Глава 9
Антон
Антон сидел в кабинете за столом в глубокой задумчивости. Делать ничего не хотелось. Особенно по поводу убийства Евгения Горохова. Не то чтобы он был уж очень правильным милиционером или ненавидел врать, но считал себя человеком порядочным. И посадить мужика в тюрьму на много-много лет за преступление, к которому он, судя по всему, не имеет никакого отношения, казалось ему чудовищным.
В то же время неподчинение Палычу грозило ему серьезными неприятностями, да и Михайлову это вряд ли могло помочь. Дело просто передадут другому, более сговорчивому следователю.
Хочет Антон этого или нет, но судьба Игоря Валерьевича Михайлова уже решена людьми, о существовании которых тот еще вчера даже и не подозревал.
Выхода из этой ситуации капитан не видел. Единственно возможный вариант для спасения Игоря – найти настоящего убийцу, что, впрочем, маловероятно. Если это заказное убийство (а все прямо указывает на это), то найти исполнителя, как правило, не удается. Киллер может быть из любого конца России, ближнего или дальнего зарубежья. И вполне вероятно, что сегодня, спустя двое суток после убийства, он спокойно попивает себе чай с вареньем где-нибудь на Украине или виски со льдом в Лондоне. Кроме того, времени, людей и средств для раскрытия данного преступления Антону никто не даст. Ведь начальство прямо дало понять, что дело окончено и других подозреваемых искать не то что не требуется, а даже запрещается. Надеяться на поддержку Максима Алексеевича вообще смешно… Большого опыта в сыскной работе Скворцов еще не успел приобрести, и даже если бы он вдруг решил свое свободное время посвятить поискам настоящих убийц, то вряд ли бы всерьез преуспел на этом поприще в одиночку.
Да и, в конце концов, Антон совершенно не был уверен даже в том, что, если бы вдруг случилось чудо и вопреки всем прогнозам он сумел бы вычислить личность преступника, еще не факт, что тот попал бы на скамью подсудимых. Захотели бы вышестоящие товарищи и особенно Максим Горохов видеть его в качестве обвиняемого? И слушать его показания? Ведь Антону пока неизвестно, какие дела и чьи проблемы стали причиной смерти Евгения. Такой вот неутешительный расклад выпал на долю ревнивого мужика, Михайлова Игоря Валерьевича.
Самым неприятным моментом этого дня Скворцову представлялся предстоящий допрос подследственного Михайлова. Но дальше тянуть было некуда, и капитан послал за ним конвой.
Игорь вошел в кабинет весь какой-то помятый, небритый, с тусклым, безразличным взглядом. Но в остальном, судя по всему, чувствовал себя не так уж плохо. Ни страха, ни суеты в его поведении не наблюдалось. Руки не тряслись, глаза не бегали. Здоровьем его Бог, видимо, не обидел, нервы расшататься еще не успели.
– Садитесь, пожалуйста, гражданин Михайлов. Как себя чувствуете? Нет ли каких жалоб? – привычно спросил Антон, доставая и заполняя необходимые для проведения допроса бланки.
– Странный вопрос, капитан. Как себя здесь можно чувствовать? Паршиво, конечно. И жалобы само собой есть. Какого черта меня здесь держат? В чем обвиняют?
– В этом, Игорь Валерьевич, мы сейчас с вами вместе досконально разберемся, обещаю вам. Давайте поможем друг другу понять, что же случилось воскресным утром в подъезде дома номер восемнадцать по улице Радио?
– Послушайте, капитан, я вряд ли смогу помочь вам в этом. Откуда мне знать, что случилось утром в этом чертовом подъезде, если меня при этом там не было.
– Не торопитесь, Игорь Валерьевич, подумайте хорошенько, вспомните, – устало вздохнул Скворцов. – Поймите, сейчас вас обвиняют в преступлении, которое вы, по вашим словам, даже и не видели со стороны. Вам нужно сильно постараться, чтобы доказать это. И наконец, если вам это все же удастся, то опять же в ваших интересах вспомнить все, что вы знаете, чтобы поймать истинного виновного. Так что, Игорь Валерьевич, постарайтесь на время забыть об обиде, напрягитесь и вспомните поточнее все детали ночи и утра, предшествующих убийству.
Михайлов, видимо, все еще не осознал масштабов катастрофы, в которую угодил, сам того не ведая, и поэтому оставался все так же спокоен.
– Я что-то не пойму, Антон Евгеньевич… Я правильно запомнил? Так вот, Антон Евгеньевич, с какой стати я должен доказывать, что я не верблюд? Это вы, уважаемый, должны представить мне доказательства, что я есть злобный убийца. А я в ответ по возможности буду отфутболивать ваши версии, разбивать их в пух и прах. Кто из нас юрист, я или вы? Слышали что-нибудь о понятии «презумпция невиновности»?
– Мне жаль, Игорь Валерьевич, что нам трудно понять друг друга. Вы правы, что не должны доказывать свою невиновность. Но поверьте мне, обстоятельства сложились таким образом, что практически все улики, собранные по этому делу на данный момент, указывают на вас как на вероятного убийцу. И ваше нежелание идти на контакт тоже плюсов вам не добавляет. Постарайтесь увидеть во мне не врага, а человека, который искренне хочет найти правду. А для этого вы должны мне помочь. Тем более что, по вашим словам, вам опасаться нечего. Вам эта правда повредить не может. Вы настаиваете на присутствии общественного адвоката? Или у вас есть свой?
– Да какой, к лешему, адвокат? Зачем он мне? Хорошо, давайте поговорим. Только сначала, капитан, ты расскажи мне, что это за улики такие против меня имеются. Интересно даже, ей-богу.
– Во-первых, гражданин Михайлов, у вас для этого убийства имелся очень весомый повод – ревность. Была также возможность его совершить. Что касается орудия преступления, то здесь вообще все против вас. Трудно представить, кто, кроме вас, не имея ключей, мог попасть в квартиру гражданки Михайловой, чтобы завладеть ее кухонным ножом. У вас же ключи были. По утверждению экспертов, замки не открывали ни отмычкой, ни какими-либо другими способами, только родными ключами. А таковые имелись только у вас и гражданки Михайловой. При исследовании ножа на рукоятке были обнаружены отпечатки пальцев Михайловой Янины Петровны, Горохова Евгения Алексеевича, ваши, Игорь Валерьевич, и больше никаких. Если добавить к этому нелестные отзывы в адрес вашего вспыльчивого характера и ночные обещания «убить любого, кто подкатит к вашей жене», то, как вы думаете, правдоподобны ваши утверждения о полной непричастности ко всему случившемуся? Добавьте сюда алкогольное опьянение и то, что вы уже размахивали ножом при первом посещении жены в ту ночь (тогда у вас его, правда, быстренько отняли), и скажите: нравится вам нарисованная мной картинка?
На Игоря было жалко смотреть. Он настолько растерялся, что весь как-то словно ушел в себя. Пальцы его бездумно крутили карандаш, губы беззвучно шевелились. Антон понял, что наконец-то заставил подследственного вникнуть в серьезность положения и теперь он будет значительно покладистее и сговорчивее.
– Так что вы мне скажете, гражданин Михайлов?
С видимым трудом выйдя из ступора, Игорь прошептал:
– Но все ведь было совсем не так. Ночью я спал, а утром даже пивом не опохмелялся, я вообще не опохмеляюсь никогда. И ключей у меня тогда не было. Я их позднее вернул. Да и не нужны они мне были. Евгений-то ваш сам стоял на лестнице, а дверь была открыта. Нож лежал около него на перилах. Я даже не говорил с ним. Он меня и не видел. Стоял задом к лестнице и разговаривал по телефону.
– Успокойтесь, пожалуйста, Игорь Валерьевич. Давайте все мне подробно расскажите по порядку. Я все запишу, а потом вместе будем делать выводы.
Сначала говоря торопливо, сбивчиво, потом немного успокоившись, более размеренно, Игорь поведал Антону все подробности событий, свидетелем которых ему поневоле пришлось стать. О том, как Михаил выбросил и его, и ключи из квартиры Янины, о своих мытарствах в поисках этих ключей, о собаколюбивых амбалах на джипе, о парне с сотовым на лестнице. Наконец, он замолк.
– Вроде все. Больше мне нечего добавить. Конечно, я знал, что его убили. Об этом все знали. Янка говорила, что меня будут подозревать, но я, дурак, думал, что раз не виноват, то и переживать нечего. А тут вон как все повернулось… Ну и что ж, что характер вспыльчивый? Я ведь с Янкой сколько лет прожил, а хоть раз ее пальцем тронул? А думаешь, не за что было? Я вообще крови боюсь! Вы жену мою спросите. Спросите, пожалуйста! Она врать не будет, быстренько обрисует, что я за человек. Мы с ней в воскресенье вечером все обсудили. Она не сомневалась, что это не я. Спросите у нее.
– Видите ли, Игорь Валерьевич, дело в том, что Янина Петровна некоторым образом пропала, испарилась. Из ваших слов следует, что вы тот человек, с которым она разговаривала последним. Как видите, все складывается против вас. Алиби на утро воскресенья у вас нет…
– Как нет? Как же нет? Да меня практически все соседи видели у подъезда утром!
– Так это, Игорь, не алиби, а, я бы сказал, совсем наоборот. Каждый, кто видел вас неподалеку от места преступления в то утро, забивает маленький, но прочный гвоздик в крышку вашего гроба, грубо говоря.
– Так я ведь сразу не скрывал, что был там.
– Единственно, кто может хоть как-то помочь, – это человек, нашедший ваши ключи. Мы, безусловно, будем его искать, но вряд ли его показания всерьез помогут. Не думаю, что он засекал время, кладя их на лавку, а в нашем деле все решают минуты… Ну что же, прочтите, Игорь Валерьевич, свои показания, подпишите на каждой странице… И еще вопрос напоследок. Вы Янине Петровне все так же подробно рассказали, как и мне?
– Даже еще подробнее, наверное. Ведь это почти сразу было, как все случилось, я ничего забыть не успел. Скажи, капитан, неужели меня правда могут посадить за это убийство? Что мне делать, капитан? Ведь этого не может быть. У меня на работе дел полно неоконченных. Да и мать с ума сойдет. Неужели такое бывает?
– Будем работать, Игорь Валерьевич. Разберемся. Скажите еще вот что. Ваша бывшая жена исчезла, я вам уже говорил. Куда она могла податься? Как вы думаете?
– А Дизель? Дизель дома?
– О чем вы?
– Ну, собака. Московская сторожевая, здоровая такая.
– Ее тоже в квартире нет. И во дворе ее никто не замечал последние два дня.
– Тогда, капитан, я затрудняюсь. С такой собакой, сам пойми, трудно долго в гостях задерживаться. Яна, если уезжает куда, Дизеля мне наказывает опекать или соседям, если ненадолго, ну на одну ночь. Жить у кого-то с собакой обременительно для хозяев. Друзей с частными домами у нее вроде нет. Дачный сезон еще не наступил. Родители у Яны живут за полторы тысячи километров от нашего города. Поехать к ним так внезапно да еще с Дизелем она вряд ли могла. По крайней мере, вечером в воскресенье она никуда не собиралась. Хотя проверьте на поездах, самолетах… Собака – ориентир приметный. Машины у Яны нет. Единственное место, где в этой ситуации я стал бы ее искать, так это у подруги ее ненормальной, Маринки Орловой. К ней хоть с крокодилом приезжай, она и не заметит ничего особенного. Адрес не помню, но могу показать.
– Не надо. В деле есть адрес гражданки Орловой Марины Анатольевны. Я разговаривал с ней вчера. Вашей жены у нее нет. Ну ладно. Идите в камеру. Я вызову вас, если узнаю что-нибудь новое. До свидания.
Когда Михайлова увели, Антон устало закрыл глаза. Показания Игоря подтвердили его опасения. Если Янине, а теперь и Максиму известны подробности охоты на Евгения, то смешно думать, что Горохов всерьез рассматривает Игоря в роли убийцы. Из него хотят сделать ширму, за которой спрячут все концы этого запутанного и, вероятно, грязного дела.
При таком раскладе Антон стал по-настоящему беспокоиться и о судьбе Янины Михайловой. Возможно, ее уже убрали как свидетеля, и квартиру разгромили люди Горохова, чтобы уничтожить какие-нибудь улики или свидетельства невиновности Игоря.
Антон вспомнил красивые и наивные глаза Яны, и ему вдруг стало бесконечно жаль эту испуганную щуплую девчонку, которая попала в ту же трясину, что и ее муж, хоть она и развелась с ним ровно год назад. И вытащить их оттуда практически невозможно, даже с помощью подъемного крана. И он, следователь Скворцов, ничем не может им помочь. Его заставляют топить их еще глубже.
Мысли спугнул звонок из дежурной части:
– Антон Евгеньевич, к вам тут по повестке молодой человек явился. С опозданием, правда. Корчагин Михаил Васильевич. Пропустить?
– Да, пусть поднимается в восьмой кабинет. Жду.
Корчагин Михаил Васильевич поражал в первую очередь своими размерами. Рост где-то сто девяносто или сто девяносто пять сантиметров, вес не менее ста двадцати килограммов. Неторопливый в движениях и рассудительный в словах.
– Здравствуйте, Антон Евгеньевич. Извините, что вчера не зашел. Днем сегодня приехал, в двери повестка. Не за что меня вроде как вызывать. Но зайти решил все же. Ошибка или нет, любопытно, о чем речь. Я вас слушаю.
– Скажите, Михаил, где вы были и когда уехали?
– Ну, уехал я ночью в воскресенье, вернее, утром ранним, часов в пять. Я работаю в адвокатской конторе, что-то типа детектива частного. Вернулся от девушки домой, и сразу в путь меня отправили. Ну да это дело сугубо нашей фирмы, к вам отношения не имеет и разглашению не подлежит. Короче, задание выполнил и вот вернулся пару часов назад. Поел, помылся и к вам. Даже на работе еще не был. Так в чем дело?
В голове Антона смутно обозначилась некая идея, которая постепенно обретала вполне осознанные черты. «А что? Может, попробовать? Хотя что он за человек, этот Миша Корчагин? И захочет ли он помочь хотя бы Яне? Но ведь был же он у нее в гостях… Стоит попробовать. Хуже все равно не будет. Некуда хуже. А так я хоть буду знать, что пытался».
– Скажите, Михаил, вы можете уделить мне час времени? Не для протокола, а так, для мужской беседы?
– Ну, я готов, в принципе. О чем говорить будем? О Маринке, что ли?
– Нет, о Яне.
– О Яне? – Корчагин явно растерялся. – А при чем тут я? Я с Мариной встречаюсь, а не с Яной.
– Не в том дело, кто с кем встречается. Все намного серьезнее. Пойдем в кафе, пообедаем, сегодня что-то и не ел ни разу по-человечески, и я все тебе расскажу. – Миша всем своим добродушным видом так располагал к себе, что Антон, сам того не заметив, плавно перешел на «ты». – Пока ты ездил, многое случилось. Ты не в курсе, видимо. Тут в двух словах не объяснишь… Ты выслушай и решишь, как отнестись ко всему этому. Решишь просто уйти – уйдешь. Хоть мнение твое узнаю. А то прямо теряюсь, фиг его знает, что делать. И посоветоваться не с кем.
– Послушай, а Янка тебе кто? Подруга? Невеста? Я раньше тебя что-то не видел…
– Нет, я плохо знаю ее. Один раз всего видел. Но она мне нравится, и я хочу ей помочь.
– Ну ладно, тогда потопали в кафе. Заинтриговал ты меня, ей-богу. Пойдем пообщаемся.
