Стоял конец июня.

Прохор погостил дома всего три дня. Но и этого времени хватило на то, чтобы молва о нем, вызволившем из татарской неволи двух своих односельчанок, облетела не только заново отстроившуюся Хмелевку, но и соседние с нею деревни.

Дмитрий Иванович уже собирался было вернуться в Москву, как пришло известие от его дозорных из приокских степей. Воевода Василий Тупик, возглавлявший сторожевой отряд, известил Великого князя о послах Мамая, направляющихся мимо Рязани к Москве.

Едва Прохор вернулся в Коломну, как получил от князя поручение быть толмачом на переговорах с татарами. Княжеские толмачи оставались в Москве, посылать за ними не стали, дабы не задерживать понапрасну посланцев Мамая. Для такого случая Прохора подстригли и принарядили в роскошные одежды, дабы его с первого взгляда можно было за боярина принять.

Татарские послы очень удивились тому, что Дмитрий Иванович решил принять их не в своем стольном граде, а здесь, в Коломне, приграничном городке.

Эта встреча произошла в древнем княжеском тереме, стоящем на самом высоком месте в Коломне. В полутемной гриднице, где в углах у потолочных балок висела паутина, а под ногами скрипели широкие половицы, Дмитрий Иванович и его ближние бояре расселись на обычных грубых скамьях, облаченные в повседневные свитки и кафтаны. Рядом с ними разодетый в парчу и аксамит Прохор и то выглядел наряднее.

Татарских послов было четверо. Они вошли в гридницу, нагибаясь в низких дверях и громко топая сапогами. На послах были роскошные шелковые халаты, узорные пояса и ярко расшитые тюбетейки.

Пятым среди татар был человек для особых поручений, хорошо знающий русский язык. Он-то и представил Великому князю всех послов поименно.

Самым главным был мурза Тулубей, невысокий, но осанистый, с широким подбородком и толстыми щеками, с глазками-щелочками. Усы и бородка, будто тонким темным налетом, покрывали нижнюю часть его лица. Его толстые короткие пальцы на обеих руках были унизаны золотыми перстнями. На шее висела золотая цепь с изумрудами.

Спутников его звали Маджи, Ахиджук и Хаджи-бей. Все трое были заметно моложе Тулубея. Но по знатности, по-видимому, нисколько тому не уступали.

Затем настал черед Прохора заговорить с послами по-татарски, представляя им Великого князя и троих его думных бояр. Эти трое вельмож известны были и в Орде. Из них боярин Тимофей Вельяминов был московским тысяцким. Боярин Иван Квашня имел полномочия Верховного судьи в Москве. Боярин Федор Свибл отвечал за надежное состояние каменных стен Московского кремля.

– Эмир Мамай, блюститель трона в Сарае, хочет напомнить князю московскому, что ярлыком тот владеет уже много лет, но дань в Орду не шлет, – заговорил старший посол, исподлобья поглядывая на Дмитрия Ивановича. – Дальше так продолжаться не может. Либо московский князь возобновляет выплату дани, либо Мамай объявляет ему войну!

Дмитрий Иванович в ответ на это смиренным голосом заявил, что он-то готов выплачивать дань, но не знает кому.

– Того хана, что вручил мне ярлык, давно нет в живых, – молвил Великий князь. – Ему на смену пришел другой хан, но и тот года не просидел на троне – убит был. Пока мы у себя дань собираем, в Орде одна замятня сменяет другую, один хан убивает другого. Мало того, купцов наших в Орде грабят, а жаловаться некому. Ханам ордынским не до того вот уже сколько лет, они друг друга режут.

– Мы полагали, Мамай наведет в Орде порядок… – вставил боярин Тимофей Вельяминов.

Мурза Тулубей резко перебил его:

– Мамай уже навел порядок! Вся Золотая Орда отныне в его власти!

– Вот и славно! – улыбнулся Дмитрий Иванович. – Как соберем урожай, велю отправить в Сарай дань со всех русских городов, как было заведено при отце моем и дяде.

– Нет, князь! – надменно повысил голос Тулубей. – Этих подачек нам не нужно. Мамай повелевает тебе отныне платить дань в том размере, в каком платил хану Узбеку твой дед Иван Калита.

– Чтобы собрать такую большую дань, посол, потребуется вдвое больше времени, – развел руками Дмитрий Иванович. – Многие князья просто откажутся платить дань по старине, ведь предки наши дали большой откуп в Орду серебром и мехами, добиваясь снижения подушной подати. Ханом Бердибеком был установлен нынешний размер дани. Мы согласны платить дань в Орду только по новому укладу.

– Нет! – сердито рявкнул Тулубей. – Мамай говорит тебе, князь: или ты платишь дань по старине, или – война.

– Зачем воевать, ежели можно договориться, – вкрадчиво промолвил боярин Федор Свибл, потирая свой красный нос. – На войне Мамай много не выгадает, с разоренной Руси и взять-то будет нечего!

– Вот именно! – поддакнул рыжебородый Иван Квашня.

Однако послы татарские упрямо стояли на своем: если московский князь хочет избавить свою землю от разорения, он должен увеличить размер выплачиваемой дани вдвое.

– Передай Мамаю, посол, что на такие условия я не могу согласиться, – с притворно-печальным вздохом сказал Дмитрий Иванович, – но и воевать с Ордой не хочу. Пусть лучше Мамай примет верное решение – согласится на прежний размер дани. У нас говорят: если гуся ощипать, новые перья на нем уже не вырастут.

– Что ж, князь, мы уезжаем обратно в Орду, – с коварной полуусмешкой проговорил мурза Тулубей, – а ты готовься к войне.

Едва за ушедшими послами затворилась дверь гридницы, как прозвучал насмешливый голос Тимофея Вельяминова:

– Мы-то давно к войне готовы! В Орде только-только чесаться начали, а нам уже обо всем сообщили! – Тысяцкий хлебнул душистого хлебного квасу из ковша и, утирая смоляные усы, задорно подмигнул Прохору, стоявшему за спиной у князя.