Глава 4
Тайна волхва

Велегаст торопливо шел по пыльной улице Тмутаракани. Растертая множеством ног и горячим солнцем в желтоватый земляной пепел, пыль словно ждала прикосновения к себе, чтобы взметнуть множество фонтанов сухой грязи или поднять еще выше оставшиеся после них густые облачка мути.

«Наверное, это единственный город на Руси, где нет мостовых», – раздраженно подумал мудрец, оглядываясь на своего спутника, бредущего за ним в пылевом тумане.

Еще в юности, будучи послушником у волхвов, он вынужден был много ходить по разным городам, капищам и храмам, которые были связаны в одну живую великую цепь, обращенную к Богу. И, насмотревшись на множество мест, так привык к деревянным мостовым даже в маленьких городках, что теперь был неприятно удивлен их отсутствием в собственном родном городе. Впрочем, вскоре Велегаст нашел этому объяснение, вспомнив, что с лесом здесь всегда были трудности, а камень на Руси не очень любили.

Улица, изогнувшись, сделала крутой поворот, притираясь к подножию небольшого холма, по склонам которого сбегали белые хатки с тростниковыми крышами. У волхва екнуло сердце, он почти был уверен, что нашел дом, в котором родился.

За невысоким плетнем виднелись причудливые кроны двух высоких вишен, раскидавших свои ветки с багряными ягодами по серой спине странно изогнутой крыши. Она, поднятая над дорогой крутым плечом холма и оторванная от земли белизной стен, словно перевернутая кверху дном тростниковая лодка, которая все еще пыталась плыть в небесную синеву, вырываясь из зеленых сетей поникших вишневых веток, спутанных неумелыми руками бестолковой древесной пряхи. Велегаст усмехнулся, глядя счастливыми глазами на неподражаемый изгиб крыши. Уж он-то знал, что это кривой дуб, срубленный его отцом далеко отсюда, на склоне Медвежьей горы. Там, на ее вершине, находилось святилище Велеса, и могучий Бог приходил туда отдохнуть и послушать людей. Когда он поднимался в гору, то рука его опиралась на кроны деревьев, сгибая их страшной силой навечно. Такие деревья, отмеченные рукой самого Велеса, должны были приносить в дом достаток и счастье.

«Достаток и счастье», – вспомнил Велегаст немудреную формулу той далекой, почти позабытой жизни. Ни богатства и роскоши, ни власти или злата, а любви и здоровых детей – вот чего хотели построившие этот дом люди. Созданный из глины и сухой травы – плоть от плоти земли-матушки, как выросший сам собой белый грибок.

Сердце волхва забилось раненой птицей, он прислонился к плетню, не веря своим глазам. Словно увидел себя в прошлом: на плоском камне под вишней стоял белобрысый мальчишка, и женщина поливала его из кувшина водой. Точно так же он тоже когда-то стоял на этом же камне, и добрые руки матушки смывали с него въедливую пыль.

Только этот мальчишка оставался таким же, как сам Велегаст в детстве, лишь одну секунду, а в следующий миг уже начал нетерпеливо дергать руками, вертеть головой и извиваться всем туловищем. При этом ноги его словно сами собой приплясывали на плоском камне. Волхв присмотрелся и увидел, что женщина крепко держит мальчишку одной рукой, а другой то поливает водой, то сгоняет эту воду ласковыми длинными движениями маленькой женской ладони сверху вниз.

– Стой, Торопка, не вертись, – долетел ее певучий голос. – Осталось совсем немного, ну же потерпи. Не то я тебя накажу!

Угроза наказания только подлила масла в огонь, мальчишка резко присел и, крутанувшись юлой, вырвался из материнских рук.

– Стой, негодник! – рассердилась женщина. – Вот погоди, попросишь ты у меня поесть, ничего не получишь!

– А я и сам прокормлюсь! – задорно рассмеялся мальчишка и, высоко подпрыгнув, сорвал с вишни пару темно-красных ягод. Одну ягоду он быстро отправил в рот и, громко причмокивая, смотрел гордо и победоносно на свою мать, а второй крутил над головой, как маленьким флагом. – Ой как вкусно! Вкусно-превкусно!

Мальчишка подпрыгнул еще раз и сорвал еще пару ягод. И опять одну отправил в рот, а вторую только надкусил и стал рисовать истекающим алым соком на щеках круги, перечеркнутые крестами, и на лбу – скрещенные молнии.

– Я ратич, священный воин Перуна! – закричал маленький сорванец, выставляя напоказ разрисованное лицо.

– Молчи, Торопка! – испугалась женщина. – Услышат тебя христосники, затравят нас. Молчи, а то беду накликаешь.

– А я их не боюсь! – распетушился неслух. – Я на них плюю. Вот так!

Он запрокинул голову назад и, распрямляясь, с силой выплюнул вишневую косточку. Плевание косточками, видимо, входило в число его ежедневных упражнений, потому что выпущенный таким образом снаряд, набрав приличную скорость, красиво устремился по длинной дуге вниз, к пыльной дороге, лежавшей ниже по склону холма. Мальчишка пристально следил за полетом косточки веселыми темно-синими глазами, и, судя по его довольному виду, она должна была покрыть значительное расстояние. Но рекорд дальности плевка помешал поставить лоб волхва, который в мечтательном оцепенении стоял, держась за плетень. Косточка звонко ударила его чуть выше переносицы и, оставив красное пятнышко, отскочила. В этот момент глаза мальчишки и Велегаста встретились. Оба таращились друг на друга растерянно и удивленно. Но секунды оцепенения хватило, чтобы женщина наконец настигла озорника. Раздался звучный шлепок по голой попке.

– Гонь тебя высмоли, скрилек! – вскричала рассвирепевшая мамаша, хватая непослушную голову за ухо, словно специально для таких случаев задорно оттопыренное в сторону.

Она вдохнула полной грудью воздух, чтоб создать достойный данного случая шедевр искусного переплетения средневековых бранных слов, как вдруг до ее сознания что-то дошло, и она, открыв рот, уставилась на Велегаста.

– Светлые боги! Это же волхв! Настоящий волхв! – понизив голос, изумлялась женщина, не выпуская детское ухо.

– Как вы сюда попали?! Вас же здесь убить могут! – спохватилась она. – Ой, да что же вы так на улице стоите?! Заходите, заходите скорей! – Женщина заторопилась открывать калитку, продолжая держать сына за ухо, словно не замечая его страданий.

И только когда Велегаст оказался под сенью хорошо знакомых вишен, она вспомнила про свое дите:

– Ты, Торопка, беги сейчас же к отцу и скажи, что у нас волхв. Только скажи так, чтоб никто не слышал. Да смотри не сболтни никому из дружков своих. Понял?!

– Понял, – обиженно прогудел мальчишка, натягивая холщовые штаны. – Что ж я, глупый, что ли!

Он ловко юркнул в калитку и стрелой помчался по дороге, мелькая босыми пятками. Видно было, что сорванец хорошо знал, где искать отца, и бегал он за ним не один раз. Мать, глядя ему вслед, одергивала мокрый передник, расшитый красными и зелеными узорами, и поправляла волосы, выбившиеся русыми прядями из-под новенькой нарядной кики. Видя, что внимание женщины отвлечено, волхв быстрым взглядом окинул ее наряд. Передник, казавшийся издалека просто цветастой тканью, оказался дивным сплетением вышитых магических символов, сочетание которых должно было давать хозяйке здоровье, красоту и силу. Все это называлось «заклинанием весны», и фигуры Макоши, Лады и Леля, обозначенные красными крестиками ниток вперемежку с полосами елочки зеленой нитки, любому потомку Светлых Богов говорили очень многое.

– Из дреговичей будешь? – спросил Велегаст, видя, как тень мрачного раздумья сковала женщину странным оцепенением.

– Ах да! – спохватилась хозяйка. – Пойдемте же скорее в дом. Не дай бог, кто вас увидит!

Она быстро пошла к низенькой дощатой двери, на ходу беспокойно оборачиваясь то на идущих за ней странных гостей, то на соседние дворы и дорогу. Но все было тихо. Полуденный зной погасил все признаки жизни, и, казалось, город просто обезлюдел. Только облачка пыли, вздымаемые набежавшим с моря порывом ветра, вставали и бродили по улицам, как бездомные призраки.

Проходя мимо вишни, волхв на секунду задержался, прикоснувшись ладонью к теплой и шершавой коре старого дерева. Посмотрел вверх, в зеленое кружево кроны, сквозь которое сыпалась тусклая голубизна прожженного зноем неба, словно надеялся увидеть себя вновь мальчишкой, сидящим на одной из гнущихся толстых веток. Многое он мог бы припомнить сейчас, но чуткий отрок, не устававший охранять своего учителя, потянул его за рукав, и Велегаст, тряхнув седыми волосами, шагнул, следуя за ним, в полутемную прохладу человеческого жилья.

Внутри дома был земляной пол, гладко вымазанный глиной и застеленный толстыми циновками. Два небольших оконца, затянутых рыбьим пузырем, неохотно пропускали дневной свет. Вдоль трех стен тянулись лавки и сундуки, а около четвертой стояла печь из камней и глины. У входа, мерцая широким стальным лезвием, стояла прислоненная к стене рогатина, а на лавке лежал топор. Рядом с оконцем, смотревшим, как и дверь, во двор, висел лук и два колчана стрел. Все красноречиво говорило о том, что обитатели этого дома не очень-то верили в покой внешнего мира и жили в постоянной тревоге за свою жизнь.

Женщина усадила гостей на лавку в дальнем углу, напротив небольшого стола, заставленного глиняной посудой, которая была накрыта одним большим полотенцем. Дверь она оставила открытой, и широкая полоса мягкого света тянулась к складкам ее одежды, стараясь извлечь из них тонкий силуэт ее хрупкой фигуры.

– Квасу или молочка с дороги отведайте, – проговорила хозяйка напряженным голосом.

Ее руки, беспокойно потиравшие друг друга, сдернули полотенце, открывая взору гостей два кувшина, большой круглый хлеб, миску с творогом и пучок зеленого лука.

– Отведайте угощенья, не побрезгуйте, – взгляд ее глаз суетливо метался, не находя себе места.

– Я – Велегаст, служитель Перуна, – задумчиво озираясь по сторонам, сказал волхв, заметив наконец-то беспокойство хозяйки. – Со мной мой ученик, отрок Радим.

– Да, да, – откликнулась рассеянно женщина. – Да вы кушайте, кушайте.

Она достала из-за занавески, закрывавшей нишу в стене, две глиняные кружки и осторожно поставила их на стол. Морщинка горьких раздумий легла меж двух тонких бровей, придав совсем еще молодому лицу выражение бесконечной, безнадежной грусти.

– Успокойся, Красава, – пристально глядя в глаза хозяйки, сказал Велегаст. – Ничего с твоим сыном не случится. Ты ведь казнишь себя за то, что отправила его отца искать.

Женщина вздрогнула и подняла на старца полные удивления, широко открытые прекрасные юные глаза. Они еще туманились тревогой, но изумительный свет сияющей любовью чистой души пробивался сквозь нее, как солнце сквозь тучи.

– Как вы узнали мое имя? – прошептала она. – Откуда вы знаете, что…

– Я же волхв, – хитро улыбаясь, перебил ее Велегаст. – Светлые Боги доверили мне видеть будущее людей, их мысли и их души.

Он еще какое-то время смотрел в сияющие дивным светом лучистые очи, очень довольный произведенным на них впечатлением, и, вдруг переменившись в лице, вскочил на ноги, едва не опрокинув столик с едой.

– Этого не может быть! – вскричал он в крайнем возбуждении.

Хозяйка и отрок испуганно переглянулись, ничего не понимая.

– Мужа твоего зовут Орша? – простирая к женщине дрожащую руку, вопрошал волхв. – А отца его звали случайно не Бранко ли?

– Не было у меня тестя, – испуганно отвечала хозяйка. – Когда Орша взял меня в жены, батюшка его давно уж как помер.

– О чем ты говоришь, женщина! – схватился волхв за голову. – По батюшке как твоего мужа величают?

– Бранкович, – пролепетала красавица.

– То-то же! – обрадовался Велегаст. – Бранкович! Орша Бранкович!

В этот момент на дорожке, ведущей к калитке, захрустели мелкие камушки под тяжелыми шагами, и грозный голос крикнул:

– Это кто там меня величает в моем доме?

Женщина всплеснула руками и бросилась к выходу встречать своего мужа, но она не успела сделать и полшага, как в дверном проеме возникла грозная фигура одетого в кольчугу воина с полуобнаженным мечом. Произошло это так быстро, что казалось, будто воин не вошел, а возник сам собой; просто мгновенно материализовался из мутных лучей дневного света. Из-под седых бровей гостей буравили цепкие желто-зеленые ястребиные глаза.

– Орша, друг мой! – вскричал волхв и осекся под холодным и жестким взглядом воина.

– Я тебя не знаю, – бросил хозяин резко. – Что тебе надо от меня? Где ты узнал мое имя? Что ты вообще делаешь в моем доме?!

Хозяйка бросилась к мужу на грудь и пыталась ему что-нибудь объяснить, но тот молча задвинул ее за спину, не спуская колючих глаз с нежданных гостей.

Велегаст от неожиданности такой встречи плюхнулся обратно на лавку, но глаза его продолжали лихорадочным взглядом дотошно обыскивать лицо воина, пытаясь найти хоть какую-то знакомую черту.

– Помнишь ли ты Светозара, – заговорил волхв, простирая к суровому хозяину дрожащую руку. – Друга твоего…

– Не знаю я никакого Светозара! – оборвал его воин, окончательно обнажая меч. – Поди прочь, а не то я немедля отсеку твою лживую голову!

– Да как ты смеешь! – Велегаст снова вскочил с лавки и, сверкнув очами, ударил посохом в земляной пол. – Как ты смеешь угрожать мне, служителю Светлых Богов! Да я прокляну тебя силой Перуна, и не спасет тебя Велесова крыша от небесного огня великого Бога!

Воин упал на одно колено и, приложив левую руку к сердцу, правой рукой поднял над головой мерцающий голубоватой сталью меч:

– Пусть святится имя Перуна, пусть никогда не померкнет слава его, и люди вечно помнят подвиг его и победы его над силами Тьмы!

Потом он встал и, отвесив земной поклон, молвил уже тихим и вполне мирным голосом:

– Прости меня, пресвятой старец, но жизнь у нас в Тмутаракани непростая, и не испытай я тебя словом злым, так, может, и верить тебе не смог бы.

– Ничего, ничего, – утирая пот со лба, пробормотал Велегаст. – Что ж у вас тут такое творится, что вы эдак людей пытаете?

Хозяин скривил губы страшной ухмылкой и, бросив меч в ножны, отвечал медленно, с расстановкой, сцеживая слова:

– Греки у нас тут власть большую взяли через попа ихнего. И гад какой-то из христосников сболтнул им про золото Велесова храма на Медвежьей горе. Так они вначале волхва схватили и запытали до смерти, а потом и мне грозились…

Он резко сорвал с себя шлем с бармицей и, бросив его на лавку, крикнул во все горло:

– Ну да на мне они зубы свои пообломали! Я им сразу сказал: если что с моим сыном или женой случится – всем головы поотшибаю, и в первую очередь попу ихнему!

Женщина испуганно выглянула из-за плеча мужа, обнимая свое дите одной рукой и с робкой молчаливой просьбой касаясь нежными пальцами другой руки локтя своего грозного супруга. Но тот продолжал бушевать:

– А уж им-то хорошо известно, что такое сотник Орша и каков его меч!

На этих словах воин хлопнул ладонью по рукояти клинка и с такой силой топнул ногой, что, казалось, дом устоял и не рухнул тотчас только чудом.

– Да ты никак богатырь будешь, Орша! – восхищенно воскликнул Велегаст.

– Да, есть маленько. – Сотник провел ладонью по седым усам, под которыми скрывалась довольная усмешка, скользнувшая на его губах, но уже через секунду его глаза снова стали колючими и жесткими. – И все-таки, чужеземец, кто ты и откуда? Кто тебе сказал мое имя?

– Он прочитал его по моим глазам, – робко пролепетала Красава, видя, что волхв почему-то молчит. Но сотник так грозно зыркнул на нее, что бедная женщина, прикрыв рот расшитым узором рукавом, замолчала и отошла прочь. В наступившей гнетущей тишине было слышно, как ветка скребется в окно зеленым листом и шуршит тростниковая крыша. Волхв уперся своими страшными глазами в ястребиные глаза сотника, и отрок с удивлением обнаружил, что грозный хозяин дома не смутился и не отвел свой взгляд.

– Да ты не только силой богат, но и душой крепок! – устало удивился Велегаст.

Прошло уж несколько минут гнетущей тишины этого странного поединка, когда разве что молнии не проскакивали меж устремленных друг на друга сверкающих глаз, и теперь, казалось, достаточно одного неосторожного слова, и случится что-то страшное.

– Сам про себя все знаю, – угрюмо огрызнулся Орша на замечание волхва. – Ты давай на вопрос мой отвечай. Да поживей; некогда мне с тобой тут лясы точить.

– А я что, по-твоему, делаю?! – рассердился волхв, пристукнув своим посохом. – Я ж тебе, толстокожему, изо всех сил своих внушаю, чтоб ты вспомнил друга своего детства Светозара. Но не берет тебя моя сила!

Посох снова сердито стукнулся в пол.

– Не знаю я никакого Светозара, – сдвигая брови, угрюмо прогудел богатырь. – Всех друзей своих знаю; кто погиб, кто жив еще, а про такого впервой слышу. И ты мне тут в пол не стучи! Аль решил, что хозяина здесь нету, али силу мою спробовать хочешь?!

– Испробовал я уже твою силу, – волхв опять ударил посохом в пол. – Не одолеть мне ее. Так что, Орша Бранкович, ты уж сам теперь думай, кто перед тобой стоит, да и как ты сам в этот дом попал тоже.

Сотник медленно сел на край лавки, сжав виски пальцами левой руки. Лицо его стало сосредоточенным, словно он не вспоминал, а ворочал мыслями тяжелые камни. На и без того хмуром лбу добавилась еще пара глубоких морщин. А волхв между тем продолжал говорить нараспев голосом былинного сказителя:

– Вспоминай, вспоминай, Орша Бранкович, как зажига злая хазарская прежний дом твой спалила негаданно, весь сожгла дотла, без остаточку, потому как в конце Ратной улицы он один близ стены был нечаянно. Как в ту пору, как раз ко времени, собирался Воислав Резанович уезжать в края далекие по велению гласа Всевышнего. Оставлял он свой дом другу лучшему на житье-бытье сохранение, чтобы жил он в нем и не мыкался, чтобы…

– Вспомнил! – вскричал сотник, вскакивая с лавки. – Вспомнил! Светозар, брат мой названый! Да ты ли это? Столько лет! Нет, нет, этого не может быть!

– Еще как может. – Волхв достал из складок одежды висевший на груди волосяной шнурок с круглым камешком, посередине которого, как у бусины, было отверстие. От отверстия расходились шесть лучей, сминавших кольчатые слои камушка в причудливые волны.

– Перунов оберег! – Орша сорвал со своей шеи точную копию того, что держал в руке волхв. – Помню, помню, как твой отец из одной Перуновой стрелы их сделал!

Сотник схватил волхва своими огромными ручищами, прижал к богатырской груди, потом отстранил, троекратно расцеловал и снова прижал:

– Братишка, друг, Светозар! Не верю своим глазам! Каким ты стал! Да ты же волхв, настоящий волхв! Светлые боги! Не скажи ты мне имя твоего отца, так я бы тебя ни за что и не признал! – Он вновь отстранил от себя Велегаста, смотрел в его глаза своими сияющими глазами, которые увлажнились скупою слезой. – Сколько лет, сколько лет! Боже ж ты мой, что время с нами делает?! Но как ты жил, где ты был столько лет, Светозар? Светозар, дружище, ну рассказывай же, что с тобой было, как ты живешь? – И воин вновь стиснул волхва в своих богатырских объятьях.

– Так я тебя тоже, наверное, не признал бы в эдаком богатырском обличье, – пролепетал волхв, едва переводя дух от дружеских объятий сотника. – Кабы не твое имечко знатное, как же узнать-то в седом да усатом витязе прежнего мальчишку босого да белобрысого.

Он смотрел на богатыря счастливыми лучистыми глазами, все еще пытаясь отыскать хоть какую-то знакомую черточку, но тщетно. Перед ним был громадный, совершенно непонятный воин, который носил имя его друга детства, помнил имя его отца и его прежнее имя тоже. Но что с ним стало? Кто он теперь и каким силам служит? Может, от прежнего друга только и осталось, что звонкое имя и ничего больше.

– Кстати об имени, – волхв внимательно посмотрел в глаза Орши. – Очень давно волхвы, которым отец отдал меня в учение, дали мне новое имя. Много лет я живу с этим именем, и теперь прошу тебя принять его и звать меня так, как зовут все – Велегастом.

– Как, новое имя?! – Сотник растерянно оглянулся вокруг, словно искал поддержки у стен своего дома и молчаливой жены в дальнем углу. – Я же братался со Светозаром, а теперь, выходит, его и нет?! Как, новое имя?!

– Орша, друг мой! – волхв грозно возвысил голос. – Я служу Светлым Богам, и меня нарекли Велегастом, дабы я лучше мог слышать их волю, дабы тайны я мог познать их великие, дабы жизнь моя вся без остаточку отдалась на служенье Всевышнему. То не воля моя и не прихоть, не измена дружбе коварная, это часть есть служенья Создателю. Светозар в моем сердце не умер, он, как прежде, зовет тебя братом.

– Что ж, Велегаст так Велегаст, – богатырь нахмурился, устремив взор куда-то сквозь волхва, в одну ему ведомую точку.

Видно было, что высокий старик со странными глазами укладывался в его сознании в понятие «свой» только благодаря тому, что называл знакомые имена. А теперь эта хрупкая связь времен рвалась, и он внимательно смотрел на своего друга, явившегося из далекого прошлого, тщетно пытаясь, как и Велегаст, угадать хоть какие-то знакомые черты. Вдруг лицо его озарилось какой-то счастливой догадкой:

– Ты же ведь настоящий волхв?

– Да, так оно и есть.

– А тут недавно волхва-то нашего убили. За золото Велесова храма убили.

– Да, да, ты говорил про это, – откликнулся Велегаст, не понимая радости сотника.

– Так вот что я тебе скажу, – сотник просто сиял от удовольствия. – Никто, кроме этого волхва, и не знал дороги к храму, потому как храм этот был прямо в горе.

Велегаст почувствовал, как земля уходит из-под ног. Все, к чему он стремился столько времени, рушилось здесь в одночасье, когда цель была почти достигнута.

– Так что ж ты радуешься, как слуга Чернобога?! – закричал он в гневе. – Али ты с ума сошел?!

– Не сошел я с ума, – поводя из стороны в сторону ястребиными глазами, заговорил сотник горячим шепотом в самое ухо Велегаста. – А радуюсь я тому, что успел нам волхв оставить послание да просил передать его Великим Волхвам в Священную Землю. Так лучше ж я это послание доверю тебе, как своему другу да еще и волхву.

Послание. Это слово долетело до сознания Велегаста, как едва заметное дыхание ветра надежды, оно упало жемчужиной в самую глубину его сердца и осталось трепетать там последним листом на осеннем древе.

– Послание! Где это послание?! – костлявые пальцы волхва вцепились в локоть сотника.

– Как тебя, однако, разобрало, – Орша хитро прищурил глаз. – Кабы я не знал тебя с детства, так подумал бы, что и тебе нужно золото Велесова храма.

– Золото, – Велегаст устало и презрительно скривил губы. – Если б ты знал, какую святыню я должен был донести до потомков Светлых Богов. Золото перед ней просто пыль. Разве золотом можно измерить силу Богов? Нет! То, что дано нам свыше, не имеет цены! И я готов был умереть за это тысячу раз! А ты говоришь, золото…

Волхв замолчал, стискивая зубы, и видно было, как желваки бугрились на его скулах. Он положил руку на набалдашник посоха, и янтарь в когтях деревянной птицы ожил и замерцал желтовато-мутным светом. Вдруг Велегаст резко приблизил свое лицо к лицу сотника и, сверкнув глазами, заговорил горячим прерывистым шепотом:

– От самых стен Священного града я шел, чтобы исполнить волю Всевышнего. Я шел тысячи верст от одной святыни к другой, и каждый храм был мне путеводной звездой, указывая дорогу, ведущую к следующему храму. И вот когда я был почти у цели, эта нить оборвалась… Но я должен, должен завершить это великое дело, ибо от меня сейчас зависит судьба всех потомков Светлых Богов… и, может быть, даже судьба самих Светлых Богов.

Страшные глаза волхва и ястребиные глаза сотника снова встретились, но уже без прежней ярости, а как два дорогих клинка, которые достают только для того, чтоб показать благородство их стали и снова убрать их в богато украшенные ножны.

– Хорошо, – тихо молвил Орша. – Я дам тебе это послание. Но ты должен знать, что подвергаешь себя большой опасности, потому что христосники ни перед чем не остановятся, чтоб заполучить золото Велесова храма, – тяжелая рука сотника легла на тонкую руку волхва. – А я в свою очередь должен быть уверен, что в случае беды ты не позволишь им узнать ни единого слова, чего бы тебе это ни стоило, потому что прочесть это послание можно только с помощью знаний волхвов.

– Ты сомневаешься в силе волхва?! – начал было Велегаст грозно, но потом осекся и, смущенно кашлянув, добавил: – Впрочем, ты, конечно, имеешь на это право, – он поник, и его длинные седые волосы посыпались с плеч, как серебряный дождь. – Ладно, я покажу тебе, что в любой момент могу по своему желанию умереть, остановив свое сердце, что могу проткнуть свою руку мечом и не испытать боли…

– Нет, нет, не надо, – тяжелая рука сотника легла на тонкое плечо волхва. – Прости меня, что обидел тебя, но с приходом этих греков так трудно стало верить людям. Всюду ложь, подкуп и предательство – извечные спутники их темного бога. А я здесь почти один и должен сохранить священную тайну, или… – сотник неуверенно замялся, – или то, что от нее осталось.

– Как это то, что осталось? – испугался Велегаст, начиная подозревать, что случилось самое худшее и послания либо вовсе нет, либо его просто невозможно прочесть.

– Ты сейчас сам все увидишь, – вздохнул Орша. – Пошли, я покажу тебе послание.

Он подвел волхва к печке и осторожно вынул сбоку небольшой камень. Под ним открылся крохотный тайник. Сотник просунул в узкое отверстие согнутые пальцы и достал четыре черепка от разбитого глиняного горшка. На своей огромной ладони он сложил черепки так, что стало видно, как они раскололись, и что раньше они представляли собой одно целое. Правда, сразу бросалось в глаза, что некоторых осколков не хватало. Велегаст склонил голову и увидел буквы, процарапанные по обожженной глине. Две строчки были разорваны посередине здоровенной брешью недостающего осколка. Волхв послюнявил палец и осторожно провел им по запыленной шершавости черепков. Буквы проступили более четко, и Велегаст смог разобрать:

ВЕД… ВИР…

УКА… I УТ.

– Это все? – волхв смотрел на сотника, как смотрят только на последнего идиота, не сумевшего сберечь священные книги.

– Меня не было, когда это случилось, – Орша покраснел, как мальчишка, которого только что отодрали за уши. – Если б я был в городе, этого бы никогда не случилось.

– Полотенце белое, льняное на стол, – прошипел Велегаст, устремляя глаза ввысь к небесной синеве Всевышнего, которую только он один видел сквозь тьму тростниковой крыши. – И все убрать со стола.

Хозяйка засуетилась, загремела посудой, и вмиг все было исполнено. Волхв взял полотенце бережно за концы и, прошептав какие-то заклинания, сложил из него большой полотняный крест посреди стола.

– Клади сюда, – не оборачиваясь на сотника, Велегаст указал длинным костлявым пальцем в середину креста.

Богатырь торопливо повиновался, чувствуя свою вину, но округлые черепки не хотели лежать так, как они лежали на ладони, сцепившись краями. Они все время раскатывались в разные стороны. Толстые, очень сильные и столь же неуклюжие пальцы Орши никак не могли уложить их должным образом.

– Дай сюда, – прошипел Велегаст и стал сам складывать черепки.

Осколки послушно заняли свои места, словно трещины никогда и не разрывали их на части. Волхв презрительно скривил губы и бросил уничтожающий взгляд на сотника. Тот, потупив взор и почесывая затылок, растерянно наморщил лоб, не понимая, как это получилось.

– Сейчас я попробую увидеть и услышать утерянные буквы, – тихо сказал волхв таинственным голосом. – Но для этого мне придется позвать духов земли. Некоторые из них бывают странные и даже злые, поэтому, чтобы не навлечь на себя их гнев, вы все должны молчать.

– Может, не надо духов? – пискнула в углу женщина.

– Надо! – волхв устремил на нее свои страшные глаза. – Только они знают судьбу каждого глиняного черепка.

– Ну тогда я пойду, пожалуй, – снова пролепетала хозяйка.

– Никто не может теперь выйти отсюда! – грозно возвысил голос Велегаст. – Все, кто касался этих черепков, должны быть здесь! А ты, женщина, тем более. Ты ведь первая подобрала их?

При этих словах Торопка вздрогнул и крепко прижался к матери, испуганно поглядывая на волхва. Он ведь тоже касался этих злосчастных черепков. Теперь он просто проклинал себя за то, что попал вишневой косточкой в лоб этому грозному старцу. Не сделай он этого, ничего бы не было. Прошел бы этот страшный старик мимо и не зашел в их уютный мирный дом. А теперь он нагонит к ним еще и всяких духов, будто им без того мало бед.

– Ты, Радим, возьми писало и бересту из сумы, – волхв внимательно посмотрел в глаза отрока. – И лови каждое мое движение, когда я стану говорить с духами. От тебя сейчас зависит многое…

Велегаст потребовал плотно закрыть дверь и занавесить окна, затем зажег четыре тонкие тусклые свечи по углам полотняного креста, правую руку возложил на деревянные крылья птицы, венчавшей его посох, а ладонью левой руки слегка прикрыл осколки. Потом закрыл глаза и глухим голосом, идущим, казалось, из самого его чрева, забубнил нараспев:

– О, Мать Сыра Земля, не прогневайся, что тревожу тебя словом суетным, на тебе мир стоит, тобой держится, с тебя все, как есть, начинается и к тебе, истлев, возвращается, от тебя в хлебах будет силушка, а в цветах красота распрекрасная. Помоги ты мне словом Всевышнего, дай мне слуг своих в услужение, не на злую, на добрую думушку. – Велегаст остановился и трижды с силой ударил посохом в земляной пол, потом наклонил голову и забубнил с новой силой: – Тьма и звезды, земной порог, положу я думу на крест дорог, вороний глаз, по земле катись, потерянное слово, ко мне вернись. Камень горюч, да черна черта, змея, отомкни мне земные врата, верни, что рассыпалось, отдай, чего нет, врата земные закроет свет.

Волхв закончил бубнить, и в полумраке наступила гнетущая тишина. Так длилось с минуту. Вдруг свечи начали тревожно мерцать, их пламя заметалось из стороны в сторону, повалил зеленовато-желтый дым. Лицо волхва исказилось страшными муками, он стал изгибаться так, словно кто-то невидимый пытался свалить его на пол. На какой-то момент Велегаст сбросил своего мучителя, встряхнув резко плечами, и тотчас его левая рука, оторвавшись от полотняного креста, нарисовала в воздухе какой-то знак и снова вернулась на прежнее место. Так повторялось несколько раз, пока свечи не погасли и волхв не повалился на пол. Сотник бросился к двери и распахнул ее, впуская свежий воздух, хозяйка сдернула занавесь с окон, и все снова приняло свой обычный вид. Велегасту плеснули в лицо холодной водой, и он открыл глаза.

– Ну, что там, – были его первые слова.

– Записал, записал, все, что видел, – торопливо отвечал отрок.

– Молодец, Радим, – глухим голосом пролепетал Велегаст. – А меня тут чуть под землю не утащили. Такие вредные духи попались, просто жуть…

Волхв сел и огляделся вокруг, словно видел все вокруг себя впервые:

– Светлые Боги! Как же хорошо на белом свете!

– А ты что ж это, – насторожился сотник, – покидал его, что ли?

Волхв не отвечал, нащупывая дрожащей рукой камень в навершии своего посоха.

Наконец силы к Велегасту вернулись, и он посмотрел на отрока. Тот словно ждал этого взгляда, с готовностью протянул бересту.

– Вот это, – пояснял он, – буквы, которые начертаны на осколках. Эти черточки – места предполагаемых букв, а это буквы, которые я разглядел в твоих жестах.

Все вместе это выглядело так: ВЕД _ _ _ _ ВИР_ _

УКА_ _ _ I УТ_

У, Щ, И, Ж, Т.

– Да, не густо, – задумчиво пробормотал волхв. – Наверное, ВЕД – это веды, а дальше буквами записан номер нужной главы вед и строка.

– Если ВЕД часть слова веды, – осторожно спросил отрок. – То что же такое ВИР? Ведь слово «вир» может обозначать и провал, и вихрь, и заговор темных сил. Как говаривали раньше: «Пошел в мир, да попал в вир» или «По морю плыл, да попал в вир».

– Заговор, – испуганно откликнулась женщина. – Точно заговор! Эти византийцы все время какие-нибудь подлости придумывают, скольких уж людей погубили.

– А может быть, вир – это провал, – неуверенно продолжал Радим. – Провал в подземелье, где держали волхва и где он спрятал разгадку к своему посланию.

– Зачем ему прятать что-то в подземелье, если он прекрасно знает, что мы туда попасть не сможем? – покачал головой Велегаст.

– А может, это и не вир вовсе, – вдруг заговорил сотник. – Ведь на букве «Р» слово-то не кончилось. После нее еще две неизвестные буквы.

– Ну и что же это может быть? – задумчиво пробормотал отрок.

– Да хотя бы вириги, то бишь цепи, – уверенно ответил Орша.

– А при чем тут цепи? – отрок недоуменно скосил глаза.

– Как при чем? – возмутился сотник. – Цепи ему руки и ноги сковали, вот он и пишет нам, что мешают, мол, вириги.

– Ты как думаешь, – не глядя на воина, раздраженно заговорил Велегаст. – О чем он мог писать в свой последний час? О том, что цепи мешают и обувка жмет?

– Обувка жмет… – Орша повторил эти слова в задумчивой рассеянности и впал в состояние полной отрешенности.

«О чем мог думать убитый волхв в свой последний час? – сверлила мозг неотступная мысль. – О смерти и, конечно же, о том, как ему, Орше, передать это послание, потому что только на него он и мог надеяться».

– И потом, я думаю, это был человек ученый и не мог написать вириги вместо вериги, – нравоучительно заметил Велегаст. – К тому же само слово получается длиннее.

– Обувка жмет… – снова негромко проговорил Орша, мучительно пытаясь понять, что его притягивает в этих словах, почему они крутятся неотступно в его мозгу.

– Если ВЕД – это веды, а буквы, стоящие дальше, есть указание, где искать нужную строку, – долетел до него голос Велегаста, – то зачем вторая строка? Зачем писать еще что-то, когда основная его цель была передать секрет своего храма в надежные руки?

– Кстати, – снова заговорил волхв, – непонятно, почему он написал свое послание не рунами, а мирскими буквами? Наверняка он сделал это неспроста.

Все замолчали, напряженно размышляя над нелегкими вопросами. Отрок достал из сумы книгу вед и застыл растерянно:

– Велегаст, а буквы, которые тебе дали духи, куда вставлять, в верхнюю или нижнюю строчку? И в каком порядке их ставить, ведь пропусков все равно осталось больше?

Волхв ничего не ответил, а только нахмурился и стал молча поглаживать свою длинную седую бороду, что было верным признаком его глубочайших раздумий.

– И все-таки он написал не рунами, а мирскими буквами, – словно разговаривая с самим собой, вслух проговорил он.

Вдруг лицо его оживилось:

– Орша, а ты можешь здесь найти еще одного волхва?

Сотник на секунду задумался:

– Пожалуй, нет, точно нет, никого не осталось больше.

– Значит, – голос Велегаста приобрел уверенность и твердость, – убитый волхв написал мирскими буквами, потому что обращался именно к тебе. Здесь нет больше волхвов, а привести сюда другого волхва тебе едва ли удастся. Следовательно, послание предназначалось только тебе, Орша, и написано оно так, чтобы ты сразу его понял.

– Выходит, что послание было очень простым и коротким, – добавил Радим. – Наверное, из трех или четырех слов, известных любому воину.

– Я тоже об этом думал, – вздохнул сотник. – Чувствую, что слова эти совсем рядом, но мне ничего в голову не приходит.

– Не забывайте, что убитый волхв наверняка сделал все, чтоб его послание не могли прочесть эти прислужники греков. – Велегаст поморщился и медленно зашагал по дому. – Слова должны быть простые, но непонятные христосникам, точнее, их общий смысл должен быть для них недоступен.

– Что же это такое могут не знать эти греки, – пробормотал сотник раздраженно. – Они, почитай, везде уже влезли; и поп их в церкви всем заправляет, и торговлю всю к своим рукам прибрали, и ремесленников наших теснят, и слова им нигде не скажи. Чуть что не по-ихнему, сразу такой крик подымут о защите закона божьего да справедливости. А где она, их справедливость? Весь их закон лишь в том, что им все можно; и грабить, и убивать, а нашим людям одураченным можно только твердить, что истинным христианам надо учиться смирению и терпеть, и терпеть. Аж тошно делается смотреть на все это безобразие. И как наши дураки только верят им, этим грекам?

Велегаст ничего не ответил разгневанному Орше, а остановился и стал еще раз внимательно осматривать осколки.

– Ну-ка, Радим, взгляни-ка повнимательней, – вскоре произнес он. – Кажется ли мне, что буквы не только процарапаны в глине, но в глубине царапин есть еще и краска.

Молодые глаза отрока молниеносно дали ответ:

– Точно, очень похоже на сажу.

– Тогда вопрос, – Велегаст, очень довольный собой, поднял вверх указательный палец. – Если у убитого была краска, то почему он еще и процарапал буквы, или если он решил процарапать буквы, то зачем он их еще и прокрасил?

– Может быть, для надежности, – сотник дотронулся до черепков толстыми шершавыми пальцами. – Чтоб буквы верней сохранились.

– Велегаст! – удивленно воскликнул отрок, продолжая внимательно рассматривать черепки. – Очень странная вещь; нижняя строчка процарапана и прокрашена, а верхняя только процарапана. Почему так? Что бы это могло значить?

Волхв посмотрел на Радима глазами, полными отеческой гордости и теплоты. Он научил его вдумчивому взгляду, научил замечать то, что ускользает от внимания простых людей, и, значит, он, его ученик, сможет постигнуть многое и когда-нибудь взять из его рук самое сокровенное священное знание.

– Что бы это значило? – переспросил Велегаст озадаченно. – Если я, например, вначале царапаю, потом царапаю и крашу, то… Какой здесь намек, если это не простая блажь? Какой знак нам подавал последний служитель Велесова храма? – он оглядел всех присутствующих вопрошающим взглядом, словно мысленно понукал всех думать и еще раз думать.

Но все молчали, виновато опустив глаза. Сотник крутил седой ус, хмуря брови и тяжело вздыхая. Радим сидел, прижав к груди книгу вед, продолжая смотреть на осколки.

– Дяденька волхв, – вдруг зазвенел голос Торопки, выводя всех из состояния оцепенения. – Мне кажется, что тот дяденька, про которого вы все говорите, потом только краской писал и не царапал больше.

– Ой, неслух! – всплеснула руками Красава. – Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты в разговоры старших не лез и не говорил ничего, пока тебя самого не спросят!

Она хотела было еще поругать сына, но Велегаст поднял руку, и женщина замолчала испуганно. Волхв смотрел на малыша широко открытыми глазами, и брови его были удивленно подняты вверх.

– Ай да молодца! – воскликнул он. – Ну точно, как это мне не пришло в голову сразу, что есть еще и третья строчка, на которой все написано только краской.

– Но я подобрала почти все черепки, – осторожно вмешалась Красава. – И только один осколок не успела взять.

– Расскажи, как это было, – Велегаст возложил обе руки на навершие посоха и внимательно посмотрел на женщину. – Только постарайся вспомнить все до мелочей.

– Хорошо, постараюсь. – Хозяйка одернула на себе передник, и ее лицо приняло сосредоточенное выражение. – Когда его повели на казнь, то я на улице была, потому как заранее всех сзывали. Так на площади мне бы все равно не дали к нему подойти, вот я и встала на улице.

Красава остановилась, оглядываясь вокруг, чтоб все оценили ее сообразительность, и еще раз одернула передник.

– Так вот, я нарочно ждала на улице, потому что знала, что на площади мне не дадут к нему подойти и передать, если что, он тоже мне не сможет.

– Ну дальше, дальше-то что? – не вытерпел Велегаст.

– А дальше, – Красава сделала огромные глаза, – я увидела, как его ведут. Весь в крови, бедненький. Замученный совершенно, еле ноги переставляет. Но тут он меня увидел и весь как-то преобразился, словно силы к нему вернулись. Увидел и как закричит: «Слава Светлым Богам!» – и кинул в меня что-то. Но я-то сразу поняла, что не в меня, а мне он кидал, потому как вспомнил меня и в глаза мне смотрел, хоть и глаз-то его почти не видно было, так его, видно, сильно избили.

Хозяйка замолчала, по ее щекам бежали крупные, как хрустальные бусинки, слезы.

– Жалко-то его как, такой хороший человек был, от хворей всех лечил, погодой мог править, людям всем помогал, – она всхлипнула и замолчала.

– Дальше-то сказывай, – сотник подтолкнул легонько жену в бок. – Сказывай все как есть.

– Собрала я все черепки, – начала было Красава, утирая слезы, и спохватилась. – Да, эта штука, которую он кинул, не долетела до меня, слаб он, видно, был очень. Не долетела и упала на дорогу. Я не видела где, потому как передо мной пробежал кто-то, но слышала, как разбилось что-то. Я сразу бросилась туда и вижу, черепки лежат эти. Тут я их все быстро так собрала, но только один уже лежал раскрошенный. Наступили на него, видно, сапогом крепко.

Женщина снова замолчала, утирая бегущие слезы краем передника.

– Все, что ли? – Велегаст смотрел печальными немигающими глазами, словно видел перед собой сотни таких же вот погубленных невинных людей. И все ради чего, ради веры ненавистных ему греков.

– Нет, не все, – глаза Красавы на мгновение просохли. – Он еще крикнул, что Русские Боги никогда не умрут, и потом его начали бить и повели дальше, а я побежала домой прятать осколки.

Велегаст тяжело вздохнул, понимая, что рассказ жены сотника не прибавил ни толики ясности и только навеял мрачные думы, которые и без того давно терзали волхва. Он все последние годы видел или слышал, как погибают великие люди, умеющие повелевать силами природы и говорить с самими богами. Этих удивительных людей, прозванных волхвами, становилось все меньше и меньше, а греческих попов на Русской земле все больше и больше. Они, как саранча, появлялись десятками и сотнями, словно в Царьграде их лепили из глины или грязи одного за другим. Чтобы стать волхвом, надо было родиться волхвом, надо было десятки лет учиться мудрости, учиться слушать природу и небо, где живут предки и Боги, а христиане при помощи своей библии могли сделать священника из любого достаточно сообразительного и образованного человека. Желание служить Богу, запас усердия и послушания, немного ума, и священник готов. И вот он уже идет по земле и манит людей в паутину своей губительной веры.

Неужели он не сможет помочь Великим Древним Богам, неужели Ночь Сварога разрушит все, что было создано во имя Добра и Света, и мудрость, обретенная за многие тысячи лет, будет безвозвратно утеряна? От этой страшной мысли все внутри Велегаста похолодело, и ужас на секунду сжал его сердце. Неужели все бесполезно, и ничто не отвратит гибель Светлых Богов, а Сила Тьмы, идущая с темного Запада, поглотит весь мир?

Взгляд его глаз невольно упал на Красаву, и та, вздрогнув, тихонько ойкнула:

– Простите меня, я, наверное, что-то не то сказала?

Голос женщины заставил Велегаста стряхнуть с себя страшное наваждение. Нет, он не может, не имеет права думать о будущем так, он должен обязательно верить и надеяться, потому что если и он потеряет веру в победу, кто тогда продолжит борьбу, кто встретит Утро Сварога?

– Все так, как надо, – выдавил он из себя непослушные слова, и мысли, повинуясь этим словам, потекли в другом направлении. – Ты молодец, Красава, и сделала все так, как надо… – голос его прервался и зазвучал вновь уже полный силы: – Я уверен, никто из нас не сумел бы сделать то, что сделала ты, и сделать это лучше тебя. Боги помогали тебе, и милость их к тебе за твою отвагу будет безгранична.

Волхв погладил густую седую бороду, и голова его устало склонилась. Послание не читалось, но теперь было ясно, что это всего лишь указатель, где искать само послание. А где его оставил убитый служитель Велеса, можно было только гадать. Собственно, выбор был небогат: либо это послание осталось с убитым и похоронено вместе с ним, либо оно осталось там, где написавший его провел последние дни заточения.

– А как ты думаешь, Орша, – Велегаст обратил внимательные глаза к сотнику. – Почему служителя Велесова храма четвертовали, а не сожгли, как это делают христиане обычно?

– Не четвертовали, – хмуро поправил сотник, – а трижды четвертовали.

– Это как? – не понял волхв.

– Очень просто, – страшная ухмылка скривила и без того угрюмое лицо воина. – Вначале кисти рук и ступни ног, потом по локоть… ну и дальше по порядку.

– Да, народец с выдумкой, – волхв скрипнул зубами, представив себе это ужасное зрелище. – Но почему именно так?

– Сказывают, будто греки подслушали, как он, сидя в подземелье, молил Бога, чтоб его казнили через сожжение… так, мол, его душа сразу в Ирий попадет. И очень опасался, чтоб ему что-нибудь не отрубили. Ну вот и решил этот ихний поп попугать пленника напоследок, вдруг тот сболтнет что-нибудь от ужаса, а заодно и казнь устроить. – Орша замолчал угрюмо и спустя минуту добавил: – Это все, что мне удалось потом выведать.

– Что ж, раз такое дело, – Велегаст неуверенно рассуждал вслух, – то совершенно ясно одно: казненный не мог оставить послание при себе, потому что желал сожжения, а раз он его не оставил при себе, то послание это находится где-то в подземелье, где он был заточен перед казнью.

– Ну и как же мы туда попадем? – сердито произнес Орша, чувствуя, что дело приобретает непредсказуемый оборот.

– Как, как, – глаза Велегаста озорно блеснули. – Как служитель Велесова храма туда попал, так и я туда попаду.

– Бог с тобой! – вскричал сотник. – Тебя ж убьют там в два счета.

– Не убьют! Не посмеют! – раззадорился волхв. – Ты же сам говорил, что, будь ты в городе, так беды и не случилось бы. Вот ты меня и будешь выручать, когда я попаду в подземелье к христосникам.

– Легко сказать выручать, – занервничал Орша. – А если не получится, если они убьют тебя сразу, а потом просто выплатят виру. Золота у греков немерено, им эту виру выплатить – плевое дело.

– Учитель, учитель! Выслушай меня, – взволнованно заговорил Радим. – Тебе нельзя идти туда. Вспомни, ведь тебя уже пытались сегодня убить, и наверняка это было неспроста и эти убийцы как-то связаны с греческим попом, я чувствую это!

– Они не посмеют сделать это прилюдно, – уверенно сказал Велегаст. – Я поставлю заклятье боязни огласки, а потом придет Орша и потребует отпустить меня по законам Русской Правды.

– О чем ты говоришь, Велегаст?! – Сотник раздраженно топнул ногой. – Ты совсем не знаешь этих людей. Для них нет никаких законов, кроме законов собственной выгоды, и их не остановят никакие заклятья. – Он схватил волхва за плечи и встряхнул его, глядя ему в глаза. – Пойми же, это очень опасно. Это сила, которая видит в таких, как ты, своих смертельных врагов и не пожалеет ничего, чтобы уничтожить тебя.

– Но у меня есть могучее оружие, – начал было Велегаст.

– У них есть своя черная магия, – перебил его сотник, – и ты можешь оказаться бессильным перед ней. Посмотри, скольких людей они околдовали, или ты думаешь, что это все сделано одним обещанием загробной жизни? Наши души тоже бессмертны, и русский Ирий не хуже христианского рая, так почему же эти греки сманивают к себе людей? Какой такой силой?

– Они делают людей рабами, – пробормотал волхв. – Рабами своего бога, а заодно и рабами всякой власти. Вот почему правители всех стран помогают им и становятся на их сторону, вот почему…

– Да знаю я, знаю! – Орша нетерпеливо взмахнул руками. – Но кроме этого, есть у них еще и другая сила, и ты не должен забывать об этом!

Орша еще раз взмахнул руками и заходил по дому, осторожно отмеряя на полосках циновки четкие ровные шаги. Наступило молчание, только было слышно, как тихонько звякает кольчуга в такт неторопливой поступи сотника.

– Странные вещи ты говоришь, друг мой, – с подозрением щуря глаза, заговорил Велегаст. – О какой такой силе толкуешь? Чувствую я, ты что-то недоговариваешь.

– Это касается только меня, – огрызнулся сотник, и лицо его потемнело. – А тебе я не позволю сгинуть здесь, ни ради золота Велесова храма, ни ради твоих самых развеликих целей.

– Вот как? – изумился волхв. – Хотел бы я посмотреть, как ты мне не позволишь делать то, что от меня требуют боги. И как ты, не зная их воли, смеешь судить о моих делах?!

– Не нужно мне знать волю богов! – Орша упрямо сдвинул брови. – Я и без этого наперед знаю, что из твоей затеи ничего не выйдет. А тебя я просто никуда не пущу.

– Ты меня не пустишь! – Велегаст в ярости ударил посохом в пол. – Да как ты смеешь меня, великого волхва, удерживать и заступать мне путь, как ты…

– Смею! – перебил его сотник, сверкнув глазами. – Потому что ты сам только что назвался моим другом. Или твои слова всего лишь пустой звук?

Уже было занесенный посох волхва так и повис в воздухе, и еще одного грозного удара в пол не последовало.

– Но другого пути просто нет, чтобы попасть туда, – тихо проговорил волхв, и стало видно, как побледнели его щеки. – Значит, надо пойти на этот риск. Это мой долг.

– Есть другой путь, есть! – горячо заговорил Радим. – Я пойду вместо тебя. Я слишком молод, чтобы сойти за волхва, и они не убьют меня.

– Они тебя, конечно, не убьют, – качая головой, проговорил сотник в седые усы. – Но и хватать тебя тоже не станут. Или ты думаешь, что в подземелье сажают всех встречных и поперечных?

– А я ругать стану их бога, – отрок гордо выпрямился, посмотрев на сотника смелыми, благородными глазами.

– Жалко будет, – ответил Орша.

– Чего жалко? – смутился отрок.

– Того, что убьют тебя ни за что ни про что, и толку от этого не будет никакого.

– Как никакого?

– А так, – терпеливо объяснял сотник. – По закону за хуление веры, как за оскорбление бога, тебя можно убить без суда, прямо на месте. Чем греки непременно и воспользуются для назидания тех, кто еще не решился примкнуть к ним.

– Но что же делать? – Радим тряхнул головой, откинув назад прядь светлых волос. – Велегасту ни в коем случае нельзя идти туда, а заменить его могу только я.

– Я знаю, что делать! – Красава от радости даже в ладоши захлопала. – Я знаю, что делать! И это будет совсем, совсем нестрашно.

– Что будет? – подозрительно переспросил ее грозный муж.

– Радима надо переодеть скоморохом, – сияя глазами, заговорила хитрая женщина. – Скоморохов у нас тоже всех разогнали, но их еще ни разу не убивали. Так что тебя они просто схватят, – она направила на отрока маленький указательный пальчик. – Подержат в подземелье и выпустят.

– А скоморохов они точно не убивают? – серьезно спросил отрок, с сомнением глядя на женский пальчик.

– Ты будешь первый! – гаркнул сотник и, хлопнув отрока по плечу, захохотал во всю глотку.

– Ты напрасно смеешься над ним, – тихо сказал Велегаст. – Хоть он и молод, но сейчас я с тобой говорю только благодаря его смелости и отваге.

Сотник удивленно поднял брови, внимательно глядя в лицо Радима.

– Да, да, не сомневайся, – продолжал волхв. – Сегодня этот юноша победил двух здоровенных убийц.

– Да ну? – глаза сотника еще больше заискрились смехом. – Он, наверное, закидал их молитвами?

– Нет, не молитвами, – краснея, как девушка, сказал отрок. – Молитва у меня была только одна… Вот она! – Рука его быстро выхватила из складок одежды кистень и крутанула его пару раз.

– Но, но, не балуй, – перестав смеяться и невольно подаваясь назад, пробасил Орша.

Лишь мгновение старый вояка казался растерянным, но в следующий миг его рука подобно молнии метнулась вперед и поймала на лету тяжелую гирьку кистеня. Радим застыл, не веря своим глазам.

– Как, как вы это сделали? – вырвалось из его груди.

– Повоюешь с мое, сынок, – не такое будешь делать, – подмигнул отроку желто-зеленый смеющийся глаз сотника.

Твердая рука слегка подбросила гирьку и вновь поймала ее:

– А из этой репки отличная выйдет закуска для любого вражины, хоть хазарина, хоть грека. Только вот ремешок твой малость слабоват будет, враз его клинком и обрежут. На цепочку надо вешать. Да в каждую руку по штуке, оберуч. Вот тогда не будет тебе равных среди сечи злой и кровавой… А жить ты будешь долго, пока тебе не надоест убивать этой штукой всякую нечисть.

– Уже надоело, – побледнев, отрок дернул на себя ремешок кистеня. – Богу я служить должен.

– А жаль. Из тебя бы хороший вышел воин, – Орша отпустил гирьку, и та вслед за натянутым ремешком полетела к хозяину кистеня, едва не ударив его. – Ладно, будем тебя готовить в скоморохи, раз ты такой шустрый.

Сотник подошел к одному из сундуков и достал оттуда гудок и нарядную детскую рубашку с пришитыми к ней бубенчиками. Гудок он передал отроку, а рубашку жене, которая тут же отправилась рукодельничать, чтобы соорудить костюм скомороха.

– Ну а петь-то ты умеешь? – спросил отрока Орша.

– Весенние распевы знаю, на прославление Ярилы и Даждьбога и еще, – неуверенно отвечал Радим.

– Этого маловато, чтобы разозлить христосников, – покачал головой сотник. – Да и скоморохи поют совсем другое. Так тебя, пожалуй, скорее за юродивого примут.

Сотник нагнулся к отроку и, оглянувшись на свою молодую жену, тихо заговорил:

– А вот я сейчас научу тебя одной скоморошинке, это такая песня потешная, от которой ни один истинный христианин не устоит на месте.

Орша взял в руки гудок и под простенький наигрыш тихонько пропел:

Сотник увлекся собственной музыкой, но волхв прервал его, положив руку на струны:

– Хватит богохульничать.

– Это ты что ж, христиан защищаешь? – возмутился Орша.

– Не дождешься. – Велегаст отпустил струны, и они жалобно застонали. – Но наша вера предполагает уважение ко всем богам, которым поклоняются люди. Даже если эти люди – наши враги.

– Они ругают, как хотят, русских богов, рушат капища, а ты толкуешь мне про уважение?! – сотник сердито стукнул по рукояти меча.

– В этом сила нашей веры, – волхв поднял руку вверх. – Главное оружие Светлых Богов – это добро и справедливость.

– Можно и так, – буркнул воин. – Ты у нас мудрец, и тебе виднее, но сдается мне, что с таким оружием сейчас много не навоюешь.

– Да, мне должно быть виднее… – задумчиво пробормотал Велегаст.

Он посмотрел на полосу света, идущую от двери, и туманную тень, скользящую по ней, и глаза его тревожно сощурились. Что его насторожило, он и сам не знал, но ноги его сами собой сделали осторожные шаги сквозь полумрак плохо освещенного дома и тихо переступили порог. Теперь сумрак жался где-то позади, и на седую голову мудреца посыпалось крошево солнечных лучей, рвущихся сквозь бесчисленные прорехи в листве вишневой кроны. Один из лучиков света упал на желтый глаз камня в навершии посоха и рассыпался янтарными искрами. Но едва волхв взглянул на посох, чтобы проследить как искры скользят по знакам рун, как тень набежала на солнце, и магический камень потух. Старец давно уже не верил в простые совпадения и, посмотрев в безоблачное небо с одной-единственной тучкой, сердито нахмурился.

– Да, видно, Орша был прав, сила Тьмы здесь присутствует, и сила эта весьма велика, – рассуждая вслух, прошептал он сам себе под нос.

– Что ты говоришь? – встрепенулся сотник.

– Я говорю, что раз мне виднее… – Велегаст загадочно замолчал, глядя в небесную синь. – То никто сейчас не пойдет в подземелье к грекам, и никаких скоморохов не надо.

– Это как же так? – сотник от удивления даже перестал злиться.

– Все очень просто. – Волхв провел рукой по седой бороде и немного повернул голову, так что его четкий профиль словно отчеканился в мутноватом свете. – Ведь вторая цель моего появления здесь – это князь Мстислав, который, согласно пророчествам наших мудрецов, должен свершить великие дела и отстоять веру предков и который может разбудить силу священного дара, завещанного нам Светлыми Богами. Ты прости меня, Орша. – Велегаст повернулся, и стало видно, как воспалены его глаза. – Я так был поражен гибелью служителя Велесова храма и тем, что вместе с ним утерян путь к святыне, что позабыл, совершенно позабыл… или, может быть, это силы Тьмы помутили мой ум… но мы едва не пошли ошибочным путем. Это было какое-то наваждение, но теперь я отогнал мороков, мешавших нам мыслить верно, и вижу ясно, что только князь может помочь отыскать утерянное звено. Он должен нам помочь!

– Час от часу не легче, – и сотник выругался так, что жена его в испуге зажала уши. – С чего ты взял, что князь тебе станет помогать и что он вообще захочет иметь дело с твоими дарами Светлых Богов. Или ты забыл, что Мстислав является сыном Владимира, крестившего Русь, сыном человека, порушившего древние храмы и изгнавшего волхвов из Киева?!

– Нет, не забыл, ничего не забыл. – Волхв спокойно положил обе руки на крылья птицы, вырезанной на его посохе. – Княгиня Ольга стала христианкой, а ее сын, Святослав, поклонялся русским богам, затем Владимир, сын Святослава, снова пришел к греческой вере, значит, и Мстислав, сын Владимира, вновь должен вернуть русскую веру, ибо в смутные времена дети всегда ищут свой путь к Богу и Правде, отрицая то, что сделали их отцы.

– Говоришь ты красиво, – Орша недоверчиво покачал головой. – Но знает ли князь про это твое «должен», может, он совсем другого мнения на этот счет, ну и потом, даже если он и вправду вдруг решит все изменить, в чем я лично очень сомневаюсь, то он прежде всего просто не захочет ссориться с отцом, да и с византийцами тоже.

– Ему не придется ссориться с отцом, а для греков выгоды торговли и жажда богатства всегда были сильнее вражды двух религий.

– Как это – не придется ссориться с отцом?! – сотник вытаращил глаза и схватил волхва за руки. – Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что ты подумал.

– А что я подумал?.. – растерялся воин. – Ну да, я подумал… Светлые Боги, неужели Владимира больше нет?!

– Почти нет, – с равнодушным лицом отвечал Велегаст. – Именно поэтому я должен попасть к князю, а ты должен мне помочь в этом.

– Ну, раз такое дело… – Орша все еще думал над словами «почти нет», почему-то не решаясь спросить напрямую, что это значит, и поймал себя на мысли, что невольно хочет казаться умнее, чем есть на самом деле. – Раз такое дело, то мы немедленно должны идти в замок.

Он отпустил волхва и двинулся к выходу, но по лицу его было видно, что на душе сотника скребли кошки, и мысли одна мрачнее другой рождались в его голове, как волны в бушующем море. За порогом дома его руки невольно слегка стукнули по кольчужным бокам, чуть ниже наборного пояса, туда, где должны были висеть его верный меч и поясник. Оружие было на месте, и он не спеша, тяжелым шагом пошел дальше, а волхв, махнув рукой отроку, пошел за ним следом.

– Поразительно, как в одном человеке может вместиться столько хороших и столько плохих дел, – заскреблись в спину воина слова Велегаста.

Сотник остановился и посмотрел непонимающе.

– Это я о том, что князь, свершивший столько зла для русской веры, покинет скоро сей мир, но ни мне, ни тебе это не доставит никакой радости. А даже напротив, мы все будем горько сожалеть об этом, ибо после его смерти Русь ждут тяжелые времена, и прольется много, очень много крови, прежде чем все вернется на свои места и будет обретен мир, – волхв произнес эти слова, глядя куда-то сквозь угрюмое лицо воина, и было совершенно непонятно – с кем он говорил и хотел ли он говорить это вообще.

Орша ничего не ответил и пошел дальше, тихонько звякая кольчугой, но у калитки вдруг остановился и повернул обратно. Велегаст и Радим вернулись за ним в дом и увидели, что он копается в сундуке с военными доспехами.

– Твой отрок говорил, что тебя сегодня уже пытались убить. Тогда это тебе не помешает, – сотник сунул в руки волхва тягиляй. – Кольчугу свою тебе не предлагаю, поскольку знаю привычки вашего брата отдавать свою бренную плоть под защиту всяких богов и верить в это безрассудно, а это твоих светлых чувств не оскорбит, да и Бога недоверием не обидит. Так что надевай!

Волхв хотел было что-то возразить, но Орша решительно сдвинул брови и голосом, не терпящим никаких возражений, добавил:

– Ежели ты эту штуку не наденешь, я с места не сдвинусь, да и тебя никуда не пущу.

– Сотник, ты и есть сотник, – пробурчал волхв. – Тебе бы только заставить кого-нибудь подчиняться себе да покомандовать вволю.

Но спорить больше не стал, а, бормоча себе под нос какие-то проклятья, надел под свои белые одежды толстую ткань тягиляя. Доспех за широкими складками обычной одежды волхва был совершенно незаметен, и Орша остался этим очень доволен.

– Вот молодец, вот это совсем другое дело! – обрадовался он. – От ножа в спину или кинжала в грудь эта вещь тебя убережет, а из лука средь бела дня в городе никто стрелять не будет.

Сам же сотник достал для себя маленький кулачный щит, два джида с сулицами, а за голенище каждого сапога сунул по паре ножей-засапожников. Потом накинул плащ, которым закрыл и щит, висящий сбоку на ремешке, и сулицы. Подумал чуток и взял еще боевой топорик, который тоже спрятал под плащ.

– Ты как на войну готовишься, – усмехнулся волхв.

– Защищать тебя в этом гиблом городе – это хуже, чем на войну, – недовольно и придирчиво глядя на отрока, отвечал сотник. – За себя я всегда постою, а что, если у меня за спиной, пока я мечом махать буду, тебя просто возьмут и зарежут, как я потом жить-то буду?

– Лучшая защита сейчас – это не ковыряться во всяком барахле, – в раздражении нетерпеливо заговорил волхв. – А поторопиться и успеть пройти к княжескому замку до того, как пошлют новых убийц.

– Знаешь, говорят, поспешишь – людей насмешишь, – спокойно возразил Орша, доставая из сундука еще какое-то оружие. – Только в нашем деле смешить всегда приходится кровью… Своею кровью или кровью товарищей. Вот так.

Он вручил отроку две рогвицы, напутствуя его:

– Повесь их под плащом на пояс. Одну можешь кинуть под ноги или в голову, а с другой не расставайся. Твой кистенек хоть и хорош, но ремешок-то могут и срезать. Что тогда делать будешь?

Радим ничего не ответил, и воин быстро и горячо заговорил, вновь сверкнув своими грозными глазами по-ястребиному:

– Когда мы пойдем, ты держись шагах в двадцати позади, словно ты и не с нами, а если заварушка начнется, сразу в драку не лезь. Постой пару минут спокойно. Пусть к тебе привыкнут и перестанут обращать на тебя внимание. Минут пять я один продержусь, ну а потом ты уж смотри не оплошай, лупи их своей штуковиной по затылкам что есть мочи. Понял?

– Понял! – с готовностью отвечал отрок, но уже через секунду глаза его удивленно расширились. – Как это минут пять продержишься?

– Я думаю, их будет шестеро, – бросил на ходу сотник, направляясь к выходу. – В лучшем случае, а в худшем…

Ему оставалось сделать до калитки всего пару шагов, когда мысль, засевшая в его мозгу, провернулась, и он остановился. Цепкие глаза заприметили в дальнем конце улицы мелькнувшую тень, всего лишь тень, но чутье старого воина невнятными тревожными звуками шептало о грозящей опасности, и он не мог пренебречь этим «голосом предков».

– Проклятье! Нет, так дело не пойдет, – выругался он. – Оставайтесь в доме и ждите меня, я скоро буду.

– Мы что, так и будем взад-вперед ходить? – рассердился волхв.

– Красава, возьми лук и постой у входа, – бросил сотник вместо ответа. – Никого не пускай во двор.

Сам воин быстро и решительно пошел вдоль улицы, зорко поглядывая по сторонам. Несколько раз он ненадолго заходил во дворы. Потом фигура его исчезла за поворотом.

Велегаст вошел в дом и посмотрел на молодую женщину, уверенно державшую лук. На запястье левой руки она затягивала ремешки предохранительного щитка.

– Ты что ж, и впрямь стрелять можешь? – недоверчиво спросил он.

– Я из охотничьей деревни, – отвечала Красава. – У нас там все умеют стрелять, иначе нельзя. Пару раз бывало, леший на нас озлился и насылал стаю волков, когда все мужики на промысле были. Так мы с матушкой солому на крыше откинули и оттуда стреляли, потому что даже дверь открыть нельзя было.

– Про древлянские леса я много историй слышал, – проговорил волхв, беспокойно поглядывая на пыльное облачко, гонимое ветром вдоль дороги. – Одна страшнее другой. Лешего-то как отвадили?

Хозяйка хотела было отвечать, но тут за калиткой раздались негромкие быстрые шаги, и появился Орша Бранкович в сопровождении двух воинов. Один из них был, как и сотник, в кольчуге и с мечом, а другой, видно победней, имел для своей защиты куяк, а из оружия топор и короткое копье с широким лезвием и толстым древком.

– Этим людям я доверяю, как себе, – с порога заговорил сотник. – Они хоть и христиане, но потомственные воины, и воинская честь для них превыше всего. Сейчас они дадут клятву защищать тебя от любого врага, и ничто, кроме смерти, не сможет помешать им сделать это, даже если сам поп захочет лично убить тебя. Так ли я говорю, други? – Орша обернулся к своим боевым товарищам.

Воины хмуро кивнули головами, и тот, который был в кольчуге, прогудел, как из бочки:

– Истинно так, славно сказано, сотник!

Тотчас они вынули мечи и поклялись старинной воинской клятвой, начинавшейся словами «Да не иметь помощи от Бога, ни от Перуна…» и кончавшейся обещанием не менее ужасной кары: «…и да посечены будем мечами своими, и да будем рабы в сей век и в будущий!», потом поклялись Иисусом Христом и целовали крест.

– Ну все, теперь выступаем, – подхватывая волхва под локоть, скомандовал сотник. – С Богом, братья мои!

– С Богом, старшой! – отвечали воины, становясь спереди и позади волхва.

– С Богом! – вздохнул Велегаст, подумывая, что напрасно свернул со своего пути и вошел в этот дом, что упустил драгоценное время и что теперь за это упущение кто-то непременно заплатит своей кровью.