— Я надумала бежать из Рязани, благо Олег Иванович вторую неделю из Солотченской обители носа не кажет, а супруга его в Литву укатила. Ты со мной или как? — Ольга заглянула в глаза Пентегу.

Княжна и гридень встретились, как обычно, в яблоневом саду возле старой покосившейся голубятни, соблюдая все меры предосторожности. С того самого дня, когда между ними протянулась нить взаимной симпатии, эти двое избрали местом своих тайных встреч тенистый сад, примыкавший ко княжескому терему с южной стороны. От хозяйственных построек сад был отгорожен высоким тыном. Узкие дощатые воротца, ведущие в сад с теремного двора, по вечерам закрывались на запор садовником Гурьяном. Поэтому Пентегу приходилось всякий раз перелезать через частокол, чтобы увидеться с княжной Ольгой, которая проникала в довольно густые яблоневые заросли, пользуясь боковым выходом из терема, возле которого под водостоком стояли дубовые бочки для дождевой воды. Эту воду использовали служанки для приготовления пива и кваса.

Был конец сентября, поэтому сбор плодов уже завершился. Пожелтевшие листья яблонь понемногу опадали на землю под порывами промозглого ветра.

— Так ты со мной или здесь останешься? — вновь повторила Ольга, не спуская с Пентега своих пристальных глаз. — Я жду твоего ответа.

— Повременила бы ты с побегом, лада моя, — проговорил Пентег, неловко топчась на месте. — Ты же знаешь, что я обязан Олегу Ивановичу избавлением от татарской неволи. Не могу я сейчас сбежать от него. Я должен отслужить Олегу Ивановичу верой и правдой, иначе совесть будет грызть меня до конца моих дней.

— Я не могу долго ждать, — хмуро промолвила Ольга, отвернувшись от Пентега. — Олег Иванович погубил моего отца. Жить в его доме для меня есть худшее из зол. Ныне у меня появилась возможность для побега из Рязани. Я не намерена ее упускать.

Шагнув к Ольге, Пентег мягко обнял ее сзади за плечи, укрытые длинной шерстяной накидкой с кистями. От светло-русых волос Ольги, заплетенных в толстую косу, исходил еле уловимый аромат мяты.

— Далеко ли ты уйдешь пешком, — сказал гридень, — подумай сама. Княжеские слуги верхом на конях живо тебя догонят.

— А я не собираюсь бежать посуху, — не оборачиваясь, проговорила Ольга. — Я сяду в челнок и скроюсь из Рязани по воде. Я уже и лодку подходящую присмотрела. Поплыву вниз по Оке до града Мурома. Тамошний князь мне дальний родственник, надеюсь, он приютит меня, сироту.

— Ты не сирота, ведь у тебя есть я, — промолвил Пентег, крепче обняв Ольгу. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я же тоже княжеского рода. Давай вместе уйдем на Волынь, милая. Там находится удел моего отца, который по праву должен мне принадлежать, ведь родитель мой пал в сече с татарами.

— Я согласна стать твоей женой, Пентег. — Ольга повернулась и обвила крепкую шею литовца своими гибкими руками. — Я готова пойти с тобой хоть на край света. Токмо давай сделаем это немедленно, любый мой. Давай уйдем из Рязани уже этой или следующей ночью. Бегство по реке — это самый верный способ, ибо на воде следов не остается.

Преодолевая мучительные колебания, Пентег наконец сдался на уговоры Ольги. Литовец настоял лишь на том, что бежать им лучше не этой ночью, а следующей, поскольку в эту полночь ему заступать в караул. «К тому же для дальнего пути нам нужно запастись изрядным запасом съестного, — резонно заметил Пентег. — Несколько дней нам придется усиленно грести веслами, а на это силушка понадобится».

Находясь в ночном дозоре на бревенчатой стене княжеского детинца, Пентег вновь и вновь прокручивал в памяти свою прожитую жизнь. Скоро ему исполнится двадцать восемь лет. Самое время для обустройства семейного гнезда. Двадцатилетним юнцом Пентег угодил в татарскую неволю, в полной мере хлебнув унижений и побоев за шесть долгих лет рабства. Никто из близких родственников Пентега не попытался вызволить его из неволи при помощи денежного выкупа. Знатных пленников ордынцы весьма охотно отпускают на волю за звонкую монету, используя в таких делах купцов-посредников. Пентег подозревал, что все его братья либо погибли в междоусобных распрях, либо сами пребывают в бедственном положении. Когда ненавистные рабские оковы все-таки упали с рук Пентега благодаря деньгам рязанского князя, то литовец мысленно поклялся преданно служить Олегу Ивановичу, покуда сердце бьется у него в груди.

Теперь получается, что Пентегу придется нарушить свою клятву ради того, чтобы обрести семейное счастье с любимой девушкой. Это был трудный выбор для Пентега, обладавшего благородной душой и не привыкшего платить злом за добро. Ведя мучительный спор с самим собой, Пентег старался уверить себя в том, что иного выхода у них с Ольгой попросту нет. «Олег Иванович не позволит мне жениться на Ольге. Он подыскивает ей жениха среди русских княжичей, — размышлял Пентег, зябко кутаясь в теплый плащ. — Вот и выходит, что нам с Ольгой нужно бежать из Рязани, коль мы желаем быть всегда вместе. Надеюсь, Олег Иванович не сильно озлобится на меня. Все-таки я два года служил ему верой и правдой».

Стоял сумрачный осенний вечер. Ветер, напоенный густым запахом опавшей сырой листвы, налетал порывами, хлопая ставнями на окнах.

Олег Иванович прогуливался по теремной галерее, укрытой наклонной тесовой кровлей. Эта крытая галерея примыкала к южной и западной стенам терема на уровне второго яруса. В летние погожие дни князь и его приближенные обычно трапезничали и собирались на совет на южной галерее. На ее широкой площадке могли свободно разместиться за длинным столом до двадцати человек.

С наступлением осенних холодов челядинцы уносили столы и скамьи с верхней галереи в нижнюю теремную трапезную, где были сложены две большие печи из речных валунов. Начиная с сентября, слуги каждое утро жгли в печах березовые и сосновые поленья, поддерживая тепло в теремных помещениях.

Тягостные мысли одолевают Олега Ивановича. Целебные травяные снадобья монастырского лекаря не излечили от тяжкого недуга княжича Романа, который угасает на глазах. Оставалось лишь уповать на то, что княжич Роман исцелится чудесным образом, проведя несколько ночей в Чудотворной часовне. Монахи уже свершили все необходимые обряды, прочитав положенные молитвы и окропив внутренние покои часовни святой водой.

Стоя на высокой террасе возле дощатых перил, Олег Иванович смотрел, как четверо бородатых монахов в черных рясах, с черными клобуками на голове несут через двор княжича Романа, уложенного на носилки. Одиннадцатилетний княжич завернут в лисью шубу, на ногах у него красные сафьяновые сапожки, голова покрыта круглой парчовой шапкой с меховой опушкой. Олег Иванович вглядывается в бледное лицо сына с заострившимся носом и с закрытыми глазами, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Горячие слезы выступили на глазах у князя, но он усилием воли не позволил им пролиться.

Чернецы с носилками в руках вышли за ворота и скрылись из виду, заслоненные высоким частоколом. Двое гридней, стоявшие на страже у ворот, опять завели беседу между собой, опираясь на короткие копья. Ветер трепал полы их длинных красных плащей.

Олег Иванович, пройдясь по крытой галерее от угла до угла, собрался было сойти по лестнице в нижние теремные покои. Неожиданно перед ним предстал игумен Севастьян, возникший из темного дверного проема, ведущего к лестничному пролету. Длиннобородый худощавый, как щепка, игумен заговорил с князем о том, что в монастыре под Коломной имеется чудотворная икона Святого Иова, доставленная туда из Москвы самим митрополитом Алексеем.

— Уже немало хворых прихожан исцелились от своих недугов, приложившись устами к этой чудотворной иконе, — сказал игумен Севастьян. — Коль в нашей обители княжич Роман не избавится от своей болезни, то можно будет перевезти его в Голутвин монастырь.

Олег Иванович бросил на игумена недобрый взгляд. Любое упоминание Голутвина монастыря, выстроенного три года тому назад недалеко от Коломны, выводило его из себя. Московский князь Дмитрий ставит укрепленные монастыри на порубежье с Рязанским княжеством, переманивая туда беглых рязанских смердов и холопов. Вроде бы богоугодным делом занимается князь Дмитрий, на деле же всякий пограничный монастырь есть защита для Москвы хоть с южной стороны, хоть с западной.

— Не поедет мой сын в Голутвин монастырь, — резко бросил Олег Иванович. — Не хватало мне московлянам кланяться!

— Храм в Голутвине монастыре построен не для московского князя, но во славу Господа, — с легким осуждением в голосе произнес игумен Севастьян. — Смири гордыню, княже. Не Дмитрию ты станешь класть поклоны в Голутвине, но богу. Увидит Господь твое смирение и избавит сына твоего от тяжкой немочи.

— Ежели Господь и впрямь всемогущ и всесведущ, то мои молитвы дойдут до Него и из Солотченской обители, — сказал Олег Иванович, не скрывая своего раздражения. Он помолчал и сердито добавил, глядя на игумена из-под нахмуренных бровей: — Когда митрополит Алексей приезжал в Голутвин монастырь для освящения тамошнего храма, то ты, владыка, тоже пожаловал туда вопреки моему запрету. Твердя о своем служении Господу, ты тем не менее успеваешь лебезить и перед митрополитом Алексеем, который является советником Дмитрия во всех его делах, причем не всегда честных и справедливых.

Беседуя, князь и игумен неспешно двигались по галерее. Со стороны могло показаться, что они разговаривают, как давние друзья. Соблюдая приличие, Олег Иванович не повышал голос, дабы снующие по двору челядинцы и дружинники не навострили уши. Своему окружению Олег Иванович старался показать, что у него нет никаких разногласий с игуменом Севастьяном.

Внезапно стремительный топот копыт разорвал дремотную тишину сентябрьского вечера. На княжеское подворье влетел наездник на рыжем взмыленном коне. Гонец был без шапки, его длинные светлые волосы были растрепаны ветром. Желтые сапоги на нем были забрызганы грязью, как и мосластые ноги скакуна.

К гонцу с разных сторон стали сбегаться дружинники, встревоженные его измученным видом и мрачным лицом.

Первым с гонцом заговорил Тихомил:

— Здрав будь, Пентег! Коня ты совсем загнал, друже. Что стряслось?

— Беда! — хрипло вымолвил Пентег, устало опираясь на луку седла. — К Рязани татары подвалили в великом множестве. Боярин Громобой вывел рязанских ратников за стены и вступил в сечу с нехристями. Ордынцы взяли верх в битве и ворвались в Рязань на плечах наших отступающих воинов. Громобой велел мне известить Олега Ивановича о случившемся несчастье, упредить, чтоб он покуда не возвращался в Рязань.

— Ступай ко князю, друже, — сказал Тихомил, помогая Пентегу сойти с коня. — Да ты никак ранен! Может, позвать лекаря?

— С лекарем успеется, — проговорил Пентег, зажимая ладонью кровоточащую рану на своем левом бедре. — Вражья стрела пометила меня в сече. Где князь-то?

— В тереме он, наверху, — ответил Тихомил, кивнув на высокие бревенчатые хоромы под двускатной тесовой кровлей с резными петухами на коньке.

Прихрамывая на левую ногу, Пентег торопливо заковылял к теремному крыльцу.

Тихомил повелел кому-то из гридней бежать за лекарем, кому-то позаботиться о коне Пентега, а сам поспешил в терем вслед за литовцем, понимая, что в сложившихся обстоятельствах князь вполне может возложить на него какое-нибудь важное поручение. Тихомил уже привык к тому, что самые опасные и трудные поручения Олег Иванович доверяет именно ему.

…Сидя на скамье, Пентег во всех подробностях поведал Олегу Ивановичу об очередной татарской напасти, свалившейся на его стольный град. Князь, облаченный в длинный голубой кафтан с зауженными рукавами, метался по светлице, как рассерженный лев. Олег Иванович досадовал на боярина Громобоя, который столь опрометчиво ввязался в битву с татарами вместо того, чтобы держать оборону на отстроенных заново стенах Рязани.

— Город пал, но рязанский детинец нехристи взять не смогли, — добавил Пентег, желая хоть как-то утешить князя. — В детинце укрылось много бояр, купцов, монахов и немало прочего люда. Там же пребывают сыновья твои, княже.

— Кто привел татарскую орду на мои земли? — спросил Олег Иванович. — Неужто опять Мамай налетел изгоном?

— Татарами верховодит царевич Арапша, — промолвил Пентег. — Это стало известно от пленного нехристя, которого мне удалось заловить арканом. Разграбив Нижний Новгород, Арапша на обратном пути к Наровчату отклонился в сторону, дабы взять добычу на рязанских землях.

— Почто же наши дальние дозоры проглядели орду Арапши? — сердито воскликнул Олег Иванович.

— Арапша пришел к Рязани не со стороны Степи, а через Мещерские леса, — ответил Пентег. — Потому-то рязанские сторожи обнаружили орду Арапши, когда ей оставался всего один переход до Рязани. Ведь владения мещерских князей с востока довольно близко подходят к Рязани. Потому-то Арапша свалился на нас, как снег на голову!

Окликнув челядинцев, Олег Иванович велел им привести лекаря к Пентегу.

Выйдя в соседнее помещение, Олег Иванович увидел там Тихомила, который мигом вскочил со стула при виде князя. Здесь же находился боярин Брусило, в глазах которого было смятение и тревога.

— Вели седлать коней, — обратился к Тихомилу Олег Иванович. — Я сей же час выступаю к Рязани. Все гридни и слуги поедут со мной. Ступай!

Тихомил с поклоном удалился.

Видя, что Брусило тоже поднялся со своего места, чтобы собраться в путь, Олег Иванович остановил его, мягко взяв за локоть.

— А ты, боярин, останешься здесь. Присмотришь за своим крестником. Негоже оставлять Романа тут совсем одного. Нужно, чтобы сын мой видел подле себя хотя бы одно родное лицо.