Пролив, разъединяющий Азию и Европу, живущие здесь греки назвали Боспором, что означает «Коровий брод». Этим узким проливом можно попасть из Русского моря в Мраморное. Пропонтиду, по-гречески. На скалистом европейском берегу Пропонтиды широко раскинулся на семи холмах красивейший город мира – Константинополь.

Из всей буслаевской дружины в столице ромеев бывал только Яков Залешанин, и то всего один раз. Он-то и объяснял непонятные местные названия своим соратникам:

– В стародавние времена греки еще не строили христианских храмов, а приносили жертвы демонам языческим – то прекрасным, как цветущие юноши и девы, то уродливым, с мохнатыми козлиными ногами. Поклонялись греки и корове по кличке Ио, которую стерег стоглазый пастух Аргус. Он никогда не смыкал разом все свои глаза, но по очереди – один за другим. Все же Ио каким-то чудом удалось убежать и в этом месте перебраться из Европы на азиатский берег. С той поры и зовется сей пролив Коровьим бродом.

– Дивно-то как! – прошептала зачарованная рассказом Анфиска.

– Ничего себе брод, – усмехнулся Фома, – не всякий пловец переплывет.

Ладьи шли на веслах вдоль близкого европейского берега, крутыми уступами уходившего ввысь. Там, на вершинах каменистых утесов, шевелились на ветру длинные листья гладкоствольных пальм. Противоположный берег был более пологим, его очертания скрадывала сизая дымка. Море у азиатского берега отливало темной синевой, а вздымающиеся вдалеке холмы казались голубыми.

Под отвесными скалами шумел прибой. Местами скалы расступались, словно рассеченные гигантским мечом, открывая взору крохотные зеленые долины и лазоревую гладь укромных бухт. Повсюду зелень деревьев – устремленных к небу кипарисов, раскидистых платанов, широколистных пальм – соседствовала с белой, испещренной трещинами скальной породой, ослепительно сверкающей на солнце.

Там и сям были заметны увенчанные крестами главы церквей и часовенок, возведенных из такого же белого камня, как и утесы под ними. Появлялись небольшие селения, лепившиеся на пологих горных склонах или сбегавшие к самому морю.

– Как же тут люди хлеб выращивают? – удивился Домаш. – Кругом камень!

– Не зря это море зовется Мраморным, – сказал кормчий. – Мрамор добывают здесь испокон веку.

– Разве греки из дерева ничего не строят? – спросил Василий.

– Мало у них леса, – ответил Яков, – потому и строят греки больше из камня.

Ладьи дружно бежали вдоль скалистого берега, все больше заворачивая к югу.

И вот, наконец, открылась глубокая бухта, где раскинулся великий город.

Константинополь был обнесен высокими каменными стенами с мощными четырех– и восьмиугольными башнями. Кое-где в далеких бойницах на гребне стены виднелись маленькие фигурки воинов с копьями в руках. Громада стен и башен поражала своей неприступной монументальностью. Казалось, эти укрепления не человеческих рук дело, но какой-то высшей неведомой силы.

Все на буслаевской ладье были поражены и восхищены открывшимся перед ними видом.

На холмах за грозными стенами блестели медные и свинцовые крыши дворцов и базилик, сверкали купола храмов, гордо высились колонны со статуями наверху. Розовый, белый и желтый мрамор домов затеняли густые сады. Кроны деревьев местами расстилались вдали, подобно зеленому ковру, между высокими строениями.

Яков Залешанин, стоящий у руля, взял резко вправо.

– Вон и гавань Вуколеон, – произнес кормчий и указал рукой на широкий проход между двумя башнями.

С одной стороны гавань Вуколеон была прикрыта мысом, по которому вдоль кромки прибоя тянулась неприступная стена. Поднимаясь от берега в гору, возвышался огромный белокаменный дворец, украшенный нишами, арками и колоннами. К дворцу вели, изгибаясь под острым углом, широкие ступени с балюстрадой.

– Это хоромы кесаря, – кивнул кормчий на громаду дворца. – Вуколеон – бухта ромейского военного флота. Нам сюда путь закрыт. Нам плыть дальше.

Ладьи обогнули мыс, миновали каменный мол, у которого застыли в ряд длинные черные дромоны, боевые суда ромеев.

Однообразно и грозно тянулись по береговым скалам царьградские стены и башни, а за ними проплывали меняющиеся панорамы обширного города, растянувшегося на многие версты по склонам холмов.

– Царьград лежит на семи холмах, – продолжал рассказывать Яков, – потому и зовется Вторым Римом. Вон, видите, громадный замок, он зовется Петрион. За ним вдалеке виден дворец кесаря Константина Багрянородного. Славный, говорят, был воитель, но с Русью он дружил.

– А что это за храм столь дивный? – спросил Василий.

– Это церковь Влахернской Божьей Матери, – ответил кормчий. – Рядом Влахернский дворец, вторая резиденция кесарей.

И храм и дворец поражали своими размерами и красотой.

Гребцы не могли оторвать взор от чудесного зрелища и то и дело сбивались с ритма, замедляя ход ладьи.

– Да! Вот это город! – воскликнул восхищенный Фома. – Представляю, сколь изумителен сей град изнутри! А, Яков?

– Греби давай! – улыбнулся кормчий. – Царьград изнутри выглядит похуже, чем издали.

– Да ну?! – усомнился Фома.

– Скоро увидишь, – опять улыбнулся Яков.

И снова вдоль берега тянулись храмы, палаты, дворцы…

Миновав оконечность городской стены, караван судов прошел еще около трех поприщ. Наконец впереди показалась пристань, которая мало чем отличалась от киевской пристани на Почайне-реке. За пристанью начиналось предместье Царьграда, где при монастыре Святого Мамонта гостевали русские купцы.

Когда насады подошли к пирсу, Анфиска удивленно спросила:

– Куда же подевались греческие и фряжские ладьи?

– У них свое пристанище в Царьграде, милая, – сказал Яков. – Ворона не соседствует с уткой, так и купцы – всякий норовит к своим приткнуться. Так оно надежней.

Управитель монастырского подворья, черноволосый грек по имени Серапион, встречал гостей с Руси ласково, зная, что за свою услужливость может получить щедрое вознаграждение. Чиновники в Византии получали от государства мизерную плату за свой труд, поэтому наживались, как могли.

Серапион разместил русичей в просторных каменных домах подворья с открытыми галереями, с множеством окон и балконов.

Пока купцы и их челядь перетаскивали товары в хранилища, Василий напрямик спросил у черноволосого управляющего, где именно в Царьграде собирается крестоносная рать.

Серапион ничего не смог ответить на это, взирая на Василия такими глазами, будто тот спросил у него нечто непристойное.

Василий пустился в разъяснения, благо грек хорошо говорил по-русски:

– Понимаешь, друг, мы приплыли из Новгорода. Нас тридцать человек. Все мы дали обет поклониться Гробу Господню и мечом послужить вере христианской. Видишь? – Василий показал греку красный крест на своем плаще. – Ваш-то император собирается в крестовый поход?

Серапион виновато улыбался, переминаясь с ноги на ногу:

– Прости меня, русич, но я – человек маленький, замыслы императора мне неведомы. От меня зависит, чтобы купцы с Руси, живя здесь, получали в изобилии хлеб, вино, мясо и овощи. На обратный путь я снабжу вас парусами, веревками и якорями. Я доложу о вашем караване эпарху, который выдаст вам разрешение на посещение нашего великолепного города. Еще я должен переписать всех вас поименно, таковы правила.

– Когда же нас впустят в город? – нетерпеливо спросил Василий.

– Сразу, как только поступит разрешение от эпарха, – чуть склонив голову, ответил управляющий.

Уладив все дела с Серапионом, русичи первым делом отправились в баню. В дружине Василия вышла небольшая заминка: Анфиска не могла пойти мыться вместе со всеми, а женские бани находились только в городе.

– Ничего страшного, – успокоил Анфиску Яков, – помоешься в ванне. У греков почти в каждом доме имеется ванна для мытья. И на подворье тоже.

Василий впервые увидел столь большую баню, выстроенную из серого шероховатого камня. В этой греческой бане не было полока и березовых веников, люди здесь мылись мылом, сидя на широких мраморных скамьях, потом они окунались в бассейн с теплой водой, чтобы смыть с себя мыльную пену. Парились же греки в небольших комнатках с отверстиями в стенах, через которые нагнетался горячий воздух. Пар в такой парилке был сухой и ядреный. Тело от него обильно потело и в суставах чувствовалась приятная ломота. Вот только сидеть в такой парилке было не на чем.

Имелись в греческой бане также бассейны с горячей и холодной водой, оба рядом, лишь разделенные колоннадой. Разогрел кости в горячем бассейне, тут же прыгай в ледяной, затем снова в горячий…

После бани новгородцы пришли в отведенный для них дом – двухэтажный, с двускатной черепичной кровлей. Туда же слуги управляющего принесли сочный виноград в корзинах, а еще яблоки, груши, ячменные лепешки, сыр, молоко и вяленую свинину. Обед неприхотливым ратникам показался царским.

Анфиска, разомлевшая после горячей ванны, сидя за столом, клевала носом.

Потаня подтолкнул ее локтем:

– Не спи. После трапезы пойдем к управляющему на перепись.

Процедура переписи проходила в канцелярии управляющего, где кроме Серапиона находились еще писец и соглядатай. Писец заносил на пергамент имена русичей и их возраст, а соглядатай стоял в сторонке и старательно запоминал все проходившие перед ним лица. Это был человек с профессиональной памятью. На каждый приходивший с Руси караван эпархом выделялся управляющему один соглядатай.

Случалось, что кто-то из русских гребцов или воинов пытался скрыться на берегу, тогда за розыск беглецов брались царьградские власти, используя при этом прирожденные способности своих соглядатаев.

День проходил за днем, а разрешение от эпарха все не поступало.

Русские купцы, прибывшие в Царьград еще в начале лета, распродав свои товары и закупив все необходимое, уже собрались в обратный путь. От них-то вновь прибывшие русичи и узнавали о том, что происходит в столице ромеев, какие там цены на базарах, на какие товары лучший спрос.

Однажды Василий и несколько его дружинников решили побродить по окрестностям. С ними же отправился Яков Залешанин, который немного знал по-гречески.

– С севера на юг в Царьград ведут шесть главных ворот, – рассказывал по пути кормчий. – Монастырь Святого Мамонта находится близ Харисийских ворот. На северо-восток от них находятся Серебряные ворота. К югу идут ворота Святого Романа, ворота Пиги, затем Пятибашенные и, наконец, Золотые.

– Как в Киеве? – удивился Костя Новоторженин.

– Здешние златые ворота поболе и покраше киевских, – промолвил кормчий с уверенностью в голосе.

Новгородцы двинулись вдоль древней крепостной стены, намереваясь осмотреть все шесть ворот. Они даже попытались проникнуть в город через ворота Святого Романа, но бдительная стража не пропустила русичей. Не удалась у них и вторая попытка у Пятибашенных ворот.

Пробродив у городской стены несколько часов, Василий и его спутники вернулись на подворье Святого Мамонта.

Лишь спустя четыре дня пришло разрешение от эпарха на вход русичей в Царьград. За раз в город могли пройти не более пятидесяти человек и только через Харисийские ворота, пребывание русичей в столице ромеев ограничивалось светлым временем суток.