Бедослав все чаще стал задумываться о побеге, благо он теперь мог свободно передвигаться по крепости. Пользуясь расположением комтура Ауэрбаха и мэтра Гутторма, Бедослав стал старшим в артели плотников, которая занималась внутренней отделкой уже построенных домов. Эта артель жила отдельно от прочих невольников в небольшом домишке, сложенном из бревен. Стражники к этой плотницкой артели приставлены не были, так как артельщики и без того все время были на виду, а за пределы крепостных стен они не выходили.

Бедослав старался измыслить подходящий предлог, чтобы выйти из крепости хотя бы на полдня, тогда он попытался бы улизнуть в лес. Но ничего стоящего и не вызывающего подозрений ему не приходило в голову. Пытаться перебраться через крепостную стену Бедослав и не помышлял: он видел, что стража на стенах и башнях дежурит днем и ночью.

И вот однажды удача улыбнулась Бедославу.

В тот день он был занят постройкой голубятни на чердаке терема, в котором жил комтур Ауэрбах. Выглянув в чердачное окно, Бедослав увидел с высоты, как в крепость въехал верхом на коне очередной гонец. Посланцы из Вендена и Дорпата прибывали с письмами к комтуру Ауэрбаху три-четыре раза в месяц. К этому в крепости все уже давно привыкли.

Но на этот раз гонец, доставивший послание, оказался сильно навеселе. Видимо, по пути он задержался в какой-то деревне, где его и угостили медовухой. Комтур Ауэрбах накричал на гонца и прогнал его с глаз долой, велев ему проспаться. Гонец завалился спать в комнате, где Бедослав складывал свои инструменты и обрезки досок в конце рабочего дня. Это было неотапливаемое помещение на втором ярусе терема.

Увидев спящего гонца на мешках со стружкой, Бедославу вдруг пришла в голову отчаянная мысль. Он уже знал распорядок смены караула у ворот крепости, вот-вот полуденную стражу должна была сменить стража вечерняя. То есть вновь заступившие в наряд стражники не видели в лицо приехавшего гонца.

Задушив гонца веревочной петлей, Бедослав уволок его бездыханное тело на чердак. Там он снял с мертвеца одежду и теплые сапоги, переоделся в немецкое платье, живо спустился вниз. Слуги комтура не обратили на переодетого Бедослава никакого внимания. Чтобы оставаться неузнанным, Бедослав нахлобучил шапку на самые глаза и укутался плащом до самого подбородка.

Выйдя из терема, Бедослав спокойно подошел к коновязи, отвязал гнедую лошадь, на которой прибыл гонец, и вскочил в седло. На его счастье, площадь перед теремом оказалась пуста. Бедослав завернул за каменный храм, кровлю которого в этот момент зодчие покрывали тонкими свинцовыми листами. Избрав самое малолюдное направление движения вдоль северной крепостной стены, Бедослав неспешной рысцой подъехал к выходу из крепости.

У распахнутых ворот Бедослава остановили четверо кнехтов в легких шлемах, с копьями в руках. В толстых подбитых мехом фуфайках и шерстяных плащах стражники выглядели неповоротливыми.

Один из стражей схватил гнедую кобылу за узду и потребовал у Бедослава назвать пароль. Стражник говорил по-немецки, но Бедослав все же уловил суть его требования. Живя больше трех месяцев среди немцев, он изрядно поднаторел в немецком языке.

Пароль Бедославу был неизвестен, но и на этот случай у него была припасена хитрая задумка. Еще подъезжая к воротам, Бедослав набил себе полный рот хлебным мякишем. Отвечая стражнику по-немецки, Бедослав не говорил, а издавал нечленораздельное мычанье, делая при этом вид, что он старается поскорее прожевать свою пищу.

Стражник дважды переспросил Бедослава и оба раза слышал в ответ непонятную тарабарщину.

Трое других стражников со смехом взирали на Бедослава, который также изображал, что он еще и немного во хмелю. Обмениваясь шутливыми репликами, стражники махали руками своему строгому товарищу, призывая его не цепляться понапрасну к посыльному самого комтура Ауэрбаха.

– Пропусти же его, Берд! – воскликнул один из кнехтов. – Молодец явно спешит. Видишь, он даже не успел толком поесть.

Берд отступил в сторону, жестом веля Бедославу проезжать через воротный проем.

Бедослав не заставил себя ждать. Пришпорив лошадь, он птицей вылетел из крепости на заснеженную равнину и галопом помчался по узкой дороге к заросшему лесом холму, за которым была дорожная развилка. Ему нужно было ускакать как можно дальше, покуда в крепости не спохватились и не выслали за ним погоню.

В деревне Маханово Бедослав обменял у одного из смердов немецкий плащ и шапку на славянское корзно и теплый собачий треух. Ему не хотелось вьезжать в Новгород в ливонской одежде, дабы не привлекать к себе внимание. До Новгорода Бедослав добрался за сутки, проведя ночь в деревеньке Заимка, затерянной в глухом бору.

Небольшое сельцо было переполнено беженцами, искавшими здесь спасения от безжалостных ливонцев, рыскающих к северу отсюда близ верховьев реки Оредеж.

Степан Колтыга от изумления открыл рот, когда увидел во дворе своего дома Бедослава, слезающего с гнедой кобылицы, укрытой красной попоной с черными немецкими орлами.

– Здрав будь, друже! – воскликнул Бедослав, снимая с головы собачий треух. – Иль не узнаешь меня?

– Ну, здравствуй, брат! – Степан спустился с крыльца и крепко обнял Бедослава. – Жив, слава Богу! А мы с женой уже не знали, что и думать. Пятунка поведал нам, что ливонцы пленили тебя и увели на постройку Копорской крепости. – Степан оглядел Бедослава с головы до ног. – Отпустили тебя немцы иль сам убег от них?

– Сам убег, – ответил Бедослав. – Подневольное житье не по мне!

– Лошадь ты совсем заморил, – заметил Степан Бедославу. – Небось, скакал без передышки.

– Замучился я с этой клячей! – сердито проговорил Бедослав. – По-русски она не понимает, а погонять ее на немецком языке у меня никак не получается. Хочу продать ее тебе, Степан. Купишь?

– Куплю, отчего не купить, – согласился Степан. – Идем в дом, обсудим это дело за чаркой хмельного меда. Заодно расскажешь про свое житье-бытье в немецкой неволе.

Марфа накрыла на стол, охая и удивляясь внезапному появлению Бедослава, от которого четыре месяца не было ни слуху ни духу.

– Я вижу, ты на сносях, голубушка! – Бедослав ласково приобнял покрасневшую Марфу за плечи. – Сыночка ожидаешь или дочку?

– Повитухи молвят, что вроде как сын у меня должен родиться, – смущенно проговорила Марфа, – но я и дочери буду рада.

– А мне дочь не нужна! – с показной суровостью произнес появившийся в дверях Степан, отводивший гнедую в конюшню. – Мне нужен сын-наследник! Я уже и имя сыну придумал.

– Назови сына Бедославом, не пожалеешь, – насмешливо подковырнул приятеля Бедослав. – Я вот через многие опасности прошел и до сих пор жив-здоров!

– Нет уж, мил-человек, я лучше назову сына Задохвостом, чем Бедославом, – в тон другу ответил Степан.

Сидя за столом и угощаясь квашеной капустой и моченой брусникой, Бедослав завел речь о Василисе. Где она и как поживает?

Заметив, как Степан и Марфа обменялись тревожным взглядом, Бедослав перестал жевать и нахмурился.

– Что я могу тебе сказать, друже, – завздыхал Степан, жестом повелев Марфе удалиться к себе на женскую половину. – Нечем мне тебя порадовать. По слухам, Василиса вышла замуж за купца Якова Катыря и живет теперь где-то за городом. Об этом мне поведал брат Василисы.

– Вот злыдень! – Бедослав грохнул по столу кулаком. – Наверняка он силком выдал Василису за этого прохвоста Яшку Катыря! Я разыщу Василису и сам спрошу у нее, по своей ли воле она пошла за этого купчишку.

– Не вздумай, брат! – Степан схватил Бедослава за руку. – На тебе кровь ушкуйника Кривуши, который доводился двоюродным братом Якову Катырю. Челядинцы и друзья-ушкуйники Катыря ищут тебя повсюду, а коль найдут – голову снимут! Спасаться тебе надо, друже!

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать! – отмахнулся Бедослав. – Все едино мне нужно повидать Василису, а уж потом бегством спасаться. Где загородное сельцо Катыря?

Бедослав пытливо заглянул в глаза Степану.

– Не ведаю, брат, – раздраженно ответил Степан. – А коль и знал бы, все равно не сказал бы!

– Ясно! – промолвил Бедослав и залпом допил квас в своей кружке. Затем он встал из-за стола с решительным лицом. – Я ухожу, Степан. Не хочу, чтобы у вас с Марфой из-за меня неприятности были. Бог даст, еще свидимся!

Степан отсчитал Бедославу двадцать гривен серебром за гнедую лошадь. Бедослав ушел не через ворота, а пробрался огородами в глухой переулок, выходивший к высокому берегу Волхова.

Вечером того же дня Бедослав подкараулил Лукерью, когда та отправилась на вечернее богослужение в ближайшую церковь. Вынырнув из-за угла дома, Бедослав будто ненароком толкнул Лукерью в плечо, проходя мимо.

– Полегче, медведь! – огрызнулась на него бойкая на язык Лукерья. – Смотри, куда прешь! Деревенщина!

Бедослав обернулся и сдвинул шапку на затылок.

– Здравствуй, красавица! – с улыбкой произнес он. – Помнишь еще меня?

Лукерья изумленно ахнула. В следующий миг она взяла Бедослава за руку и утянула его в ближайший пустынный переулок.

– К Василисе идешь? – спросила Лукерья, заглянув Бедославу в очи. Они остановились возле высокого тына. – Не ходи! Нету Василисы в Новгороде.

– Где же она? – спросил Бедослав.

– На загородном подворье у купца Якова Катыря, – ответила Лукерья, то и дело поглядывая в сторону многолюдной улицы. – Иван Мелентьевич силком отдал Василису Катырю в наложницы. За такую услугу Яшка Катырь отсыпал Ивану полсотни серебряных монет. Иван иногда захаживает ко мне по старой памяти, когда моего мужа дома нету. Похвалялся Иван, что выдал сестру за богатого человека, а то, что Яков не люб Василисе, это его нисколько не заботит. Дочку Василисы Иван при себе держит, по его словам, чтобы Василиса поскорее привыкала к своему новому супругу. – Лукерья понизила голос, приблизившись вплотную к Бедославу. – Однажды Иван был во хмелю и проговорился, что строптивую Василису Яков всякий раз веревками к кровати привязывает, когда совокупиться с нею хочет. Иной раз Яков сечет Василису плетью за ее непокорность. Еще Иван проболтался, что Яков Катырь и родня его рассчитаться с тобой хотят, Бедослав, за то, что ты убил Кривушу. Бежать тебе нужно из Новгорода и поживее!

– Скажи-ка, Луша, где находится загородное подворье Яшки Катыря, – сказал Бедослав. – Хочу вызволить Василису из неволи и бежать отсюда вместе с нею.

– С ума ты спрыгнул, что ли! – Лукерья всплеснула руками. – Что ты сможешь сделать в одиночку?! У Катыря дворовых людей человек десять, ежели не больше. Опять же дружки покойного Кривуши часто к нему на подворье наведываются. А эти злыдни всегда ходят с ножами да кистенями! Уходи, Бедослав, один.

– Не могу, Луша. – Бедослав помотал головой. – Без Василисы мне и жизнь не в жизнь!

– Один в поле не воин, – стояла на своем Лукерья. – Сам погибнешь и Василису из беды не вызволишь.

– Бывает, что и один в поле воин, коль беда припрет к стенке, – промолвил Бедослав. – Терять мне нечего: у меня же ни кола, ни двора. Одна радость в жизни – Василиса. За нее, родимую, и голову сложить не жалко.

– Дорогу на Суходол знаешь? – после краткого раздумья проговорила Лукерья, не глядя на Бедослава. – Так вот, не доезжая до Суходола три версты, будет отвороток от большой дороги. По нему-то и доберешься до подворья Якова Катыря. Место там глухое, кругом лес и овраги. Недаром дворище Катыря люди за глаза называют Разбойничьим гнездом.

– Это хорошо, что там глухомань, – сказал Бедослав с некой зловещей интонацией в голосе. – Мне легче будет подкрасться. Не беспокойся, Луша, я скользкий, как уж. Меня голыми руками не возьмешь!

– Желаю тебе удачи, Бедослав! – промолвила Лукерья, делая несколько шагов в сторону улицы, ведущей к церкви. Она чуть задержалась на месте, не спуская глаз с Бедослава, словно желая что-то сказать ему, но не решаясь это сделать.

Наконец Лукерья удалилась, еще раз оглянувшись и помахав Бедославу рукой перед тем, как скрыться за поворотом.

На другой день Бедослав пришел на торжище к знакомому оружейнику Листрату.

Глядя на то, как Бедослав перебирает мечи и кинжалы, разложенные на широком прилавке под дощатым навесом, Листрат осторожно поинтересовался:

– В ушкуйники решил податься иль в гридни боярские? Неужто ремесло плотницкое тебе опостылело, друже?

– Да так, поквитаться надо кое с кем, – туманно ответил Бедослав. – Сколько просишь вот за этот меч?

Бедослав примерил в руке длинный узкий клинок из голубоватой стали, с рукоятью из червленого железа.

– Тебе уступлю за двенадцать гривен серебром, – сказал Листрат. – Тройной закалки меч, не из кричного железа, но из добротной стали. Хоть камень им руби, не погнется и не сломается!

– Беру! – Бедослав отсчитал торговцу дюжину тонких серебряных брусочков, которые заменяют в Новгороде деньги.

– Я слышал, ты ушкуйника Кривушу порешил в потасовке, – тихо промолвил Листрат, подавая Бедославу ножны для меча. – Шайка Кривуши зуб на тебя имеет, приятель. Так что остерегайся! Эти головорезы зиму коротают на Черной протоке, это на другой стороне Волхова, близ Людина конца. Там они и ушкуи свои чинят, и паруса латают.

– Благодарю, друже! – Бедослав похлопал Листрата по плечу. – Буду иметь это в виду.

Февраль был на исходе. Солнце припекало почти по-весеннему, под его жаркими лучами снег оседал и подтаивал. На дорогах под копытами лошадей и полозьями саней подтаявший снег превращался в рыхлую серую кашу.

Бедослав вышел из Новгорода утром и полдня шел на север по Суходольской дороге. Пройдя больше пятнадцати верст, Бедослав столкнулся с целым потоком беженцев, которые кто верхом, кто на санях спешили в сторону Новгорода и Русы.

– Эй, друг, не ходи в Суходол, ливонцы там бесчинствуют! – кричали беженцы стоящему на обочине Бедославу. – Вертайся обратно!

Бедослав провожал взглядом проезжающие мимо него сани, в которых битком сидели старики, женщины и дети. Смотрел на смердов, которые ехали на взнузданных, но не оседланных лошадях. По всей видимости, ливонцы нагрянули внезапно и седлать коней людям было просто некогда, нужно было спешно спасаться бегством.

Беженцы проехали, дорога опустела. Бедослав двинулся дальше и вскоре увидел развилку, о которой ему говорила Лукерья. Он свернул с большака, укатанного санями, на узкую дорогу, ведущую в лес. Судя по следам, совсем недавно к загородному дворищу Катыря проследовал небольшой отряд всадников.

«Уж не ливонцы ли это?» – мелькнула в голове у Бедослава тревожная мысль.

Он прибавил шагу.

Заметив впереди на лесной поляне крыши нескольких деревянных строений за высоким частоколом, Бедослав сошел с дороги в лес и подобрался к купеческой усадьбе не со стороны ворот, а с задов. Срубив суковатую сухую елку, Бедослав соорудил из нее некое подобие лестницы, с помощью которой он перебрался через частокол. Затаившись на вершине копны сена, стоящей на огороде позади конюшни, Бедослав стал осматривать дворище Катыря. С первого взгляда ему стало ясно, что ливонцы побывали и здесь.

Враги перебили всех собак, тут же на снегу лежали изрубленные мечами тела нескольких русичей. Красные пятна крови алели на истоптанном грязном снегу среди кучек лошадиного помета, разбитых глиняных горшков и обрывков разноцветной материи. Убитые русичи, видимо, отбивались от непрошеных гостей, образовав круг посреди двора. Так они и полегли по кругу все до одного. На убитых были белые рубахи и порты. Рядом с мужчинами лежала женщина, уткнувшись лицом в снег, с длинными разметавшимися светло-русыми волосами. На женщине была длинная исподняя сорочица и юбка-понева, запахнутая вокруг фигуры. Такие юбки носят на Руси простолюдинки.

Спустившись со стога, Бедослав с тревожно бьющимся сердцем прошел во двор между амбаром и баней, склонился над убитой женщиной, перевернув ее на спину. На него глянули мертвые неподвижные очи, подбородок женщины был залит кровью, вытекшей у нее изо рта. Бедослав закрыл убитой глаза. Это была не Василиса.

Услышав сзади шорох, Бедослав резко обернулся, выхватив меч из ножен.

Он увидел спускающегося с теремного крыльца юношу лет двадцати, сжимающего в руках топор. Юноша был светлорус и широкоплеч, на нем была белая льняная рубаха и овчинная безрукавка поверх нее, на ногах были яловые сапоги.

– Где ливонцы, друже? – окликнул юноша Бедослава. – Кто ты?

– Ливонцев я здесь не видел, – ответил Бедослав. – Я просто путник, сам от ливонцев спасаюсь. Чья это усадьба?

– До сего дня усадьба эта принадлежала Якову Катырю, а ныне не ведаю, кто ею владеть будет, – ответил юноша, присев на ступеньку крыльца.

– Как так? – не понял Бедослав.

Он приблизился к юноше, убрав меч в ножны.

– Убили ливонцы Якова Катыря, – сказал юноша с тяжелым вздохом, кивнув на входную дверь в терем. – Прямо в трапезной его зарубили.

– А ты кто? – спросил Бедослав.

– Я – Катырев челядинец, – промолвил юноша. – Прошкой меня звать. Я в потайном погребе спрятался, потому-то ливонцы меня не нашли.

– Идем, покажешь мне своего убитого хозяина, – сказал Бедослав, направляясь в терем. – Я ведь знавал Якова, пересекались у нас с ним пути-дороги.

Челядинец провел Бедослава по теремным покоям, где все было перевернуто вверх дном. Яков Катырь лежал на полу в трапезной с раскинутыми в стороны руками, на нем был шелковый восточный халат, залитый кровью и какой-то пряной приправой. Было видно, что сначала купец получил тяжелую рану в шею, а второй удар немецкого меча поразил его прямо в грудь, сразив наповал.

Бедослав посмотрел на бледное, искаженное гримасой боли лицо Якова Катыря, на его полузакрытые неживые глаза и оскаленный рот, из которого вместе с предсмертным криком вылетело и последнее дыхание жизни.

«Вот мы и свиделись, Яшка! – подумал Бедослав. – Жаль, не от моей руки ты смерть принял, негодяй!»

– А где жена Якова? – обратился к Прошке Бедослав, по-прежнему разглядывая мертвого купца. – Я слышал, он недавно женился. Говорят, писаную красавицу за себя взял! Так ли?

– Что верно, то верно, – ответил челядинец, убирая в угол обломки стульев. – Красивая супруга была у моего хозяина! Василисой ее звали. Токмо не было ладу у моего господина с этой Василисой. Не любила она его. Сразу было видно, что выдали ее за Якова Катыря силой. Василису даже привезли сюда связанной по рукам и ногам.

– Так где же она теперь? – встрепенулся Бедослав, повернувшись к Прошке.

– Угнали Василису ливонцы вместе с прочими челядинками и холопами, – промолвил Прошка. – И коней, и коров наших тоже угнали. Зерно из амбара выгребли, все сундуки в доме опустошили. Полный разор, одно слово!

Бедослав с досадой ударил кулаком по столбу, поддерживающему потолочную балку.

– Худо дело! – невольно вырвалось у него. – Ливонцы погонят полон в Копорье, не иначе. А туда в одиночку не сунешься!