ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Стремительность, с какой Александр Невский захватил и разрушил Копорье, добавила к его славе удачливого полководца еще больше блеска. Те из новгородских бояр, кто желал войны с Ливонским орденом, полагали, что пришла пора за все рассчитаться с ливонцами сполна. В боярской думе звучали воинственные речи о том, что немцев нужно выбить из Пскова и Изборска, отбросить их от Чудского озера. Кто-то даже настаивал на том, чтобы отвоевать у ливонцев город Юрьев.

Александр Ярославич и сам собирался в поход на Псков. Князь не спешил с выступлением из Новгорода, так как основательно готовился к походу, понимая, что если немцы запрутся во Пскове, то выбить их оттуда будет очень непросто. Псков имел высокую деревянную внешнюю стену и сложенный из камня детинец – Кром. Осаждать Псков в летнюю пору было тем труднее, поскольку город с трех сторон омывают воды реки Великой и ее притока, речки Псковы.

В Новгороде ожидалось прибытие младшего брата Александра Ярославича, Андрея с суздальской дружиной. Были разосланы гонцы в Ладогу, Порхов и Русу, где тоже был объявлен сбор ратников. Помимо этого новгородцы призвали своих давних союзников чудских и ижорских князьков, которые и в прежние времена помогали Новгороду в противостоянии то с данами, то со свеями. Чудь и ижора приняли от русичей православную веру, освоили русский язык, ставший разговорным среди различных лесных финно-угорских племен. Насаждение данами и немцами латинской веры, новых поборов и своего языка вызывало резкое недовольство среди чуди и их соседей, которые уже уверовали в единого христианского бога и не могли понять, почему католические священники настроены так враждебно к православным церковным обрядам.

В награду за смекалку и отвагу, проявленные при взятии Копорья, Александр Ярославич одарил Бедослава конем и кошелем, полным серебряных монет. Это были немецкие деньги из личной казны комтура Ауэрбаха.

Теперь отношение Ивана Мелентьевича к Бедославу резко поменялось. Купец больше не задирал нос перед ним. Еще бы! Бедослав не просто разбогател, но вступил в дружину Александра Невского!

Когда Бедослав и Василиса пожаловали в гости к Ивану Мелентьевичу, чтобы забрать у него дочь Василисы, тот был любезен и улыбчив, сыпал остротами и упрашивал сестру отведать его угощения. Василиса была замкнута и неразговорчива. Одевая дочь, она не обращала внимания на брата, не слушала его остроты. Весь ее вид говорил, что она не забыла унижения, перенесенные ею в доме Якова Катыря по вине Ивана Мелентьевича. Не забыла и не собиралась прощать брата, поступившего с нею как с рабыней.

Иван Мелентьевич старался разговорить Бедослава, расспрашивая его то о житье в Переславле-Залесском, то о взятии Копорья. Однако Бедослав на велеречие Ивана Мелентьевича отвечал в основном коротко «да» и «нет». Беседа у них явно не клеилась.

Видя, что гости собрались уходить, Иван Мелентьевич произнес с огорчением в голосе:

– Ну вот, даже за столом не посидели, словно мы и не родня! Эдак не хорошо.

Василиса наградила брата неприязненным взглядом и молча толкнула дверь плечом. Свою маленькую дочь она держала за руку.

Бедослав задержался на пороге, обернувшись к Ивану Мелентьевичу.

– Помнится, купец, ты сказал мне как-то, что тебе не по чину сидеть за одним столом со мной, – промолвил он. – Помнишь ли?

– Да что ты, друже! – Иван Мелентьевич заулыбался, замахал руками. – Я уже это давно позабыл!

– Ты позабыл, а я нет, – холодно добавил Бедослав.

И скрылся за дверью.

Не осмелился портить отношения с Бедославом и Михей Соколятник. Он позволил Василисе с дочерью поселиться в тереме ее бывшего мужа после того, как Бедослав попросил его об этом. Под одной крышей с Василисой жил и Бедослав в ожидании выступления полков в сторону Пскова. Гридничий Данислав не принуждал Бедослава постоянно находиться на княжеском подворье и заступать в караулы, зная, как благоволит к нему Александр Ярославич. Бедослав приходил на княжеское подворье лишь по зову гридничего.

Обычно Данислав посылал за Бедославом его дружка Семена Куницу.

Так было и на этот раз.

Семен Куница пришел в терем Василисы и передал повеление гридничего Бедославу:

– Собирайся, друже! – сказал он. – Объявлен общий сбор дружины. Князь намерен разведать пути-дороги до Порхова и дальше, до верховьев реки Великой. Как поведал мне Данислав, имеется у Александра Ярославича задумка подойти ко Пскову не с востока, а с запада. Оттуда немцы войско наше явно не ждут.

Бедослав живо собрался и обнял на прощание Василису, которая подала ему шлем и красный плащ.

Проходя по улице мимо дома купца Смиряты Прокловича, два приятеля увидели возле открытых ворот Лукерью, следившую за тем, как два мужичка сгружают с воза напиленные и наколотые березовые поленья.

– Здравствуй, Луша! – окликнул соседку Бедослав. – Я гляжу, ты все цветешь!

– Здравствуй, соколик! – весело ответила Лукерья. – Что это за удалец с тобой рядом идет? Я уже не первый раз его тут вижу, вроде он не здешний?

– Земляк это мой, – сказал Бедослав, замедлив шаг. – Семеном его кличут. Ты бы мужа поостереглась, Луша. Вряд ли Смиряте понравится, что ты посторонним мужчинам улыбки даришь.

Лукерья беспечно махнула рукой, намеренно выгнув спину, чтобы подчеркнуть свою округлую грудь. Был месяц май. В садах цвела сирень и рябина. В этот солнечный день Лукерья вышла из дома, чтобы покрасоваться в новом длинном платье с оборками и длинными рукавами. Платье было голубое, с желтыми и серебристыми узорами, не славянского кроя, оно было куплено на торгу у купцов-фрягов.

– Ты же знаешь, Бедослав, что мужа своего я вот здесь держу! – Лукерья сжала пальцы правой руки в кулак и слегка потрясла им перед собой. При этом проказница лукаво косила глазами на Семена Куницу, который разглядывал ее с явным интересом. – К тому же Смири дома нету. Он вчера укатил с товаром в Смоленск. Ох и тоскливо мне будет по ночам одной! – с печальным вздохом добавила Лукерья, поправляя на шее янтарное ожерелье.

– Заходи вечерком к Василисе, вместе тоску и разгоните, – сказал Бедослав и двинулся дальше по улице, потянув за собой Семена. – В поход мы уходим, так что Василиса тоже одна-одинешенька остается. Прощай покуда, Луша!

– Надолго ли в поход? – бросила Лукерья вслед Бедославу.

Бедослав не оглянулся, удаляясь по улице.

– Ненадолго, красавица! – ответил Семен, подмигнув Лукерье. – До Порхова и обратно. Как вернусь, разыщу тебя!

– Буду ждать тебя, удалец! – Лукерья помахала рукой Семену.

Бедослав принялся было выговаривать приятелю, что тот поступает слишком безоглядно, назначая свидание замужней женщине. К тому же Лукерья имеет славу в своем околотке, которая ее совсем не красит. Видя, что его слова и предостережения проходят явно мимо ушей Семена, Бедослав замолчал.

Недалеко от торжища, на многолюдном перекрестке улиц Пробойной и Славной, Бедослава вдруг остановили трое крепких молодцев в ярких рубахах и суконных добротных портах, заправленных в кожаные сапоги. На узорных поясах у этой троицы висели кинжалы в ножнах, у одного в руках была увесистая палка, похожая на дубинку.

– Погодь-ка, друг! – сказал один из парней с черной повязкой на левом глазу, преградив путь Бедославу. – Узнаешь меня?

– Нет, не узнаю, – спокойно ответил Бедослав, хотя недружелюбные взгляды незнакомцев заставили его положить руку на рукоять меча, подвешенного к поясу.

Насторожился и Семен, нащупав кинжал у себя под плащом.

– Зато я узнал тебя, – зловеще проговорил одноглазый. – Это ты убил Кривушу прошлой осенью, а мне глаз выбил.

– Что-то припоминаю… – Бедослав почесал подбородок. – Прикончил я как-то на темной улице одного злодея, который бросился на меня с топором. Кому-то я еще руку тогда сломал…

– Ты мне сломал руку, негодяй! – вставил верзила с дубинкой в руках. – Я этого тебе не спущу, не надейся!

– Я вижу, рука у тебя срослась, приятель, – усмехнулся Бедослав.

– Я тоже хочу расквитаться с тобой, храбрец! – промолвил одноглазый, уперев руки в бока. – Мы, ушкуйники, живем по правилу: око за око, зуб за зуб.

– На тебе кровь Кривуши, гридень, – сказал третий из незнакомцев с длинным шрамом на левой щеке. Он ткнул Бедослава в грудь толстым узловатым пальцем. – За это тебе придется ответ держать перед нами, побратимами покойного Кривуши. Не надейся, что сможешь скрыться от нас или спрятаться в свите княжеской. Нам, ушкуйникам, законы не писаны, и любой из князей нам не указчик!

– А я и не собираюсь прятаться и бегать от вас, – промолвил Бедослав с металлическими нотками в голосе, переводя взгляд с одноглазого на его дружка со шрамом. – Шайка ваша на Черном острове кораблики смолит, так?

– Ну, так, – кивнул одноглазый. – Хочешь в гости к нам наведаться?

– Именно, – ответил Бедослав. – Вам же моя голова нужна, так я сам к вам приду.

– Когда? – слегка изумился ушкуйник со шрамом, переглянувшись с приятелями.

– На днях, – коротко бросил Бедослав.

Не прибавив больше ни слова, он зашагал дальше, растолкав плечами оторопевших от неожиданности ушкуйников. Семен последовал за Бедославом.

Оказалось, что Александр Ярославич уходит из Новгорода не со всей дружиной. Тридцать дружинников во главе с гридничим Даниславом должны были остаться на княжеском подворье для охраны княжеского имущества и наблюдения за порядком в городе. Данислав сам отобрал гридней в свой сторожевой отряд, среди них оказались и Бедослав с Семеном Куницей.

Семен настаивал, чтобы Бедослав рассказал Даниславу о том, что местные ушкуйники на него зуб точат. Мол, Данислав изыщет способ, чтобы прижать к ногтю этих разбойничков! Однако Бедослав запретил Семену вмешивать в это дело Данислава.

– Моя это забота, и больше ничья, – сказал Бедослав.

– Неужто пойдешь в одиночку в разбойный стан? – забеспокоился Семен. – Порешат тебя ушкуйники, а тело в Волхове утопят! Послушай моего совета, доверься гридничему.

Но Бедослав все же сделал по-своему. На другой день после того, как княжеская дружина ушла из Новгорода к верховьям реки Великой, он взял лодку у незнакомого рыбака на пристани и отчалил от Торговой стороны. Выгребая веслами против сильного течения, Бедослав пересек Волхов и двинулся вдоль высокого правого берега реки к Черной протоке, отделяющей от береговой кручи несколько заросших тростником островов. Самый большой из этих островов именовался также Черным, по цвету наносной течением земли вперемешку с илом.

Спрятав лодку в кустах, Бедослав забрался на древнюю ветлу и оглядел стан ушкуйников в глубине Черного острова. Из-за густых ивовых зарослей ему были видны двускатные кровли нескольких хижин, крытые берестой и тростником, высокие деревянные носы судов-ушкуев в виде оскаленных драконьих голов и две башенки, сколоченные из жердей. На этих башенках маячили дозорные речных разбойников.

В становище ушкуйников дымили костры; там звучала негромкая протяжная песня, выводимая несколькими мужскими голосами. Еще доносился перестук топоров: видимо, разбойники чинили свои суда.

Июнь только начался, но уже установилась довольно жаркая погода.

Спустившись с дерева, Бедослав отыскал среди зарослей тропинку и по ней вышел к разбойному стану. Его заметили сначала с вышек; один из дозорных издал предостерегающий свист.

Бедослав подошел к костру, над которым жарилась на вертеле туша барана, и по-хозяйски уселся на обрубок бревна. Он был в белой суконной рубахе с красным оплечьем, подпоясанной широким военным поясом, на котором висел меч в ножнах. Его порты в сине-черно-белую полоску были заправлены в красные сапоги, какие носят княжеские гридни.

Хлопотавший у костра обнаженный до пояса ушкуйник удивленно воззрился на Бедослава.

– Ты кто? – спросил он, подбросив в огонь несколько сухих веток. – Откель ты тут взялся?

Бедослав не успел ответить, к костру сбежались два десятка молодцев, среди которых оказались и трое незнакомцев, с которыми он имел не слишком дружелюбную беседу на новгородском перекрестке три дня тому назад.

– Гляди-ка, Тумак, на ловца и зверь бежит! – хохотнул верзила с черной повязкой на левом глазу.

– Зачем пришел, дурень? – обратился к Бедославу крепыш со шрамом на щеке. – Живым мы тебя отсюда не выпустим, ибо на тебе кровь Кривуши.

– Обещал прийти и пришел, – ответил Бедослав, жуя травинку. – Хочу поглядеть, на что годятся ушкуйники при свете дня, а то, может, вы лишь по ночам храбрые, со спины нападая втроем на одного. Как биться будем, молодцы? Кто первый против меня выйдет? Иль вы предпочитаете нападать скопом на одного?

Пораженные такой смелостью Бедослава, ушкуйники зашушукались между собой, разбившись на кучки. Кто-то настаивал на том, чтобы оглушить Бедослава сзади веслом, а потом отрубить ему голову. Кто-то предлагал связать Бедослава и держать его под водой, пока он не захлебнется. И только трое побратимов покойного Кривуши хотели сойтись с Бедославом в честном поединке. Этих троих явно задели за живое слова Бедослава о храбрости ушкуйников только в ночную пору да втроем на одного.

– Сначала Бадай с тобой меч скрестит, – сказал Бедославу одноглазый верзила, – коль ты его одолеешь, тогда со мной биться будешь. Ну, а ежели и мне не повезет, тогда Тумак против тебя выйдет. Сражаться будем вон там. – Одноглазый указал рукояткой топора на широкую плотно утрамбованную площадку, вокруг которой полукругом стояли четыре приземистые хижины из жердей и тростника.

– Как биться будем, до смерти или до первой крови? – поинтересовался Бедослав, поднимаясь с бревна и вынимая меч из ножен.

– До смерти, – жестко ответил одноглазый.

Ушкуйники образовали широкий круг, в центре которого их сотоварищ Бадай, помахивая мечом, кружил вокруг Бедослава, делая выпад за выпадом. Два меча, сталкиваясь, лязгали и высекали искры. Бедослав был внимателен и осторожен, понимая, что от разбойника можно ожидать какой-нибудь хитрой уловки или подлого приема.

Бадай был смел и напорист, к тому же он был ловок, как рысь. Очень скоро быстрый меч Бадая распорол рубаху на Бедославе, резанув его по ребрам. Уворачиваясь от очередного удара, Бедослав чуть-чуть замешкался, и острие Бадаева меча рассекло ему щеку до самого уха. Каждый удачный выпад Бадая его дружки сопровождали громкими одобрительными возгласами.

Наконец совершил промашку и Бадай. В тот же миг узкий меч Бедослава вошел ему под левую ключицу сверху вниз, достав острием до сердца. Такому удару Бедослава обучил гридничий Данислав. Бадай негромко вскрикнул и рухнул наземь как подкошенный.

На какое-то мгновение ушкуйники онемели, явно не ожидавшие столь скорой и трагической развязки. Мертвого Бадая оттащили в сторону и накрыли парусиной.

В круг вступил одноглазый с топором на длинной рукоятке в руке.

– Руби на куски этого гридня, Гурьян! – выкрикнул кто-то из разбойников.

Долговязый Гурьян стал наступать на Бедослава, делая широкие замахи топором. Вспомнив наставления гридничего, Бедослав то и дело смещался влево при очередном замахе своего противника, выискивая возможность для колющего удара в живот или печень. К тому же Гурьян был слеп на левый глаз и мог не заметить какой-нибудь из выпадов Бедослава. Ушкуйники хором предостерегали Гурьяна не лезть на рожон, видя, что тот не столь быстр и ловок по сравнению с Бедославом.

Бедослав воспользовался первой же промашкой Гурьяна и ранил его в ногу. Гурьян охнул и припал на одно колено. В следующий миг Бедослав мастерским ударом снес ему голову с плеч.

Отрубленная голова с черной повязкой на одном глазу покатилась по земле прямо под ноги оторопевших ушкуйников. Безголовое тело, разбрызгивая густые струи темной крови из рассеченных шейных артерий, несколько мгновений еще содрогалось в предсмертных конвульсиях.

Ушкуйники сложили окровавленные останки Гурьяна на широкое грубое полотнище и уволокли в сторону.

Против Бедослава вышел крепыш Тумак с мечом в правой руке и с кинжалом в левой. Большая лужа крови под ногами действовала на Тумака предостерегающе и в то же время вынуждала его нервничать и суетиться. Тумак то и дело норовил поразить Бедослава мечом в грудь или голову, а его кинжал один раз полоснул гридня по руке, другой раз по бедру. Клинок Бедослава звенел и сверкал на солнце, отбивая раз за разом выпады неутомимого Тумака. Ушкуйники, затаив дыхание, следили за стремительными движениями двух бойцов, которые не замечали, что уже топчутся в крови. Бедослав поскользнулся и упал на бок. Тумак хотел вонзить ему меч в горло, но лежащий на земле Бедослав ухитрился выбить меч из его руки. Тумак замахнулся кинжалом, бросившись на Бедослава, но напоролся на острие меча. Удар Бедослава был точен, его клинок вонзился Тумаку прямо в сердце.

Пошатываясь от усталости, Бедослав оглядел стоящих вокруг ушкуйников и негромко произнес:

– Кто еще желает скрестить со мной меч, выходи!

Разбойники молча разошлись в стороны, хватая в руки кто топор, кто дубину, кто короткое копье. Они взирали на Бедослава с опаской и ненавистью. Этот смельчак слишком далеко зашел, сначала убив в потасовке их главаря Кривушу, а теперь у них на глазах перебив троих побратимов Кривуши!

– Братцы, насадим на копья этого наглеца! – злобно выкрикнул кто-то. – В ножи его! Изрубим его на куски!

Разбойники устремились на Бедослава, взяв его в плотное кольцо.

Бедослав взял в левую руку меч убитого Тумака, изготовившись дорого продать свою жизнь.

Когда двое молодых ушкуйников попытались напасть на Бедослава сзади, то один из них лишился головы, а другой свалился на землю с распоротым животом.

Свирепо оскалив зубы, Бедослав рубил мечами направо и налево, разрубая головы, отсекая руки, с хрустом ломая ключицы и ребра. Раненые и умирающие разбойники валились друг на друга, обливаясь кровью. Хрипы и стоны оглашали тишину теплого июньского вечера. Ушкуйникам удалось отнять мечи у Бедослава, навалившись на него гурьбой. Торжествуя и злобствуя, разбойники опутали израненного Бедослава веревками, затем они поволокли его к воде, пиная ногами. Кто-то привязал к ногам Бедослава большой камень. Кто-то сорвал у него с шеи серебряный крестик, перед этим стащив с него сапоги.

Связанного Бедослава втащили в лодку, трое ушкуйников выгнали лодку из тенистой протоки на речной простор. Там, на глубоком месте, ушкуйники выбросили полубесчувственного гридня за борт.

Погружаясь на дно реки ногами вниз, Бедослав пришел в себя. Пузырьки воздуха вырывались у него из ноздрей и, щекоча ему лицо, быстрыми крошечными шариками поднимались кверху, к солнечному свету, озарявшему водную гладь реки. Когда ноги Бедослава коснулись дна, его обступил зеленоватый мрак холодной речной глубины. От сильного давления водяной толщи у Бедослава зашумело в ушах. Он стиснул зубы, дабы не выпустить изо рта остатки драгоценного воздуха. Рядом с Бедославом проплыл крупный окунь и, вильнув хвостом, сиганул в сторону густой поросли длинных водорослей, похожих на плети. Водоросли тоже тянулись к свету, хотя корни их уходили в речной донный ил.

Бедослав пытался двигать руками и плечами, стараясь ослабить опутавшие его веревки. Ему почти удалось высвободить правую руку, которой он старался распутать узел у себя на груди. Но затраченные усилия поглотили малое количество живительного воздуха, остававшегося в легких Бедослава. Муки удушья, а вместе с ними и ужас от неизбежного скорого конца, сдавили сердце Бедославу.

Внезапно заросли водорослей шевельнулись, из них выплыла обнаженная девушка с длинными распущенными волосами. Вытянув руки вперед и изгибаясь своим гибким телом, девушка устремилась к Бедославу. Вот бледное девичье лицо, окутанное колыхающимся облаком пышных волос, оказалось рядом с лицом Бедослава. В девичьих очах было сострадание, но вместе с тем незнакомка была совершенно спокойна, словно пребывание под водой было для нее обычным делом.

Бедослав почувствовал, как девичьи руки развязали узел у него на груди, и затем эти тонкие проворные руки ловко и быстро освободили его от пут.

«Русалка!» – теряя сознание, подумал Бедослав.

Очнулся Бедослав на берегу. Открыв глаза, он увидел над собой Семена Куницу в мокрой насквозь одежде, с мокрыми прилипшими ко лбу волосами.

– Жив! – радостно воскликнул Семен, повернув Бедослава набок. – Слава богу!

К Бедославу подкатила тошнота, закашлявшись, он изверг из себя мутную речную воду.

– Кое-как я вытащил тебя на берег, брат, – проговорил Семен, выжимая свою мокрую рубаху. – Пловец я неважный, а течение здесь довольно сильное. Да и ты тяжел, как боров!

– А где русалка? – чуть отдышавшись, спросил Бедослав.

– Какая еще русалка? – удивился Семен.

– Ну, русалка, которая вытянула меня со дна реки, – ответил Бедослав, сидя на траве под кустом ракиты. – Ты разве не видел ее?

– Да ты просто не в себе, брат, – сказал Семен. – Это я спас тебя, а не русалка. Я увидел с берега, что несет тебя течение, и прыгнул за тобой в реку.

– И все же была еще русалка! – стоял на своем Бедослав. – Она освободила меня от веревок и от камня, привязанного к моим ногам. Я был на дне реки, когда русалка подплыла ко мне. Она была нагая, с длинными распущенными волосами.

– И вместо ног у нее был рыбий хвост, так? – усмехнулся Семен, взирая на Бедослава и продолжая выжимать рубаху.

– Нет, хвоста у русалки не было, – промолвил Бедослав, потирая лоб, – это была юная девушка с нормальными ногами и без перепонок между пальцами рук. Я это точно помню! Она же подплыла ко мне вплотную. Я даже лицо ее запомнил!

– Русалок без рыбьего хвоста не бывает, брат, – пояснил Семен, встряхнув выжатую рубаху. – Скорее всего, тебе все это померещилось. А от веревок ты наверняка освободился сам, силы-то у тебя немало! Но чтобы вынырнуть, воздуха тебе уже не хватило. Ты лишился сознания и наглотался воды. Хорошо, что течением тебя вынесло на поверхность реки, а я оказался неподалеку.

– Кстати, ты как тут очутился, приятель? – насторожился Бедослав. – Следил за мной? Признавайся!

– Ну, следил, таиться не стану, – проворчал Семен, собираясь выжимать свои мокрые порты. – Токмо в Черной протоке я отстал и потерял тебя из виду, лодка мне еще попалась тихоходная. Не лодка, а корыто! Да если бы не я…

– Ладно, Семен, не оправдывайся, – прервал друга Бедослав. – Отныне я должник твой. А русалка наверняка мне померещилась.

В мыслях своих Бедослав был убежден, что незнакомая пловчиха, оказавшая ему помощь под водой, вовсе не видение, но затевать с Семеном спор по этому поводу у него не было ни желания, ни сил.