Когда солнце скатилось в багряную вечернюю дымку, на поле битвы появился василевс, сопровождаемый небольшой свитой из военачальников. Цимисхий шел пешком, перешагивая через мертвецов, которые устилали землю столь густо, словно кто-то невидимый и безжалостный потрудился тут на совесть, выкосив воинов, как траву. Среди павших ратников было много убитых лошадей, кровь которых перемешалась с человеческой кровью. Кровавые лужи, обагрившие остывающие пески, взрытые ногами и копытами, напитали теплый воздух майского вечера тяжелым удушливым смрадом.

Свита следовала за василевсом в некотором отдалении, развернувшись широким полукругом, дабы иметь возможность вовремя заслонить Цимисхия от внезапной опасности. Подле Цимисхия находился только Варда Склир с обнаженным мечом в руке.

Для сбора раненых Цимисхий заключил со Святославом короткое перемирие.

Раненые ромеи и русы были уже вынесены с поля сражения. Русы унесли своих раненых в Доростол. Ромеи доставили своих покалеченных воинов в свой лагерь на холме. Теперь ромеи приступили к захоронению своих убитых, которых они предварительно опознавали и пересчитывали. Знатных ромеев погребали отдельно от незнатных. Наемников хоронили отдельно от греков. Особый отряд воинов собирал разбросанное на побоище оружие.

Цимисхий внимательно разглядывал убитых ромеев, определяя опытным взором, с каким оружием в руках русы наиболее опасны в ближнем бою. В одном месте Цимисхий остановился, пораженный грудой мертвых тел, это были ромеи, искромсанные на куски. Под ногами у василевса в беспорядке лежали отрубленные головы, руки, ноги, тела, рассеченные пополам. Земля вокруг почернела от крови.

– Как это понимать? – Цимисхий повернулся к Склиру. – Неужели у русов есть двуручные мечи?

– Нет, повелитель, – невозмутимо ответил Склир, – здесь поработали славянские секиры, такие большие топоры на длинной рукояти. Русы весьма умело ими орудуют! Это страшное оружие в ближней сече! От секиры не спасают ни щит, ни шлем, ни панцирь.

– А что спасает? – мрачно спросил Цимисхий.

– Частокол копий или бегство, – проговорил Склир с ухмылкой человека, которому не раз доводилось смотреть в лицо смерти.

Цимисхий двинулся дальше, перешагивая через трупы. Радость от одержанной победы постепенно сменялась в нем горьким разочарованием. Цимисхий видел, что ромеев в этом упорнейшем сражении полегло вдвое больше, чем русов. Византийцам не удалось взять в плен ни одного славянина. Воины же Святослава смогли пленить и увести в Доростол полторы сотни ромеев. Болгары, насильно взятые в войско Цимисхия, просто-напросто разбегались кто куда прямо с поля битвы, не желая сражаться с русами. Если бы не стойкость наемных отрядов, ромеям не удалось бы победить сегодня.

Цимисхий пожелал взглянуть на убитого Сфенкела.

Склир повел василевса туда, где произошел поединок Феодора Лалакона с этим могучим русом.

Сумерки быстро сгущались. Над побоищем кружили вороны и коршуны.

– Вот он! – остановившись, сказал Склир. Он указал острием меча на великана, распластавшегося на песке.

Цимисхий обошел вокруг мертвого русского витязя, вглядываясь в его неживое бородатое лицо, залитое кровью. Глаза Сфенкела были полузакрыты. У Цимисхия пробежал холодок по спине. Ему вдруг показалось, что мертвый Сфенкел наблюдает за ним сквозь полуопущенные веки.

Цимисхий наступил ногой на широкую грудь сраженного знатного руса. В этот миг василевс поймал себя на мысли, что он с гораздо большим удовольствием попирал бы сейчас ногами поверженного Святослава.

– Склир, каков из себя Святослав? – спросил Цимисхий. – Ты видел его в сражении?

– Нет, не видел, – ответил Склир. – В сече передо мной промелькнуло немало знатных русов, но был ли среди них Святослав, ведает Бог.

– Ты уверен, что мы победим Святослава? – вновь спросил Цимисхий.

– Уверен, государь, – сказал Склир. – Бог на нашей стороне!

«Только проку от этого союзника нет никакого!» – сердито подумал Цимисхий.

Василевс направился обратно к своему стану. Внезапно взор Цимисхия задержался на убитом славянском воине необычайной красоты. Юноша лежал на спине, в груди у него торчал обломок копья.

Цимисхий подошел к убитому русичу.

– Наверняка это дружинник Святослава, – заметил Склир, не отстававший от василевса ни на шаг. – Кольчуга на убитом добротная и шлем с серебряной насечкой.

Склир нагнулся и снял островерхий шлем с головы бездыханного русича. Под шлемом оказалась уложенная венцом девичья коса. Из груди Склира вырвался невольный возглас изумления.

– Это же девушка! – воскликнул он. – А вот еще одна лежит рядом и тоже в кольчуге! Убита стрелой.

Вторая русская дружинница лежала на земле в трех шагах от первой. Кто-то из ромеев уже успел снять с нее шлем и сапоги. Стрела пробила несчастной шею навылет. Ее толстая русая коса полурастрепалась и была измазана кровью. Бледное юное лицо девушки было искажено предсмертной мукой. Кровь, вытекшая у нее изо рта, засохла на нежной девичьей щеке и подбородке.

– Что за народ эти русы? – промолвил пораженный Цимисхий. – У них даже женщины сражаются наравне с мужчинами! Нам будет очень нелегко одолеть такого врага!

Кейле так и не довелось обнажить меч в битве. Камень, пущенный из пращи, угодил ей в голову. Хазаринка свалилась без чувств, едва оказавшись в рядах русского войска. Когда Кейла пришла в чувство, то оказалось, что ее уже вынесли с поля битвы внутрь стен Доростола.

Старый лекарь-болгарин дал выпить Кейле какое-то терпкое снадобье, от которого ее стало клонить в сон. На расспросы Кейлы, где теперь ее подруги Весняна и Верхуслава, ни лекарь, ни кто другой ничего ответить не могли. Кейла не помнила, как ее отвезли во дворец, как раздели и уложили в постель.

От тяжкого забытья Кейла пробудилась, когда в узкие окна спальни глядела звездная майская ночь. Одинокий светильник, стоявший на столе, разогнал мрак по углам просторной комнаты с закругленными низкими сводами. Гулкая тишина давила на Кейлу, приводя в смятение ее мысли. Непонятный холодный страх закрался ей в душу.

Откинув одеяло, Кейла села на постели, спустив ноги на пол. Странная слабость владела ее телом. Кейле пришлось напрячь все свои силы, чтобы встать на ноги и сделать несколько шагов по мягкому цветастому ковру в сторону дверей. Кейлу пошатывало, чтобы не упасть, она слегка раскинула руки в стороны, балансируя ими, как канатоходка.

Наконец Кейла оказалась у двери и взялась за холодное дверное кольцо.

Выбравшись в широкий коридор, освещенный горящими факелами, Кейла лишь теперь сообразила, что на ней нет никакой одежды. Подсказкой тому послужил легкий сквозняк, охвативший прохладой ее разгоряченное нагое тело. Тем не менее это нисколько не смутило Кейлу и никак не повлияло на ее намерение отыскать кого-нибудь в этих чертогах. Страх и беспокойство угнетали хазаринку. Она двинулась наугад по коридору, держась одной рукой за каменную стену, а другой рукой то и дело поправляя свои растрепанные волосы, которые свешивались ей на лицо и лезли в глаза.

Торопливые шаги, прозвучавшие сзади, дошли до сознания Кейлы только вместе с обеспокоенным голосом служанки, находившейся у нее в услужении. Эту девушку-славянку приставил к Кейле Сфенкел, чтобы хазаринка почувствовала себя госпожой.

– Милая госпожа, постой! – Служанка с мягкой настойчивостью остановила Кейлу. – Куда ты собралась? Все ли ладно с тобой?

Служанку звали Милена. Она была молода и пышнотела, с румяными щеками и длинными рыжеватыми косами.

– Милена, почему я одна в спальне? – слабым голосом проговорила Кейла. – Где Сфенкел?

– Ах, милая госпожа! – Из больших голубых глаз служанки покатились слезы. Она обняла хазаринку за талию и осторожно повела ее обратно в опочивальню. – Нет больше Сфенкела. Убит твой супруг в сражении. Ты-то зачем в сечу устремилась? Не женское это дело, моя дорогая!

– Разве я одна на это решилась, – сказала Кейла. – Со мной были Весняна и Верхуслава. Милена, ты о них что-нибудь знаешь? Где они?

– Погибель свою нашли твои подруги в битве, – с горестным вздохом ответила служанка. – Убиты обе.

Кейла резко остановилась. Глаза ее расширились, как у безумной.

– Это неправда! – вскричала она.

И потеряла сознание.

В последующие три дня в поле перед Доростолом пылали погребальные костры. Всех своих павших русичи предали огню, совершив все обряды и жертвоприношения, как повелевал их древний обычай. На самом высоком костре воины Святослава сожгли прах Сфенкела. Вместе с останками Сфенкела была сожжена рабыня, согласившаяся последовать за своим господином в царство Нави. Перед сожжением рабыня была задушена петлей, по славянскому обычаю.

По обычаю русов, жена князя или воеводы была обязана последовать за мужем на погребальный костер, если она не была беременна и если ее родственники были не против этого. Поскольку Кейла была на третьем месяце беременности, то ей посчастливилось избежать этой печальной участи. По обычаю, именно Кейле пришлось поднести факел к погребальному костру Сфенкела, как его супруге. Все прочие родственники Сфенкела пребывали в Киеве.

Когда огромный костер, поглотивший помост с телом Сфенкела и его рабыни, разгорелся, взметнув пышущие нестерпимым жаром рыжие языки выше крепостной стены Доростола, стоявшие вокруг русские воины все разом начали ударять мечами и копьями в щиты.

При этом ратники хором выкрикивали одну и ту же фразу, как некое заклинание: «В путь, Сфенкел! В путь!..»

Около тридцати юношей, обнаженных до пояса, разбившись на пары, затеяли поединки на мечах после того, как погребальный помост догорел и обрушился, на глазах у собравшихся превращаясь в большое пепелище. Юноши наносили друг другу неопасные раны. Всякий умелый выпад молодых поединщиков сопровождался одобрительными выкриками из толпы опытных бородатых воинов. В конце этого действа перемазанные кровью юноши, образовав круг, исполнили ритуальный танец, подпрыгивая и потрясая мечами над головой.

Обгоревшие кости Сфенкела были собраны в большой глиняный сосуд, который был опущен в неглубокую могилу на берегу Дуная. Туда же соратники Сфенкела положили его щит и меч, застольную чашу, засапожный нож, ложку, шило, гребень – все, что покойному может понадобиться в иной жизни, в царстве Нави. Могилу засыпали землей, а сверху насыпали высокий курган из камней и песка. Три тысячи воинов неустанно трудились целый день, создавая видимый издалека рукотворный холм.

Весняну и Верхуславу погребли в тот же день.

Кейла не могла удержаться от слез, прощаясь навсегда со своими подругами. Ей пришлось подняться по лестнице на помост, где лежали два безжизненных женских тела, одетых в роскошные платья, с золотыми украшениями на челе и на груди. Длинные волосы покойниц были распущены и тщательно расчесаны. По поверьям славян, в царство мертвых женщинам нельзя было являться с заплетенными в косы волосами. Женская коса была символом жизненного пути, неким оберегом от болезней и злых сил.

Огонь к погребальному помосту Весняны и Верхуславы поднесли с двух сторон одновременно Свенельд и Святослав.

Старый варяг был объят глубочайшей скорбью. Он так хотел сберечь любимую женщину своего безвременно погибшего старшего сына, надеясь, что Весняна будет ему отрадой на закате его жизни, что она одним своим видом станет пробуждать в нем воспоминания о Славовите. И вот Весняна ушла от него навсегда!

Святослав, проведший бессонную ночь подле остывшего тела Верхуславы, выглядел осунувшимся. В нем будто что-то надломилось, словно вдруг угасла самая яркая искра его жизни. По печальному лицу Святослава нет-нет, да и пробегала еле заметная судорога от с трудом сдерживаемых рыданий.

Болгары, являясь христианами, хоронили своих павших по церковному обряду с отпеванием священниками. Погребальные службы в эти траурные дни проходили во всех храмах Доростола. Останки знатных болгар были замурованы в крепостной стене цитадели. Простых ратников заворачивали в грубый холст, затем везли на повозках к христианскому кладбищу близ северной стены Доростола.

Над городом плыл заупокойный звон колоколов, отдаваясь тревогой в сердцах всех его жителей.

Ветер доносил с равнины запах гари, который рассеивался вместе с едким дымом над узкими городскими улицами. В садах горожан пышно цвела вишня, сливовые и грушевые деревья украсились благоуханными цветами. Это буйное разноцветье пробуждающейся весенней природы как-то не вязалось с трауром, в который облеклось все русское войско.