Следующая встреча Янины с Настасьей произошла через два дня. На этот раз подруги встретились не на базаре, а нашли местечко поукромнее в квартале Таразык, где жили в основном ремесленники, вольноотпущенники и небогатые торговцы. Гуляя по пыльным, прогретым апрельским солнцем улицам чужого города, Янина показала Настасье мясную лавку половчина-мясника, где ей довелось поработать несколько дней, потом подруги прошли мимо дома, где в недалеком прошлом жил иудей-чеканщик с оравой детишек.

– Ныне тут другие люди живут, – молвила Янина, поглядывая на окна второго этажа, из которых торчали длинные палки с навешанным на них свежепостиранным бельем. – Я уже не раз приходила сюда, хотела повидаться с детишками Иосифа. Привязалась я к ним. – Янина подавила печальный вздох. – Но мне сказали, что родня Иосифа продала этот дом, а детей его разобрали дядья и тетки.

Во время этой долгой прогулки Настасья поведала Янине о своих злоключениях сначала в доме эмира Бетсабулы, затем в ханском гареме. Рассказала Настасья и о том, как ей удалось узнать про намерение Мамая двинуть татарские полчища на Русь.

Настасья была в ярком богатом наряде, с серебряными и жемчужными украшениями на руках и шее, с роскошными подвесками на челе. Встречные прохожие почтительно уступали ей дорогу, принимая за знатную госпожу, вышедшую в город в сопровождении служанки. Янина была одета в обычное длинное платье из побеленного льна с короткими рукавами и неброской вышивкой у ворота, в таких здесь ходили многие простолюдинки. Украшений на Янине не было никаких.

Подруги вышли к стене из желтого кирпича, отделяющей собственно Сарай от предместья. Они уселись в тени на обрубке толстого бревна, чтобы дать отдых ногам.

– Я поражена ничтожности и никчемности хана, а ведь ему служат тысячи людей, от его имени с населения собирают налоги, вершат суд, назначают чиновников, – делилась Настасья своими впечатлениями от пережитого. – Ближайшее окружение хана только делает вид, что трепещет перед ним. На деле же евнухи, лекари и дворцовые эмиры относятся к хану, как к избалованному дитяте. Хан и не задумывается о государственных делах, все его дни проходят в капризах, развлечениях и пьянстве. Я думала, Мамай, в отличие от Мухаммед-Булака, силен и красив, а увидев его, жутко разочаровалась. Этот маленький тощенький желтолицый уродец с кривыми зубами повелевает Золотой Ордой и собирается выжечь русские города! Нельзя этого допустить, Янка!

Настасья вдруг закашлялась, словно подавившись чем-то. Наклонившись в сторону, она исторгла из себя обильную рвоту.

Янина внимательно посмотрела на подругу.

– Ты, часом, не беременна, милая? – тревожно спросила она.

– Беременна, – ответила Настасья, не глядя на Янину. – Я же говорила тебе при первой нашей встрече, что старший сын Бетсабулы балуется со мной в постели. Его баловство рано или поздно должно было этим закончиться. – Настасья недовольно передернула плечами. – Да, я сама виновата! Присушила к себе Исабека, вот он и потерял голову. Ему лет-то всего пятнадцать.

– Вот она, рабская доля! – хмуро обронила Янина. – Поскорей бы уж князья наши в силу входили да пустили бы Сарай дымом по ветру!

– Князь Дмитрий ханским ярлыком владеет, но дань в Орду не платит вот уже восемь лет, – промолвила Настасья с загоревшимися глазами. – Видать, сила у московского князя немалая, поскольку Мамай в одиночку воевать с Дмитрием не отваживается. Мамай сговорил в поход на Москву литовского князя и рязанского князя Олега. Нету больше у Орды былой мощи, ежели ордынцы на одно свое воинство не полагаются, а ищут подмоги у недругов Дмитрия Ивановича.

– Верно молвишь, Настя. Верно! – с воодушевлением в голосе сказала Янина. – Пусть мы с тобой сгинем в татарской неволе, но и гнусному Мамаю не торжествовать над князем Дмитрием! Я в лепешку расшибусь, но найду того смельчака, который до Москвы доберется, а ты, милая, покуда приготовь серебро гонцу нашему на дорогу.

Янина крепко стиснула ладонь Настасьи в своих руках, огрубевших от работы, глядя ей в очи с решимостью и отвагой. Настасья ответила на рукопожатие Янины своим столь же крепким рукопожатием, как бы скрепляя тем самым этот союз двух невольниц, решивших навредить Орде по мере своих сил.

Прошло еще несколько дней.

На следующую встречу с Настасьей Янина пришла с плохо скрываемой миной радостного торжества на своем румяном лице.

– Неужели нашла? – нетерпеливо выдохнула Настасья, едва обнявшись с подругой. – Говори же! Не томи!

– Нашла! – улыбаясь, промолвила Янина, затащив Настасью в узкий переулок. – Господь пособил мне, не иначе. Не зря я намедни в церковь ходила. В церкви я и столкнулась с ним, с молодцем этим! Зовут его Ропша. Ему двадцать лет. Уже десять годков в рабстве мыкается, гнет спину на какого-то Туган-бея. Я едва глянула на него, сразу смекнула – младень не промах!

– Столковалась ты с ним? Можно ли ему доверять? – Настасья пытливо глядела Янине прямо в очи. – Дело-то опасное!

– Не беспокойся, подруга, – уверенно ответила Янина. – Сегодня вечером сведу тебя с Ропшей, сама с ним потолкуешь. Скажешь своим хозяевам, что в церковь на исповедь пойдешь. В церкви все и обмозгуем уже втроем.

В Сарае помимо мусульманских мечетей были также две иудейские синагоги и несколько христианских храмов. Татары со времен хана Узбека придерживались исламской религии, но христиане и иудеи никогда не преследовались местными властями по религиозным мотивам. Не только свободные люди, но и рабы имели право посещать храм согласно своему вероисповеданию. Этот закон, введенный ханом Узбеком, никогда не нарушался всеми последующими ханами. Дело в том, что среди самих татар и кипчаков было довольно много и христиан, и иудаистов, а посему любая распря на религиозной основе могла внести раскол в знатную верхушку Золотой Орды.

Настасья кое-как дождалась вечерних сумерек. Она уже договорилась с Исабеком и его матерью, что ненадолго отлучится в Никольскую церковь, то был ближайший из православных храмов к дому Бетсабулы. На беду, к Исабеку пожаловал в гости его двоюродный брат Сужан. При каждой встрече с Настасьей Сужан оказывал ей знаки внимания, частенько навязчиво заигрывал с нею, когда Исабек этого не видел. Сужан был старше Исабека на три года, поэтому он мог позволить себе слегка позадаваться перед Исабеком. Союн-Беке благоволила к своему племяннику, восхищаясь его силой и отвагой. В свои восемнадцать лет Сужан уже отличился в нескольких сражениях, поэтому носил волосы заплетенными в косы, по обычаю кипчаков. У кипчаков косы носили только воины, пролившие кровь врага в битве.

Сужан был статен и красив, у него были большие, чуть вытянутые к вискам серо-голубые глаза. Его рыже-каштановые волосы слегка вились, придавая почти женственное очарование тонким чертам лица. У него был прямой гордый нос, точеный подбородок и по-девичьи прелестные уста. Улыбка Сужана радовала глаз и располагала к нему всякого, но смех его был неприятен и резок. Впрочем, смеялся Сужан редко, зато часто улыбался.

Настасья сразу догадалась, что Сужан заранее сговорился с теткой, так как Союн-Беке куда-то увела Исабека, оставив Настасью наедине со своим племянником.

– Ты долго меня избегала, кошечка, – с холодной улыбкой молвил Сужан, надвигаясь на Настасью, – но сегодня я наконец-то вкушу всласть от твоих прелестей. Будь благоразумна, и я не сделаю тебе больно, красотка.

– Мне пора идти в церковь, – пролепетала Настасья, видя, что Сужан снимает с себя пояс и кафтан, не скрывая своих похотливых намерений.

– Ничего, я ненадолго задержу тебя, прелестница, – сказал Сужан, подходя вплотную к Настасье и с наглым спокойствием завалив ее на овальный стол, укрытый зеленой парчовой скатертью.

Поняв, что сопротивляться безполезно, Настасья позволила Сужану обнажить себя и, раздвинув согнутые в коленях ноги, приняла в себя его готовое к соитию естество. Это была ее комната, за этим столом она вкушала пищу, здесь она уединялась по вечерам, в этих стенах до сего случая ею обладал только Исабек. Чтобы не видеть над собой самодовольное лицо Сужана, Настасья закрыла глаза. Она крепко держалась руками за края стола, терпеливо вынося эту прихоть племянника Союн-Беке.

Поскольку тяжелая скатерть все больше сползала со стола вместе с распростертой на ней Настасьей, Сужан заставил невольницу встать на пол спиной к нему, продолжив начатое с еще большим пылом. Он был силен и неутомим! Совершенно парализованная новыми нахлынувшими на нее ощущениями, Настасья пребывала в неком сладостном помутнении. Дрожа от непередаваемого блаженства, которое зарождалось в ее чреве, где орудовал жезл Сужана, Настасья вдруг утратила всяческое желание сопротивляться этому насилию. Опираясь локтями на стол и выгнув спину, она, сама того не сознавая, слилась с ритмичными движениями Сужана, подаваясь своим белокожим округлым задом навстречу скользящему в ее влажной щели смелому мучителю, столь неожиданно ставшему ей желанным.

Когда в полумраке комнаты прозвучали блаженные стоны Сужана, то почти одновременно с ними, но чуть раньше, этот полумрак, пропитанный теплом двух разгоряченных тел, пронзили негромкие девичьи полувскрики. Настасья не сразу осознала, переполненная накатившими на нее сладостными волнами, что сорвавшиеся с ее уст звуки вырвались помимо ее воли. Прежде такого с ней не бывало. Чувство гадливости, владевшее Настасьей в самом начале близости с Сужаном, вдруг переродилось в ходе этого процесса в некий сладострастный оттенок дивного счастья. Это походило на волшебство!

Сужан быстро оделся и ушел, ласково потрепав свою случайную любовницу по щеке.

Настасья же еще какое-то время приходила в себя, медленно приводя в порядок свой наряд и прическу. Только что пережитое блаженство жило в ней неким слабым отзвуком, похожее на эхо, рожденное могучим колоколом под сводами храма. Это блаженство казалось Настасье греховным и постыдным, так как было вызвано соитием с нелюбимым ею человеком.

Выйдя из комнаты, Настасья столкнулась лицом к лицу с Ольгой. Та явно поджидала ее.

– Как ты смеешь отнимать у меня Сужана, паскудница! – зашипела Ольга прямо в лицо Настасье. – Ты окрутила Исабека, вот и развлекайся с ним, а Сужана оставь мне! Что ты крутишь перед Сужаном своей задницей, дрянь! – Ольга гневно замахнулась, но сдержалась и не ударила Настасью. – Пока тебя тут не было, Сужан меня обхаживал, подарки мне дарил. Как ты появилась, так Сужан больше и не глядит в мою сторону.

Злобное лицо Ольги напугало Настасью. Такой она видела ее впервые!

– Я и не думаю никого завлекать, – чуть не плача, проговорила Настасья. – Не нужен мне никто! Я домой хочу. Оставь меня в покое!

Оттолкнув Ольгу, Настасья бегом устремилась вниз по лестнице к выходу из дома. Оказавшись на вечерней улице, тихой и пустынной, Настасья дала волю слезам. Ей казалось, что весь мир ополчился против нее, даже ее внешняя привлекательность и та приносит ей одни неприятности! Она затеряна вдали от Руси, в чужом городе, среди чужого народа. Никто не придет к ней на помощь. Ей приходится уповать лишь на саму себя.

Янина пребывала в сильнейшем беспокойстве, видя, что ее подруга запаздывает. Она ожидала Настасью у входа в храм. Ее спутник на всякий случай укрылся внутри церкви, в одном из боковых нефов.

Вечерняя служба уже закончилась, когда Настасья наконец-то появилась, заплаканная и запыхавшаяся.

Янина оттащила Настасью в сторону, чтобы выходившие из храма люди не помешали их беседе; среди прихожан большинство были русские рабы и вольноотпущенники. Одетые в восточные одежды и говорившие на чужом языке, эти люди все же не забывали православную веру, некогда обретя ее на своей далекой отчизне.

– Я уже вся извелась, тебя ожидаючи! – промолвила Янина, с беспокойством оглядывая Настасью. – Почему так задержалась? Что-нибудь случилось?

– Да так, ноги пришлось опять раздвигать, услаждая очередного нехристя! – с досадливым раздражением ответила Настасья. – Некстати все получилось, потому-то и припозднилась я. Где твой молодец?

– Идем! – Янина взяла Настасью за руку и повела в храм.

Под сводами небольшой церкви витал густой аромат ладана и горячего свечного воска, перед иконами, стоящими на подставках-киотах, мерцали маленькие огоньки масляных лампадок. Четырехугольный столик-канун, стоящий в центральном нефе близ аналоя, был весь уставлен тонкими горящими свечами. Это было место для поминовения усопших. Рядом был другой стол, на котором возвышались горкой приношения прихожан для заупокойных пожертвований, здесь была разная снедь. Рабы приносили в храм в основном местные пресные лепешки, сушеную рыбу, куриные яйца, сушеные сливы и абрикосы, все, чем питались сами.

Длиннобородый протоиерей и его помощники дьяконы без суеты и спешки убирали в особый ящик позади амвона Евангелие в кожаном переплете, священные сосуды и кадильницы, не обращая внимания на двух девушек и юношу, стоящих тесным кружком в дальнем углу храма близ выхода.

Янина представила Ропшу своей подруге с весьма довольной улыбкой, словно гордясь тем, какого отменного гонца она подыскала.

Ропша произвел на Настасью благоприятное впечатление.

Он был крепкого сложения, с длинными сильными руками, мышцы на его плечах и груди выпирали из-под рубахи большими буграми. На загорелом юношеском лице ярко светились голубые глаза. Багровый рубец на лбу только добавлял ему мужественности. Светло-русые волосы Ропши достигали плеч, а на лбу были неровно подрезаны до бровей чьей-то небрежной рукой. Он выглядел усталым и голодным, как после долгой дороги. На нем была старая заплатанная рубаха, подпоясанная обычной веревкой, кожаные татарские штаны и сапоги с загнутыми голенищами.

Ропша без долгих предисловий поведал подругам план своего побега.

– Хозяин мой пригнал в Сарай табун лошадей на продажу, – молвил он, – поэтому Туган-бей и его люди задержатся здесь на несколько дней. Из Сарая мне сбежать сподручнее, чем из степного кочевья. Главное, купить добротную татарскую одежду и коня. Я переправлюсь на другой берег Волги и донским степным шляхом поскачу на север. В тех краях я бывал, поэтому не заплутаю.

– Я дам тебе денег на покупку одежды и коня, – сказала Настасья. – Завтра же принесу. Встретимся здесь же.

– Нет, я не смогу прийти завтра. – Ропша отрицательно мотнул головой. – Отдай деньги Янке. Она купит мне одежду и ествы на дорогу. Я переоденусь, куплю в Гулистане коня и сразу же двинусь в путь. Только ты покупай такую одежду, чтобы она была как раз мне впору, иначе это может привлечь ко мне ненужное внимание, – добавил Ропша, взглянув на Янину. – Сможешь?

– Конечно, смогу, – уверенно проговорила Янина. – Сейчас я тебя обмерю со всех сторон. Выпрями спину и замри!

Ропша вытянулся в струнку, прижав ладони к бедрам.

Янина обмерила юношу пядями с ног до головы, затем замерила его талию и ширину плеч, а также размер ноги. (Пядью на Руси называлась мера длины, это была растянутая кисть руки от большого пальца до указательного.)

Точно так же Янина когда-то обмеряла своих младших братьев, чтобы сшить им порты и рубахи.

– Я и сама могла бы сшить тебе отличную одежку, в этом деле я – мастерица! – Янина лукаво улыбнулась Ропше. – Но на это уйдет дня три.

– Нет-нет, не будем терять время, Янка, – решительно возразила Настасья. – Купишь все необходимое на базаре.

Янина пожала плечами, всем своим видом показывая, что не собирается спорить по этому поводу. Однако ее озорные глаза продолжали дразнить Ропшу из-под полуопущенных длинных ресниц.

Обговорив все, что было нужно, Ропша попрощался с подругами. Перед тем как уйти, он вдруг сказал:

– Есть у меня в Сарае знакомец один, тоже русич. Я обскажу вам, как его найти. Он чуток постарше меня и поопытней. Это на случай, ежели я в пути сгину.

– Нет уж, мой милый, ты должен живым-здоровым до Москвы добраться! – произнесла Янина, взяв юношу за руку. – Ты должен не токмо до Руси доехать, но и нас с Настасьей отсюда вытащить! Я не собираюсь свой век тут доживать!

Ропша смутился, но не от слов Янины, а от того, что она долго не выпускала его руку из своих пальцев.

Янина решила проводить Настасью до дома эмира Бетсабулы. Они шли по темным улицам вдоль высоких глинобитных дувалов и стен домов, держась за руки.

Настасья то и дело поглядывала сбоку на Янину, видя на ее лице мечтательную улыбку.

– Влюбилась! – хмуро вымолвила Настасья.

– А что в том дурного? – живо отозвалась Янина. – Младень просто загляденье! Я бы за таким хоть на край света пошла!

– Мы уже с тобой на краю света, среди басурман, – тем же тоном обронила Настасья.

– Не горюй, милая! – Янина чмокнула подругу в щеку. – Все равно на Русь удерем. Я уверена, Ропша нам поможет. – Янина негромко рассмеялась. – Какое забавное у него имя! Не иначе в детстве он капризный был.

По-древнерусски Ропша означает «ропшущий, недовольный».