Утром, когда мать заглянула к ней, Оля притворилась спящей. Родители ушли на работу, а она так целый день и провалялась на кровати. Игорь не звонил. Может быть, дело не в том, что ему дед рассказал про ее фортели, а есть другая причина? Ну заболел он, лежит без сознания, не может доползти до телефона? Или работает не покладая рук, так занят, что и вечером не может ни на минутку оторваться от своих бумаг? Или он в больнице, у него операция идет без перерывов вторые сутки, позвонить не может?

Оля мучилась, но заглядывать к нему принципиально не хотела. Выдержала вчера — выдержит и сегодня. День тянулся ужасно долго. Но днем было еще как-то терпимо, ну не звонит, так ведь все-таки на работе человек. А вот выдержать еще один длинный пустой вечер она не могла. Девушка решила уйти к подруге и вернуться домой попозднее. Она начала переодеваться, но тут услышала как домой вернулась с работы мать и пошла ее встречать.

Через полчаса вернулась в свою комнату, села за стол, полная решимости отбросить все посторонние мысли и сосредоточенно заниматься, бросила на прощание лишь один только взгляд напротив — у Кобзева горел свет. Она увидела: Георгий Иванович читает, потом он вложил закладку и опустил книгу на подлокотник кресла. Оля скользнула к нему. И в это мгновение раздался входной звонок. В первый миг она не могла понять, где это звонят в дверь: у нее или у Кобзевых? Метнулась, было, назад, но в это мгновение услышала:

— Кого это еще принесло? Пойди открой, — распорядился инвалид.

Значит, это к нему кто-то пришел. Оля даже не глянула, кто пошел выполнять распоряжение этого сплетника. Кто-то, кто сидел там в глубине комнаты за столом, она услышала только, как этот человек захлопнул за собой дверь в кабинет. Все внимание занимал этот подлый старик, разрушивший ее счастье.

Толстый том лежал на ручке неустойчиво. Изобразить полтергейст, что ли, этому болтуну?! Оля попробовала столкнуть фолиант, и от злости у нее получилось. Книга глухо шлепнулась на ковер. Кобзева падение не удивило: решил, что просто положил неудачно. Значит, на барабашку Оля не тянет. Старик потянулся, было, за книгой, но вдруг поднял голову и стал внимательно вглядываться куда-то за Ольгину спину. Что-то его там так сильно заинтересовало, что он решил проехать туда, попытался стронуть с места свою коляску, но не получалось, мешала упавшая книга. Старик не замечая ее, торопливо дергал и дергал рычаги, колеса прокручивались, но коляска не ехала. Ольга со злорадством наблюдала за его манипуляциями. Так тебе и надо! Инвалид наконец сообразил, поднял книгу и проехал вперед. Оля успела развернуться, увидела, как старик взял со стола исписанный лист, письмо, что ли, потом уселся на свое место, повернулся к лампе, и стал читать. Она не стала заглядывать ему через плечо, а скользнула в холл, там Ирина Сергеевна быстро вела своего любовника к себе в комнату, не позволила ему даже раздеться, не хочет чтобы его кто-нибудь здесь увидел. Оля вернулась к Георгию Ивановичу, тот складывал лист, который он взял со стола. Она успела только заметить одну строку: «До скорого свиданья» и неразборчивая роспись. Ирина Сергеевна беспечно оставила письмо на столе, а теперь этот старый пень узнал ее секрет. Лицо Георгия Ивановича озарено радостью, он весь просиял, читая это послание. И что так обрадовало старика? Оля наблюдала, как он не спеша свернул его, взял книгу, и вложил сложенный лист в середину, потом отъехал на свое привычное место, положил том на окно в уголок, за штору и вернул кресло на старое место. Но ему не сиделось и ворча что-то себе под нос, инвалид двинулся в своей коляске к сейфу.

— Вот это бомба, дорогуша! — бормотал он.

Оля снова поменяла ракурс, теперь она видела всю комнату от окна, в этот момент дверь в холл распахнулась, Татьяна Георгиевна заглянула к отцу. Она, видно, только вошла с улицы, свежая, бодрая, румяная с мороза. На ходу снимая пальто, прошла через кабинет, чмокнула отца в щеку:

— Как дела, папа?

— Проходной двор тут устроили, водят кого хотят, надоело! — старик подставил ей щеку, принимая поцелуй как должное. — Ну ничего, я это дело теперь прекращу… Хватит! Письмецо многое объясняет! Так, надо завещание достать…

— Какое письмецо?

— Потом объясню, потом… Я им устрою курорт, ишь обнаглели!

— Папа, хватит тебе воевать!

— Нет, я этого так не оставлю!

— Да объясни ты мне, что происходит?!

— Иди, иди, потом скажу. Ишь, хотели меня провести, ну погодите у меня… — он отвернулся от дочери и начал набирать код сейфа, ворча что-то невнятное себе под нос.

Татьяна безнадежно махнула рукой и не слушая больше его бормотанья, вышла в холл, повесила пальто в шкаф и затем прошла к себе мимо открытой двери кабинета.

Оля услышала, как она заговорила с кем-то в коридоре и выглянула в холл. Татьяна Георгиевна остановилась около приоткрывшейся справа двери, и разговаривала с Ириной Сергеевной…

— Что это там отец расшумелся?

— Наверно на Олега ворчит, за то что водит сюда всех. Лешка, небось, опять пришел. Да еще какое-то письмо прочитал, выгоню, говорит, теперь… Не поняла, что за письмо ему прислали? Ты не видела? Не хочет мне ничего объяснять. У Лины надо спросить… Завещание свое опять будет переписывать, носится с ним…

Она прошла в свою комнату, а Ирина кинулась по коридору к хозяину квартиры. Оля тем временем заглянула в ее комнату. Там сидел старый знакомый, лысый мужик в кожаном пиджаке, куртка его валялась на кресле. Красивое, но неприятное, злобное лицо, весь помятый, отекший и глаза какие-то мутные, блеклые. Оля уж не раз видела его здесь, кажется, всегда навеселе. Он настороженно глядел на дверь в ожидании хозяйки, потом вынул из кармана связку ключей, черный блокнот и принялся его листать. Вернулась Ирина, вся взбудораженная, на щеках алели пятна:

— Боже мой, Виля! Что я наделала, Сашкино письмо забыла на столе, а эта старая сволочь прочитала его и не отдает. Теперь он нас с Настей выгонит!

— Ну и что ты так расстраиваешься? Ну пойдешь к себе жить.

— К себе?! А кормить кто нас будет? Ты что ли? Тут старик нас содержал, а там на мою зарплату вдвоем жить? И квартиру-то я сдаю… Я же надеялась наследство получить, и долю от этой квартиры…

— А где ты прописана? Здесь?

— Нет, там.

— Как же ты надеялась получить?

— Они же думали, что Настя дочь Юры, дали бы ее долю, а теперь он все узнал. И зачем этот идиот написал, ну кретин! Всю жизнь звонил, а тут вздумал экономить на звонках, шантажист чертов.

— Да ну?! Это как?

— Да я же говорила, хочет чтобы я ему ежемесячно алименты платила, а то он сообщит старику, что Настя его дочь, а не Юрина, тот хотел ее удочерить, но не успел.

— А зачем ты понесла письмо к старику?

— О Господи! Да тут же эта бабка спала, вот я и зашла к старику, решила сразу написать ответ. А тут ты пришел, я поторопилась тебя в комнату отвести, а то Линка выскочит, увидит, вот и бросила второпях письмо на столе. Говорила же тебе, не надо сегодня приходить, а ты явился…

— Нашла виноватого! Ну ты и дура, бросать письма… Да успокойся, что он сделает?

— Танька слышала, сказал — завещание переделает! Столько лет врать и все насмарку…

— Да не реви, еще что-нибудь придумаем. А это чье? — он вертел в руках блокнот.

— Да Игоря, бросил в холле у телефона, хотела ему занести, а то там кто-нибудь может забрать чужой. Здесь же как проходной двор.

Тут краем сознания Ольга почувствовала, что в ее квартире тоже что-то происходит. Голос матери потянул ее домой. Она метнулась назад.

— Оля, ты спишь, что ли, за столом? Или дежуришь у окна? Игоря выглядываешь? Или опять летаешь? Ты же обещала не делать этого! — она подошла к дочери и обхватила ладонями ее лицо.

— Оленька, детка, я так боюсь за тебя, — мать вглядывалась в Олины глаза, — это же противно природе. Психика человека не рассчитана на такие полёты…

— Да я учу, — еще толком не сообразив, с кем она говорит, что хотят от нее, Ольга начала оправдываться.

— Точно? Ну хорошо… Дай мне твой будильник, наш сломался. Тебе завтра во сколько надо идти в институт? Будить тебя?

— Нет, мама, завтра я могу спать хоть до вечера.

— Хватит тебе глазеть в окно, а то опять не удержишься, перенесешься куда-нибудь. Знаешь ведь, как мы с отцом боимся за тебя, Бог его знает какие последствия могут появиться от твоих полетов. Ты себя не видела со стороны, когда улетаешь, смотреть ведь страшно.

— Видела. Ну и ничего, как будто заснула с открытыми глазами и все. Чего ты боишься?

— А вдруг душа потеряется, не вернется в свое тело?

— Ну ты придумала…

— Да как ты рассказывала, так похоже и в самом деле душа у тебя отрывается. Может быть, в церковь нам сходить, чтобы прекратить это?

— Да ты что, мама! Это же подарок, а ты хочешь отказаться от него!

— С добром ли этот подарок? Ну вставай, пойдем, поужинаем и поможешь потом убрать. Я что-то совсем устала сегодня… Ты хоть молчи, не рассказывай никому о своих полетах…

Оля встала и чмокнула мать:

— Не волнуйся, мамуля, наша тайна умрет с нами!

— Болтушка…

Они пошли на кухню, когда отца дома не было, ужин проходил быстро, и вскоре Ольга вернулась к себе, легла на диван, стоило остаться одной и опять в голове только он — Игорь.

Когда у ее бабушки разыгрывался ревматизм, она ворочалась то и дело и говорила: «Ноги крутит», ей все время хотелось устроиться получше, не могла им найти удобного положения. Так сейчас у Оли крутило душу. Она маялась по комнате, старательно отводя взгляд от окна, но ничем заняться не могла. Да она просто помешалась на этом парне. В голове как колокольчик звенит: Игорь, Игорь, Игорек…