Еще в самом начале своего княжения в Рязани Олег основал монастырь на реке Солотче. Охотясь как-то в дремучих заокских лесах, Олег со своей свитой сделал привал на высоком речном берегу, с которого открывался чудесный вид на окрестные холмы и дубравы. Медленный бег светлой реки меж песчаных круч, поросших соснами, стаи звонкоголосых птиц, вольный ветер, гуляющий между деревьями, — все здесь дышало девственной красотой и покоем. И Олег распорядился о возведении в этом тихом месте бревенчатой церквушки с пристройками, велел рядом поставить небольшой теремок для себя, чтобы было где уединиться от забот.

С той поры минуло уже более двадцати лет. Ныне монастырь на Солотче сильно разросся и стал похож на лесной замок, обнесенный высоким частоколом с бревенчатыми башенками по углам. От той первой церквушки не осталось и следа, сгорела она во время пожара. На ее месте теперь высится стройный высокий храм из сосновых бревен с деревянной чешуйчатой маковкой наверху, увенчанной православным крестом. В узкие окна храма вставлены разноцветные стекла, переливающиеся на солнце веселым радужным блеском. Ступени, ведущие к главным храмовым вратам, укрыты двускатной тесовой кровлей, опиравшейся на резные столбы.

Потемневший от дождей княжеский теремок смотрится довольно неказисто рядом с этой новой деревянной церковью.

В монастыре проживает около сорока монахов и послушников, над которыми главенствует игумен Севастьян, возведенный в сей священнический сан самим митрополитом Алексеем.

Олег довольно часто наведывался в монастырь на Солотче, благо до него от Рязани было недалеко. Перейдя через Оку, нужно добраться до Шумани, откуда извилистая лесная дорога ведет к Солотченской монашеской обители. Весь путь занимает чуть больше десяти верст.

Ныне Олег приехал в лесной монастырь не для бесед со старцем Севастьяном. Он привез сюда своего больного старшего сына. В монастыре имелась часовня, где иногда случались чудесные исцеления людей от различных недугов. Больного оставляли на какое-то время в часовне, уложив на ложе перед иконами святых угодников. После прочтения определенных молитв недужный человек погружался в сон и через несколько часов вставал совершенно здоровым. За все время существования монастыря таких чудесных исцелений было всего несколько. Тем не менее хворые люди ежегодно приезжали сюда со всего Рязанского княжества и из более отдаленных мест, надеясь на чудо. С такой же надеждой в душе привез и Олег своего сына Романа в Солотченскую обитель.

Никто из лекарей не мог понять, что вдруг случилось с одиннадцатилетним княжичем, который с рождения отличался телесной крепостью, что за недуг нежданно-негаданно свалил его с ног. Прежде, чем поместить больного княжича в Чудотворную часовню, его сначала осмотрел монастырский лекарь Кузьма Ведовик.

— Пусть сын твой поначалу отведает целебных снадобий, кои умеет приготовлять инок Кузьма, — сказал Олегу игумен Севастьян. — Ежели не помогут Роману настои целебные, тогда и отнесем его в часовню, дабы высшее Провидение позаботилось о нем.

Княжеские слуги уложили Романа в теремной спальне, выходившей окнами на густой лес, стеной стоявший за прочным частоколом. Олег разместился в соседнем помещении вместе с боярином Брусило, который являлся крестным отцом княжича Романа, поэтому тоже приехал в Солотченскую обитель, дабы помолиться о его выздоровлении.

После вечерней службы Олег и Брусило задержались под высокими сводами храма, преклонив колени перед иконостасом, озаренным ярким светом множества зажженных свечей. В гулкой тишине, пропитанной ароматом ладана и запахом растопленного свечного воска, под внимательно-сосредоточенными взглядами святых угодников, взирающих с икон, Олег и Брусило принялись шептать молитвы и класть поклоны. Они молили Богородицу и ее сына Христа об избавлении княжича Романа от тяжкой хвори.

Погруженного в чтение молитв Олега вдруг привлек какой-то шум за дверями храма. Князь уловил краем уха взволнованные возгласы, которые решительно подавлял своим непреклонным голосом игумен Севастьян. Какие-то люди настойчиво пытались войти в храм, но суровый старец не позволял им этого. «Не иначе, гридни мои желают поведать мне что-то важное и срочное!» — промелькнуло в голове у Олега.

Поднявшись с колен, Олег торопливо вышел из храма на деревянную паперть, укрытую сверху тесовым навесом. Он столкнулся лицом к лицу с двумя молодыми гриднями из своей свиты, тут же находились игумен Севастьян и храмовый ключник, не позволявшие дружинникам переступить порог церкви, дабы не нарушить уединенные молитвы князя.

— Что стряслось? — раздраженно обратился к гридням Олег. — С чем вы пришли сюда? Почто в храм ломитесь, как оглашенные?

Олегу ответил гридень Тихомил.

— Не гневайся, батюшка-князь, — сказал Тихомил, сняв шапку и отступив на полшага. — Гонец сюда примчался с недоброй вестью. Арапша наголову разбил русские полки на Пьяне-реке. В сече пал шурин московского князя Иван Дмитриевич, много прочих бояр и воевод. Арапша двинулся к Волге и с ходу захватил Нижний Новгород. Тесть московского князя еле ноги унес в Суздаль, а брат его бежал в Городец.

— А что же Дмитрий? И брат его Владимир Серпуховской? — поспешно спросил Олег. — С ними что сталось?

— Оба живы, — ответил Тихомил. — Они не участвовали в сече с татарами на Пьяне-реке.

— Как не участвовали?! — опешил Олег. — Дмитрий сам же скликал князей в поход на Арапшу. Он сам собирался возглавить русское воинство.

— Гонец говорит, что так все и было поначалу, — сказал Тихомил. — Русские полки двинулись в Степь во главе с Дмитрием и Владимиром Серпуховским. Разбив стан на реке Пьяне, князья и воеводы получили известие, будто Арапша ушел на юг к Волчьей реке. Это привело к тому, что русская рать разделилась: московские и переславские полки вернулись домой, все прочие ратники остались на Пьяне-реке, собираясь продолжить поход к Наровчату. Вместе с московским воинством ушли домой и Дмитрий с Владимиром серпуховским. Суздальский князь Дмитрий Константинович с братом Борисом ушли в Нижний Новгород. Оставшиеся на Пьяне полки возглавил старший сын суздальского князя Иван Дмитриевич.

— Арапша подкрался тихо и незаметно к реке Пьяне, — вставил другой гридень. — Русские полки были застигнуты татарами врасплох. Собственно, никакой битвы и не было. Татары секли разбегающихся русских ратников, как траву. Много русичей утонуло в реке, многие попали в плен.

— Где гонец? — Олег взглянул на Тихомила.

— Спит мертвым сном, княже, — промолвил Тихомил. — Он скакал без передышки сначала из Мурома до Рязани, а затем из Рязани сюда. Князь муромский Михаил Юрьевич послал к тебе сего вестника, княже.

— Стало быть, уцелел муромский князь в этой передряге, — усмехнулся Олег. — Ушел в поход с бородой, а вернулся стриженым!

Похлопав Тихомила по плечу, Олег с довольным лицом направился обратно в храм, кривя губы в злорадной усмешке и бормоча себе под нос: «Жаль, Дмитрий-паршивец загодя ускользнул от сабель татарских! Сберегли его ангелы-хранители! Ну да ладно. После этого поражения гордыни-то у Дмитрия поубавится!»

Игумен Севастьян, проскользнувший в церковь следом за князем, был неприятно поражен тем, что Олег вместо того, чтобы продолжить молиться за здравие больного сына, громко и радостно благодарит Господа за то, что Арапша разбил на Пьяне союзных Москве князей и учинил погром в Нижнем Новгороде.

Рассерженный Севастьян напустился на Олега с упреками и пристыжениями:

— Не к лицу тебе, князь, радоваться торжеству басурман над воинством христианским! Совсем не к лицу! Дмитрий выслал войско в степи не из личной корысти, но желая оборонить все приокские земли Руси от татарской напасти. Дмитрий о всей земле Русской радеет! Ты же, князь, печешься лишь о своем княжестве. Обвиняя Дмитрия в излишней гордыне, ты не замечаешь, что душа твоя тоже гордыней объята. Коль взвесить на невидимых весах твою надменность, княже, и Дмитриеву гордыню, то еще неизвестно, какая из двух чаш перевесит. Низко и подло, князь, желать погибели братьям своим по языку и вере. За это не токмо люди, но и Господь может от тебя отвернуться!

Сказанное игуменом Севастьяном нисколько не смутило Олега. Он смело возразил Севастьяну:

— С чего мне радоваться успехам Дмитрия? С чего мне не желать ему поражений? Дмитрий, идя по стопам своего отца и деда, силой и подкупом прибирает к рукам княжеские уделы вокруг Москвы. С неугодными князьями у Дмитрия разговор короткий: их либо изгоняют с отчих столов, либо просто убивают. Дмитрий и его прихлебатели возвышенно называют это «объединением Руси»! — Олег желчно усмехнулся. — Тверской князь приехал к Дмитрию на переговоры и угодил в темницу вместе со своими боярами. Галицкий князь посмел в чем-то перечить Дмитрию, за что был лишен стола княжеского и сослан в Устюг. Та же участь постигла и костромского князя. Благодаря заступничеству Мамая тверскому князю удалось выбраться на волю и вернуться домой. А вот галицкий и костромской князья до сих пор изгойствуют в Устюге, не имея могучих заступников.

Дмитрий пядь за пядью захватывает рязанские земли, но ты, отче, его почему-то хвалишь и называешь собирателем Руси. Я же для тебя есть подлый человек за то, что не желаю быть под пятой у Дмитрия и не приветствую все его замыслы.

Упомянув о поражении русских полков на Пьяне-реке, Олег заметил игумену Севастьяну, мол, если бы Дмитрий проявил настойчивость, то он отыскал бы в степях войско Арапши и разбил бы его в пух и прах. Но Дмитрия то ли утомил этот поход, то ли у него пропал интерес к этому делу, поэтому он вернулся домой с московскими полками, нимало не заботясь об остальной русской рати, оставшейся у реки Пьяны.

— Где же тут забота Дмитрия о приокских землях Руси? — обратился к игумену Олег. — Где его радение не токмо о Московском княжестве? Сговорил Дмитрий князей в поход на татар, а сам в кусты! Вот и наказал Господь Дмитрия за скудоумие его и ратное небрежение!