Свенельд, придя в покои Святослава, изумленно замер на месте, едва переступив порог. Он увидел, что князь выплясывает посреди комнаты, задорно притопывая сапогами и охлопывая себя ладонями по плечам и коленям. Угрюмая печаль, лежавшая на лице Святослава после смерти Верхуславы, куда-то исчезла. Святослав был не пьян, но весел! Находившиеся тут же бояре Ростичар и Ставр со смехом били в ладоши, подзадоривая князя.

– Что у вас тут за веселье? – поинтересовался Свенельд.

– Цимисхий вызывает нашего князя на честный поединок, – ответил варягу Ставр. – Ныне поутру я встречался с послами Цимисхия, когда выходил в поле для обмена пленными.

Свенельд нахмурился.

– Вот удача так удача! – радостно воскликнул Святослав, перестав плясать. – Завтра же сойдусь с Цимисхием в поединке. Клянусь Перуном, живым он не уйдет от меня! Я думаю, лучше выйти против Цимисхия пешим, с копьем и мечом, а?

– Конечно, княже, – сказал Ростичар, – в пешей схватке тебе будет сподручнее одолеть Цимисхия, поскольку у него доспехи тяжелее. Цимисхий привык сражаться верхом на коне, в пешей стычке он явно будет не шибко сноровист.

– А я думаю, княже, все это чушь собачья! – раздраженно проговорил Свенельд. – Нельзя тебе выходить на поединок с василевсом.

– Ты спятил, что ли, старик?! – опешил Святослав. – Неужто ты полагаешь, что мне не совладать с Цимисхием?!

– Любой из твоих воевод может выйти на поединок с Цимисхием, княже, – упрямо молвил Свенельд, – но токмо не ты. Коль падет кто-либо из твоих воевод, то сия беда поправима, княже. С твоей же гибелью на наше воинство свалится бедствие непоправимое. А ведь мы от Руси далече. Проиграть в этой войне мы никак не можем, ибо это грозит гибелью всей нашей рати. Даже если в сече падет половина нашего войска, и тогда у нас еще останется возможность для победы. Коль падешь ты, княже, тогда уже ничто не спасет нашу рать от поражения и гибели!

– Успокойся, друг мой! – Святослав ободряюще похлопал Свенельда по плечу. – Я убью Цимисхия и спасу все русское войско от поражения. Верь мне! Так и будет.

– Цимисхий не вчера копье в руки взял, недооценивать его нельзя, – стоял на своем Свенельд. – В схватке всякое может случиться, княже. Споткнешься иль получишь рану в лицо, иль меч у тебя сломается и что тогда? Цимисхий тебя не пощадит. Он ведь тоже не имеет права проиграть эту войну, иначе трон под ним зашатается.

– Я выйду на поединок с Цимисхием, – твердо произнес Святослав, – это дело решенное. И пусть никто мне в этом не перечит! Ставр, после полудня отправишься к стану ромеев, известишь Цимисхия, что я принимаю его вызов. Бой будет пешим завтра на рассвете.

Ставр поклонился князю, собираясь немедленно удалиться.

Но тут опять вмешался Свенельд:

– Лучше я пойду к ромеям, княже. Обговорю с ними заранее все условия поединка, дабы все было честь по чести!

– Ладно, ступай! – кивнул варягу Святослав. – Да спроси заодно у ромеев про Регнвальда, почто его не оказалось среди наших пленных, возвращенных нам при обмене.

Калокир, узнав, что Цимисхий вызвал Святослава на поединок и князь принял вызов, в страшном беспокойстве прибежал к Святославу. Калокир застал князя за утренней трапезой. Святослав усадил грека за стол рядом с собой, желая поделиться с ним своей радостью. Однако приятной беседы у них не получилось.

Калокир завел речь о том, что у ромеев издавна применяются на деле всевозможные подлые уловки, придуманные ими как раз для таких вот поединков.

– У славян во время схватки один на один такие подлые приемы не используются, – молвил Калокир, не притрагиваясь к еде. – Славянам до ромейского коварства далеко, ведь они только-только вступили в мир цивилизованных народов. Потому-то, княже, тебе опасно выходить на поединок с Цимисхием, который с детских лет пребывает в ромейском войске и выучился не только владению оружием, но и подлым уловкам. У тебя не получится честного поединка с Цимисхием, ибо тот по своей натуре – человек бесчестный. Цимисхий непременно попытается одолеть тебя с помощью коварного приема. Ты с этим раньше не сталкивался, поэтому легко попадешься на уловку Цимисхия. Не ходи на этот поединок, князь.

Святослав в сердцах швырнул на стол деревянную ложку.

– Сначала Свенельд каркал мне об этом, теперь ты каркаешь! Сговорились вы, что ли?

– Цимисхий жаждет твоей смерти, князь! – Калокир постарался придать убедительности своему голосу. – Одолеть тебя Цимисхий сможет только с помощью коварства, благо он на это мастак. Вся эта затея с поединком изначально задумана Цимисхием как преднамеренное коварство. Откажись от поединка, князь.

– Я не хочу, чтобы Цимисхий подумал, будто я устрашился биться с ним, – сказал Святослав, – а посему поединок состоится завтра. Я благодарен тебе, друг мой, за предупреждение. Завтра я буду вдвое осторожен и не попадусь на хитрые уловки Цимисхия.

В отчаянии Калокир разыскал Свенельда, зная, что из всех воевод только он один умеет иногда настоять на своем в споре с князем.

Свенельд находился на дворцовой конюшне, где он осматривал лошадей и беседовал с конюхами, которые жаловались ему на все усиливающуюся нехватку овса и сена.

– Не тревожься, друже, – спокойно отреагировал Свенельд на излишне эмоциональную речь Калокира. – Никакого поединка не будет. Уж я об этом позабочусь!

Старый варяг заговорщически подмигнул Калокиру.

На переговоры с ромеями Свенельд взял с собой Харальда, который знал греческий язык.

Из ромейского стана на встречу со Свенельдом прибыл военачальник Иоанн Алакас.

Сначала Свенельд пожелал узнать, жив ли плененный ромеями Регнвальд, и если жив, то почему ромеи не выдали его при обмене пленными. Из ответа Иоанна Алакаса явствовало, что Регнвальд жив-здоров. Ромеи готовы освободить его при условии, что и русы отпустят из плена троих знатных греков. Иоанн Алакас назвал их имена.

Свенельд удовлетворенно кивнул и сразу перешел к главному.

– От василевса ромеев к нашему князю пришел вызов на поединок, мол, кто из них двоих победит, тот и станет властелином всего, – промолвил старый варяг таким тоном, словно его отвлекают от важных дел какой-то заведомой глупостью. – Так передай же, ромей, ответ князя Святослава василевсу Цимисхию. Святослав лучше врага понимает, в чем его польза. Если Цимисхий не желает более жить, то есть десятки других способов добиться смерти; пусть василевс выберет любой, какой захочет. Цимисхий может и считает себя по положению равным со Святославом, но по сути дела Цимисхий – это обычный убийца истинного василевса Никифора Фоки. Святослав не желает осквернять свой меч кровью человека, запятнавшего себя столь недостойным деянием.

Харальд с большим удовольствием перевел все сказанное Свенельдом с русского языка на греческий, видя, как покраснело от еле сдерживаемого негодования надменное лицо Иоанна Алакаса.

Не прошло и часа, как Иоанн Алакас почти дословно передал Цимисхию все, сказанное Свенельдом, снабдив это собственными комментариями, полными неприкрытого презрения к русам.

Цимисхий в душе был скорее рад такому обороту, так как уже пожалел о своем столь необдуманном поступке. Душевные порывы частенько толкали Цимисхия то в омут греховных страстей, то в пучину кровавой мести, то на стену вражеской крепости под градом стрел… Даже заговор против Никифора Фоки был для Цимисхия неким приложением к его любовной связи с василиссой Феофано. Цимисхий понимал, что если Никифор Фока обо всем узнает, то Феофано, скорее всего, отделается каким-нибудь незначительным наказанием, его же непременно казнят. Поэтому Цимисхий нанес удар первым и убил Никифора Фоку. Правда, и с красавицей Феофано Цимисхию пришлось расстаться по воле сурового патриарха Полиевкта, зато ему достался царский трон.

Цимисхий вызвал к себе стратопедарха Петра, ценимого им за его изворотливый ум. Петр был дворцовым евнухом, но прежде чем стать им, он занимался военным делом. По дворцовой иерархии, некоторые из должностей могли занимать только евнухи. Дворцовые скопцы, облеченные властью, имели все, кроме права иметь детей. Стратопедарх занимался разбивкой военного стана и снабжением войска провиантом.

Появившись в царском шатре, евнух Петр поклонился василевсу так низко, как не кланялся ему никто из военачальников, по роду своей деятельности не очень-то привычных к подобной церемонии.

Гладкое розоватое лицо евнуха более напоминало своими пухлыми округлыми чертами лик матроны с толстым мужским носом и густыми черными бровями. Длинные вьющиеся волосы Петра лишь добавляли ему сходства с женщиной.

– Святослав не пожелал выйти на поединок со мной, – с кривой усмешкой проговорил Цимисхий, – для князя русов я всего лишь вор, укравший чужую царскую мантию. Святославу зазорно биться со мной один на один. Он-то унаследовал княжескую власть от отца-князя. Поэтому я решил прибегнуть к уловке, предложенной тобой, мой верный Петр.

Евнух молча поклонился василевсу еще раз.

– Приведи-ка сюда того знатного пленного руса, – повелел Цимисхий.

Евнух удалился, но вскоре вернулся, приведя с собой Регнвальда. Следом за ними в шатер вошли два плечистых воина с дротиками в руках, застыв у них за спиной.

Цимисхий, сидящий у стола с яствами, предложил пленнику сесть на стул и разделить с ним трапезу. Регнвальд сел напротив василевса, но от кушаний отказался.

Цимисхий стал расспрашивать пленника о его родне, о том, кем ему доводится князь Святослав, одобряет ли он эту войну и о том, что Святослав отказался от поединка с ним, владыкой ромеев.

Регнвальд неплохо владел греческим, поэтому разговаривал с Цимисхием без помощи толмача.

Из ответов Регнвальда выходило, что хотя по своему родству с князем он и состоял в ближайшем окружении Святослава, но на военные советы его не приглашали по молодости лет. Все решения Святослава Регнвальд одобрял и находил верными, в том числе и войну с ромеями.

Цимисхий незаметно приглядывался к пленнику.

Регнвальд был крепкого телосложения, довольно высок ростом. Ему было двадцать лет, но выглядел он несколько старше из-за своих низких бровей и сурового взгляда. Его длинные густые волосы цвета соломы были стянуты на лбу узкой повязкой. Светло-голубые глаза Регнвальда имели стальной блеск, эти холодные очи взирали на Цимисхия с некой затаенной угрозой, следили за ним с пристальностью хищника, в любой момент готового к прыжку. Прямой нос Регнвальда, высокий лоб и упрямый подбородок придавали ему сходство с обликом древних эллинов, запечатленных в мраморных статуях Вуколеонского дворца в Константинополе.

– Я хочу предложить тебе, Регнвальд, такие богатства, каких у тебя никогда не будет на службе у князя Святослава, – продолжил Цимисхий, сделав глоток из золотой чеканной чаши. – Также я могу дать тебе власть и почести, о каких ты и не мечтал! Я хочу, чтобы ты согласился служить мне. Подумай над этим. Святослав все равно обречен. Ему не вырваться из Доростола ни по воде, ни по суше.

Когда стражи увели пленника, Цимисхий обратился к евнуху Петру, повелев ему вновь и вновь затевать этот разговор с Регнвальдом. Цимисхий разрешил евнуху, чтобы тот приводил к Регнвальду красивых рабынь, угощал его изысканными яствами и хорошим вином, позволял ему подержать в руках различные золотые изделия.

«Этот русич молод и неопытен, – наставлял евнуха Цимисхий, – он должен поддаться на какое-нибудь искушение. Ты знаешь, как падки юные души на злато, вино и наготу женщин. Завлеки же Регнвальда в такие сети, из которых он уже не сможет выбраться!»

Тюра, обеспокоенная судьбой Регнвальда, как-то вечером пришла в покои Святослава, чтобы поговорить с князем об этом. Девушке казалось, что Святослав что-то скрывает от нее, не желая огорчать ее печальной вестью о Регнвальде.

В этот момент у князя находился Свенельд. Поэтому Тюра стала невольной свидетельницей их беседы.

– Все пути-дороги из Доростола перекрыты ромеями, – молвил Свенельд. – Ежели прежде нам удавалось по ночам добираться до Тропея и в Разград, то ныне никуда нет ходу. Даже в ближайшие городки не пробиться. Ромеи всюду выкопали рвы, наставили частоколов, их конные отряды рыскают повсюду. А посему снабжать наше войско провиантом нет никакой возможности, княже.

Святослав сидел на подоконнике, скрестив руки на груди, и слушал старого варяга.

Увидев вошедшую в светлицу Тюру, Святослав сделал ей молчаливый знак: «Входи!»

Сам же обратился к Свенельду:

– Что ты хочешь этим сказать, воевода?

– А то, что скоро кожаные ремни и сальные свечи жрать будем, княже, – мрачно ответил варяг. – В амбарах Доростола наши ратники уже все припасы выгребли до зернышка!

Тюра смущенно приблизилась к Святославу.

– Здравствуй, горлица моя! – ласково заговорил с племянницей Святослав. – Отчего бледна? Здорова ли?

Святослав мягко обнял девушку за плечи, дважды коснувшись губами ее бледных щек.

– Я здорова, княже, – негромко ответила Тюра.

– Ну и славно! – улыбнулся Святослав. – Присядь-ка на скамью, милая. Послушай, как дядька Свенельд голодом нас пугает.

– Внемли моему совету, княже, – сказал Свенельд, нервно ерзая на стуле. – Сажай полки на ладьи и возвращайся на Русь. Довольно мы повоевали в Болгарии! Сколько храбрых воев здесь положили!

– Предлагаешь мне бесславное бегство, воевода, – нахмурился Святослав. – Сначала ты расстроил мой поединок с Цимисхием, вопреки моей воле сделал-таки по-своему! Теперь к позорному бегству меня понуждаешь! Не совестно тебе такие слова своему князю молвить?

Свенельд опустил глаза, не выдержав сурового прямого взгляда Святослава. Однако по упрямому выражению его лица было видно, что от своего мнения он отступать не намерен.

– Скажи-ка, горлица, достойно ли мне от ромеев бегством спасаться? – обратился Святослав к Тюре.

– Я думаю, не достойно, княже, – без колебаний ответила Тюра.

– Вот! – Святослав, прохаживаясь по светлице, остановился перед Свенельдом и ткнул пальцем в племянницу. – Слышал, старик? Девица и та разумеет, что русичам не пристало перед ромеями склоняться.

– Так, может, пусть она и войском нашим верховодит! – сердито обронил Свенельд. – У племянницы твоей, княже, коса длинная, да ум короток.

– Ладно, воевода. Ступай! – Святослав махнул рукой на Свенельда. – Мне с племянницей потолковать надо.

Разговор, начатый Свенельдом, на другой день продолжили другие воеводы, гурьбой пришедшие в княжеские палаты. За окнами шумел проливной дождь, а в просторной светлице с белокаменными закругленными сводами кипели страсти! Свенельда среди воевод не было, он проверял дозоры на крепостной стене Доростола, но и кроме него среди бояр имелись такие, кто ратовал за скорейший уход с берегов Дуная обратно на Русь.

Громче всех в этом хоре недовольных звучал голос древлянского воеводы Богумира.

– Последние сухари поделили, княже, – молвил Богумир. – Капусты квашеной и той не осталось. С голодным войском много ли навоюешь? Ворочаться надо на Русь!

Святослав с хмурым видом сидел на скамье, перебирая в руках любимое ожерелье Верхуславы из крупных жемчужин.

Поскольку князь хранил молчание, Богумиру стал возражать воевода Икмор.

– Престыдился бы ты своих седин, Богумир! – повысил голос Икмор. – Ты от кого драпать собрался? От ромеев, коих мы били везде и всюду! Нужно разбить Цимисхия вдрызг и забрать себе все его съестные припасы. Оружие надо точить, братья, а не о веслах думать. Флот ромеев стережет нас у другого берега Дуная, коль побежим, то сожгут ромеи наши ладьи греческим огнем!

– Уходить надо в нынешнюю непогодь, – стоял на своем Богумир. – За эдаким ливнем ромеи не заметят с того берега, как ладьи наши мимо них проскочат.

– Это Стрибог наслал на землю эдакий ливень, давая нам возможность незаметно для ромеев уйти из этого проклятущего места! – вторил Богумиру Акун Белобородый, самый старый из воевод, доводившийся внучатым племянником Олегу Вещему.

– Эх вы! Малодушные! – корил Богумира и Акуна пылкий Ростичар. – Гридни из молодшей дружины и те о бегстве не помышляют.

– Акун прав, Стрибог явил нам свою милость и мы должны этим воспользоваться, – наконец подал голос Святослав. – Довольно споров! Вспомните, братья, как полки наши в сильный ливень взяли на щит стольный град булгарский! Икмор, отберешь две тысячи молодых ратников, а ты, Ростичар, выбери семьдесят ладей повместительней. Пойдем на вылазку за провиантом, братья. Ромеи стерегут нас на суше, а мы пойдем вниз по реке и окажемся за спиной у ромейских дозоров.

Куда Цимисхий свозит снедь для своего войска? – Святослав повернулся к боярину Ставру, который чаще других ходил на вылазки.

– В городок Тетювен, – ответил Ставр.

– Вот туда и двинем! – сказал Святослав. – Поглядим, чем набиты закрома у ромеев.

Об этой вылазке Святослава византийский хронист Лев Диакон так записал в своем труде: «Когда многие из русов стали страдать от ран и надвигался голод, ибо необходимые запасы истощились, а извне ничего нельзя было подвезти из-за ромеев, обступивших Доростол, Святослав, дождавшись безлунной ночи, когда с неба лил сильный дождь, а молнии и гром повергали всех в ужас, сел с двумя тысячами мужей в челны-однодеревки и отправился за провиантом. Собрав в разных местах пшена и прочих жизненных припасов, русы двинулись по реке на ладьях в Доростол.

Во время обратного плаванья русы увидели на берегу реки ромейских обозных слуг, которые поили и пасли лошадей. Сойдя со своих судов и пройдя бесшумно через лес, русы неожиданно напали на большой обоз ромеев, доставивший провиант для войска Цимисхия. Русы перебили многих ромеев, а прочих рассеяли по зарослям, затем они разграбили обоз. Усевшись снова в ладьи, русы с попутным ветром понеслись к Доростолу.

Великий гнев охватил императора, когда он узнал об этом. Цимисхий сурово обвинял начальников флота за то, что они не заметили, как русы отплыли из Доростола. Цимисхий угрожал им даже смертью, если нечто подобное повторится еще раз. После этого случая оба берега Дуная тщательно охранялись ромеями».