от Владычного монастыря до Серпухова Мария Ивановна проделала, толком не понимая, что с ней творится: она заливалась слезами от жалости к снохе Марии и в то же время проклинала себя за то, что приобрела у ведуньи приворотное зелье, угодившее в конце концов не в те руки. Марии Ивановне казалось, что это злой рок привел Прокла Ивановича к ней в дом. Ведь у нее же было недоброе предчувствие, когда он прибыл в Серпухов униженным просителем. Разве мало неприятностей доставил ей брат в недалеком прошлом и в детские годы! Ей надо было гнать его в шею!

Наконец думы Марии Ивановны перескочили на ключницу Домну. Почему она недоглядела? Где она была, когда негодяй Прокл тискал жену Владимира, задирая на ней платье? Как могла Домна допустить такое?!

«Я велю слугам отхлестать Домну розгами! — злилась Мария Ивановна, ломая себе пальцы. — Я оттаскаю ее за волосы! Эта мерзавка будет у меня в рубище ходить и свинарник чистить!»

Приехав домой, Мария Ивановна кинулась разыскивать ключницу. Объятая гневом, она сердито покрикивала на служанок, которые испуганно уступали ей дорогу в тесных теремных переходах, вжимаясь в стену. И вот — перед Марией Ивановной низкая буковая дверь, ведущая в комнату ключницы. Княгиня рывком отворяет ее, вступает в полутемное помещение без окон, озаренное желтым светом небольшой масляной лампы. Сделав два шага, Мария Ивановна, остолбенев, замирает на месте. В углу на широкой кровати в недвусмысленной позе лежат нагие мужчина и женщина. Напуганные скрипом дверных петель и этим внезапным вторжением княгини, двое на постели прекращают свое занятие. Мужчина соскакивает на пол, стыдливо прикрывая одной рукой свой вздыбленный половой член, а другой рукой нащупывая на скамье свою одежду. Голая женщина на ложе, издав негромкий вскрик, сжимается в комок, стараясь спрятаться под одеялом, но у нее это никак не получается, поскольку ее руки сильно трясутся.

С презрительной усмешкой Мария Ивановна произнесла:

— Чего вы так переполошились? Сейчас я уйду, и вы сможете продолжить свое совокупление. Братец, ты надеваешь порты задом наперед. А ты, Домна, можешь не прятаться от меня под одеялом. Через полчаса я жду вас обоих в своих покоях наверху.

Шагая к лестнице, ведущей на второй ярус терема, Мария Ивановна прошла по живому коридору из расступившейся челяди. До ее слуха донесся злорадный шепот юных челядинок, которым частенько доставалось от строгой и придирчивой Домны. Предчувствуя неизбежную опалу ключницы, служанки не скрывали своей радости.

Озлобленная и рассеянная Мария Ивановна сбросила с себя лисью шубу и шапку с меховой опушкой, сбросила прямо на пол. Руки ее судорожно хватались за деревянные колонны, подпиравшие потолок, за спинки стульев, ноги волочились по полу, враз обессилевшие. Резким движением сорвав с головы платок, Мария Ивановна швырнула его на сундук, стоящий у бревенчатой стены. Горячие слезы заволакивали ей глаза, но Мария Ивановна с настойчивым упорством утирала их то пальцами, то тыльной стороной ладони. Ей нельзя плакать сейчас! Она должна держаться перед братом и ключницей с надменным спокойствием!

Услышав шаги за дверью, Мария Ивановна села на стул спиной к окнам, в которые проливался яркий свет полуденного февральского солнца.

Вошедшие в светлицу Прокл Иванович и Домна выглядели как побитые. Они склонились перед Марией Ивановной в низком поклоне, а ключница при этом еще и упала на колени. Оба жалобными голосами умоляли Марию Ивановну не гневаться на них, дать им возможность загладить свою вину.

— А в чем ваша вина, знаете? — спросила Мария Ивановна.

Переглянувшись друг с другом, Домна и Прокл Иванович растерянно потупились и замолчали.

— Что же вы притихли, греховодники? — чуть повысила голос Мария Ивановна.

— Прости, сестра, — выдавил из себя Прокл Иванович. — Бес меня попутал, так бы я на Домну и не взглянул бы. Она сама меня завлекала, хмельным медом угощая. Во хмелю-то я совсем дурной делаюсь, не смыслю, что творю…

Домна слегка вздрогнула, ее полноватое лицо залилось стыдливым румянцем. Поджав губы, она смотрела в пол, не смея возразить своему любовнику, хотя было видно, что слова Прокла Ивановича задели ее за живое.

— А чем моя сноха тебя завлекала, брат? — холодно поинтересовалась Мария Ивановна. — Ты ведь и с ней переспал, разве нет?

— Ну, было разок, сестра. — Прокл Иванович виновато вздохнул, не зная, куда деть свои руки. — Улыбалась мне Машуня зазывающе, вот я и соблазнился ею. Чай, я не железный.

— Врешь, не так все было, — сердито вставила Домна, уколов Прокла Ивановича осуждающим взглядом из-под опущенных ресниц. — Ты сам подкарауливал княжну Марию то в теремных покоях, то во дворе. Сам льнул к ней с разговорами непристойными!

— Цыть, холопка! — Прокл Иванович замахнулся на ключницу. — Как ты смеешь винить меня в непристойных домогательствах! Тебе за это язык отрезать нужно!

— Оставь Домну в покое, брат, — сказала Мария Ивановна. — Даже если сноха моя сама тебя в постель затащила, в чем я сильно сомневаюсь, даже в этом случае вина за прелюбодеяние лежит на тебе, а не на ней. Ибо ты — взрослый муж, а сноха моя — девица шестнадцатилетняя. Чуешь разницу?

— Каюсь, сестра, — простонал Прокл Иванович. — Признаю вину свою. Сам не пойму, как такое случилось. Ты уж не говори ничего Владимиру, не расстраивай его.

— Заварил ты кашу, брат, — звенящим голосом промолвила Мария Ивановна. — Не знаю, как расхлебывать ее станешь. Забеременела от тебя сноха моя. Сама она в этом созналась.

Домна, услышав это, злорадно усмехнулась.

— Пусть Машуня к знахаркам сходит, когда срок подойдет, они плод из нее вытравят, — чуть подавшись к сестре, торопливо заговорил Прокл Иванович. — Это дело верное!

— Может, лучше твой срамной отросток отрезать под корень, а? — гневно проговорила Мария Ивановна, с неприязнью взирая на брата. — Дабы ты не совал его куда не следует!

Прокл Иванович испуганно захлопал глазами. Домна вновь усмехнулась, не скрывая своего злорадства.

— Помилосердствуй, сестра, — дрожащим голосом протянул Прокл Иванович. — Я же раскаялся и повинился…

— Что мне твое раскаяние, недоумок! — проворчала Мария Ивановна. — Вина твоя тяжела и неизбывна. Ты не токмо меня, но и сына моего оскорбил, жену его к блуду принудив. Коль прознает об этом Владимир, то не сносить тебе головы, дурень.

— И впрямь я дурень! — Прокл Иванович побледнел и затрясся. — Что же делать, сестра? Поговори с Машуней, пусть она скажет Владимиру, что от него понесла. Выручи меня, сестра! Век Бога за тебя молить стану!

— Хорошо, со снохой я побеседую, — как бы в раздумье проговорила Мария Ивановна. — Спасу твою безмозглую головушку, брат. Но и тебе придется немного пострадать за содеянный грех, уж не обессудь.

Прокл Иванович невольно напрягся, вопросительно взглянув на сестру. Глаза его беспокойно забегали.

— Придется тебе, братец, несколько месяцев пожить среди монахов во Владычном монастыре, — непреклонным тоном продолжила Мария Ивановна. — Покаешься в грехах своих перед пресвитером Стахием и под его присмотром станешь нести свой покаянный крест, будешь ходить в рясе, спать на жестком ложе, вкушать грубую пищу и каждодневно молиться о спасении души своей. Уразумел?

Прокл Иванович молча кивнул. Беспокойство на его бледном лице сменилось глубоким унынием, словно ему только что объявили смертный приговор.

— И ты, греховодница, собирайся в путь, — обратилась Мария Ивановна к ключнице. — Нынче же поедешь в Боровск, в тамошний женский монастырь. Дам тебе провожатых, они договорятся с игуменьей, которая определит тебя в послушницы. За то, что ты, презрев мой наказ, недоглядела за моей снохой и сама спуталась с моим похотливым братом, будешь три года в монастыре поклоны бить.

С горестными всхлипываниями полногрудая Домна повалилась на пол перед Марией Ивановной, выказывая ей свое полное раскаяние и покорность.

— Убирайтесь с глаз моих! — хмуро обронила Мария Ивановна.