Кадан возвращался в степи в хорошем настроении. Так было всегда после долгого пребывания в Русском улусе. Он сам себе не мог объяснить почему, но скрипучий снег под ногами, бесконечные хвойные боры, русские девки в длинных льняных одеждах будили в нем какую-то легкую грусть и становились чем-то родным, что всегда жаль покидать, отъезжая. Он познал это чувство давно, еще после первой долгой поездки в коломенское удельное княжество, где вот уже около сотни лет татары оседло жили своими поселениями и мешали кровь с русичами. Тогда его взял с собою начальник и друг детства одновременно Джанибек-хан, третий сын великого Узбека. Джанибек объезжал свои села, собирая доход с заселенных бывшими пленными славянских слобод, знакомил Кадана со старостами, ремеслами, что были насажены им там. Мед и воск, льняные холсты и вервия, ровные доски и древесный уголь, что был легок в перевозке и так хорошо согревал татарские жилища холодной зимой, — все это рождалось здесь на радость и прибыток молодому хану. После ознакомительной поездки он переложил на Кадана весь хозяйский досмотр, против чего молодой нойон не возражал.

Подружились они давно, Кадан встречал тогда свое двенадцатое лето. Амылеево стойбище кочевало вдоль Яика неподалеку от Сарайчика. Бабка молодого татарина Галия разрешила внуку проехаться по степи в поисках сайгаков или дроф. Не ради мяса, а только для того, чтобы приучать будущего хозяина десятков нукеров к смелости и самостоятельности. Потеряв на Руси трех своих сыновей, лишившись брата-близнеца Кадана Талтана, неизвестно зачем выкраденного из стойбища обманом сбродом татар и русских, Галия весь пыл женской любви перенесла теперь на единственного продолжателя их рода. Кадан не знал отказа ни в чем, но и отвечать с юных лет ему приходилось уже за многое.

Молодой кочевник отдалился далеко от юрт. Было раннее утро, солнце только вставало над горизонтом, еще не донимая мир одуряющим жаром. Высокая трава путалась под копытами жеребца, но достойной мишени для своих стрел Кадан пока не встретил. Он поднялся на высокий древний курган, чтобы осмотреться, и удивленно остановился.

По степи шла чья-то большая охота. Десятки загонщиков широким крылом гнали дичь на группу людей под бунчужным знаменем. А прямо у подошвы холма двое молча били ногами валявшегося на земле третьего. Тот изредка вскрикивал, но после очередного удара вновь замолкал.

Горячее сердце Кадана не выдержало. Он всегда был сторонником честных драк и ненавидел удары исподтишка или стычки нескольких против одного. Огрев коня арапником, юноша полетел вниз и прямо с седла начал крестить плетью спины стоявших:

— Куда вдвоем на одного? Мерзавцы! Пошли прочь, запорю!

Получив неожиданный отпор, двое богато одетых молодых людей отпрянули, изумленно глянули на незнакомца. Один потянул из дорогих ножен легкую саблю, на что Кадан немедленно вложил стрелу в лук:

— Только замахнись, насквозь прошью. Аллах мне свидетель, ты первым за оружие взялся!

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если б поблизости не появилось несколько нукеров. Они галопом скакали к драчунам, двое на ходу разматывали арканы. Кадан вздрогнул, поняв наконец, что поднял руку на людей какого-то ханского рода. Но тут между ним и нукерами поднялась в рост фигурка третьего, с окровавленным лицом:

— Не сметь! Прочь! Забирайте этих шакалов, отвезите их к отцу. Его не трогать! Я скоро подъеду.

Один из ханычей, на вид самый старший, злобно оглядел Кадана:

— Я лично вырву твое сердце, щенок! Ты девять раз еще пожалеешь, что поднял руку на сына великого хана! Поехали, Хизра!

Вместе с нукерами ханычи неспешно отъехали в сторону охоты. Кадан онемел. Вырученный им юноша, заметив притороченную к седлу бутыль, попросил:

— Слей мне воды на руки, умыться хочу.

Он долго плескался, смывая кровь и омывая ссадины. Утерся краем изукрашенного чекменя, посмотрел на Кадана, понял его состояние:

— Не бойся, они тебе ничего не сделают. Я сам все отцу расскажу, Тинибек еще получит свое за эту подлость. Мой великий отец тоже не любит подлецов.

— Так ты… и вправду сын великого хана?

— Меня зовут Джанибек. Ты что, никогда нас в Сарае не видел?

— Я там еще ни разу не был. Бабка только в Сарайчик брала с собой прошлой весною. А вы из-за чего подрались?

Губы Джанибека надменно выпятились.

— Мы погнались за одним и тем же сайгаком. Моя стрела остановила его. А Тинибек хотел отнять, говорил, что его выстрел был последним. Решил, что старшему можно все!

— Как же ты перед отцом свою правоту докажешь?

— А у меня жалобщик в мою пользу есть! Вот он! — кивнул ханыч на мертвого сайгака.

Действительно, в животном торчало три стрелы. С черным древком в бедре, с зеленым в боку под кожей, а стрела с окрашенными зеленой краской перьями вошла животному прямо в сердце. Это была его, Джанибекова, стрела.

— Помоги приторочить добычу, — велел молодой хан.

Дождавшись, когда зверь перевесится через седло, еще раз повторил:

— Не бойся ничего! Ты далеко кочуешь?

— Около реки, отсюда прямо на утреннее солнце.

— Жди. После охоты приеду в гости!

Джанибек сдержал свое слово. Он прибыл с большой охраной. Предупрежденная внуком Галия заранее приказала забить жеребенка. Всю короткую ночь горели костры, лился из бурдюков кумыс, звучали песни акына под струны домбры. С тех пор и завязалась крепким узелком дружба между ханским сыном и сыном бывшего тысячного Узбека.

А два года назад Кадан и сам получил эту должность в личной гвардии молодого хана…

Во дворце Кадан передал слугам Джанибека все привезенное с Руси добро. Сам ханыч в эти дни охотился с соколами в плавнях великого Итиля. Убедившись, что в подчиненных ему сотнях все шло заведенным порядком, Кадан решил навестить бабку.

Галия раскинула шатры в трех верстах от старого Сарая. Она встретила внука неожиданным известием:

— Кадан, я не знаю, как мне быть, ждала тебя!

— Что случилось?

— Саклаб недавно был в столице, отгонял на продажу баранов. Он утверждает, что видел на русском рынке того самого урусута, что обманом взял выкуп за твоего отца и украл брата.

— Саклаб? Не ошибся? Он же старый, плохо видит. А ну, вели позвать его сюда!

Старый нукер подтвердил, что видел в городе именно того человека, о котором уже рассказал хозяйке. Русич торговал оружием. Старик посетил рынок и во второй день. Подходил прямо к торговым рядам, приценивался к кинжалу, чтоб вновь разглядеть лицо Ивана. Сомнений не было: тот самый!

Кадан окаменел лицом.

— Ты сама его узнаешь, если глянешь? — спросил наконец он бабку.

— И его, и того шайтана, что себя за ханского нойона выдавал! Во сне их порой раньше видела.

— Кто еще из слуг жил с тобой в то время?

Галия начала понимать замысел внука. Назвала несколько имен.

— Хочешь их перед ханскими казами поставить?

— Попрошу Джанибека — перед самим кадием на коленях приговор свой выслушают, подлые шакалы! Собирайся, сегодня же выезжаем в Сарай! Ты сама укажешь мне на этого подлого русича!