Выйдя из дому спозаранку, Ольга увидела, что кругом белым-бело от выпавшего за ночь пушистого снега. Пришлось Ольге набросить на плечи овчинную шубейку, а на ноги вместо чебот из тонкой кожи пришлось надеть толстые войлочные опорки, что-то вроде коротких валенок. Мать отправила Ольгу к колодцу за водой.

Укрытые снегом крестьянские избы казались еще более маленькими и приземистыми.

Возле колодца оказалось довольно многолюдно. Здесь уже набирали воду в деревянные ведра несколько женщин, успевая попутно обмениваться последними новостями. Ольгу женщины пропустили вне очереди, выражая тем самым благодарность за то, что ее мать и брат избавили всех кузищинских недоимщиков от долгового бремени.

Кто-то осведомился у Ольги, что слышно от Горяина, когда он собирается вернуться в родную деревню и собирается ли вообще.

Ольга откровенно ответила, что ей о брате ничего не известно. Мол, Горяин обещал матери погостить в боярском тереме деньков семь-восемь и домой возвратиться, но на дворе уже ноябрь, а от брата ни слуху ни духу. Соседки сочувственно вздыхали, но едва Ольга отошла от колодца с полными ведрами, как одна из них негромко обронила:

– Похоже, Горяин распробовал безбедную жизнь. Теперь его из боярских-то хором в полутемную мужицкую избенку и калачом не заманишь!

Ольга хоть и удалилась довольно далеко, однако все же услышала эту реплику. На душе у нее вмиг стало пусто и тоскливо. Ей казалось, что Горяин предал мать и ее, соблазнился богатством отцовским и забыл про обещание, данное матери.

Погруженная в невеселые мысли, Ольга шла обратно к своему дому, ступая в свой старый след. Она не глядела по сторонам, поэтому не сразу заметила деревенских парней Кирюху и Митяя, которые вышли из бокового переулка в заячьих шапках и в полушубках нараспашку.

– Утро доброе, красавица! – окликнул Ольгу Митяй.

– Что от Горяина слыхать? – спросил конопатый Кирюха.

Ольга поставила ведра с водой на снег и поприветствовала двух приятелей. Ей очень не хотелось заводить разговор о брате.

– Ничего не слыхать, – сухо ответила Ольга.

– А гридень боярский чего же вдруг сгинул, а? – вновь спросил Кирюха, хитро переглянувшись с Митяем. – Потискал девицу-красавицу да и пропал! Как это на боярича похоже. Наверно, этот ушлый гридень где-то в другом месте теперь девок обнимает. Как думаешь, Митяй?

Кирюха слегка подтолкнул дружка плечом, не спуская с Ольги насмешливого взгляда.

– Знамо дело, обнимает! – с готовностью подтвердил Митяй с глупой ухмылкой на устах. – Я едва на этого гридня глянул, сразу в нем бабника распознал! Думаю, немало девок деревенских со временем принесут от него домой дитятей в подоле.

– То-то и оно! – со значением воскликнул Кирюха, придав своему круглому лицу со вздернутым носом некое подобие глубокомыслия. – Жаль мне иных девиц сельских, которые, подкупаясь богатой одежкой какого-нибудь проезжего молодца, не задумываясь, готовы раскрыть ему свои объятия. Этим недотепам поглядеть бы вокруг себя и увидеть бы таких же сельских парней, которые ничем не хуже бояричей, а в чем-то даже и лучше, поскольку их домогательства чаще завершаются свадебкой и семейной жизнью. Боярич же лишь подразнит дуреху деревенскую и оставит ни с чем.

– Верные слова, друже! – закивал головой Митяй.

– Твои намеки мне понятны, Кирьян, – сдвинув брови, проговорила Ольга. – Пора мне. Дай пройти!

Кирюха посторонился.

Ольга перебросила на спину длинную косу, подхватила ведра с водой и двинулась дальше по улице.

– Зря ты от нас нос воротишь, глупая! – бросил Кирюха вслед Ольге. – Мы хоть и не в парче, зато девиц не дразним и не обманываем, как некоторые.

– Приходи вечерком на посиделки, – крикнул Ольге Митяй. – Сегодня будем костер жечь и через пламя прыгать. Придешь?

Ольга ничего не ответила и не обернулась. Обида грызла ее так сильно, что хотелось разрыдаться.

Добравшись до своего двора, Ольга поставила ведра с водой под навес, а сама прислонилась к тыну, чтобы успокоиться и отдышаться. Она хотела проплакаться в одиночестве, чтобы не расстраивать мать, которая и так уже осунулась от беспокойства по сыну. Однако слезы так и не пролились из Ольгиных глаз. Привыкшая справляться с любыми душевными расстройствами, Ольга редко давала волю слезам, и то это было в более юном возрасте.

Ольга уже собралась идти в избу, как вдруг в калитку кто-то постучал уверенно и сильно.

«Не иначе, Кирюха приперся! – сердито подумала Ольга. – Ну, я сейчас ему задам! Вот олух конопатый!»

Ольга рванула шаткую калитку на себя и оказалась лицом к лицу с боярским гриднем Глебом. Он стоял перед ней, держа одной рукой коня за поводья, а другой опираясь на дротик, воткнутый в снег. На нем был темно-зеленый кафтан со стоячим воротником, подбитый мехом. На голове зеленая бархатная шапка с рыжей меховой опушкой, на ногах короткие сапоги из зеленоватого сафьяна с темными узорами.

Ольга так растерялась, что не ответила на приветствие Глеба. Возникла неловкая пауза.

– Извини, раньше я не мог приехать, – сказал Глеб. – Я же на боярской службе. Видишь, обещал вернуться к тебе и вернулся.

У Ольги вдруг защипало в глазах.

– Я ждала тебя, – промолвила она, делая шаг навстречу к Глебу.

Они обнялись и поцеловались. Едва уста их разомкнулись, как мир вокруг них враз преобразился и стало легко дышать. У Ольги блестели слезы на глазах, но она улыбалась, глядя в лицо Глебу. Он показался ей необычайно красивым в этом кафтане и этой лихо заломленной шапке!

Глеб ввел коня во двор и, снимая с него седло и попону, обстоятельно отвечал на вопросы Ольги. Прежде всего Глеб поведал Ольге о Горяине. Оказывается, Горяин ныне пребывает не в Дорогобуже, а в Трубчевске, откуда родом его невеста.

– Как, у моего брата уже есть невеста? – изумилась Ольга. – Кто же она? Как ее зовут? Где Горяин познакомился с нею?

Эти вопросы Ольги услышал не только Глеб, но и Мирослава, которая вышла из избы, услышав, что дочь разговаривает с кем-то во дворе.

Глеб поставил коня в стойло и прошел в избу. Вернее, мать и дочь сами увели его в дом, взяв за руки, как самого дорогого и желанного гостя.