XI

С гибелью Игоря рухнули у Ивана Берладника надежды на то, что Святослав Ольгович добьется для него Звенигородского княжества. Было ясно, что Изяслав Мстиславич укрепился в Киеве прочно и надолго. Пойти к нему в услужение он не решился, потому что многие могли донести на него, рассказав, как он сражался на стороне Святослава и Игоря, и мало ли как мог отнестись к этому великий князь. И тут Иван вспомнил, что в Смоленске правил младший брат великого князя — Ростислав Мстиславич. «Эх, где наша не пропадала, — подумал он про себя, — может, смоленский правитель не будет слишком придирчив, не станет ворошить прошлое и возьмет меня на службу к себе?»

Уезжая из Киева, Берладник прихватил с собой, как пишет летописец, все деньги, которые ему дал Святослав Ольгович на покупку коней, посчитав их, как видно, платой за службу.

Ростислав смоленский принял его с распростертыми объятиями. Еще бы! Князь сбежал от Святослава Ольговича, стало быть, совсем плохи дела у него и его союзника Юрия Долгорукого! Берладский князь даже получил несколько деревенек между Обольем и Шуйской. Были там выморочные угодья, которые отошли в княжью казну после смерти старого боярина, но для начала и это устраивало бездомного князя. Вызвал он к себе Агриппину из Чернигова, и зажили они там в отдалении от столичной и городской жизни. Агриппина была довольна деревенской скукой, но Иван по-прежнему выжидал случая, чтобы через своего нового хозяина найти подход к великому князю и вернуть Звенигородское княжество.

В начале 1149 года Ростислав потребовал Берладника в Смоленск: великий князь собирал большой поход против Юрия Долгорукого. Иван поразился огромным силам, которые подошли к городу. Тут были полки киевские, переяславские, туровские, пинские, полоцкие; теперь в них влились смоленские. А еще впереди был Новгород, который решил поддержать объединенное войско и сломить наконец могущество Суздальского края, диктовавшего порой свои условия вольнолюбивой республике.

Ростислав доверил Ивану командование стягом. Этот сорокалетний, начинающий уже седеть, красивый мужчина почему-то проникся доверием к князю-изгою и обещал после успешного завершения похода добиться для него если не Звенигородского княжества, то хотя бы какого-то приличного владения. Он так и сказал:

— Если Владимирко заупрямится, отнимем удел у Юрия Долгорукого и передадим тебе. Может, не Ростов и не Суздаль, но там и другие города есть. А в нашей победе я не сомневаюсь. Когда еще на Руси такие силы собирались против одного княжества? Вот то-то, и я не припомню.

В феврале 1149 года объединенные полки прибыли в Новгород. Новгородское вече приняло решение поддержать великого князя в его походе на Суздаль; на помощь пришли псковичи и карелы; с юга подпирали черниговские князья. Почитай, больше половины Руси исполчилось против Суздальского княжества.

Огромное войско двинулось к Волге. Шли по руслам замерзших рек Мсты и Медведицы. Только перешли границу, как началось жестокое разорение Суздальской земли. Если раньше, когда только начинались феодальные усобицы, русы жалели разорять русов, то теперь это ушло в прошлое. Новгородцы и смоляне воспринимали врагами суздальцев, суздальцы — киевлян, киевляне — черниговцев… На первое место вышло не имя «рус», а область проживания; своими считали только тех, кто жил в одном княжестве. Остальных можно было грабить, разорять, жечь, пленить. Сменились времена, сменились понятия. И так будет продолжаться долго — века.

Воинство Изяслава лавиной шло по русским землям, поджигая, руша и насилуя. «И начаста городы его жечи, и села, и всю землю воевати обаполы Волгы (то есть по обеим сторонам Волги. — В. С.), и поидоста оттоле на Угличе поле, и оттуда идоста на устье Мологы», — сообщает летописец. Мало того, в плен брались русские люди и уводились из родной земли. Если на западе феодалы бились за каждый клочок земли, которой там мало, то на Руси земли было в изобилии; не хватало рабочих рук, чтобы ее обрабатывать. И князья, и бояре, вторгшись в пределы соседа, в первую очередь захватывали людей и целыми селениями отправляли в свои владения, чтобы разрабатывать и осваивать новые пустоши.

Первым подвергся осаде Кснятин, расположенный в устье реки Нерли Волжской. Когда войска обложили крепость, к Ивану подскакал Ростислав; соболевая шапка на макушке, на лице лихость и задор.

— Ну, Иван, вот тебе и удел во владение! Чем плох город? Крепость недавно подновлена, вон сколько в стенах новых дубовых бревен! Возьмем с налета, даже ремонтировать ничего не придется, все за тебя Юрий Долгорукий сделал!

— Это серьезно — Кснятин мне во владение отдашь? — спросил Иван, сдерживая дыхание. — А с великим князем разговор на этот счет шел?

— А как же! Стал бы тебе иначе обещать. Так что вперед, прояви мужество и смелость, ворвись в город первым, покажи, на что способен. За нами дело не станет!

На заснеженной равнине стали ставить палатки и шалаши, устанавливали осадные орудия, перед ними воздвигали защитные сооружения, сколачивали и вязали штурмовые лестницы. Зажгли костры, стали готовить еду. Первый день прошел за всеми этими хлопотами, а наутро другого дня пошли на приступ.

Сначала воины забросали ров, а потом кинулись на стены. Иваном овладело какое-то радостное воодушевление, даже азарт. «Мой город, мой, — твердил он про себя, взбираясь по лестнице все выше и выше. — Сегодня же начну в нем править и распоряжаться. Это мой город, мой удел! Мне надо его завоевать!»

В щит, которым он прикрывался, с грохотом ударялись камни, звонко тенькали стрелы, один раз его обдало жаром, наверно, вылили кипяток, но он упорно продвигался вперед, пока не оказался наверху стены. Какой-то воин, изловчившись, ткнул его пикой в грудь, но он сумел вовремя извернуться, пика прошла вскользь, а ему удалось поразить защитника в низ живота. Тот откинулся назад, Иван шагнул на его место, но тут же был отброшен мощным ударом палицы, которая смяла его окованный железным листом щит. Чувствуя, как теряет под собой опору, Иван прикрылся от второго удара, потом от третьего, но внезапно ощутил легкость во всем теле и с ужасом понял, что летит вниз.

Но полет продолжался недолго. Он ударился обо что-то, почувствовал, что кто-то его схватил и, бормоча проклятья неизвестно в чей адрес, стал опускать ниже; другой подхватил и со словами: «Спасайте князя» передал следующему, потом он стал переходить из рук в руки, пока не был поставлен на землю.

Иван тотчас вгорячах кинулся к лестнице, но его остановили:

— Не замай, князь Иван. Мы без тебя управимся.

Только тут он ощутил боль в левой руке, возник шум в голове, слегка покачивало. Но он, превозмогая себя, продолжал руководить боем, подбадривал бойцов, заботился о раненых, которых становилось все больше и больше; до погибших руки не доходили, ими заняться придется после.

Первый приступ был отбит. Тогда на сдвоенных санях подкатили пять таранов, стали бить в ворота и стены. Глухие удары потекли по окрестностям, эхом раскатывались над лесами. Защитники кидали в них камни, лили горящую смолу, но все это скатывалось по навесам, укрытым намоченными шкурами. После трех дней стены стали рушиться, а в воротах появились трещины. Осаждающие стали готовиться к новому приступу.

Иван лег спать с чувством уверенности, что завтрашний день принесет успех, главное, чтобы удалось проломить стены и ворота. Внезапно ночью его разбудил сильный шум. Выскочил из палатки, огляделся. В свете факелов (ночь была пасмурной, ни луны, ни звезд) метались воины, громко кричали, раздавались звонкие удары мечей, усиливая панику, носились оторвавшиеся от привязи лошади.

— В чем дело? — крикнул Иван воину, которого схватил за руку.

— Суздальцы напали! — ответил тот и скрылся в темноте.

«Юрий Долгорукий пришел на выручку городу! — мелькнула в голове мысль, и его холодом обдало с головы до ног. — Тогда наше дело пропащее. Не видать мне удела!»

Недалеко происходила схватка, он бросился туда. С трудом можно было отличить своего от чужого, потому что и оружие, и выкрики — все было одинаково. Но он каким-то особым чутьем определил однополчан от суздальцев, начал работать мечом, отбивая удары и нанося свои. Понял, что это была не подмога, а вылазка защитников. Но суздальцы уже отступали, умело обороняясь и отбивая все попытки окружить или отрезать от крепости. Иван видел, что киевляне действовали неорганизованно, беспорядочно, путано, так что противник с небольшими потерями отошел в город.

— А чего они нападали? — спросил он первого попавшегося воина. — Чего им было надо?

— Как чего? — удивился тот. — Ты что, не видишь, что тараны наши сожгли?

Два дня понадобилось, чтобы сделать новые, с их помощью удалось пробить брешь в стене и снести ворота. Это случилось под вечер. Однако на другое утро нападавшие увидели, что позади ворот была сооружена крепкая защита из бревен, а над разрушенной стеной возвышалась вновь возведенная.

Несмотря на это, Мстислав бросил своих воинов на новый приступ. До самого обеда происходили яростные сражения по всей протяженности крепостной стены, но защитники выстояли. Но тут киевский князь подтянул свежие силы и вновь кинул на стены. В некоторых местах удалось сбить противника и ворваться в город, но невероятными усилиями смельчаки были вырублены, как говорили потом, подоспевшими дружинниками, которых воевода Кснятина держал в запасе.

— И кто у них за воеводу? — спросил у Ростислава Иван. — Не иначе как опытный военачальник и выдержанный характером человек.

— Говорят, какой-то Федор Кучка, приближенный Юрия Долгорукого, — кривясь от боли, ответил смоленский князь. Его недавно поцеловала в плечо вражеская стрела, она не затронула кости, но рана была, как видно, болезненной. — Упрямый черт, держит нас возле этого никчемного городишки вот уже вторую неделю. А я думал, возьмем с налета…

Он подумал, добавил:

— Можем положить под ним еще немало своих воинов, если… Да сжечь его надо к чертовой матери! — вдруг с силой проговорил он, вскочил на коня и ускакал прочь.

На другой день в город полетели жерди с горящими смоляными паклями. Скоро тяжелый черный дым поднялся в небо, заслонил ярко сиявшее солнце. У Ивана защемило сердце: в управление он может получить одни сгоревшие головешки, какое же это будет владение?..

Три дня продолжался обстрел, три дня плотный дым застилал небо. А на четвертый полки пошли на приступ. К этому времени таранами были выбиты все ворота, в трех местах разрушены крепостные стены. Несмотря на это, защитники стояли насмерть и на предложения сдаться отвечали насмешками и крутой руганью. Да и осаждавшие дошли до последней степени остервенения, им костью в горле встал этот непокорный городишко. Сжечь, стереть его с лица земли! — такое желание было написано на их лицах.

Резня была страшная. Изможденные, израненные, с наспех перевязанными ранами, защитники не отступали и бились до конца, умирая на своих местах. Поднявшись на стену, Иван с удивлением увидел среди них женщин и подростков, с небывалым ожесточением сражавшихся с наседавшим врагом. У него на какое-то мгновенье дрогнуло сердце, но азарт битвы пересилил чувство жалости, и он кинулся в гущу схватки…

Город был захвачен. Иван шел по улицам и ужасался тому, что видел. Вместо домов и теремов одни дымящиеся развалины, черные угли, растрескавшиеся от жара печки да одинокие колодезные журавли. Улицы были завалены трупами, не щадили ни молодых, ни старых. Мертвый город был перед его глазами. Как он будет управлять своим владением, с чего начинать и к чему стремиться?..

Тут его внимание привлек какой-то звук в стороне. Он оглянулся. Нацелившись на него, стоял недалеко паренек, совсем еще подросток. Лицо его было в крови, лук со стрелой он держал, как видно, из последних сил, но взгляд его был упорным, настойчивым, полным ненависти. Можно было уклониться в сторону, но Ивана будто заколдовал этот исступленный взгляд, и он молча и недвижно стоял в ожидании страшного и неизбежного.

И оно случилось. Паренек выпустил стрелу, она сорвалась в полет и впилась в шею Ивана. Вскрикнув, он упал на землю. К нему тотчас подбежали воины, вынули стрелу; перевязали. «Вот и не удалось мне вступить во владение в очередной раз, — подумал он, когда на носилках несли его в палатку, где лежали раненые. — Судьба-злодейка никак не подпускает меня к власти. А ведь вот, кажется, удел был в моих руках…»

Подлечив, вместе с другими ранеными его отправили в Смоленск, а оттуда в деревню, под опеку Агриппины.

Поход же войск киевского князя против Суздальской земли продолжался. Следующим городом был Углич. Горожане проявили еще большее упорство. Однако Изяслав так расставил полки, что отрезал крепость от реки. Уже через несколько дней защитники стали изнемогать от жажды. Начали копать колодцы, но воды все равно всем не хватало. Город превратился в ад кромешный. Ревела, обезумев без воды, скотина, горели, подожженные неприятелем при помощи огненных стрел, дома и сараи, а потушить пожары было нечем, люди маялись от жажды и голода. Наконец Изяслав дал приказ о начале приступа. Люди защищались с отчаянием обреченных. В разгар сражения неожиданно на лодках прибыло подкрепление, присланное князем Юрием. Оно высадилось на берегу и с ходу ударило в спину неприятеля. С большими потерями Изяслав вынужден был отступить. Не принес успеха и второй приступ. Угличане стояли насмерть. И только на третий раз, бросив превосходящие силы, Изяслав добился успеха. И этот город был разорен и сожжен, а жители уведены в плен.

Воротами Суздаля считался Ярославль, к этому времени крупный населенный город. Ярославцы пожгли посады и заперлись в детинце — так тогда назывался кремль. Целый месяц простоял под стенами города Изяслав, пока не сломил сопротивление защитников.

Юрий не мог всерьез помочь жителям верхневолжских городов потому, что совсем рядом, на юге, скопились большие силы черниговских князей, которые дали обязательство выступить на стороне киевского князя. Предполагался совместный удар по Суздалю с двух сторон; тогда суздальскому князю было не устоять. Черниговцы рвались в бой, но их удерживал Святослав Ольгович, предлагая дождаться исхода противостояния на севере. Так, не участвуя в войне, он в сильной степени помог Юрию Долгорукому устоять в тяжелейшее для него время.

Захватив Ярославль, великий князь развернул войска в направлении Суздаля. Однако перед ним высились еще три крепости: Ростов, Переяславль-Залесский и Юрьев-Польский. Было ясно, что они будут сопротивляться так же упорно, до последнего; можно было ожидать появления войска самого князя Юрия. Между тем силы Изяслава были истощены. К тому же время истекало, наступала весна, распутица. Вот-вот должны были вскрыться реки. Ко всему прочему с конями случилась какая-то напасть, «похромаша кони у них». И вот 27 марта князья принимают решение возвращаться. Узнав об этом, ушли в свои пределы и черниговские полки.

Войско Изяслава везло за собой огромные обозы с захваченным в походе добром, в том числе множество пленных. В один только Новгород, по свидетельству летописца, было приведено 7 тысяч «голов» (русы считали русов по головам!..). Но толпы пленников и обозы с награбленным имуществом создавали лишь видимость победы. Изяслав Мстиславич не достиг ни одной из поставленных целей: он не разгромил войско Юрия, оно полностью сохранилось; не была подорвана хозяйственная основа Суздальского княжества, главные житницы находились не на Волге, а в центре края; Юрий не признал себя побежденным и не смирился с Изяславом. Это понимали все на Руси, но особенно черниговские князья, которые готовы были вновь отложиться от Киева и примкнуть к Юрию Долгорукому.

Нашествие киевского князя Изяслава и связанное с ним страшное разорение Суздальского края в 1149 году оставило глубокий след в сознании его жителей. Оно аукнулось ровно через двадцать лет, в 1169 году, разграблением Киева войсками Андрея Боголюбского.

Отбив нападение Изяслава, Юрий Долгорукий стал готовиться к новой войне против него. Его поддержал Святослав Ольгович. 6 августа 1149 года, в праздник Преображения Господня, у села Ярышева, что в Вятичской земле, князья встретились. Радостной была встреча, пир был дан знатный. А 7 августа объединенное войско продолжило путь на юг.

В новой войне Юрию подмогли черниговские князья и половцы, за Изяслава встали киевские и смоленские полки, последние привел его брат Ростислав. Оба войска встретились возле Переяславля, заняв позиции по обе стороны небольшой речки Трубеж.

Юрий Долгорукий вместе с отцом, Владимиром Мономахом, долго жил в Переяславле, его там знали, и он рассчитывал на поддержку жителей. На переговоры в город послал своего друга Ивана Шимоновича. Тот побывал там сутки, сразу пришел в шатер к князю.

— Побывал в Переяславле? — с нетерпением в голосе спросил его Юрий.

— Только что вернулся.

— Встретил кого-нибудь из наших друзей детства?

— А как же! Немногих, правда, но кое с кем повидался. Василий Кривой Нос у них посадником, а Глеб тысяцким.

— Как настроение переяславцев? Помнят меня?

— Еще как! Говорят, что против тебя сражаться не будут.

— Если бы так! Может, для красного словца говорили?

— Не похоже. Клятвенно уверяли в верности тебе.

— Завтра посмотрим. Рассчитывать на помощь особо, конечно, не стоит, но вдруг!..

23 августа, во вторник, оба войска выстроились на берегах Трубежа и простояли до обеда. Но тут киевское войско сдвинулось и подалось вперед; видно было, как неуверенно подходили сначала всадники, а потом и пешие к воде, медлили некоторое время, а потом стали переправляться на другой берег.

Войска сблизились, но никто из князей не решался завязать сражение. И вдруг из стана суздальцев в сторону противника поскакал всадник.

— Это еще что за новость? — недовольно пробурчал Юрий.

— Наверно, перебежчик. Увидел кого-то из своих родных, решил встретиться, — ответил кто-то.

Действительно, в битвах того времени подчас брат шел против брата, сын против отца, а дядя против племянника. Шла братоубийственная война, русы сражались против русов.

За перебежчиком помчалась группа всадников, но ему на помощь выскочили лихачи из неприятельского лагеря. Встретились, сшиблись. Видно было, как замелькали мечи, послышались глухие удары, донеслось ржание коней, вскрики людей. Быстро разъехались, оставив лежать два тела, побежали в разные стороны пара коней, развевая по ветру длинные гривы.

Но почти тотчас вихрем вырвалась легкая конница половцев, осыпала киевлян тучей стрел и умчалась обратно. В ответ дружинники Изяслава с близкого расстояния стали стрелять из луков, им отвечали суздальцы. Сменялись воины, перестрелка продолжалась до вечера.

Наконец Юрий произнес:

— Сражения сегодня не будет. Возвращаемся к обозам на ночевку.

Увидя движение в стане суздальцев, один из приближенных Изяслава вскрикнул:

— Княже, смотри: Юрий бежит! Он испугался, что у нас больше сил, и в темноте хочет скрыться! Не позволяй ему это сделать! Нападай немедленно!

И Изяслав решился. Он приказал всему войску перейти в наступление. Увидев это, Юрий повернул полки навстречу неприятелю.

— Я поведу свою дружину сам! — выкрикнул он и помчался перед строем. Следом за ним поскакали сыновья и князья черниговские. Завязался ожесточенный бой.

Основной удар Изяслав наносил по правому крылу противника. Там стояли черниговцы. Собрав в единый кулак свою дружину и киевские полки, он создал подавляющее превосходство в силах и со всей мощью обрушился на неприятеля. Черниговцы дрогнули и стали отступать. Рубясь в первых рядах, великий князь чувствовал, что скоро они побегут.

И тут к нему подскочил связной от брата Ростислава:

— Беда! Переяславцы на сторону Юрия переметнулись!

Изяслав приподнялся на стременах и посмотрел на свое правое крыло. Там творилось невообразимое. Полки брата были зажаты суздальцами и половцами, а сбоку на них наседали переяславцы. Некоторое время он дико озирался, ища какой-нибудь выход, хоть какую-нибудь рать, чтобы помочь попавшим в беду смолянам, но тщетно: все силы его были задействованы в сражении, в запасе не было ни одного воина. И тогда он понял, что проиграл…

Юрий не пошел на Киев, а остановился в Переяславле. Он ждал, чтобы горожане сами пригласили его на престол. Так и случилось. Через три дня пришло посольство от вече Киева и пригласило его на правление. 28 августа, в воскресенье, он вступил в столицу. «Гюрги же поеха у Киев, и множество народа выиде противу ему с радостью великою, и седе на столе отца своего, хваля и славя Бога», — свидетельствует киевский летописец.

Юрий щедро наградил своего союзника Святослава Ольговича. Он отобрал у черниговских князей, поддерживавших Изяслава, земли по реке Сновь с городами Сновском и Стародубом, а также вернул ему Курск с Посемьем, когда-то подаренные Святославом его сыну Ивану. Кроме того, Святослав Ольгович получил от него Слуцк, Клецк и всю Дреговичскую область — важную часть Турово-Пинского княжества.

В ближайшие к Киеву города Юрий посадил на княжение своих сыновей: в Переяславль — Ростислава, в Вышгород — Андрея, в Белгород — Бориса, в Канев — Глеба. Города-крепости окружали Киев со всех сторон и служили надежной защитой на случай нападения со стороны Дикого поля, Смоленска, где укрылся брат Изяслава — Ростислав, Чернигова с недружелюбными князьями и Волыни, пристанища самого Изяслава. В Суздале на княжении был оставлен Василька — один из младших сыновей, родившихся во втором браке.

Однако Юрий недолго засиделся в Киеве. Через несколько месяцев с запада пришла неприятная весть: Изяслав, в предыдущей войне сохранивший свою дружину, пополнился польскими и венгерскими отрядами и двинулся на Киев. Юрий был спокоен: на его пути в сильной крепости Пересопница стоял его сын Глеб. Он сумеет задержать противника, пока не подтянутся войска из Чернигова и Суздаля.

Но произошло неожиданное: растяпа Глеб вывел свою дружину с обозом из Пересопницы и встал, ожидая противника. Но он забыл о главном: наладить хорошую разведку. Между тем Изяслав умело обошел Глеба и отрезал его от города. Глеб бежал, а вся его дружина и обоз попали в руки Изяслава.

Но и это не испугало Юрия. Дорогу на Киев преграждало несколько крепостей, их он усилил дополнительными отрядами. Они надежно прикрывали западное направление.

И тут Изяслав блестяще проявил себя как полководец. Он «поднырнул» под укрепленный район, резко свернув на юг, в область черных клобуков. Торки и берендеи ждали его, потому что Юрий обидел их недавно, не защитив от набега половцев. Силы Изяслава возросли в несколько раз.

Появление больших войск под стенами Киева стало совершенной неожиданностью для Юрия. Не имея сил для отпора, он в начале июня 1150 года бежал из столицы. Великим князем Руси вновь стал Изяслав.

Вернувшись в Суздаль, Юрий стал готовиться к новому походу на Киев. Он направил послания своему союзнику князю Владимирко и троюродному брату и милому другу Святославу Ольговичу с просьбой поддержать его. Оба ответили согласием. Войска Изяслава были разбиты, 28 августа 1150 года Юрий Долгорукий во второй раз вступил в Киев и занял великокняжеский престол. На сей раз западные города-крепости Пересопницу, Туров и Пинск он передал в управление сыну Андрею, умному и достаточно опытному военачальнику, чтобы он надежно прикрывал столицу от возможного нападения Изяслава, а сам кинулся в «различные увеселения и пиры со многим питием».

Изяслав сразу после бегства с поля боя объявился сначала в Венгрии, потом в Польше. Правда, помощь он получил небольшую, венгерский король мог выделить только 10 тысяч добровольцев, а поляки отказали совсем. И вот этот деятельный человек и высокоодаренный полководец решился на отчаянное предприятие. Зная о превосходящих силах Владимирко и Андрея, Изяслав умелыми переходами обогнул оба эти войска и пошел на Киев. Объединившись, Владимирко и Андрей кинулись за ним в погоню и догнали между реками Ужом и Тетеревом. Но и Изяславу удалось обмануть обоих способных князей. Он повелел своим воинам разложить побольше огней, а сам ночью снялся с места и двинулся к Белгороду, что в 20 верстах от Киева.

В Белгороде княжил сын Юрия Борис. Он проявил удивительную беспечность и ротозейство, как сообщает летопись, пьянствовал со своей дружиной и «с попы белгородьскими» и чуть не попал в плен. Белгородцы открыли ворота, путь на Киев был свободен.

Юрий в те дни отдыхал в своем загородном доме близ Выдубицкого монастыря. Он был в полной уверенности, что на пути Изяслава стоят превосходящие силы Андрея, Бориса и Владимирко, поэтому никаких мер по обороне столицы не предпринял. Появление войск Изяслава перед крепостными воротами Киева было для него полной неожиданностью. Положение оказалось безвыходным, и он бежал. Это случилось в конце марта 1151 года.

Юрий вновь вернулся в Суздальскую землю и занялся градостроительством. Были основаны города Кидекша, Переяславль-Залесский, Юрьев-Польский. По его указанию была построена крепость в Москве. В 1156 году летописец сообщает: «Того же лета князь великий Юрий Володимеричь заложил град Москву на устниже Неглинны выше реки Аузы». Вдоль Неглинной и Москвы-реки был возведен вал, на котором были сооружены деревянные стены с тремя башнями: две вели к рекам, а третья — через Кучково поле на Суздаль. Внутри кремля, ближе к мысу, стоял княжеский двор, а кругом построили дворы приближенные князя. Возле княжеского двора стояла церковь Ивана Предтечи, небольшая, деревянная. Остались в кремле несколько домишков ремесленников и торговцев, но основная их масса заселила посад за крепостными стенами, подальше от князя и княжеских слуг, где было удобнее жить и работать свободным мастерам. Здесь были ювелирные, кузнечные, кожевенно-сапожные, гончарные и иные мастерские, изделия которых шли как горожанам, так и окрестным селянам; часть продавалась приезжим купцам.

Торговая площадь располагалась на подоле. На ней торговали как местные, так и заезжие купцы из русских княжеств, Булгарии, стран Западной Европы и Византии. На торговой площади была поставлена еще одна церковь — Пятницы. На Москве-реке находилась пристань.

Во время этих хлопот и разъездов зашел князь Иван Берладник. Находясь на излечении в деревне, он внимательно следил за событиями на Руси и пришел к выводу, что на стороне Юрия Долгорукого сила могучего княжества, в то время как Изяслав Мстиславич действует больше хитростью и изворотливостью, но в конце концов удача склонилась на сторону суздальского князя. Именно поэтому он решил службу продолжить у него.

Агриппина долго противилась желанию Ивана, но он все же убедил ее в том, что иного выхода у него нет, а оставаться в этих деревушках, где на пропитание кое-как хватает, не дело, они заслуживают лучшей доли.

— А что касается Юрия Долгорукого, — убеждал он ее, — то вы наверняка и не встретитесь. Я попрошусь в какой-нибудь далекий от Суздаля город, мы туда уедем сразу после моего назначения, будем жить-поживать, и на тебя не падет ни один взгляд князя, потому что у него без того много хлопот в борьбе за киевский престол.

Агриппина наконец дала свое согласие, только спросила:

— А вдруг князь узнает, что ты воевал в составе киевского войска во время похода на Суздальскую землю?

— Откуда? Командовал я всего парой сотен воинов, да и не выделялся ничем. Знаешь, сколько таких было мелких военачальников, как я?

Потом на мгновенье замолчал, вспомнив разгром города Кснятина, и добавил:

— А кому я попался на глаза, тот в сырой земле лежит…

Юрий слышал о князе-изгое, но мало о нем знал, поэтому встретил хотя и приветливо, но настороженно.

— Какими ветрами занесло тебя, князь, в Суздальскую землю? — спросил он, пытаясь вглядеться в плутоватые глаза Ивана. А тот тоже хотел отгадать по лицу Юрия, знает ли он от своего друга и соратника Святослава Ольговича о том, что он, Иван, украл у него казну, или об этом речь не заходила? Поэтому начал темнить:

— Служил Смоленскому князю Ростиславу, да вот как-то не сложилась моя служба у него, перестали понимать мы друг друга, а это уж последнее дело в отношениях князей, какого бы рода деятельностью они ни занимались. Тем более в таких сложных условиях междоусобной борьбы…

— А в чем вы разошлись с князем Ростиславом? — перебил его Юрий, не любивший многоречья.

— Нападал он на тебя, князь, в словах своих, а мне это было неприятно слышать…

— И с какой просьбой ко мне явился, князь? — спросил Юрий, чувствуя, как холодок неприязни закрадывается ему в сердце: чем-то не нравился этот пронырливый человек!

Наступил решающий момент, для Ивана важно было не прогадать с должностью у нового князя.

И он сказал:

— Хочу послужить тебе, князь, верой и правдой. Не за высокими теплыми местечками в столице гонюсь, а хочу, чтобы ты послал меня на границу, на самые опасные направления. Буду биться с ворогом, презирая смерть.

Юрий подивился его словам и не стал этого скрывать:

— Ты первый обращаешься ко мне с такой просьбой. Другие все норовят возле меня пристроиться, поближе к подаркам и наградам… Что ж, князь, будь по-твоему! Самый опасный и неспокойный рубеж у меня проходит с Новгородской землей. Садись в Твери и налаживай оборону по всей линии границы.

В тот же день Иван Берладник выехал из Суздаля. Юрий в то время находился в своей конюшне и через ворота видел, как он подсаживает в седло какую-то женщину. Женщина стояла к нему спиной. Вот она ловко закинула ногу через коня, уверенно уселась и стала перебирать в руках поводья. Что-то знакомое почудилось в ее стане, повадке, движениях. Где-то видел он эту женщину… Всадники тронулись с места и двинулись в сторону крепостных ворот. И тут Юрий узнал: это была Агриппина! Он не мог ошибиться, это была она! Но как она сюда попала, да еще с князем-изгоем?

И тут вспомнил Юрий, что неожиданно пропала куда-то его бывшая любовница. Куда уехала, никто не мог сказать, да Юрий и не пытался дознаваться. Уехала и уехала, Бог с ней. Зла он на нее не держал, поступила она, конечно, подло, но чисто по-женски, какие могут быть счеты? Человек не мстительный и не злопамятный, он не собирался преследовать ее; ему было просто интересно, как сложилась ее дальнейшая судьба и что привело ее к нему в стольный город.

Некоторое время постоял он, вспоминая те события, что были связаны с этой женщиной, а потом дела отвлекли его, и он больше к мыслям о ней не возвращался.

В начале весны 1153 года прискакал из Галича нарочный и сообщил весть о кончине князя Владимирко. Рассказал он чудные вещи. Против Владимирка пошли войска Изяслава и венгерского короля Гезы. Галицкий князь потерпел поражение и закрылся в крепости Перемышль. Во время осады он сумел подкупить Гезу, тот замирился, хотя Изяслав был против. Состоялось крестоцелование. Владимирко пошел на хитрость, сказался тяжело больным и крест целовал, лежа в постели. И, когда осада была снята и вражеские войска ушли, он с легкостью отказался выполнять условия мира, потому что, утверждал он, никакого крестного целования не было: он же лежал в постели! Тогда в феврале 1153 года Изяслав послал к Владимирко своего боярина Петра Бориславича, который стал упрекать князя:

— Княже, крест еси к брату своему к Изяславу и к королю целовал. Почему ты отступил от крестного целования?

На что Владимирко ответил с усмешкой:

— Что мне сей крест малый?

— Княже! — изумленно проговорил боярин. — Аще крест мал, но сила велика его есть на небеси, на земли. А отступишь, то не будешь жить!

Слова эти не на шутку разгневали князя:

— Ты досыта здесь молвил. А ныне поезжай вон! Поезжай к своему князю!

По приказанию Владимирко боярину не дали ни подвод, ни корма для лошадей, то есть ничего из того, что положено княжескому послу. Когда Петр Бориславич выезжал с княжеского двора, князь Владимирко шел в церковь.

— Вон, поехал муж русский, — воскликнул он со смехом, указывая на боярина. — Все волости мои забрал!

После службы князь возвращался к себе домой. И когда он шагнул на ту же ступень, с которой говорил поносные слова, его внезапно поразил удар.

— Некто меня ударил по плечу, — простонал князь и начал оседать.

Его подхватили, отнесли в горницу, положили в постель. Той же ночью он скончался.

— Это было Божье наказание за неверие в силу честного и животворящего креста, — со страхом прошептал нарочный…

Юрий понимал, что лишился своего самого сильного и надежного союзника. Но вступивший на престол Ярослав Владимирович Осмомысл приходился ему зятем, поэтому он надеялся на его помощь и содействие.

13 ноября 1154 года умер главный враг Юрия — великий князь Изяслав Мстиславич. В начале января 1155 года Юрий Долгорукий выступил в поход на Киев. Он получил поддержку почти всех русских князей и беспрепятственно вошел в столицу. Изяслав Давыдыч, на несколько недель захвативший власть, бежал. Киевляне с восторгом встретили нового правителя Руси. А в декабре 1156 года в Киев пожаловал галицкий князь Ярослав Осмомысл, сын Владимирко. Это был плотный, с короткой шеей мужчина. Он никогда не повертывал головы, а обращался к собеседнику всем телом. На его полнощеком лице с маленьким ртом и острым носом выделялись выпуклые, отдающие холодным блеском глаза. Они смотрели по-гадючьи прямо и немигающе и словно приковывали к себе. Юрий невольно насторожился, увидев его.

— Папа, — сказал он Юрию, когда они остались наедине, — я к тебе с большой просьбой. Скорее просьба даже не от себя, а от покойного батюшки моего.

— Я всегда с большим почтением относился к Владимирко Володаревичу, — отвечал Юрий. — Поэтому его воля — для меня закон.

— Он не раз говорил, что злейшим врагом его всегда был Иван Ростиславич, в последнее время получивший прозвище Берладник. Этот Берладник бесчинствовал на юге Галицкого княжества, совершал разбойные нападения на купеческие суда. Потом объявился на Руси, служил нескольким князьям, а недавно, как мне сообщили, ты его взял к себе.

— Это верно. Иван Ростиславич руководит охраной новгородских рубежей и, надо сказать, успешно справляется.

— Я не об этом, как он там справляется. Иван Берладник по-прежнему не оставил мысли о захвате власти в Галицком княжестве. Поэтому ты должен передать его мне.

«И он немедленно будет казнен», — заключил про себя Юрий. Он знал, что его зять не пользовался в Галиче должным уважением, потому что не отличался беспорочным нравом. Скорее наоборот. Само прозвище «Осмомысл» звучало крайне неблагозвучно на Руси и означало не что иное, как «многогрешный», имеющий «восемь греховных помыслов». Так, он пренебрежительно и сурово относился к своей жене, Ольге, дочери Юрия Долгорукого, и открыто сожительствовал с некой Настаськой. К Берладнику же галичане питали особую любовь, ибо в далеком 1145 году в течение трех недель бились за него насмерть с Владимирко. Так что если Берладник появится в Галиче, то Осмомысл наверняка лишится престола.

И Юрий ответил:

— Никак невозможно. Иван Ростиславич является князем, стало быть, приходится мне братом. Мы, князья, между собой считаем друг друга братьями. И если я выдам его тебе, то нарушу христианские заповеди и стану сознательным соучастником братоубийства.

— Мне наплевать на христианские правила и твои переживания. Я знаю одно: пока жив Берладник, он угрожает моему престолу в Галиче. А раз так, значит, он должен быть умерщвлен!

— Несколько князей стремятся занять престол великого князя. Так что же, мне их надо убивать?

— А как ты думаешь?

— Тогда я уподоблюсь Святополку Окаянному, которого заклеймили и церковь, и люди русские!

— Никогда не размышлял, виновен или не виновен Святополк или какой-то другой князь, но если идет борьба не на жизнь, а на смерть, то пощады не должно быть никому!

— Побойся Бога, — пытался усовестить галицкого князя Юрий, — ведь Иван приходится тебе двоюродным братом!

— Мне хоть брат, хоть сват — все едино! Кто бы ни стоял на моем пути, я сотру в порошок!

— Нет, я на это не могу пойти, — невольно ежась от ледяного взгляда зятя, ответил Юрий. — Я тебе не выдам Ивана Ростиславича…

— Тогда и помощи от меня не жди, папа! — язвительно проговорил Ярослав Осмомысл. — Ни один галицкий воин больше не будет направлен в твое распоряжение. Более того, не исключено, что среди своих противников ты скоро увидишь и меня!

Это была прямая угроза, и Юрий задумался. Судя по характеру Ярослава, он не колеблясь исполнит ее. Тогда вокруг него тотчас образуется мощный союз князей: к Ярославу примкнет владимиро-волынский князь Мстислав Изяславич, только того ждут смоленский князь Ростислав и черниговский князь Изяслав Давыдыч, которого он, Юрий, изгнал из Киева. Галич, Владимир-Волынский, Смоленск и Чернигов против Юрия — это больше чем пол-Руси! И только из-за одного князя-изгоя, какого-то Берладника!

И Юрий решился:

— Хорошо, я выдам тебе смутьяна.

— Вот так-то будет лучше! — отчужденно проговорил Осмомысл и вышел.