В этот же день, благодаря стараниям Дурджахан-хатун, Олег встретился с любимой супругой Урус-хана — персиянкой Гель-Эндам. Это была молодая женщина изумительной красоты с темно-карими миндалевидными очами, с длинными плавно изогнутыми бровями, с прямым благородным носом и красиво очерченным небольшим ртом. Чтобы попасть в ичкари, женские покои дворца, Олегу пришлось миновать целый лабиринт из комнат и внутренних двориков, пройти мимо двойной стражи через обитые медью двери с маленькими зарешеченными оконцами.

Ханский дворец в Сарае представлял собой несколько обширных строений из глиняных кирпичей, прилепившихся друг к другу вроде пчелиных сот. Изначальный дворцовый комплекс, построенный ханом Узбеком, имел четкий план и стройные архитектурные пропорции, выдержанные в стиле хорезмийских и хорасанских зодчих. Внутри и снаружи дворец Узбека был украшен голубыми и желтыми поливными плитками, выложенными в виде геометрических узоров. Высокая кровля дворца блистала медью, напоминая купол мечети. Дворец был одноэтажный, но его стены были так высоки, что он смотрелся со стороны как трехъярусное здание.

При сыновьях Узбека, Джанибеке и Бердибеке, к дворцу были сделаны пристройки с восточной и западной сторон, это было вызвано резким увеличением числа слуг и стражи, а также необходимостью в расширении дворцовых кладовых и амбаров. Свою лепту в строительство дополнительных дворцовых помещений и внутренних переходов внесли также Кильдибек, сын Джанибека, и Хызр-оглан, дядя Урус-хана. Оба недолго правили в Сарае, не имея достаточных военных сил, чтобы противостоять своим более могущественным соперникам. Из-за хаотичного дополнительного строительства дворец Узбека утратил свой первоначальный прекрасный облик, превратившись в мрачное и безвкусное нагромождение из глинобитных стен и кровель, над которыми господствовал большой медный купол центрального главного чертога.

Гель-Эндам была не только красива, она оказалась еще и интересной собеседницей. Узнав, что Олег неплохо говорит по-персидски, Гель-Эндам спровадила прочь свою служанку-татарку, которая владела русским языком. Олег не мог себе и представить, что его познания в персидском языке вдруг сослужат ему такую добрую службу. Оказалось, что Гель-Эндам знает арабскую и персидскую грамоту. Слушая, как Гель-Эндам по памяти читает стихи Омара Хайяма, Рудаки и Фирдоуси, Олегу стало досадно и горько на душе оттого, что такая красивая и глубоко чувствующая женщина досталась в жены грубому и примитивному человеку, каким является Урус-хан.

Статный, крепко сложенный, светловолосый рязанский князь произвел приятное впечатление на Гель-Эндам своими познаниями в татарском и персидском языках, знанием стихов Хафиза и мудрых изречений Саади.

Расспросив Олега о его умершей жене-татарке и о его нынешней супруге Евфросинье, дочери Ольгерда, Гель-Эндам пожелала узнать, надолго ли рязанский князь приехал в Сарай. Прекрасная персиянка не скрывала того, что ей хочется еще раз повидаться с Олегом.

— Скоро Урус-хан выступит в поход на Мамая, тогда я смогу выходить за стены дворца, который для меня хуже темницы, — сказала Гель-Эндам, протянув руку Олегу и глядя ему в глаза. — Мы сможем встречаться, князь, не в этих ужасных стенах, а где-нибудь за городом… Мы сможем оставаться наедине столько времени, сколько захотим.

Олег, взволнованный взглядом и прикосновением руки прекрасной Гель-Эндам, признался ей, что он собирался в обратный путь на Русь через два-три дня, но теперь ему совсем не хочется уезжать так скоро из Сарая. Олег сказал, что он, пожалуй, дождется в Сарае победоносного возвращения Урус-хана из похода. Ведь Урус-хан уверен, что поход против Мамая не будет долгим.

— Да, мой муж полон решимости на этот раз окончательно уничтожить Мамая и его войско, — сказала Гель-Эндам. — Он даже пригласил в Сарай поэтов из Ургенча и Бухары, которым надлежит сочинить поэму о его победе над Мамаем. Урус-хан собирается устроить состязание между поэтами и одарить щедрой наградой того из них, чья поэма окажется наиболее талантливой.

— Кто же удостоится чести выносить такое решение? — спросил Олег. — Сам Урус-хан?

— Главным судьей на этом поэтическом состязании буду я, — горделиво улыбнулась Гель-Эндам. И тут же негромко добавила: — А своим помошником в этом деле я назначаю тебя, князь. По облику ты — воин, но в душе — поэт. Я это поняла, услышав, с каким вдохновением ты читаешь изумительные газели и бейты знаменитого Хафиза.

«Газель» в переводе с арабского означает любовное стихотворение. Бейтом персы и арабы называют двустишия с одинаковым количеством слогов.

Несмотря на то, что при хане Узбеке ислам был объявлен официальной религией Золотой Орды, в Сарае проживало немало людей, верующих во Христа. Среди местных христиан подавляющее большинство составляли русские невольники, а также купцы с Руси и из Европы, каждый год в летнюю пору приезжавшие в Сарай по торговым делам. Среди татар христиан было немного.

Сарайским епископом был владыка Иоанн, человек суровый и прямолинейный. Помимо своих прямых обязанностей чтения проповедей и совершения священных обрядов в храме епископ Иоанн тайком занимался сбором денег для выкупа из татарской неволи рабов-славян. В этом начинании владыке Иоанну оказывал существенную поддержку московский митрополит Алексей, ежегодно отправлявший в Сарай своих гонцов с деньгами под видом странствующих монахов.

Митрополит Алексей был наперсником московского князя Дмитрия, когда тот занял отцовский стол в девятилетнем возрасте. Во многом благодаря покровительству и мудрым советам Алексея князь Дмитрий обрел ловкость и хватку в государственных делах. Ныне митрополит Алексей постарел и одряхлел, однако он по-прежнему является советником возмужавшего московского князя. Несмотря на преклонный возраст, митрополит Алексей не утратил ясности ума.

Олегу была ведома тайная деятельность епископа Иоанна. В недалеком прошлом Олег через своих рязанских купцов несколько раз передавал Иоанну серебро для выкупа из татарского рабства русичей, владеющих кузнечным, оружейным и камнерезным мастерством. Таких умельцев в Рязани всегда была нехватка. Находясь на южной окраине Руси, Рязанское княжество постоянно подвергалось набегам разбойных татарских орд. Степняки уводили в неволю в первую очередь девушек и молодых женщин, а также ремесленников. Немало ремесленного люда перебралось с рязанских земель в Московское княжество, в Суздаль и Владимир в поисках спокойной жизни.

Встретился с владыкой Иоанном и Олег, желая потолковать с ним о выкупе из неволи русичей, кто в прошлом был воином или боярским челядинцем. Олегу были нужны дружинники, владеющие татарским языком, знающие татарские обычаи и военные приемы ордынцев. Этих людей Олег собирался использовать не только в стычках с татарами, но и в посольских делах. Олег понимал, что Рязань не настолько сильна, чтобы на равных разговаривать с Ордой. Ему волей-неволей придется хитрить и изворачиваться, дабы расположить к себе очередного золотоордынского хана. Ныне Олег добился милости от Урус-хана, но надолго ли? После победы над Мамаем, если таковая случится, настроение Урус-хана может резко поменяться. К тому же Урус-хан может сложить голову в битве. Кто тогда станет его преемником на троне Золотой Орды?

Встреча Олега с епископом Иоанном произошла в Богородицкой церкви, расположенной в квартале Рабат, где обычно проживают торговцы с Руси. Здесь чуть ли не на каждом шагу были разбросаны постоялые дворы, обнесенные глинобитными изгородями. На окраине Рабата лежало и русское православное кладбище. Татары-мусульмане хоронили своих умерших на другом конце города возле мечети Меджид-аль-Наср.

Отстояв обедню в Богородицком храме рядом с местными прихожанами, среди которых были в основном русские невольники, Олег затем помолился Богоматери о ниспослании удачи Урус-хану в сражении с Мамаем. Епископ Иоанн, услышав молитву рязанского князя, пришел в негодование.

— Не пристало тебе, княже, просить у Владычицы Небесной победы для нечестивого Урус-хана, — сердито промолвил владыка, подступив к Олегу. — Мне ведомо, что ты точишь зуб на московского князя Дмитрия и ради торжества над ним готов лобызать сапоги Урус-хану. Этому выродку в облике человеческом! Дмитрий за всю Русь радеет, стремясь собрать все русские земли в кулак и сокрушить ненавистное татарское иго. Ты же, князь, лишь о своей Рязани печешься, не видя дальше своего носа. Сие мелко и недостойно тебя, славного отпрыска рода Ольговичей!

«От митрополита Алексея докатились до Сарая слухи о моей последней неудачной распре с московским князем, не иначе, — подумал Олег, нахмурив брови. Он окинул незаметным взглядом высокую широкоплечую фигуру епископа Иоанна в длинной до пола черной ризе, поверх которой на могучей груди священника находился большой серебряный крест, почти скрытый его густой длинной бородой. — Ишь, как зыркает! Ничего не скажешь, верного пса держит в Сарае митрополит Алексей. По всему видать, этот бородач готов в лепешку разбиться, блюдя интересы своих московских покровителей!»

— Чем это моя Рязань хуже Москвы? — проговорил Олег, отходя от иконостаса. — Рязань гораздо древнее Москвы и Владимира. Рязань уже была стольным градом, когда Москва превратилась из боярской усадьбы в княжеское сельцо. Князья рязанские большей доблестью себя покрыли в сечах с татарами по сравнению с московскими князьями, которые прославились своим заискиванием перед ордынцами и подлыми кознями против соседних князей. Всем ведомо, каким стяжателем и двурушником был Иван Калита, каким негодяем был его брат Юрий, погубивший руками татар тверского князя Михаила Ярославича и убивший плененного рязанского князя Константина Романовича. Что ты скажешь на это, владыка?

Олег поднял глаза на могучего епископа Иоанна, который был выше его на целую голову благодаря камилавке из черного бархата — цилиндрическому головному убору с плоским верхом и ниспадающей сзади на плечи и спину наметке — куску темной ткани, прикрепленному к верхней части камилавки.

— Не стану отрицать, княже, — сказал епископ Иоанн с печальным вздохом, — немало недостойных поступков было совершено Иваном Калитой и его братом Юрием. Скажу лишь, что Господь наказал их за это преждевременной смертью сыновей и внуков. Из рода Юрия Даниловича никого не осталось. Из потомков Ивана Калиты ныне здравствуют лишь двое — это Дмитрий, князь московский, и его двоюродный брат Владимир, князь серпуховской. Эти два птенца из Калитина гнезда покуда не запятнали себя неправедными делами.

— Ошибаешься, владыка, — тут же возразил Олег. — Иль запамятовал ты кое о чем, иль кривишь душой, чего епископу никак не пристало. Хочу напомнить тебе о том, как Дмитрий пригласил к себе в Москву тверского князя Михаила Александровича якобы для того, чтобы урядиться с ним о мире в присутствии митрополита Алексея. Князь Михаил приехал в Москву, поверив клятвенному заверению митрополита в своей неприкосновенности, и за свою несговорчивость на переговорах с Дмитрием угодил в темницу вместе со своей свитой. Хорошо в ту пору в Москве оказались Мамаевы послы, которые вступились за тверского князя. Испугавшись их угроз, Дмитрий выпустил из поруба Михаила Александровича и его бояр. Случилось это пять лет тому назад, когда Дмитрию было восемнадцать лет. — Олег криво усмехнулся, заметив тень неловкого смущения на лице сарайского владыки. — Вот и выходит, отец мой, что всяк кулик свое болото хвалит. Ты утверждаешь, что князь Дмитрий объят благими помыслами, желая избавить Русь от ордынского ига. Так и тверской князь того же желает, чем же он хуже Дмитрия? А то, что Михаил Александрович точит меч на Дмитрия, так его можно понять: надолго ему запомнилось московское «гостеприимство».

— Коль вспоминать все межкняжеские склоки и обиды, то эдак далеко зайти можно, аж до времен Всеволода Большое Гнездо, — проговорил епископ Иоанн. — Но к чему все это ворошить? Пора бы забыть отцовские и дедовские распри ради единой великой цели — свержения ига татарского.

— Ежели Дмитрий желает сплотить вокруг Москвы всех русских князей, то ему следует разговаривать с соседними великими князьями как с равными, не задирая нос перед ними, — промолвил Олег. — Что и говорить, Московское княжество ныне сильно как никогда. Однако же Тверь и Рязань тоже не кочки болотные. Пора бы Дмитрию это уразуметь.

На укоры владыки Иоанна, мол, зачем рязанский князь приехал в Сарай набиваться в данники к Урус-хану, если у него есть возможность вообще не платить дань в Орду, Олег заметил, что ведь и Дмитрий с недавних пор шлет дань Мамаю.

— Дмитрий водит Мамая за нос, княже, — возразил на это Иоанн. — Разве можно называть данью те подачки, которыми тешит Мамая московский князь. Тем самым Дмитрий задабривает Мамая, дабы тот не мешал ему заниматься насущными делами…

— О насущных делах Дмитрия мне хорошо известно, — язвительно произнес Олег. — Сначала Дмитрий отправил свои полки в поход на Тверь, потом он принудил новгородцев заключить с ним союз против литовцев и тверского князя, затем по приказу Дмитрия московская рать опустошила рязанские земли. И вот, уже этим летом Дмитрий успел успешно повоевать с Ольгердом под Любутском. Куда же в ближайшем будущем направит Дмитрий свое войско, снова на Тверь или опять против Рязани?

Епископ Иоанн завел речь о том, что он готов замолвить слово за Олега перед Дмитрием и митрополитом Алексеем. Только пусть и Олег проявит миролюбие и впредь не тревожит Московское княжество наскоками своей рати, не требует у Дмитрия вернуть ему Лопасню.

Олег сказал владыке Иоанну, что он будет только рад его посредничеству в затянувшейся распре между Москвой и Рязанью из-за Лопасни. Сам же про себя подумал: «Мне бы урядиться с Дмитрием о мире хотя бы на год, чтобы собраться с силами. А там увидим, чей черед садиться наперед! Будет и на моей улице праздник!»

Уже расставаясь с епископом Иоанном, Олег обратился к нему с просьбой подыскать среди русских невольников людей, знакомых с ратным делом, и поспособствовать их выкупу из рабства. Деньги на это дело Олег пообещал передать епископу через своего верного человека. Владыка Иоанн заверил Олега, что он исполнит его просьбу уже в ближайшие дни, мол, у него имеются на примете среди русских невольников и бывшие гридни, и даже боярские сыновья. «Дело сие богоугодное, князь, — сказал Иоанн. — Вызволяя христиан из тяжкой неволи, тем самым ты заслуживаешь от Господа прощение за свои прегрешения вольные и невольные».