Боняк, вполне довольный награбленной добычей, увел половцев обратно в степь. Давыду так и не удалось уговорить выгодного союзника воевать дальше.

– Вдвоем мы горы свернем, – сказал Давыд.

– Зачем мне горы? – вопросом ответил Боняк.

Слава победителя досталась Давыду. Глубоко благодарный за нежданную помощь Володарь целовал крест от своего имени и от имени брата, клянясь, что они прощают Давыду все грехи, включая самый страшный – ослепление Василька.

Но отнюдь не для благих дел вернулся Давыд Игоревич на Русь. Не задерживаясь в Перемышле, он со своей сотней воинов взял Сутейск и Червен и, усилив там войско, осадил Владимир, который пытался взять приступом.

Во время одной из атак, когда стрелы летели с обеих сторон, как дождь, сын Святополка, стоя на забралах стены и собираясь выстрелить, внезапно был ранен под пазуху стрелой, попавшей в скважину между досок. Его поспешно, но очень осторожно свели вниз.

В ту же ночь, с двенадцатого на тринадцатое июня, он умер.

Его смерть скрывали в течение трех дней и только на четвертый объявили об этом на вече.

– Вот князь убит, – сказал кто-то. – А если сдадимся, Святополк погубит всех нас.

Святополку было отправлено послание:

«Сын твой убит, а мы от голода изнемогаем. Если не придешь, люди хотят сдаться, не могут терпеть голод».

Святополк не захотел прийти, но послал Путяту Вышатича.

Путята с войском пришел сначала в Луцк, где княжил Святоша. В Луцке были дружинники Давыда, которому Святоша поклялся:

«Если пойдет на тебя Святополк, скажу тебе».

Но клятву эту он нарушил. Дружинники Давыда были арестованы, а сам князь пошел вместе с Путятой на Давыда.

Пятого августа, в жаркий полдень, войско Путяты и Святоши подошло к Владимиру. Давыд, разморенный жарой, спал, спали и многие воины на крепостных стенах, когда неприятель напал на город. На помощь воинам кинулись горожане, но силы были слишком неравны. Давыд вместе с племянником и войском бежали из города – казалось, уже навсегда.

Святоша и Путята взяли город, оставив там посадника Святополка, и вернулись: один – в Луцк, другой – в Киев.

У Давыда Игоревича было два пути – в Польшу и в Великую степь. Он выбрал второй и отправился к Боняку. Давыд умолял недавнего союзника о помощи. Боняк сжалился над ним и согласился помочь.

Вдвоем они осадили Луцк. Святоша вскоре сдал город, был с миром выпущен оттуда и ушел к отцу в Смоленск.

– Ну все, князь, – сказал Боняк. – Больше я тебе не подмога. Свой Владимир бери сам.

Давыд вновь пустился в уговоры.

– И не проси, князь, – отвечал Боняк. – Или ты хочешь, чтобы твой город разграбили, как только что Луцк? Не удержу ведь я своих половцев, да и не хочу удерживать. А ты не Олег Святославич, чтобы держать нас в повиновении.

Этот довод подействовал на Давыда.

Но и без Боняка он взял Владимир на удивление легко, выбив оттуда Святополкова посадника. Во многом этому помогли сами жители, уставшие от бесконечных осад и чередования правителей. Они хотели видеть своим князем его, Давыда Игоревича, законно утвержденного на Любечском съезде, а не каких-то посадников и побочных сыновей.

Святополк смирился с поражением – больше на Владимир он не посягал, не трогал и Василька с Володарем. На Русской земле, целый год раздираемой усобицами князей, наконец-то установился мир.

А Мономах радовался тому, что не запятнал себя участием в междоусобных войнах. На его совести был только неудавшийся, бескровный поход на Киев, и он постарался пустить слух, как сам, по доброй воле, прекратил этот поход, тем более что со стороны все выглядело именно так. Теперь он понял, что его сын был во многом прав, и мысленно (но только мысленно) благодарил Мстислава.