Возвращение василевса в Константинополь совпало с известием о взятии Антиохии ромейским войском. В столице по этому случаю началось празднество с дармовым угощением для бедноты.

Никифор был в ярости. В Азию был послан указ василевса об отстранении Михаила Вурцы от ведения дальнейшей войны с арабами. Приближенные василевса пребывали в недоумении.

Вернувшийся из Болгарии Калокир известил василевса, что Святослав не поддался ни на уговоры, ни на подкуп. Святослав осаждает крепость Доростол. Покуда Святослав занят войной с болгарами, но русский князь готов и к войне с ромеями.

– От пленных печенегов Святослав узнал, что ханы, осаждавшие Киев, получили за это ромейское золото, – сказал Калокир при встрече с василевсом. – Святослав зол на нас. Болгарам его не одолеть. У болгар после смерти царя Петра идет грызня за власть. Святослав завоюет Болгарию и пойдет войной на Империю. Святослав зря угроз не бросает.

– Я это предвидел. – Никифор стоял у окна и смотрел на внутренний двор, где его гвардейцы осматривали доставленных из Солуни лошадей. – Я уже принял меры. Одновременно с тобой, Калокир, но только не морем, а по суше, в Болгарию ездили мои послы во главе с епископом Филофеем. Через Филофея мне удалось заключить союз с болгарами против Святослава. Для укрепления этого союза Филофей привез в Константинополь болгарских невест для сыновей Феофано. Это дочери Михаила, старшего брата покойного царя Петра, который так упорно рвался к царской власти и нашел свою смерть от рук сторонников Петра.

Никифор повернулся к Калокиру и поймал на себе его изумленный взгляд. Такого предусмотрительного здравомыслия Калокир явно не ожидал от василевса!

– Георгий Сурсовул наведет у болгар порядок, – продолжил Никифор деловым тоном, – он посадит на трон Бориса, сына Петра. Болгарское войско подчиняется Сурсовулу, а у кого войско – у того и власть. Так было и будет!

Благодаря кипучей деятельности Калокира, приказом василевса был выслан в город Халкедон магистр Иоанн Цимисхий. Были также отправлены в изгнание многие друзья Цимисхия, в том числе легатарий Маркиан и синклитик Гервасий.

Харальд и Тюра вздохнули с облегчением, полагая, что заговорщикам был нанесен сокрушительный удар.

Лето прошло, наступила осень.

Однажды у василевса вышла ссора с василиссой. В тот день в Константинополь прибыл полководец Михаил Вурца, отбивший у арабов Антиохию. Знать столицы пришла в гавань Вуколеон, чтобы поприветствовать Вурцу, когда он будет сходить по трапу с корабля. Отправилась встречать Вурцу и василисса Феофано, несмотря на запрет Никифора. Ссоры и склоки между венценосными супругами в последнее время были столь часты, что придворные к ним уже привыкли.

Никифор находился в хрисотриклинии, зале для трапез, когда Феофано и ее служанки вернулись во дворец.

Харальд стоял на страже у массивных золоченых дверей хрисотриклиния вместе с другим молодым стражником-греком. Оба были без шлемов, с золотыми повязками на голове, в желтых коротких хитонах из золотного бархата и голубых штанах, заправленных в короткие сапоги. У каждого на поясе висел кинжал, а в руке было короткое копье. В таком виде эскувитам полагалось нести дежурство во внутренних покоях дворца. И только неся стражу снаружи, эскувиты облачались в панцири и шлемы.

Феофано проследовала в хрисотриклиний, гордо неся свою красивую голову в облаке золотых завитых локонов, распространяя вокруг тонкий аромат благовоний. Всякий раз, когда Харальд видел эту молодую восхитительную женщину с великолепной фигурой, им овладевало какое-то волнительное оцепенение. Его душа преисполнялась смущением и робостью. Он не мог оторвать глаз от василиссы и в то же время не смел встретиться с нею взглядом.

Настоящее имя этой женщины было Анастасия. Феофано ее назвал василевс Константин Багрянородный. Имя Феофано означает «явленная Богом». Константин Багрянородный случайно увидел юную Анастасию в бедном квартале Константинополя, где ее отец содержал трактир. Пораженный совершенной красотой дочери трактирщика, василевс Константин сделал Анастасию женой своего сына, будущего василевса Романа. Эту историю, известную многим в столице, Харальду поведал всезнающий этериарх Мнемон.

Феофано села за стол, за которым уже обедал Никифор, недовольный долгим отсутствием супруги.

Харальд не слышал, о чем беседовали за столом Никифор и Феофано, что именно довело их до скандала.

Внезапно за дверью раздался грохот полетевшей на пол серебряной посуды и сразу же зазвучала громкая брань Никифора. Из трапезной с испуганным визгом выбежали служанки василиссы.

Заглянув в трапезную, Харальд остолбенел от увиденного.

Никифор с раскрасневшимся от ярости лицом раздирал на василиссе шелковые, расшитые узорами, одежды, хлестал ее по щекам, таскал за волосы. При этом Никифор обзывал Феофано потаскухой и дрянью. Василевс был похож на безумного!

Увидев в дверном проеме Харальда с вытаращенными глазами, Никифор заорал на него:

– Убирайся вон, мерзавец! Во-он отсюда!..

В могучей длани Никифора появилось короткое копье, которое он ловко метнул в оторопевшего стража.

Харальд живо захлопнул дверь.

В следующий миг стальное острие дротика, пущенного с неимоверной силой, пробило буковую дверь насквозь.

Избитую и полураздетую Феофано служанки отнесли на руках в ее покои.

Спустя какое-то время, в столице опять появился Иоанн Цимисхий. Никифор разрешил Цимисхию вернуться, уступая просьбам Феофано, расположение которой василевсу очень было нужно. Феофано простила Никифора, но прежней доверительности между ними уже не было.

В начале зимы Константинополь погрузился в траур: скончался отец василевса Никифора, Варда Фока.

По случаю траура василевс Никифор перебрался из Большого дворца в Вуколеонский дворец, расположенный на самом берегу бухты Золотой Рог. С Большим дворцом Вуколеонский дворец был соединен длинным крытым переходом и другим переходом по крепостной стене, идущей вдоль скалистого морского берега.

Василевс проводил ночи отдельно от василиссы. Спальня Никифора находилась на втором этаже. На первом этаже, прямо под спальней василевса, день и ночь дежурила стража, охраняя главный вход и пролеты каменной лестницы, ведущей на второй этаж. Спальня Феофано находилась в Большом дворце, тоже на втором этаже. В эти траурные дни Феофано редко навещала Никифора, который постоянно молился за упокой души своего отца, которого Никифор глубоко почитал всю свою жизнь. Варда Фока умер девяноста лет от роду, до седых волос честно служа Империи своим мечом.

Харальд не попал в отряд эскувитов, переведенных на время траура в Вуколеонский дворец. Его приставили к покоям, где разместились болгарские невесты, это было рядом с покоями василиссы. Феофано довольно много времени проводила с болгарками, желая присмотреться к ним получше. Девушки плохо говорили по-гречески, и Феофано взялась обучать их своему родному языку.

В хорошую погоду болгарки любили гулять по крепостной стене между Большим и Вуколеонским дворцами. Для них, выросших среди гор и лесов, вид волнующейся морской глади, то бирюзовой, то зеленоватой, был зрелищем диковинным.

Однажды стоящий на страже Харальд услышал, как болгарки, проходя по стене, смеясь, рассказывают своей служанке-славянке про лодку, прошедшую по морю у самой крепостной стены. В той лодке было два гребца, один из которых был черен, как сажа. Таких черных людей болгаркам видеть еще не доводилось!

Болгарки были юны и простоваты, старшей едва минуло семнадцать лет, младшей не было и пятнадцати.

Харальд, прекрасно понимающий славянскую речь, мигом насторожился.

У Иоанна Цимисхия имелся среди оруженосцев чернокожий мавр по имени Аципофеодор. Цимисхий как-то приводил этого мавра во дворец, когда Феофано пожелала взглянуть на него. Тогда и Харальду посчастливилось увидеть вблизи необычного черного человека.

«Наверняка в лодке проплывал Аципофеодор! – мелькнуло в голове у Харальда. – Что делает эта головешка с глазами в челноке под дворцовой стеной? Это неспроста!»

Терзаемый неотступными размышлениями, Харальд после смены караула не пошел отдыхать, а пробрался на крепостную стену, где обычно прогуливаются болгарки. С моря дул холодный ветер. По широкому заливу катились мутные волны с белыми барашками взлохмаченной пены; в вышине парили, покачивая белыми крыльями, большие чайки.

Чтобы хоть как-то согреться, Харальд кутался в короткий шерстяной плащ, его пальцы посинели на ветру, сжимая древко дротика. Харальд прохаживался по стене взад-вперед, то и дело поглядывая вниз через узкие проемы бойниц.

День клонился к закату.

Окончательно продрогнув, Харальд уже собрался уходить, как вдруг до его слуха донеслись чьи-то негромкие голоса и плеск весел. Юноша осторожно протиснулся в узкую бойницу и глянул вниз с высоты. Под стеной, переваливаясь на волнах, шла большая лодка с загнутым носом. Два мускулистых гребца работали что есть сил. Один был светлокожий, другой – темнокожий. На корме лодки сидел плечистый незнакомец в сером плаще с наброшенным на голову капюшоном.

Харальд сразу узнал мавра Аципофеодора.

– Следите, чтобы волной нас не ударило о стену, олухи! – рявкнул незнакомец в сером плаще.

Точно такой же голос был у Иоанна Цимисхия, хотя полной уверенности, что в лодке находится Цимисхий, у Харальда не было.

Лодка быстро проплыла вблизи от крепостной стены и скрылась из глаз.

Ночью Харальд лежал без сна. Он был убежден, что Цимисхий и Феофано что-то замышляют. Либо Феофано все-таки не простила Никифору своего унижения, либо Цимисхий убедил василиссу присоединиться к заговору. Наконец Харальда осенило! Покои Феофано выходят окнами на море, высота там, конечно, большая, однако сильному мужчине не составит большого труда подняться по веревке в гинекей василиссы.

«С той стороны дворца нет никакой стражи! – размышлял Харальд. – Там же крутой обрыв, не подступиться. Стража дежурит в угловой башне, оттуда виден залив, но нельзя увидеть суденышко, крадущееся морем вдоль скалы, на которой возвышается дворцовая стена. Окна гинекея с угловой башни тоже не видны, их заслоняет береговой утес и выступ стены. Я же не раз нес дозор в угловой башне. Ну, конечно! Все яснее ясного! Заговорщикам нужна Феофано, так как через ее спальню они легко смогут добраться до василевса Никифора! Надо будет сказать об этом куропалату Льву».

Харальд был уверен, что пребывая в Вуколеонском дворце и ночуя отдельно от Феофано, василевс Никифор находится в полной безопасности. Там Никифора окружают преданные люди, никто из них не бросит заговорщикам веревку со стены. Опасность нависнет над Никифором, когда он переберется обратно в чертоги Большого дворца.

На другой день и в последующие дни Харальд искал возможность встретиться с куропалатом Львом, чтобы поделиться с ним своими догадками. Но куропалат не появлялся в Большом дворце, занятый какими-то делами в столице. Встретиться с Калокиром Харальд тоже не мог, поскольку его не отпускали в город. Стражников на два дворца не хватало, поэтому каждый эскувит был постоянно при деле.

Стояла декабрьская ночь. С небес валил мокрый снег.

Улицы Константинополя наконец-то опустели, затихли. Огромный город погрузился в сон.

Тюра засиделась допоздна, перешивая платья, подаренные ей одной из ее подруг, уехавшей из столицы. Тюре было грустно. У нее было немного настоящих подруг. И вот лучшую из них судьба-злодейка забросила в глубь Азии вместе с отцом, получившим от василевса должность городского наместника.

Тюра нагая сидела у стола, на котором стояло большое бронзовое зеркало. Свои распущенные по плечам волосы девушка перевязала тесьмой, чтобы они ей не мешали. Она то и дело вставала перед зеркалом, примеряя то одно платье, то другое. Ее голубые очи всякий раз светились придирчивостью, какая присуща всем женщинам, когда дело касается их внешнего вида и нарядов.

Стоящий на столе светильник давал недостаточно света, поэтому на широком подоконнике ярким огоньком мерцала масляная лампа.

Тюра только-только стянула через голову длинную узкую тунику из мягкого узорчатого шелка, как вдруг дверь у нее за спиной тихонько скрипнула. Девушка вздрогнула и обернулась, прикрыв туникой свою наготу.

В комнату быстро вошел запыхавшийся Калокир, весь облепленный хлопьями мокрого снега. Его глаза горели лихорадочным блеском.

– Собирайся, девочка! – с усилием подавляя волнение, сказал Калокир. – Собирайся живее! Мы немедленно уезжаем.

– Куда? Зачем?! – изумленно и растерянно пролепетала Тюра.

– Далеко! Так надо! – Калокир открыл сундук и стал выбрасывать на кровать платья и накидки. – Оденься потеплее, сегодня холодно.

Тюра заметила, что у Калокира трясутся руки. Ей стало страшно.

– Дядюшка, что случилось? – Тюра называла Калокира «дядей» со дня своего приезда в Царьград. – К чему эта спешка? Ночь на дворе! Я без Харальда не поеду!

– Беда, девочка! – голос Калокира дрогнул. – Заговорщики убили василевса Никифора. Нам нужно быстрее бежать из города!

У Тюры подкосились ноги. Она села на стул, забыв про свою наготу. Ее пальцы нервно двигались, сминая мягкую ткань туники.

– Милая, если мы промедлим, то утром меня убьют, а вы с Харальдом без меня пропадете. – Калокир ласково погладил Тюру по бледной щеке. – Ну же, собирайся! Харальд ждет нас внизу.

Калокир шагнул к двери, но Тюра задержала его вопросом:

– Дядюшка, как мы выберемся из города – пешком или на лошадях?

Девушка трясущимися руками рылась в своих вещах, выбирая одежду потеплее.

Калокир ответил, не глядя на обнаженную Тюру:

– Мы выйдем в море на корабле. Это единственный путь к спасению.