Взять приступом Пронск с его мощными валами и стенами орда Арапши не смогла. Разорив пронский посад и окрестные деревни, татары ушли на юг, в степи. Конные сторожи пронского князя, неприметно двигаясь по следам степняков, вызнали, куда именно подались отряды Арапши. Оказалось, что несколько куреней Арапши откочевали на зимние пастбища к реке Воронеж. Еще один большой татарский отряд разбил становище за рекой Цной среди тамошних холмистых лугов и перелесков. Где пребывает сам Арапша, пронские дозорные сказать не могли, поскольку они следили за степняками только издали, стараясь не обнаружить себя на открытой местности.

Олег Иванович был уверен, что Арапша находится в татарском становище у реки Цны.

— У Арапши единственное надежное убежище в этих краях — это град Наровчат, расположенный на Мокше-реке, — сказал на военном совете Олег Иванович. — Кроме Наровчата Арапше и податься-то некуда с пленниками и награбленным добром. Река Мокша является притоком Цны. Путь от Пронска к Наровчату пролегает через реку Цну. Можно не сомневаться, степное воинство, разбившее стан возле Цны, и есть орда Арапши. Нужно настичь Арапшу на реке Цне и отбить у него русский полон. Действовать надо без промедления!

Пронский князь Даниил Ярославич внимал Олегу Ивановичу без особого воодушевления, ибо он своими глазами видел, сколь многочисленна орда Арапши, простоявшая у стен его града два дня. Даже то обстоятельство, что воинство Арапши разделилось, выступив от реки Прони на юг, не пробуждало в трусоватом Данииле Ярославиче воинственного пыла.

Однако на военном совете в тереме пронского князя также присутствовали Василий Александрович, княживший в Ижеславле, Михаил Иванович, державший свой княжеский стол во граде Михайлове, и Владимир, старший сын Даниила Ярославича. Эти трое князей, столь разные по возрасту, были одинаково храбры сердцем, поэтому они единодушно поддержали Олега Ивановича в том, что им всем надлежит напасть на Арапшу и разбить его. Благо татары не ждут нападения со стороны рязанских князей.

Ижеславский князь Василий Александрович доводился Даниилу Ярославичу родным дядей, хотя по возрасту он был моложе его почти на десять лет. Отец Даниила, Ярослав Александрович, приходился родным братом Василию Александровичу. Ярослав был самым старшим из сыновей Александра Михайловича, а Василий был самым младшим. В то время как у Ярослава уже родились дети, Василий к тому времени только-только вышел из отроческого возраста.

Василий Александрович унаследовал Ижеславль по отцовскому завещанию. Этот город лежал верстах в пятнадцати от Пронска выше по течению реки Прони.

Еще выше по течению Прони в двенадцати верстах от Ижеславля был расположен град Михайлов, вотчина младшей ветви рязанских князей. Княживший в Михайлове Михаил Иванович доводился Даниилу Ярославичу и Олегу Ивановичу семиюродным племянником. Михаилу Ивановичу едва перевалило за тридцать. Он крепко держал свой удел, являясь верным союзником Олега Ивановича во всех его начинаниях. Потому-то Михаил Иванович без промедления привел свою дружину в Пронск по первому зову Олега Ивановича.

Не желая выглядеть в глазах старшего сына жалким трусом, Даниил Ярославич поддержал Олега Ивановича в его намерении произвести внезапное нападение на орду Арапши. Кроме этого, Даниилу Ярославичу хотелось также показать себя храбрецом перед своими родственниками Василием Александровичем и Михаилом Ивановичем, которые были весьма невысокого мнения о нем. Оба прекрасно знали о неприглядных делишках Даниила Ярославича, об его кознях и интригах против старших братьев.

— Под нашими стягами собралось две тысячи конников и семь тысяч пешцев, — сказал Олег Иванович, обведя взглядом лица князей и воевод. Он говорил неторопливо, как бы взвешивая каждое слово. — У Арапши, по слухам, не меньше двадцати тысяч конницы. Раздробив свою орду, Арапша значительно ослабил свои силы. Не ведаю, сколько татар ушло к реке Воронеж и много ли их стоит на реке Цне. Главным нашим оружием будет внезапность. Коль разобьем воинство Арапши у реки Цны, тогда и Наровчат возьмем на щит.

Даниил Ярославич невольно вздрогнул, его беспокойный взгляд метнулся к Олегу Ивановичу:

— Брат, ты что же, хочешь до самого Наровчата полки вести?

— Хочу, — кивнул Олег Иванович. — Наровчат, как гнойный нарыв, образовался на окраине наших приокских владений. Сначала Тагай сидел там, не давая нам покоя своими набегами. Тагая мы разбили, и Наровчат пришел в запустение. Ныне Арапша утвердился в Наровчате и тоже занялся разорением земель наших. Это зло нужно искоренить разом и без остатка! Братья, мало разбить орду Арапши, надо непременно спалить дотла Наровчат, это змеиное гнездо!

После военного совета Даниилу Ярославичу поневоле пришлось давать объяснения Олегу Ивановичу по поводу девушек, которые насильно удерживались в тереме пронского князя, обращенные им в наложниц. Просителями за своих обесчещенных дочерей выступили перед Олегом Ивановичем горожане Пронска и смерды из окрестных деревень. Олег Иванович не мог позволить себе закрывать глаза на неприглядные поступки Даниила Ярославича. Он был заинтересован в том, чтобы местные жители поддерживали его и не стремились отколоться от Рязани.

Приезжавший в Пронск рязанский епископ Софроний пытался совлечь Даниила Ярославича с греховного пути, проведя с ним назидательные беседы. Изобразив раскаяние и покаяние, Даниил Ярославич сумел убедить епископа в том, что его старания были не напрасны. Но едва владыка Софроний вернулся в Рязань, как Даниил Ярославич вновь принялся за старое, чувствуя себя полным хозяином в Пронске.

Олег Иванович был суров и непреклонен, укоряя Даниила Ярославича его безмерным распутством. Подчиняясь воле рассерженного Олега Ивановича, Даниил Ярославич немедленно выпустил на волю всех своих наложниц, заплатив их родственникам немалое отступное в виде серебра. При этом Даниил Ярославич выслушал поношения и оскорбления из уст тех, кого он сам привык оскорблять и унижать. Даниил Ярославич трепетал в душе, слыша, как прончане упрашивают Олега Ивановича согнать его с пронского стола и посадить здесь князем хотя бы Владимира Даниловича. Местный люд с уважением и добротой отзывался об Евфимии Ольговне, прилагавшей немало усилий, чтобы вырвать своего мужа из-под дурного влияния его развратного родителя.

Олег Иванович сказал пронским боярам и ремесленникам, что обдумает их просьбу после похода на Арапшу, не раньше. Тогда же он и примет какое-нибудь решение. «Быть может, Даниил Ярославич возьмется-таки за ум и совладает со своими пагубными страстями, — добавил при этом Олег Иванович. — Пусть поход против Арапши станет для Даниила Ярославича неким испытанием и очищением. Не может он состоять из одних пороков, должны в нем быть и добрые качества, как в каждом из нас».

Таким образом, взрыв негодования прончан против Даниила Ярославича был погашен Олегом Ивановичем, умеющим подбирать нужные слова при любых обстоятельствах и вселять в людей надежду на лучшее.

Оставив за спиной реку Проню, рязанское войско скорыми переходами двигалось на юго-восток. Выгоревшие на солнце степные травы мягко стлались под копыта коней. Багряно-черные княжеские стяги с золотыми ликами святых угодников горделиво реяли на фоне безоблачных голубых небес. Тяжелая поступь пеших полков, ощетинившихся длинными копьями, сминала густой седой ковыль, колыхаемый ветром наподобие морских волн. Скрип тяжелых возов с поклажей и фырканье усталых обозных лошадей нарушали величественную тишину бескрайней равнины, которую русичи с незапамятных времен называли Диким полем.

Изредка на пути у рязанских полков попадались ручьи и небольшие речушки, сбегавшие с холмов в низины, поросшие кустами и молодым лиственным лесом. На ночлег Олег Иванович располагал свое воинство именно в таких местах, дабы у ратников были дрова для костров и жерди для палаток и чтобы имелся водопой для лошадей.

Чем дальше рязанское войско углублялось в Степь, тем сильнее и настойчивее душой Даниила Ярославича овладевало предчувствие неизбежной гибели. «Куда стремятся эти безумцы? На что они надеются? — думал Даниил Ярославич, бросая украдкой неприязненные взгляды на Олега Ивановича и прочих князей. — Ишь, удальцы выискались! Хотят с малым войском нахрапом Арапшу одолеть! Арапша — стреляный воробей! Даже Мамай со своими полчищами не смог разбить Арапшу, токмо вытеснил его из Сарая. Ох, покатятся наши головы по степным ковылям!»

Даниил Ярославич, улучив момент, когда рядом никого не было, поделился своими опасениями со своим сыном. Владимир Данилович посмотрел на отца с тем выражением на лице, какое у него бывает, когда кто-то из его слуг не проявит старания в каком-нибудь порученном деле или совершит промашку на охоте и упустит добычу.

— Коль Мамай не смог разбить Арапшу, а нам это удастся, то слава о нас прогремит по всей Руси, — сказал он. — Отец, коль тебе славы ратной не надо, ты тогда подумай о богатствах Арапши, кои этот злыдень награбил в Нижнем Новгороде и прочих русских городах. Все эти сокровища могут в наших руках оказаться!

Не найдя понимания и одобрения со стороны сына, Даниил Ярославич не стал даже продолжать с ним этот разговор. А ведь он собирался предложить Владимиру под покровом ночи скрытно уйти обратно в Пронск.

Даниил Ярославич решил побеседовать с Олегом Ивановичем с глазу на глаз, чтобы постараться убедить его не начинать сражение с Арапшой, не вызнав предварительно, сколь велико вражеское войско.

В этот последний вечер сентября в прохладном воздухе висела легкая туманная дымка. Чувствовался горьковатый чад от костров, которые мерцали рыжими сполохами среди шатров и повозок разбитого русского стана.

Олег Иванович только что распустил воевод, отдав им необходимые распоряжения. Надвигалась ночь, полная тревожной неизвестности, еще одна ночевка в степном раздолье. До реки Цны оставался всего один переход, возможно уже завтра под вечер русичи сойдутся в сече с ордой Арапши. Рязанским полкам придется вступать в битву с татарами без роздыха после утомительного марша, дабы в полной мере использовать эффект внезапности.

В свете масляного светильника Олег Иванович внимательно разглядывал карту степных приокских земель, нанесенную разноцветными красками на широкий лист пергамента. Он сидел на табурете возле небольшого круглого стола на трех ножках. Рядом стояла пышущая жаром железная жаровня, полная раскаленных углей, источавших смолистый запах. Услышав, как колыхнулся входной полог, Олег Иванович оглянулся; перед ним стоял Даниил Ярославич в длинном темно-синем плаще и в красных сапогах.

— Извини, брат, что побеспокоил тебя в сей поздний час, — пробормотал Даниил Ярославич, неловким движениям сняв с головы парчовую шапку с меховой опушкой. — Сон к очам не липнет. Недобрые предчувствия одолевают меня. Вот я и пожаловал к тебе, дабы поделиться своими тревогами… Ты уж не серчай на меня, брат.

Олег Иванович придал своему лицу добродушное выражение, хотя в мыслях он помянул Даниила Ярославича нехорошими словами, догадываясь, с чем именно тот к нему пришел.

— Присаживайся, брат, — сказал Олег Иванович. — Давай, потолкуем по душам. Молви, что тревожит тебя.

Даниил Ярославич быстро оглядел внутреннее пространство шатра, задержав взгляд на занавеске, за которой находилось ложе.

— Никого тут нет, кроме нас с тобой, брат, — обронил Олег Иванович. — Никто не помешает нашей беседе. Молви смело.

— Давеча, брат, мне приснились вороны, много кружащихся ворон, — тяжело вздохнул Даниил Ярославич, — это к неизбежной беде. Я вот что подумал, а ну как сунемся мы вброд да по самый рот. Арапша может ведь разведать о приближении наших полков и заманить нас в ловушку. Поостерегся бы ты, брат, изгоном наваливаться на татар. Неплохо бы для начала вызнать, сколь велика орда у Арапши.

— Не беспокойся, брате, мои лучшие дозорные уже ушли далеко вперед. Они выследят, где находится стан Арапши и много ли в нем нехристей, — промолвил Олег Иванович, наливая квасу из кувшина в два медных кубка. — Я ведь тоже голову в петлю совать не собираюсь. Лучше выпей-ка квасу с мятой, это тебя мигом усыпит. Будешь спать без сновидений, как младенец.

Даниил Ярославич отхлебнул из чаши мятного квасу. При этом вид у него был по-прежнему мрачный и какой-то растрепанный, слегка курчавые светлые волосы топорщились над двумя его залысинами, под глазами залегли темные круги.

«Что, заячья душа, врага еще не увидел, а руки уже от страха трясутся! — презрительно подумал Олег Иванович, поднеся к губам кубок с квасом. — Да уж, хрен сластолюбивый, с татарами воевать — это тебе не беззащитных девок тискать!»

После долгой паузы Даниил Ярославич произнес:

— Брат, а ты не опасаешься, что сложишь голову в сече с нехристями? На кого же ты Рязань оставишь, ведь сыновья твои еще отроки малые? Ладно, у меня оба сына уже возмужалые, есть на кого Пронск оставить. Это я к тому, брат, что нельзя тебе понапрасну головой рисковать, — добавил Даниил Ярославич с какой-то суетливой поспешностью. — Ты не подумай, что я предрекаю тебе поражение иль другую напасть. Просто все мы под Богом ходим: хоть смерды, хоть князья-боярове…

— А что ты теряешь в случае смерти, брат? — Олег Иванович поставил на стол чашу с недопитым квасом, в его голосе и взгляде чувствовалось смутное язвительное ожесточение. — Житие твое никчемно и бессмысленно. При жизни братьев твоих ты прозябал в своем Белгороде, виня в своей ничтожности всех и вся. Когда твои братья умерли, ты стал пронским князем благодаря моей милости, а не своей доблести. Стоит мне захотеть, и ты лишишься пронского стола. Тебе даже захудалый Белгород не достанется, коль я пожелаю этого. Сидя на пронском столе, ты запятнал себя развратом, алчностью и скудоумием. Прончане готовы скопом подняться на тебя, Данила, до того ты им опостылел! Лишь твоя храбрость в этом походе может хоть как-то поднять тебя в глазах прончан, брат. Тебе бы рваться в битву с нехристями, дабы подать пример отваги для сынов своих, но ты раскис, как немощный старик, когда до стана Арапши остался всего один бросок.

Услышав такую жесткую отповедь из уст Олега Ивановича, Даниил Ярославич удалился из его шатра, как побитая собака. Шагая по засыпающему становищу к своему шатру, Даниил Ярославич был объят сильнейшим беспокойством. Теперь его страшили не столько татары, сколько возможная немилость к нему Олега Ивановича, который может запросто отнять у него Пронск и вообще оставить его без княжеского стола. Даниил Ярославич сильно боялся смерти, но и изгойства он страшился не меньше. Ему казалось, что судьба взяла его за горло, не оставив никакого выбора. Бесстрашие в сече с татарами было чревато для Даниила Ярославича гибелью, а проявление им трусости перед лицом врагов грозило ему остаться без княжеского стола.

«Стало быть, либо доблестная смерть, либо постыдная жизнь изгоя, — мрачно размышлял Даниил Ярославич, оказавшись в своем шатре. — Вот такой выбор предоставил мне Олег Иванович, кол ему в ребра! И за что мне такое наказанье, господи?»

Достав из походного сундука икону с ликом Вседержителя, Даниил Ярославич стал на колени и принялся истово молиться, прося Небесного Отца сберечь его невредимым от стрел и сабель татарских. В благодарность за это Даниил Ярославич обещал Господу соблюдать все посты в течение одного года. Ему, никогда не соблюдавшему многодневных ежегодных постов, такое обещание казалось неслыханной искупительной жертвой. Господь, конечно же, не оставит его просьбу без внимания!

Пылкая долгая молитва перед иконой Спасителя растрогала Даниила Ярославича чуть ли не до слез. Дабы взбодриться, он выпил вина и завалился спать с чувством глубокого успокоения.

Дремотная река Цна бесшумно несла свои темные воды меж низких берегов, поросших ивой и камышом. Отсюда уже снялись стаи перелетных птиц, направлявшихся в теплые южные страны из северных славянских земель, пронизанных холодным осенним дыханием.

Рязанское войско подкралось к становищу Арапши стремительно и неприметно, «на мягких рысьих лапах», как любил говаривать Олег Иванович, большой мастер в такого рода скрытных военных маневрах. На речную пойму, на луга и перелески начали опускаться сумерки, когда русские полки с трех сторон обрушились на татарский стан. Степняков было очень много. Однако смятение и паника сделали свое дело — лишь немногие из татар вступили в сечу с русичами. Основная масса кочевников искала спасения в бегстве, спеша затеряться за дальними холмами.

Дружинники привели к Олегу Ивановичу плененного татарского военачальника в красном чекмене и в сапогах из сыромятной кожи с загнутыми носками. Татарин испуганно озирался, неловко переступая на своих кривых ногах. Было видно, что он сильно потрясен всем случившимся.

Узрев перед собой Олега Ивановича в богатых доспехах, забрызганных кровью убитых им врагов, пленник негромко проговорил:

— Кто ты? Неужели князь московский?..

— Я — князь рязанский, песье отродье! — по-татарски ответил Олег Иванович. — А ты не Арапша ли случаем?

— Меня зовут Асылбек. Я довожусь шурином Арапше.

— Где Арапша? — раздраженно бросил Олег Иванович. — Отвечай, собака!

— Вчера поутру Арапша ушел с пятью сотнями нукеров в Наровчат, — ответил Асылбек, с опаской поглядывая на рязанского князя, на его длинный меч, окрашенный кровью. — Арапша погнал туда русский полон.

— А ты почто не ушел с Арапшой?

— Град Наровчат невелик, большому войску там разместиться негде, — промолвил Асылбек, стараясь не встречаться взглядом с Олегом Ивановичем. — Мой курень и курени эмиров Садырбека, Канатая, Шинтемира и Тургуна собирались стоять на реке Цне до первого снега. Затем по первому снегу упомянутые мною эмиры должны были откочевать в Мордовию, а я намеревался уйти к реке Вороне.

Олег Иванович велел своим гридням, чтобы они привели Асылбека туда, где были сложены в ряд на земле тела убитых знатных татар. Асылбек опознал среди сраженных татарских военачальников Канатая, Садырбека и Шинтемира. От русских мечей и копий удалось ускользнуть лишь эмиру Тургуну.

Олег Иванович собрал князей и воевод на совет, на котором объявил, что намерен без промедления двигаться с конными полками к Наровчату.

— Нужно застать Арапшу врасплох, покуда до него не дошел слух о разгроме его куреней на реке Цне. Со мной пойдут Василий Александрович, Михаил Иванович и Владимир Данилович. Здесь останется Даниил Ярославич с пешей ратью и обозом. — Олег Иванович быстрым взглядом оглядел собравшихся вокруг него военачальников. Совет проходил не в шатре, а под открытым небом возле пылающего костра. — Где Даниил Ярославич? Почто его нет? Не ранен ли он?

Кто-то из бояр сказал, что среди убитых русичей Даниил Ярославич не обнаружен, нет его и среди раненых ратников.

— Может, слишком увлекся Даниил Ярославич погоней за разбегающимися татарами и заплутал в степи, — высказал предположение боярин Собирад. — Ведь стемнело уже.

— Ладно, главным головой тут останется Владимир Данилович, — проговорил Олег Иванович, повернувшись к своему зятю. — Будь начеку, Владимир. Степняки хитры. Эмир Тургун может собрать воедино своих рассеявшихся по округе воинов и напасть на наш стан посреди ночи иль на рассвете. Выставь вокруг двойные дозоры. Да вышли в степь конников с факелами, пусть они поищут твоего отца. Может, под ним коня убили и он бредет пешим к нашему лагерю, а может, его ранили татары и ему идти не под силу.

Дабы усилить свои конные дружины Олег Иванович отобрал из пешей рязанской рати тысячу молодых воинов, посадив их на татарских лошадей, коих было великое множество в захваченном вражеском становище. Конное рязанское войско затерялось в ночи, устремившись к реке Мокше, на берегу которой стоял татарский град Наровчат. Дорогу туда показывал рязанцам пленный татарский вельможа Асылбек.