ОН
Во имя тайных целей мне приходится постоянно поддакивать своей суррогатной невесте — даже в пустяках, особенно в пустяках! Захочется ей в выходной отправиться к черту на кулички, чтобы присмотреть себе очередной наряд, который даже африканскому дикарю покажется чересчур минималистическим, — пожалуйста! Пожелает отправиться в зоопарк, чтобы там битый час сюсюкать над вонючими, истомленными жарой животными, — извольте! Захочет посмотреть тупую комедию — ради бога! Я тоже буду смотреть и хихикать, подавляя приступы спорадической зевоты.
Зачем, спросите вы? Затем, чтобы после бесконечных титров, во время которых она зевает, потягивается, разминая застывшее тело, пьет жадными глотками яблочный сок, по–кошачьи перекатывается с боку на бок, требует, чтобы ей чесали спинку, щекотали за ушком, — поинтересоваться как бы невзначай:
— Пупсик, что–то давно твой папа не звонил…
Ее хорошее настроение мигом улетучивается. Лена надувает губы, откатывается от меня на противоположный конец дивана, пробурчав недовольно:
— Ты же знаешь, что мы в ссоре!
После этого я зачитываю ей небольшую проповедь, достойную миссионера в стане язычников: про почитание предков, про то, что надо любить ближних, что родителей не выбирают, про то, что мы еще не встали на ноги и всецело зависим от внешних обстоятельств, про то, что ее отец мог бы нам помочь, и, кроме того, не стоит портить и без того небезоблачные семейные отношения…
— А я думала, он тебе не понравился! — удивленно роняет она. — Между прочим, ты ему тоже не приглянулся — это уж точно!
Что ж, очень жаль…
— Все равно нужно поддерживать отношения, — монотонно бубню я.
— А я не собираюсь поддерживать никаких отношений! Я хочу, чтобы мы с тобой начали все с нуля! Без поддержки родителей! Сами! — горделиво заявляет она. Дура!
Лопочу что–то про трудные времена, про то, что хорошие отношения с родителями никому не повредят.
— Ну, знаешь, — обижается она, — можно подумать, что ты хочешь жениться на моем папаше, а не на мне! Зачем он тебе сдался? И потом, у него зимой снега не выпросишь.
«А просить и не надо! — внутренне улыбаюсь я. — Можно взять взаймы или создать концессию по совместной разработке прошлогоднего снега… Да мало ли способов!»
— Между прочим, я согласилась выйти за тебя замуж только потому, что ты полюбил меня, а не… — Она выразительно замолкает.
«А не капиталы моего отца», — про себя заканчиваю мысль.
Пусть думает что угодно!
— А еще мне кажется, тебе рано увольняться с работы, — назидательно замечаю я. — Я пока не встал на ноги, мое положение в конторе не такое уж завидное…
Потом то лаской, то таской уговариваю ее помириться с отцом.
Уступив моим домогательствам, Лена послушно набирает номер. Чирикает полчаса со своей мамашей, так что я даже устаю потеть в ожидании решительного диалога.
— Как поживает тетя Вера в Ейске?.. Так кто там у них родился?..
Потом, наконец, неохотно переключается на отца.
— Угу, угу, угу… Ну да… Конечно, я не права… Ладно, па, проехали! Ну да, прошу прощения. Больше не буду… Ну, до встречи? Когда, в воскресенье? Да, мы вдвоем приедем… Нет, Игорь не против, ты ему ужасно понравился… Нет, это тебе только показалось, что лицо у него потустороннее, просто его в тот день понос обуял… Да, я рада, что он тебе тоже понравился. Думаю, вы подружитесь. Вы даже чем–то похожи: Игорь тоже поет в ванной, когда бреется. И тоже никогда не кладет мыло на место…
Разговор окончен, и Лена (как выяснилось недавно, Алена на самом деле) с чувством выполненного долга опускает трубку.
— Ну что, доволен? — капризно, через губу спрашивает у меня. — Теперь в воскресенье мне придется битых два часа выслушивать отцовские нотации.
— Ты прелесть! — поспешно произношу я, обнимая ее.
Она послушно подставляет губы.
— Есть кое–какая информация, — произносит она. В ее бестрепетном голосе, как мне чудится, звенит с трудом сдерживаемое чувство. — Насчет Фукиса.
Очевидно, информация об американце — только предлог, чтобы в очередной раз увидеть меня. Бедная девочка, она все еще надеется! Она все еще ждет моего звонка, ловит мой взгляд! Она все еще мечтает обо мне, готова простить все, если я вернусь к ней! Она будет безмолвной и молчаливой, послушной и преданной, исполнительной и готовой на все — только бы я вернулся!
Беда лишь, что мне совсем не нравятся девушки вроде нее…
Вопросительный взгляд из–под опущенных ресниц. Печально просевшие плечи. Тусклые, ровные волосы.
Оглядев ее с ног до головы, я удивленно обнаруживаю, что в последнее время она изменилась: шелковистые колготки, плотная ткань дорогого костюма, изысканный запах духов… Бедная Лида! Она надеется вернуть меня — при помощи чулок, костюмов и престижного парфюма. Она стоит передо мной, и вся ее сутулая фигура точно молит меня о скупой, кратковременной ласке!
Нет! Еще возомнит, что все вернулось на круги своя, станет претендовать на меня…
Лида вынимает из папки мутно–серую ксерокопию.
— Это медицинская справка, — объясняет, — жена Фукиса обратилась в районную поликлинику с побоями, которые нанес ей муж.
Честно говоря, я его понимаю: женщины порой сами напрашиваются…
— Помнишь прошлогодний скандал с поглощением компании «Данако»? — интересуется она.
Вспоминательно морщу лоб. Ничего такого я, конечно, не помню, но ей совершенно незачем это знать: пусть думает, что я помню все, обо всех, всегда!
— В США Фукиса обвинили в международных махинациях и взятках. Кстати, на предварительных слушаниях звучала фамилия американского федерального чиновника, некоего Паркинса… Но Фукис под присягой засвидетельствовал, что никогда не встречался с Паркинсом и не давал ему денег. Дело было приостановлено. Но если ФБР вдруг станет известно, что Фукис лгал под присягой, что он встречался с чиновником в присутствии свидетеля, дело возобновят. Фукис — американский гражданин, а в Штатах очень трепетно относятся к взяткам. Таким образом, попав под следствие, он устранится от борьбы за «Стандард Ойл».
Ничего себе сюрприз! И это тогда, когда Якушев уже договорился с Фукисом о совместных действиях… Если сделка не выгорит — не видать мне ни должности, ни Леди Ди.
— А кто этот свидетель? — тревожусь я.
— Его жена, Рита…
Вот болван этот Фукис! У него рыльце в пушку по самые уши, а он избивает важного свидетеля!
— При разводе по условиям брачного контракта жене Фукиса причитаются жалкие крохи, — объясняет Лида. — Поэтому она готова на все, чтобы насолить своему мужу. Тогда эта справка, — она кивает на листок, — будет иметь совсем иной вес…
— Откуда тебе это известно? — недоверчиво щурюсь я.
— Из источников, близких к семейству Фукис. Моя бабушка дружит с бывшей домработницей американца, они вместе вставляли зубы в районной поликлинике…
Даже если это ложь, то она звучит весьма правдоподобно.
— А у кого хранится подлинник справки?
— Конечно, у самой Риты!..
— Можешь ее достать?
— Зачем? Фукис вам мешает?
Вот глупенькая! Снисходительно объясняю (уж ей–то я могу довериться, поскольку она мало что смыслит в туго закрученных финансовых махинациях):
— Наоборот, помогает… Якушев сговорился с ним насчет покупки кредитных обязательств «Стандард Ойл». Формально долги выкупает фирма Якушева, но деньги под это дает Фукис. Потому что если Лернер узнает, что Фукис заинтересован в поглощении компании, он может отказаться от сделки. Когда–то давным–давно Лернер не поделил с американцем не то дохлую кошку, не то еще что–то столь же актуальное. Поэтому, если Фукис выйдет из игры, вся цепочка разрушится, Якушев останется на бобах — ему не хватит средств для борьбы. Хорошо бы эту справку уничтожить… Будет жутко обидно, если из–за пустякового фингала сорвется такая игра!
— Обидно, — соглашается она и как–то гаснет. Бедная дурочка! Она мечтала осчастливить меня своими сведениями.
Между тем я доволен: если Фукис вдруг пойдет на попятный, отказавшись от сделки, можно будет подстегнуть его интерес, манипулируя показаниями обиженной жены.
Поэтому, подпустив нежности в голос, говорю Лиде:
— Спасибо, милая… Я рад, что ты работаешь со мной. И рад, что мы снова вместе…
Она молчит.
Настал момент выбора. Решаю, на кого поставить — на Михайлова или на Якушева? На Лену или Леди Ди? Кто доступнее, кто перспективнее, кто приведет меня к цели, наконец?
Лена (на самом деле Алена) — привычная, доступная, домашняя. Она у меня в руках. Она лишена недостижимой прелести своей соперницы. Каждый вечер, сидя на диване, она жует жвачку, качая тапок на пальце ноги. Зевает, чешет голову. Оставляет ватные шарики на раковине. Она глуповата, не слишком сообразительна. Через слово у нее «потрясно». Мечты ее — мечты типичной пэтэушницы, обыкновенные, земные.
Леди Ди — совсем иное! Она словно вся соткана из желаний и восторгов, из лунной зыбкой прелести и солнечного манящего жара. Она то обжигает, то замораживает меня, то притягивает к себе, чтобы в следующую секунду оттолкнуть прочь. Она относится ко мне как одному из сотни своих поклонников. Лишь изредка подбрасывает ласковый взгляд или пустяковый телефонный звонок — чтобы я не сдох от тоски и безнадеги. А потом забывает обо мне на долгие дни, бесконечные в своей вакуумной пустоте.
Кого выбрать, на ком остановиться?
Пожалуй, пора в очередной раз проявить благоразумие и выбрать беспроигрышный вариант.
Беспроигрышный вариант — это Лена. А Леди Ди, моя великая мечта…
Пора завязывать с этими глупостями, шутка с Большой Сплетней слишком затянулась. Ерунда все это — то, что Лилеева наплела мне про значение слухов для карьеры… Самой–то Дане на меня совершенно наплевать (вот уже две недели не могу дождаться ни звонка от нее, ни ласкового взгляда), да и ее отцу тоже. Тогда ради чего я стараюсь?
Тем более что никаких дивидендов от сотрудничества с Якушевым я еще не снискал. Правда, меня назначили начальником отдела — однако на этом карьера моя застопорилась. Но Есенская все равно отдала бы эту должность мне — кто, как не я, достоин ее?
Итак, решено. С сегодняшнего дня телячьи нежности — в сторону, влюбленный рыбий взгляд — прочь, комплименты — долой! Холодность при встрече, легкий кивок, чувство собственного достоинства в повороте головы, во взгляде, в речах. Плюс немного мужской надменной снисходительности. Такой дезинфицирующий стиль поведения покажет Якушевой, что между нами все кончено. Впрочем, между нами ничего и не было… Почти.
Перестану появляться в кафе — отговорюсь занятостью, неотложными делами, да к тому же и дорого выходит, а мне надо копить деньги на свадьбу, и долг банку за машину не выплачен… Насчет дальнейшей карьеры я не беспокоюсь. Думаю, Есенская изменит свое отношение ко мне, услышав фамилию моего будущего тестя… Надеюсь, игра в семейной команде будет более удачной…
Итак, отказавшись от журавля в небе, выбираю синицу в руках. Впрочем, выглядит эта синичка вполне мило. К тому же с ней в любой момент можно развестись, пока у нас нет детей…
Холодно оглядываю подчиненных. Делаю замечание Губасовой:
— В вашей сводке, Люся, я обнаружил серьезную ошибку относительно перспектив среднеазиатского рынка металла. Вы пользуетесь непроверенными сведениями. Надеюсь, это больше не повторится!
Губасова вжимается в стул. Разведенки склоняют головы над бумагами. Терехин, подбежав трусцой, заискивающе предлагает покурить.
— А вы, Терехин, стряхните перхоть с пиджака! — сурово обрываю его. — Вы работаете в престижной организации и, кажется, можете позволить себе приличный шампунь…
Терехин так пугается, что начинает стряхивать перхоть прямо на голову Попика.
— Послушайте! — рявкаю я. — Для подобных манипуляций существуют места общего пользования!
Терехин вылетает из комнаты, путаясь в собственных ногах, мыслях и чувствах.
Вечером, невидимый для своих подчиненных, я слышу их разговор:
— Что это с ним? Какая муха его укусила?
— Не муха, а Леди Ди… Они поссорились.
Надрывный шепот:
— Из–за чего? Из–за очередной юбки, конечно?
— Главное, кому принадлежит эта юбка…
— И кому же?
— Очередной миллионерской дочке!
Заключительным аккордом раздается завистливый вздох Терехина:
— Везет же некоторым — миллионершам счет потерял… А тут загибаешься на проклятой работе без всяких перспектив…
Большая Сплетня чадит, испуская зловонный пачкающий дым. Скоро она догорит совсем… Еще несколько конвульсий, парочка эвтаназных судорог, предсмертные корчи, перемежаемые вздохами, — и все будет кончено. Скорей бы!
Ночной звонок вытряхивает меня из постели.
— Из–за разницы во времени с Америкой у меня сна ни в одном глазу! — Голос Леди Ди звучит жалобно.
Мой — холодно:
— Я уже сплю, между прочим!
Та особа, которой предназначена роль брачной замены журавля, тем временем мирно сопит бок о бок со мной. Пусть сопит, я не потревожу ее сон! Ведь я отныне на ее стороне…
— Надеюсь, ты встретишь меня в аэропорту? — щебечет моя отгоревшая мечта, не замечая замороженной интонации ответных реплик.
— Ладно, — привычно соглашаюсь, запамятовав про недавнее решение. Придется выполнять обещание…
— Знаешь, я соскучилась, — роняет она после многозначительной паузы. Или пауза только кажется мне многозначительной?
Бегло попрощавшись, в бешенстве кладу трубку. Черт, как мне все это обрыдло — обещания, недоговорки, игра в любовь! Я устал.
— Кто звонил? — сонно мычит Лена, стягивая с плеча жаркое одеяло.
— Спи, спи… — Ныряю в спасительную прохладу простыней. — Никто… Так…
Еду в аэропорт. На лице — маска холодного небрежения. Абсолютное спокойствие, равнодушие, индифферентность. Напоминаю себе: долой телячьи взгляды, долой донжуанские подкаты, долой нежности — как словесные, так и телесные! Тем; более что они на нее совершенно не действуют…
Дана, как всегда, так прекрасна, что хочется зажмуриться. Она беззаботно щебечет, сообщая мне последние новости, удивляется моему стылому спокойствию и явной безучастности.
Она немножко раздосадована моей холодностью. Чтобы побороть ее, обволакивает меня кошачьей ласковостью, приторным и притворным интересом к моей персоне. А я, чтобы вновь не угодить на удочку ее разящего бронебойного обаяния, напоминаю себе про свою невесту. Припоминаю прошедшую ночь. Думаю о грядущем воскресенье. От встречи с ее отцом зависит моя карьера…
— На Фукиса в Штатах заведено дело! — сообщает Дана.
Равнодушно молчу в ответ.
…А тело у Лены прохладное и гибкое, послушное каждому моему движению, покорное воле моей диктующей, даже диктаторской плоти. Волосы у нее шелковистые, длинные, пряно отдающие заманчивым бисквитным запахом…
— Он подтвердил под присягой, что они не встречались… Но они, конечно, встречались!..
…А какая она ласковая! Через слово у нее — пупсик, котенок и прочие животные… И готовит хорошо: яичницу и картошку… И одевается в высшей степени соблазнительно…
— Я сразу вспомнила про тебя… Ты ведь у нас такой умный!
…Никогда она не осмелится на мелкий подхалимаж, потому что не хочет манипулировать мной, да и не умеет. Не то, что эта, другая…
— Отец сказал, что никому не может довериться, кроме тебя…
…А Михайлов ничуть не менее влиятелен, чем этот надменный выскочка Якушев! Конечно, он непременно ухватится за мою идею, предложит помощь. При его опыте и деловых связях и при моей деловой сметке…
— Вот мы и приехали… Ты, конечно, поможешь мне донести чемодан до квартиры?
…А еще Лена никогда не помыкает мной. Она относится ко мне с уважением, которого я достоин, бесспорно отдавая мне должное… И сама носит свои чемоданы…
— Черт, замок не поддается! Попробуй ты!
…Лена всегда самостоятельно открывает дверные замки, не тревожа меня по пустякам, а как она чувствительна к переменам моего настроения! Заметив, что я не в духе, она, конечно, не решится докучать мне разными глупостями…
— Ты не в духе, Игорь? У тебя что–то стряслось? Ничего? Кстати, я привезла натуральный «Уокер», говорят, он здорово повышает настроение. Хочешь попробовать?
…А еще Лена прекрасно знает, что я не перевариваю крепкий алкоголь вообще и виски в частности (уже целых две недели). Конечно, она бы ни за что не стала мне предлагать…
— Откроешь бутылку? Рюмки возьми в шкафу… Господи, как я устала от этой поездки… Не очень–то люблю виски, но за компанию… Плесни немного…
…Та, другая, не стала бы требовать от меня подобных услуг. Она постаралась бы не обременять близкого человека, то есть меня, своими капризами и своей усталостью…
— Расстегни–ка мне «молнию» на платье… Вот так… Спасибо… Фу–у, как здорово вернуться домой!
…Она не стала бы просить меня расстегнуть ей «молнию», а легко сняла бы платье через голову… И не стала бы проводить своей ладонью по моей щеке, низко наклоняться над столом — так, чтобы в глубоком вырезе призывно качнулась яблочная грудь…
— Еще раз за встречу! Мы ведь столько не виделись. Я скучала по тебе… А ты?
…Не задавала бы мне дурацких вопросов, не заглядывала бы в глаза своими чудесными опаловыми очами, не обвивала бы меня руками, не дразнила бы полуоткрытым ртом, скользя в миллиметре от моих испуганно пересохших губ…
— Ты, наверное, нет… Или все же да? Скажи! Знаешь, я столько думала о тебе! О нас…
…Не отводила бы смущенного рта, не падала бы па постель, лихорадочно стаскивая с себя остатки одежды, не прижималась бы ко мне горячими бедрами, не переплетала бы вокруг меня длинных ног, не вжималась бы в мое тело с силой и страстью…
— С самого первого дня, с нашего знакомства еще тогда, год назад… Поцелуй меня… Крепче, вот так…
…Не стонала бы сомкнутыми губами, загнанно дыша, не выгибала бы гибкий стан, не прижимала бы мою голову к себе, закрыв глаза, открыв глаза, соединив руки, разъединив руки, прижимаясь, потом отталкиваясь, потом опять прижимаясь, чтобы в следующую секунду оттолкнуться для нового, еще более крепкого и тесного, чем предыдущее, объятия…
— А ты, ты? Ты?!
Нет. Да. Нет. Да. Нет.
Да.
