Глава 7
Гибель Сфенкела
Калокир долго разглядывал отрубленную голову мавра, лежащую на столе на серебряном подносе, погруженный в какие-то свои думы. Сидящий на стуле Харальд, закинув ногу на ногу, тоже думал о чем-то своем. Их молчание длилось довольно долго.
– Значит, справедливый рок все-таки настиг одного из убийц Никифора Фоки, – наконец, промолвил Калокир. – Жаль, что Цимисхий избежал этой участи.
– Пока избежал, – негромко сказал Харальд.
– Не думаю, что у Святослава будет еще возможность для подобной вылазки, – хмуро заметил Калокир. – Цимисхий – опытный полководец. Поймать его дважды на одну и ту же уловку невозможно.
Слова Калокира вскоре подтвердили перебежчики-болгары из стана Цимисхия. Все ромейское войско трудилось целый день, обнося частоколом свой лагерь. Там, где ров вокруг стана был недостаточно глубок, ромеи поставили башенки из тонких бревен. Такие же башенки были возведены у всех лагерных ворот.
В начале мая к войску Цимисхия присоединился арьергардный отряд с обозом и осадными машинами. Тогда же на Дунае напротив Доростола появился флот ромеев. С кораблей на сушу были выгружены катапульты и камнеметы, а также на берег сошли несколько тысяч наемников.
В последние дни из ромейского стана в Доростол перебежало много болгар. Среди перебежчиков оказалось немало боляр, как из окружения плененного ромеями царя Бориса, так и из знатной верхушки города Плиски. Боляре из Преслава и Плиски изначально были настроены враждебно друг к другу, поскольку первые ориентировались на союз с ромеями, а вторые не желали допускать ромеев в свою страну. И те и другие поначалу были враждебны к Святославу, который пришел с войском на берега Дуная, чтобы вернуть болгар под византийское ярмо. Когда у Святослава дошло до открытой войны с ромеями, то болгарская знать была этому рада, уповая на то, что русы и ромеи изнемогут в кровавой распре и оставят Болгарию в покое. Когда ромеи, нарушив перемирие с русами, вторглись в Болгарию, тогда-то и для болгарской знати настал момент прозрения.
Оказалось, что Иоанн Цимисхий намерен не только изгнать русов из Болгарии, но и лишить болгар их государственности. Лишенные возможности сопротивляться заведомо сильнейшему врагу, болгары в отчаянии бросились искать защиты у Святослава, войско которого оставалось единственной силой, способной сокрушить военную мощь ромеев.
Вот почему те из боляр, которых Святослав допустил на совет своей старшей дружины, яростно настаивали на сражении с ромеями. Боляре и сами рвались в битву, желая вырвать свою страну из-под власти византийцев. Под стягами Святослава собралось уже больше трех тысяч болгар, в большинстве своем это были опытные воины.
Многие русские воеводы тоже горели желанием поквитаться с Цимисхием на поле битвы за его вероломство.
И только Свенельд упрямо стоял на том, что русичам пора завершать эту войну и возвращаться домой.
– Князь Улеб попытался домой вернуться, так ромеи сожгли его ладьи негасимым огнем! – сердито напомнил Свенельду воевода Сфенкел.
– Нас ждет та же участь, коль оробеем и ударимся в бегство, – сказал воевода Икмор. – На воде ромеи сильнее нас, а вот на суше мы с ними можем потягаться на равных!
Свенельд не сдавался и опять взял слово:
– Нам ведомо, что Цимисхий стянул к Доростолу все ромейские войска. У него около восьмидесяти тысяч пешей рати и конницы около десяти тысяч. Братья, Цимисхия нам не перемочь, ибо у нас вместе с болгарами наберется чуть больше тридцати тысяч ратников. Добычу свою мы уже растеряли, сохраним же то малое, что у нас осталось: оружие и честь. Други, пора поворачивать ладьи к дому!
Старшие дружинники недовольно загалдели.
– О какой чести ты тут твердишь, старик! – выкрикнул вспыльчивый Ростичар. – Ежели мы убоимся сечи с ромеями, то покроем себя позором! Бесчестье ляжет на наши стяги при нашем отступлении из Доростола. Воевать надо до победы!
– Вот именно! – вставил Сфенкел. – Сядь, Свенельд. Твоя дружина уже обогатилась и на Русь вернулась во главе с твоим сыном Лютом. Понятно, почему ты домой рвешься! Злата-серебра в твоем тереме киевском полным-полно, а за славой воинской ты никогда не гонялся.
– Верные слова! – проговорил Икмор. – Для Свенельда выгода дороже славы. Свенельд за здорово живешь головой рисковать не станет!
– По-вашему, я – трус и стяжатель! – рассердился Свенельд. – Выгода мне глаза застит, так, что ли?.. А вы все, оказывается, благородные и бескорыстные! Растолкуйте же мне, недоумку, во имя какой цели вы готовы сложить свои головы на берегу Дуная. И главное, как вы собираетесь победить троекратно сильнейшего врага! Может, вы рассчитываете на поддержку болгар? – Свенельд небрежно ткнул пальцем в сторону болгарских вельмож, сидящих на отдельной скамье. – Так эти воители сегодня с нами, а завтра вгонят нам нож в спину!
В зале опять поднялся шум. На этот раз громче всех возмущались болгарские вельможи, уязвленные словами Свенельда.
– Спокойно, старина, – обратился к Свенельду боярин Ставр. – Ты говоришь так, поскольку болгары убили твоего старшего сына в Филиппополе. Это были люди Георгия Сурсовула. С Сурсовулом и его людьми ты уже расквитался, немногие из них ушли от твоей мести. Сурсовула же ты убил собственной рукой. Ныне болгары единодушно на нашей стороне, поэтому не следует оскорблять их недоверием.
С военного совета Свенельд пришел с угрюмым видом. Во дворце его покои находились рядом с покоями Святослава. Князь пригласил своих ближних бояр на дружескую пирушку. Свенельд тоже был приглашен, но он не пошел на это застолье, зная, какие разговоры там начнутся.
У распахнутого настеж окна сидела на стуле Весняна в белом славянском платье, длинная русая коса свешивалась ей на грудь. Девушка что-то негромко напевала. При виде вошедшего в светлицу Свенельда Весняна умолкла.
– Что решили на совете, тато? – спросила Весняна, видя, что Свенельд не собирается первым заводить об этом речь.
– Завтра идем на битву с ромеями, – ответил старый варяг, снимая с себя длинный плащ из узорного аксамита. – А ты, пострелица, во дворце останешься! Чтоб за порог ни ногой! Это тебе будет наказанием за самовольное участие в ночной вылазке. – Свенельд сурово погрозил девушке темным узловатым пальцем.
– Что, и к Верхуславе в гости нельзя пойти? – надулась Весняна.
– К Верхуславе можно, – поразмыслив, ответил Свенельд. – Она-то и присмотрит за тобой, непоседой.
Едва забрезжил рассвет, распахнулись западные и северо-западные ворота Доростола, выходившие на равнину, разделявшую стан ромеев и городские стены. Из ворот потянулись конные и пешие колонны славянского войска, ощетинившиеся блистающими на солнце многими тысячами копий. Пешая славянская рать выстраивалась на равнине сплошным фронтом глубиной в двадцать шеренг. Впереди стояли щитоносцы, позади лучники и метатели дротиков.
Позади пехоты во второй боевой линии расположились конные полки русичей и болгар. Для удобства маневра между конными дружинами были оставлены широкие интервалы.
Во главе пешего воинства встали воеводы Сфенкел, Икмор и Ростичар. Конные полки возглавили Святослав, Свенельд и болгарский воевода Гомза.
Кейла, узнавшая от Сфенкела, что сегодня грядет решительная битва с ромеями, с утра была объята сильнейшим волнением. Ей стало известно, что и молодшая дружина, занятая охраной цитадели, тоже выйдет за городскую стену на сечу с врагом. В этой дружине находился Харальд.
Хазаринка поспешила в покои Верхуславы, желая узнать, что той известно о замыслах Святослава. Еще Кейла хотела услышать из уст Верхуславы опровержение сказанному Сфенкелом, который проговорился о том, что ромеи численно превосходят русское войско втрое.
Верхуслава с печалью в голосе подтвердила правоту слов Сфенкела. Цимисхий действительно стянул к Доростолу невиданное войско, об этом говорят все болгары-перебежчики.
– Почему же тогда Святослав рвется в битву, располагая слабейшим войском? – изумилась Кейла. – Почему же ты не отговорила его от этого безумного шага?
В порыве горестного отчаяния хазаринка крепко стиснула руку Верхуславы своими цепкими пальцами. В ее больших красивых, как у лани, очах светилось сильнейшее беспокойство за любимого человека, ушедшего в рядах молодшей дружины навстречу смертельной опасности.
Верхуслава знала о тайной любви хазаринки к Харальду.
Она обняла свою подругу и негромко промолвила, гладя Кейлу по мягким волнистым волосам:
– Разве можно остановить движение солнца в небесах, душа моя? Так и Святослав неудержим, когда рядом находится враг, как бы силен он ни был!
– На что надеется Святослав? – Кейла высвободилась из объятий Верхуславы. – Ему бы отсиживаться за стенами Доростола и беречь свое войско, а он, словно безумный, бросается в сечу! Ладно бы, Святослав нападал на ромеев под покровом ночи, для этого сгодится и небольшое войско, но ведь князь жаждет решительной битвы при свете дня! Как Святослав рассчитывает победить Цимисхия? Неужели Святослав уповает на помощь своих славянских богов?
– От богов многое зависит в этом мире, – заметила Верхуслава.
– Хазарам боги не помогли, ни их древние языческие, ни новый иудейский! – У Кейлы вырвался раздраженный жест. – Русы победили хазар везде и всюду, в течение одного года уничтожив Хазарский каганат до основания. На поле битвы все решают не боги, а мечи и копья…
– Что ж, милая, пойдем на крепостную башню и поглядим, поможет ли ромеям их многочисленность в сече с ратью Святослава, – сказала Верхуслава.
Весняна, узнав, что Кейла и Верхуслава собрались идти на крепостную стену, чтобы понаблюдать оттуда за сражением, изъявила желание пойти вместе с ними.
* * *
Доростол был не просто крепостью, это был большой город, где проживало около сорока тысяч жителей, в основном это были болгары и влахи. Здесь издавна процветало кузнечное и оружейное ремесло, а также кожевенное, гончарное и стеклодувное. Славился Доростол и своими каменщиками. Почти все дома в городе были возведены из камня и кирпича, который изготовляли местные умельцы из здешней желтой глины. Обожженный на долгом огне местный желтый кирпич обретал небывалую прочность. Камень добывался в отрогах Балканских гор, где были большие залежи мягкого известняка и мрамора; хватало там и твердых пород камня: базальта, песчаника и туфа.
Собственно, древняя римская крепость, а ныне цитадель Доростола, занимала широкий мыс, близ впадения в Дунай небольшой речушки Селии. Городские кварталы, примыкая к цитадели, тянулись вдоль берега Дуная, а также вдоль русла Селии, раскинувшись по близлежащим холмам. Каменная стена, окружавшая Доростол с севера и юго-запада, напоминала сильно вытянутую подкову. Это было особенно заметно с угловой башни на холме Быдуе, отсюда весь город был как на ладони.
Когда-то в этой башне были проделаны ворота, через которые горожане выгоняли скот на пастбище, поэтому башню назвали Бычьей. Со временем ворота заложили камнями, но прежнее название башни так и осталось.
Три подруги примчались к Бычьей башне верхом на лошадях, русская стража пропустила их на верхнюю площадку башни, поскольку воины узнали княгиню Верхуславу, «походную жену» Святослава.
Порыв довольно сильного южного ветра сбросил с головы Кейлы тонкое полупрозрачное покрывало, но хазаринка даже не обратила на это внимания, захваченная открывшимся перед ней видом расположившихся на равнине войск.
Внизу, примерно в трехстах шагах от городской стены, двумя длинными линиями застыли пешие и конные полки Святослава. Русское войско представляло собой грозное зрелище! Полки растянулись в длину на целую греческую милю, в которой было больше тысячи шагов.
Однако надвигавшееся с юго-запада ромейское войско занимало еще большее пространство вширь и глубину. Это скопище вражеских воинов было подобно надвигающейся буре. Тяжелая поступь множества ромеев рождала в недрах земли устрашающий гул, их боевой клич сотрясал воздух, распугав всех птиц в округе. Густые клубы пыли поднимались над ромейскими полчищами, над их знаменами и рядами блестящих шлемов. Эта пыльная завеса, разносимая ветром, пронизанная блеском острых копейных жал, надвигалась медленно и неотвратимо на застывших в молчании русичей.
Один лишь вид наступающего ромейского войска вызвал у впечатлительной Кейлы сильнейшее сердцебиение. Превосходство ромеев в численности было настолько очевидным отсюда, с высоты башни, что Кейла простерла руку в сторону вражеских полчищ, обратив свой взор к Верхуславе.
– Погляди же, княгиня! Погляди! – с волнением в голосе воскликнула хазаринка. – Как можно выходить на битву со столь неисчислимыми вражескими полчищами?! Если русы не поспешат укрыться за стенами Доростола, то ромеи просто сметут их! Княгиня, отправь же гонца к Святославу, образумь его!
– Успокойся! – властно проговорила Верхуслава. – Святослав знает, что делает. Молчи и смотри!
Кейла в отчаянии уронила руки, отвернувшись от Верхуславы.
– Мне надо было взять с собой лук и стрелы, – сказала Весняна. – С такой высоты стрела запросто долетит до ромейской фаланги!
– Ну, милая, без твоей помощи Святославу ромеев, конечно, не одолеть! – усмехнулась Верхуслава, шутливо дернув Весняну за косу.
* * *
Центр ромейского боевого строя занимали тяжеловооруженные воины с очень длинными копьями. Таких длинных копий не было ни у кого в русском войске. Кроме этого, две передние шеренги ромеев имели большие прямоугольные щиты, закрывающие воина от колена до шеи. В следующих восьми шеренгах находились ромеи с небольшими круглыми щитами. В замыкающих пяти шеренгах у ромеев были собраны лучники и пращники. На флангах ромейской пехоты неспешным аллюром двигались разбитые на сотни большие конные отряды.
За первой боевой линией ромейского войска, имевшей в глубину пятнадцать шеренг, с интервалом примерно в двести шагов двигалась вторая боевая линия воинства ромеев тоже пятнадцать шеренг в глубину. Во второй линии у ромеев пехота также находилась в середине, а конница – на флангах.
С тем же интервалом за второй линией боевого строя ромеев двигалась третья боевая линия войска Цимисхия. Здесь находились только конные отряды, разделенные по родам оружия. Всадники с луками и дротиками были развернуты в центре, конники с тяжелым вооружением стояли на флангах.
Начало сражения ознаменовали лучники, выпустившие тучи стрел с обеих сторон. Закрываясь от летящих стрел, и русичи и ромеи подняли щиты над головой, отчего на какое-то время два враждебных войска превратились в некое подобие бронированных черепах. Сближаясь, русичи и ромеи все убыстряли шаг. При этом все громче взлетал над их головами боевой клич. Наконец войска столкнулись с грохотом и звоном, в котором мигом растворился грозный рев многих тысяч глоток. И началась битва!
Первый же натиск ромеев сильно смял центр славянского войска.
У троих подруг, наблюдавших за битвой с крепостной башни, даже возникло ощущение, что враги вот-вот рассекут боевой строй русичей и прорвутся к воротам Доростола. Воины Святослава так стремительно подались назад, открыв широкую брешь в середине своего строя, что у стороннего наблюдателя могла возникнуть уверенность в решительном переломе в пользу ромеев в самом начале сражения.
Об этом в один голос радостно заговорили военачальники конных отрядов, окружавшие Цимисхия. Василевс наблюдал за ходом битвы с небольшой возвышенности в тылу своего войска.
– Гляди, государь! Хваленые русы бегут под натиском твоего доблестного войска! – с широкой улыбкой молвил Давид Куркуас, шурин Цимисхия.
– Полнейший успех, государь! – вторил ему Феодор Лалакон, предводитель «бессмертных». – И часа не прошло, как наши воины смяли русов!
– Мы даже не успели ввести в сражение наши отборные отряды, – вставил Апсевд, сын Давида Куркуаса.
– Я знал, что так и будет! – воскликнул Анемас, начальник императорской паратаксии, в которую входили юноши из знатнейших семей Царьграда.
Цимисхий тем не менее хранил молчание, никак не реагируя на восторженные возгласы своих приближенных. Приложив ладонь к металлическому козырьку шлема, Цимисхий вглядывался в звенящее железом месиво из многих тысяч бойцов, щуря глаза от слепящих лучей восходящего солнца.
Успех ромеев сошел на нет, когда Святослав двинул в образовавшуюся брешь свою конную дружину. Конные русы с торжествующим ревом разметали пеших ромеев, многих изрубив на месте. Как по команде русичи усилили свой натиск по всему фронту и теперь уже ромеи подались назад, спотыкаясь о тела своих павших.
– Ну, что же медлит Склир? – нервно бормотал себе под нос Цимисхий. – Пора вводить в сражение отряды из второй линии!
Варда Склир, руководивший ромеями на равнине, вскоре выправил положение, бросив в сечу свежие отряды из второй линии. Ромейское войско сначала замерло на месте, потом начало медленно теснить русов обратно к стенам Доростола. Второй натиск ромеев оказался сильнее первого. Русичи были оттеснены почти к самой городской стене.
Конные полки Святослава, подобно стальным клиньям, тут и там вонзались в плотные построения византийской пехоты, дробя и рассекая фронт ромейского войска. Когда на одном из флангов обратилась в бегство конница ромеев, это привело к немедленному отступлению всей боевой линии византийцев. Ромеи пятились назад добрых полмили, понемногу восстанавливая порядок в своих шеренгах.
И вновь резервные отряды из второй линии позволили ромеям устремиться в очередную атаку на русские боевые шеренги. Но и этот вал из пеших ромеев был остановлен конницей Святослава, которая устремилась на врага двумя сходящимися к центру клиньями.
В центре русские лучники произвели настоящее опустошение в боевых порядках византийцев, расстреливая их с расстояния в две сотни шагов. От повального бегства ромеев спасли опять же отряды из второй линии, своевременно занимавшие бреши в боевом построении своей передней фаланги.
Четвертый натиск ромеев поколебал боевой строй славян всего на несколько минут.
Удар конной болгарской дружины смял византийцев на правом фланге. На этот раз ромеи отступали под натиском русов больше мили, с огромным трудом восстановив монолитность своих боевых рядов.
Когда Варда Склир двинул свои отряды в пятую атаку, то в свите василевса все опять воспрянули духом, глядя на то, как уверенно и неуклонно ромеи теснят русов по всему фронту. Было видно, что Святославу приходится волей-неволей растягивать свой боевой строй, уменьшая его глубину, дабы не позволить ромеям охватывать фланги русского войска. Все резервные отряды Святослава были уже брошены им в сражение, в то время как у Склира во второй линии стояло еще около тридцати тысяч свежего войска.
И опять русичам удалось расстроить плотные шеренги ромейской фаланги, вклинившись в нее сразу в нескольких местах. Видимо, силы у византийцев были уже на исходе, поскольку они сразу ударились в бегство.
Варда Склир не зря назывался у ромеев «железным полководцем». Он сумел остановить свои бегущие отряды, перегруппировал силы и двинул ромеев в шестой по счету натиск на русские полки. Увязнув в центре, византийцы изо всех сил пытались опрокинуть фланговые отряды славянского войска. Конники ромеев и славян сшибались грудь в грудь, ломая копья и громыхая щитами. Земля была усеяна убитыми людьми и лошадьми.
С уст Цимисхия сорвалось длинное ругательство, когда вся линия ромейского войска неудержимо покатилась назад, теснимая воинством Святослава. В свите Цимисхия царило смятение. Никто не мог понять, как русам удается на равных противостоять превосходящему их втрое византийскому войску!
На этот раз ромеи были отброшены русичами почти на две мили. Их вторая линия сместилась вплотную к отборным конным отрядам Цимисхия, а первая линия остановилась после отступления в том месте, где час назад стояли резервные таксиархии наемников и апелатов.
В седьмой натиск на славян ромеи устремились с пением священного гимна в честь Георгия Победоносца. Долгое время фронт колебался на одном месте, ни одна из сторон не желала отступать! Где-то кипела отчаянная рубка, и там грудами лежали тела павших ратников; где-то русы и ромеи налегали друг на друга, уперев копья в щиты. И все же перелом случился! Русы вновь сломили ромеев в яростной сече, обратив их в бегство.
Восстановить порядок в боевом строю Склиру удалось, лишь отведя в тыл измотанные в сече передовые отряды, заменив их свежим войском из наемников. Византийцы оказались отброшенными русичами от стен Доростола больше, чем на три мили. Их боевая фаланга теперь размещалась на склоне той возвышенности, откуда Цимисхий и его свита незадолго до этого наблюдали за ходом сражения. Цимисхию и его конным отрядам пришлось отойти далеко назад, к подножию холма, на котором был разбит стан ромеев.
Восьмой натиск ромеев на войско Святослава начался уже около полудня.
Припекало солнце.
На зубах скрипел мелкий песок, поднятый в воздух множеством тысяч ног и порывами ветра.
Наемники столкнулись с русами без пения гимнов и без боевого клича. Это были лучшие воины в войске Цимисхия, отозванные им из Азии, где эти отряды успешно противостояли арабам. Кому-то из этих наемников уже приходилось сталкиваться с русичами в сече под Аркадиополем в прошлом году. И все же большинство из наемников сошлись в битве с русами впервые.
Приехавший из ромейского стана евнух остановил своего низкорослого мула возле огромного коня, на котором восседал Цимисхий, облаченный в боевые доспехи.
– Господин, наступило время полуденной трапезы, – проговорил тоненьким голоском толстый евнух, глядя на василевса снизу вверх. – Мне доставить кушанья сюда или твое великолепие будет трапезничать в своем шатре?
– Что? Что тебе нужно?! – рявкнул Цимисхий, нависая над вмиг оробевшим евнухом, как коршун над цыпленком. – Убирайся отсюда, скопец! Живо!
– А как же трапеза, повелитель? – растерянно пролепетал евнух, испуганно втянув лысую голову в плечи. – Уже все готово.
– Какая еще трапеза?! – Лицо Цимисхия раскраснелось от ярости. – Ты не видишь разве, что здесь творится? Русы гонят мое войско, как стадо баранов! И ты хочешь, чтобы я в это время вкушал разносолы в своем шатре! Пошел вон отсюда, негодяй!
Цимисхий хлестнул плетью мула, на котором сидел толстяк-евнух.
Рыжий мул рванул с места и, прижав уши, поскакал обратно к стану, где у него была кормушка. Евнух цеплялся руками за гриву мула, неуклюже подпрыгивая в седле. При этом он ойкал и испуганно вскрикивал на каждом ухабе.
Русские стрелы уже втыкались в землю в опасной близости от конной свиты Цимисхия. Одна стрела даже вонзилась в щит Давида Куркуаса. Наемники, хоть и сражались храбро, но все же не могли остановить натиск славян, шаг за шагом отступая к своему стану.
Цимисхий и его свита повернули коней и отъехали подальше в поле от сцепившихся в свирепой сече русских и ромейских полков.
– Это не битва, а позор! – гневно молвил Цимисхий, обращаясь к своим приближенным. – Наш численный перевес не дает нам никакого преимущества! Русы теснят и теснят наше войско! Русам уже рукой подать до нашего стана!
Теперь помимо усталости на ромеев, облаченных в тяжелые латы, свалились изнуряющая жара и жажда. Палящие лучи солнца нагрели песок под ногами. На равнине, лишенной деревьев, не было ни клочка спасительной тени. А битва между тем продолжалась!
Варда Склир сделал ставку на тяжелую конницу, двинув ее вперед по всему фронту. Это был девятый по счету натиск византийцев на русские полки. Усталость и множество раненых не позволили русичам выстоять против мощной ромейской конницы. Войско Святослава отступило назад, поближе к стенам Доростола. Конница ромеев, сделав свое дело, отошла на фланги, уступив место для битвы ромейской пехоте.
Десятая атака ромеев сразу в нескольких местах рассекла боевые порядки славян. На равнине возник кипящий хаос из множества отдельных стычек, где в мелькании щитов, сверкании мечей, топоров и секир было невозможно разобрать, кто побеждает, а кто отступает. Сеча длилась около часа. С обеих сторон пало много храбрейших воинов. Наконец византийцы отступили, растратив на жаре все свои силы.
Варда Склир пришел к Цимисхию в помятом шлеме, шатаясь от усталости. Во время последней атаки ему пришлось личным примером воодушевлять своих измотанных воинов.
– Государь, – хрипло промолвил Склир, – осталось одно, последнее усилие – и русы будут разбиты! Дозволь мне возглавить твою пешую гвардию.
Цимисхий в тяжелом томительном молчании взирал на Склира, на его забрызганные кровью доспехи, затем произнес:
– Хорошо, друг мой. Бери моих пеших телохранителей, вырви у Святослава победу!
Склир неловко поклонился сидящему на коне василевсу и направился туда, где уже разворачивались для одиннадцатой атаки конные и пешие отряды ромеев.
Зной был нестерпим, но непреклонная воля полководцев удерживала в строю русов и византийцев, которые были готовы истребить друг друга до последнего человека, лишь бы доказать свое превосходство на поле битвы.
Между тем у троих подруг, пребывающих на вершине Бычьей башни, созерцательное настроение сменилось сильнейшим желанием хоть как-то помочь войску Святослава одолеть ромейские полчища. Верхуслава заявила, что теперь Святославу дорог каждый воин, поэтому им, троим, необходимо взять в руки оружие и встать в боевой строй.
«Правильно! – согласилась с Верхуславой Весняна. – Под военным облачением никто не разберет, что мы женщины!»
Кейла, никогда не страдавшая отсутствием смелости, тоже изъявила готовность принять участие в битве.
Подруги спустились с башни по каменной винтовой лестнице, вскочили на коней и умчались в цитадель. Там во дворце они живо переоделись в мужскую одежду, облачились в кольчуги и шлемы, подпоясались мечами, взяли в руки щиты и копья. Опять же верхом на конях три отчаянные девицы прискакали к городским воротам, спешились возле них и выбежали из города на равнину.
Стража у ворот приняла переодетых девушек за княжеских отроков, никто их не остановил. Встречные ратники, по причине тяжких ран бредущие обратно в город, показывали троим подругам самую короткую дорогу к русской рати, развернувшейся на равнине и ожидающей очередного натиска ромеев.
* * *
После того как одиннадцатый натиск ромеев на русское войско завершился бесславным отступлением, Иоанн Цимисхий уже решился было сам повести византийцев в очередную атаку, но военачальники отговорили василевса от этого рискованного шага.
– Эту битву начал Варда Склир, поэтому неудача будет связана с его именем, – резонно заметил Феодор Лалакон. – Императору следует появляться на поле сражения, когда наш перевес над врагом очевиден и неоспорим. Император должен представать перед своими войсками в ореоле непобедимости! Малейшая неудача может пошатнуть непогрешимость и блестящее величие василевса!
– Кто же из вас принесет мне победу над русами? – раздраженно промолвил Цимисхий, глядя на своих военачальников. – Уже очевидно, что Склир на это не способен!
Военачальники в замешательстве молчали. Возглавить войско в столь критический момент никто из них не осмеливался. Пусть уж лучше Склир завершает то, что начал!
– Повелитель, позволь мне повести в сражение «бессмертных», – сказал Феодор Лалакон. – Струна натянута, нужно лишь небольшое усилие, чтобы она лопнула. «Бессмертные» рвутся в сечу, они истомились от долгого ожидания!
– Веди «бессмертных», друг мой! – проговорил Цимисхий. – Да поможет тебе Богородица! Я никогда не сомневался в твоей храбрости, Феодор.
Отряд «бессмертных» состоял из двух тысяч отборных всадников. Феодор Лалакон приказал «бессмертным» спешиться, поскольку он видел, что равнина завалена множеством убитых, а это не позволит коннице набрать нужный для удара разбег. Варда Склир поставил «бессмертных» в центре боевого построения ромеев.
Загудели боевые трубы византийцев, возвещая о начале двенадцатого по счету натиска на войско Святослава.
Сближаясь, ромеи и русы пускали стрелы и ударяли мечами в щиты.
Усталость и жара давали о себе знать, поэтому когда расстояние между двумя враждебными ратями сократилось до полусотни шагов, поступь воинов замедлилась, а затем и вовсе русы и ромеи застыли на месте. Два войска, как два хищных зверя, замерли в настороженном ожидании. Ни сигналы труб, ни приказы военачальников не могли принудить воинов с обеих сторон ринуться друг на друга. Силы ратников были на исходе, а вместе с ними иссякала их взаимная ожесточенность.
Внезапно из рядов ромейского войска вышел Феодор Лалакон в блестящем чешуйчатом панцире, его шлем был украшен пышными белыми перьями. Вскинув кверху руку с тяжелым копьем, знатный ромей стал вызывать на поединок любого из славянских богатырей. В неподвижных шеренгах русичей произошло какое-то движение, там кто-то проталкивался из глубины боевого строя.
Наконец Феодор Лалакон увидел того, кто принял его вызов.
Это был Сфенкел.
И ромей и русич обладали телесной статью и немалым ростом, оба были ловки и напористы. Но если щит и панцирь Лалакона не имели ни вмятины, ни царапины, то внешний облик Сфенкела говорил о том, что за все время долгой битвы он находился в передней шеренге. Овальный красный щит Сфенкела был иссечен мечами и утыкан обломанными древками стрел, бронь на нем из клепаных круглых пластин была забрызгана кровью и носила следы ударов копий. Кровь из рассеченного подбородка залила Сфенкелу его короткую русую бороду.
Какое-то время противники кружили напротив друг друга, прикрывшись щитами и держа копья наизготовку. Сфенкел первым метнул свое копье, которое насквозь пробило щит ромея. Затем метнул копье Лалакон с коротким сильным выдохом. Сфенкел ловко отразил летящее в него копье ударом меча.
Лалакон выхватил из ножен свой длинный меч и бросился на русича. При этом ему пришлось снять щит с левой руки, так как торчащее в нем копье сковывало его движения. Два клинка сталкивались с лязгом и протяжным звоном. Лалакон был полон сил, поэтому он наседал на Сфенкела, желая одолеть его частотой своих сильных ударов. Сфенкел же умело гасил наступательный порыв ромея, то отталкивая его от себя щитом, то ловко уворачиваясь от вражеского меча и всякий раз при этом оказываясь у соперника за спиной. Дважды меч Сфенкела после обманных движений едва не лишил Лалакона головы.
Поняв, сколь грозен и опытен его противник, Лалакон стал беречь силы, применяя разные хитрости и увертки. Отразив один из выпадов Сфенкела, Лалакон нанес русичу удар по ноге пониже колена. Эта рана лишила Сфенкела подвижности и быстроты маневра. Лалакону стало легче отражать стремительные удары славянского меча. Уйдя в глухую защиту, Сфенкел на несколько мгновений усыпил бдительность Лалакона. Едва Лалакон зазевался, Сфенкел мигом выбил меч из его руки.
По рядам ромейского войска прокатился тревожный вздох. Над русским же войском взлетел громкий крик бурной радости.
Лалакон торопливо выдернул из-за пояса кинжал. Однако Сфенкел был уже рядом, его меч вонзился ромею в грудь. Прочный панцирь Лалакона выдержал этот удар. Тогда Сфенкел рубанул мечом сверху, его клинок рассек бронзовый гребень на шлеме ромея, срубив одно из белых страусовых перьев. Полуоглушенный Лалакон ударил Сфенкела кинжалом под подбородок, загнав его по самую рукоять.
Сфенкел зашатался и выронил меч. Какое-то мгновение он еще держался на ногах, хотя жизнь стремительно покидала его сильное тело. Пятясь к шеренгам ромейского войска, Лалакон видел, как Сфенкел упал на окровавленный истоптанный песок. В голове у Лалакона гудело, перед глазами расплывались красные круги. Он вдруг оказался в плотной толпе ромеев, орущих и потрясающих оружием. Подобно реке, прорвавшей плотину, ромеи устремились на русов. Шум возобновившейся битвы показался полуоглушенному Лалакону каким-то далеким смутным гулом, сравнимым с прибоем бурного моря.
Гибель Сфенкела надломила боевую стойкость русичей. После тщетных попыток остановить наступающих ромеев, Святослав отвел свои поредевшие полки в Доростол.
Византийский хронист Скилица так написал в своем труде об этой битве под Доростолом: «…Войска сошлись, и началась беспримерная битва, которая долго с обеих сторон была в равновесии. Русы, приобретшие славу победителей у соседних народов, почитая ужасным бедствием лишиться оной, сражались отчаянно. Ромеи, привыкшие побеждать всех врагов своею доблестью, также стыдились быть побежденными… Питая в себе такие мысли, оба войска сражались очень храбро. Много храбрейших пало с обеих сторон. Двенадцать раз менялось течение битвы: одолевали то русы, то ромеи… К вечеру ромеи стали теснить левое крыло русов и многих опрокинули своим непреодолимым напором. Тогда-то и пал Сфенкел, храбрейший из русов, в поединке с Феодором Лалаконом… Спасаясь от опасности, русы укрылись в Доростоле».
