В путь-дорогу Горяина провожала вся деревня. Все радовались столь внезапному избавлению от долгового бремени. Кто-то желал Горяину счастья и удачи, кто-то благословлял его на новую жизнь, кто-то поздравлял его с обретением богатого и знатного отца… И только Мирослава выглядела хмурой и замкнутой среди улыбающихся радостных лиц своих односельчан. От Кузищина до Дорогобужа всего полдня пути.

В дороге тиун Архип на все лады расхваливал боярина Самовлада, желая, чтобы Горяин проникся к своему отцу хоть каким-то уважением. Горяин ни о чем Архипа не расспрашивал, все больше помалкивал. Более разговорчив Горяин был с гриднем Глебом.

В Дорогобуже хоромы боярина Самовлада стояли возле самого княжеского детинца. Архип и его спутники вступили на боярское подворье, когда над городом уже сгустились сумерки.

Боярская челядь увела притомившихся коней в конюшню. Архип, дрожа от волнения, поспешил в светлицу на втором ярусе терема, где лежал израненный Самовлад Гордеевич.

Боярин пребывал в полузабытьи, но едва до его слуха донесся голос Архипа, как он мигом очнулся и открыл глаза. Нетерпеливым жестом больной велел лекарю пропустить к нему тиуна.

Стащив с головы шапку, Архип склонился над своим ослабевшим от ран господином.

– Исполнил ли ты мое повеление, друже? – прошептал Самовлад Гордеевич. – Привез ли сына моего?

– Исполнил, господине, – негромко ответил Архип. – Здесь сын твой. Только что мы приехали из Кузищина. Сына твоего Горяином кличут. Молодец – просто загляденье!

– Приведи его сюда, – чуть громче промолвил Самовлад Гордеевич. На его бледном лице вспыхнул слабый румянец, вызванный сильнейшим волнением.

Архип с поклоном удалился из опочивальни, стараясь не топать сапогами по дубовым половицам.

Горяин впервые в жизни оказался в столь огромном доме, полном слуг. Он выглядел немного растерянным. Когда Архип повел его в боярскую ложницу, Горяин несколько раз споткнулся на крутых ступенях, ведущих наверх.

В ложнице, озаренной мягким желтым светом нескольких свечей, Горяин увидел могучего бородатого мужчину с немного изможденным лицом, лежащего на широкой кровати под толстым шерстяным одеялом. Длинные волосы больного были заметно светлее его темной с проседью бороды.

Горяин застыл на месте, ощутив на себе его пристальный взгляд. Архип мягко подтолкнул юношу вперед, ободряюще прошептав:

– Смелее, младень! Это и есть твой отец.

– Присядь, сынок, – тихим голосом промолвил боярин. – Благодарю тебя, что согласился приехать ко мне. Видишь, я тут от ран загибаюсь. Уж и не знаю, сколько еще протяну. Поговорить мне надо с тобой.

Архип придвинул к кровати стул и тем же мягким жестом усадил на него нерешительного Горяина. Потом тиун направился к двери и потянул за собой толстого лекаря, который с нескрываемым любопытством взирал на все происходящее перед ним.

– Господь наказал меня за грехи мои, – заговорил боярин после долгой паузы, не спуская глаз с Горяина. – Грешил я много, когда молодой был. Да и в зрелые года свои тоже нагрешить успел. Теперь, ежели помру, то род мой пресечется, ибо в потомстве у меня остались одни дочери, которые со временем все едино по чужим семьям разъедутся. – Больной вздохнул поглубже, чтобы придать большую силу своему голосу. – На тебя вся моя надежда, Горяин. Ибо ты – мой сын. С матерью твоей я поступил некрасиво двадцать лет тому назад, силой затащил ее в постель. За это я готов ныне повиниться и перед ней, и перед тобой, сынок. Рассказывала ли тебе обо мне твоя мать?

– Нет, не рассказывала. – Горяин отрицательно помотал головой. – Я лишь недавно узнал, что… Что мой отец – боярин.

– Это похоже на твою мать, – проговорил Самовлад Гордеевич. – Она гордая и независимая! Здорова ли она?

– Здорова, – ответил Горяин, неприметно оглядывая обширный покой с высоким потолком и бревенчатыми стенами.

– Есть ли у тебя еще братья? – вновь спросил Самовлад Гордеевич.

– Нет, токмо сестра Ольга, – сказал Горяин.

– Почто мать твоя сюда не приехала?

Горяин молча пожал плечами, хотя прекрасно знал истинную причину нежелания своей матери ехать в Дорогобуж.

– Согласишься ли ты признать меня своим отцом? – после недолгого молчания спросил Самовлад Гордеевич. – Для меня сие очень важно, сынок.

– Твое отцовство я готов признать, боярин, – промолвил Горяин, – но жить в твоем тереме не хочу. Я погощу у тебя несколько дней и вернусь обратно к сестре и матери, в село Кузищино. Там мой дом.

– Ты можешь и мать с сестрой в мой терем пригласить, места здесь всем хватит, – сказал Самовлад Гордеевич. – Им ни в чем тут отказа не будет. Слово даю, сынок.

– Матушка не поедет сюда, а значит, и Ольга тоже не поедет, – возразил Горяин. – И уговаривать их бесполезно, боярин. Тиун твой уже пытался это делать.

Беседа отца с сыном, впервые увидевшим друг друга, получилась недолгой. Как ни удерживал Архип лекаря за дверью опочивальни, тот все равно прорвался к раненому, беспокоясь за его самочувствие.

– Понять этого толстяка можно, – молвил Горяину Архип, шагая с ним по теремным переходам в трапезную. – Ему за лечение боярина звонкой серебряной монетой платят, вот он и старается изо всех сил. А как помрет Самовлад Гордеевич, так лекаря этого в шею вытолкают из терема. Уж я-то знаю! – Архип усмехнулся было, но поймав на себе холодный взгляд Горяина, поспешно проговорил: – Токмо ты не подумай, дружок, что я желаю смерти отцу твоему. Я многим Самовладу Гордеевичу обязан! Служу ему уже который год. Бывало, делил с ним и радости и горести. Потому и тебя прошу, младень, не бросай его, пропадет он без тебя!

В трапезной за ужином собрались все дочери Самовлада Гордеевича: три законные от его покойной жены и две, рожденные наложницами.

Боярышни так и впились глазами в своего нежданно обретенного брата, о котором они тоже узнали недавно, еще перед отъездом Архипа в Кузищино. Девушки полагали увидеть эдакого деревенского увальня, курносого и с веснушками, в грубой полотняной рубахе и онучах. А перед ними предстал статный стройный молодец, кудрявый, голубоглазый, с правильными чертами лица, одетый в синие суконные порты и белую льняную рубаху с красным оплечьем. На ногах у него были добротные яловые сапоги. Рубаха была подпоясана узорным пояском, на котором висел нож в ножнах.

– Здравствуйте, красавицы! – с приветливой улыбкой обратился к боярским дочерям Архип. – А это – ваш брат. Зовут его Горяин. Отныне он – единственный наследник вашего батюшки.

Девушки, сидевшие в ряд на длинной скамье у стены, встали все разом, когда тиун подвел к ним Горяина.

– Знакомься, Горяша, – с добродушной бесцеремонностью промолвил Архип, указав на самую старшую из боярских дочерей. – Это Анфиса. Норов у нее крутенький, поэтому палец ей в рот не клади!

Перед Горяином стояла крупная девица с широкими бедрами и плечами, на ней было длинное белое платье, расшитое красными, голубыми и сиреневыми цветами. Пышной груди девицы было явно тесновато под облегающей тканью платья. Ее густые золотистые волосы были заплетены в две косы, переброшенные на грудь. Под цвет волос у Анфисы были и ее слегка закругленные брови. Сочные алые уста девушки были капризно поджаты; у нее был чуть выступающий вперед упрямый подбородок, довольно широкий нос и большие серые очи с заметным изъяном: у Анфисы была явная косоглазость.

– Здравствуй, братец! – негромко обронила Анфиса с кокетливой улыбкой.

Горяин не успел ответить на приветствие Анфисы, поскольку Архип уже представил ему следующую из боярских дочерей.

– Это Анна, – молвил тиун, – она на два года моложе Анфисы, которой ныне исполнилось двадцать лет. Аннушка у нас умница! Грамоту разумеет славянскую и латинскую, ко всякому рукоделью приучена, поет красиво. Одна беда – замуж не хочет выходить. И это при ее-то красоте!

Горяин всего на миг задержал свой взгляд на Анне, но и этого мига ему было достаточно, чтобы заметить ее большие темно-синие очи с длинными ресницами, красиво изогнутые брови, прелестные уста. Анна была заметно ниже ростом и гораздо стройнее Анфисы. На ней был голубой сарафан с длинными рукавами. Ее светло-русые волосы тоже были заплетены в две косы.

Анна не проронила ни слова, взирая на Горяина со спокойным достоинством. Было видно, что эта девушка не привыкла кокетничать и попусту тратить слова.

– Это Пелагея, любимица Самовлада Гордеевича! – по тону и по выражению лица Архипа можно было догадаться, что следующая из боярских дочерей также и его любимица. – Пелагее шестнадцать лет. Она у нас чистейшей души человек! Сердце у нее золотое!

После слов тиуна Пелагея не посмела взглянуть в глаза Горяину. Она стояла перед ним, смущенно опустив очи к полу.

Это была невысокая, еще ниже Анны, девушка с белокурыми косами, миловидным румяным лицом, на котором сразу бросались в глаза ее красиво очерченные уста. У Пелагеи были темные брови, нежные пухлые щеки и мягко закругленный подбородок. Одета она была в длинное платье светло-бежевого цвета, с восточными узорами из блестящих ниток у ворота и на длинных рукавах.

«Хорошенькая!» – машинально отметил про себя Горяин.

А тиун уже расхваливал ему девушку, стоящую после Пелагеи.

– Это Рута. Ей семнадцать лет, – молвил Архип. – Матерью ее была невольница, привезенная откуда-то из польских земель. Мать ее была на диво красива! Жаль, она скончалась до срока. Рута тоже любимица Самовлада Гордеевича. Танцует она просто глаз не оторвать! И поет хорошо. И на лютне играет.

Горяин задержался подле девушки с густыми рыжими волосами, которые были уложены в замысловатую прическу из кос и прядей. Красоту и оригинальность этой прическе придавали также нитки мелкого жемчуга, вплетенные в косы, и золотые заколки с блестящими разноцветными драгоценными камешками. Помимо этих украшений на рыжеволосой боярышне были еще золотые браслеты, цепочки и ожерелья из самоцветов.

У Руты были очень красивые светло-карие очи, чуточку озорные, с ослепительно белыми белками. У нее был небольшой прямой нос, изумительной формы уста, тонкие брови вразлет. В чертах ее лица не было ни малейшего изъяна, красота ее сразу притягивала взгляд. Рута с древнеславянского так и переводится – «рыжая, огненная». Заметив, с каким интересом посмотрел на нее Горяин, озорница Рута улыбнулась и подмигнула ему.

Одета Рута была в платье западного покроя с широким вырезом на груди, это ее длинное до пят одеяние было сшито из шелковой четырехцветной ткани, основным фоном которой был узор из переплетений голубых, белых, розовых и багряных лепестков.

Столь красивой девушки с такой изумительной прической, одетой в такое роскошное платье, Горяину до сих пор встречать нигде не доводилось. Поэтому его восхищение Рутой невольно отразилось у него в глазах.

– А это Кира, наша младшенькая, – сказал Архип, представив Горяину последнюю из боярских дочерей. – Ее мать какое-то время была служанкой у Самовлада Гордеевича, ныне она живет в тереме, не обремененная никакой работой. Кире тринадцать лет. Она у нас молчунья, иной раз за весь день пары слов не скажет. Но она не глупышка, не думай.

Горяин встретился взглядом с настороженно-печальными светло-серыми очами стройной невысокой девочки, и ему стало слегка не по себе от этого не по-детски серьезного взгляда.

«Эта девочка далеко не глупышка!» – промелькнуло в голове у Горяина.

Лицо Киры имело форму слегка вытянутого овала, у нее был высокий лоб, густые темно-русые брови, ее тонкий прямой нос смотрелся весьма гармонично с бледными щеками и небольшими розоватыми устами. Русые волосы Киры были расчесаны на прямой пробор и стянуты на лбу узкой тесемкой. Своими распущенными по плечам волосами и простеньким льняным платьем без всяких узоров Кира напомнила Горяину простых деревенских девушек, в том числе и его сестру Ольгу.

Представив Горяину всех боярышень, Архип дал знак челядинцам накрывать на стол. По его уверенному поведению было видно, что он в тереме второй после боярина человек.

Ужин проходил в молчаливой, немного скованной обстановке. Горяин смущался устремленных на него девичьих глаз, поэтому ел мало и еще меньше говорил. Боярышни тоже были немногословны, поскольку не решались на свои обычные проделки за столом, не желая испортить впечатление о себе в глазах Горяина.

Зато Архип позволил себе поразглагольствовать, не забывая при этом и про яства на столе. Тиун рассуждал о том, что род боярина Самовлада теперь не пресечется и все его богатства не развеются по чужим людям в качестве приданого его дочерей. При этом Архип украдкой поглядывал на Горяина, дабы видеть его реакцию на свои слова.

На другой день в тереме Самовлада Гордеевича объявился его родной брат Давыд Гордеевич, который был помоложе летами. Поговорив о чем-то с глазу на глаз со старшим братом, Давыд Гордеевич затем встретился с Горяином.

– Это просто какое-то наказанье господне свалилось на наше семейство, – сетовал Давыд Гордеевич в беседе с Горяином. – У нашего отца нас, сыновей, было пятеро. Еще было три дочери. У меня же родился всего один сын, а дочерей родилось шесть. У Самовлада родилось два сына и три дочери. Еще у двоих наших братьев тоже было по двое сыновей, а девок у одного было четыре, у другого пять. Самый же младший из наших братьев и вовсе умер бездетным.

Однако, по мнению Давыда Гордеевича, беда была не только в том, что дочерей у них в роду стало рождаться больше, но в том, что мужское потомство гибло в сражениях, не успевая собственными детьми обзавестись.

– Из нас, пятерых братьев, в живых остались лишь я да Самовлад, – продолжил Давыд Гордеевич. – Мой сын жив пока, недавно женился и первенца уже ждет. Оба сына Самовлада пали в битве, так и не успев семьей обзавестись. Из четверых других моих племянников трое тоже погибли на войне бездетными, а четвертый хоть и успел жениться, но жена родила ему двух дочерей. Поэтому Самовлад повелел мне, чтобы я подыскал тебе невесту, племяш. – Давыд Гордеевич похлопал Горяина по плечу. – Я устрою тебе смотрины, а ты пригляди себе девицу ладную да пригожую.

В конце беседы Давыд Гордеевич сказал Горяину, что ему, как сыну Самовлада Гордеевича, необходимо вступить в дружину дорогобужского князя.

– Так исстари повелось, племяш, – пояснил Давыд Гордеевич. – Предки наши честно и достойно служили князьям смоленским и дорогобужским. Через многие славные битвы прошли наши деды и прадеды бок о бок со смоленскими князьями. В этом и состоит земное предначертание нашего боярского рода, а значит, и твое жизненное предначертание, племяш.