Глава 43
В ночь на шестнадцатое октября сыщик плодотворно трудился, и если бы не подозрительная влюбленность Дирли-Ду в презервативный секс, то давно бы рыжая красавица маялась утренней тошнотой и внезапными переменами настроения. А сейчас Пряжников сидел на лавочке перед подъездом многоэтажки, в которой жила недавно Вероника Соболева, встречал ранние сумерки и терпеливо ждал, пока вернется из магазина, или с базара, или от родственников свидетельница Лидия Павловна Мотыгина.
Лидия Павловна утверждала, что видела Алену Дмитриеву первого октября, в день убийства Вероники, в 10.03 утра, связав появление девушки с отбытием мусорного грузовика и музыкой, доносившейся из квартиры мальчика-меломана Васи.
Настырный Пряжников, озабоченный новым глобальным подозрением, уже побывал в жилищно-эксплуатационном управлении и по документам выяснил, что первого октября к дому Лидии Павловны и Вероники по ошибке направили два мусорных грузовика. Один приехал, как обычно, в половине десятого, второй – в час дня. Навестил Андрей также и школу, где учился меломан Вася. Расточая улыбки и комплименты, упорный сыщик изъял у классной руководительницы журнал пятого "В" и узнал, что первого октября Вася Лапин не мог в десять утра истязать музыкальными воплями Лидию Павловну, так как сидел на уроках и даже получил двойку по географии, двойку по литературе и неуд за хамское поведение. Сам Вася радостно подтвердил все факты – он хорошо запомнил этот насыщенный день. После школы, в предвестии материнского гнева, Вася купил себе набор жвачек, кассету с хитами (на ней песня Агутина «Оле-оле») и пластмассовые наручники. Но все сложилось как нельзя более удачно. Материнского возмездия за двойки не последовало, так как в соседнем подъезде убили женщину и все взволнованно обсуждали это происшествие, забыв не только про Васю, но и про блок вечерних телесериалов.
И сейчас Андрей терпеливо дожидался прихода Лидии Павловны, в надежде вытрясти из нее признание, что она видела Алену Дмитриеву не утром, а в половине второго – когда отъехал ошибочный грузовик-мусоросборник.
От соседнего подъезда отделилась сумрачная фигура, подползла к скамейке и приткнулась рядом с Андреем. Это был небритый, расхристанный мужик низкого роста, сизый и откровенно страдающий, в замызганном пиджачке и мятой панамке. Он что-то бубнил себе под нос.
– …Все несчастья от них, противных, говорю, погибель наша, наказание, кара, возмездие… ползают такие мелкие… безобидными прикидываются, а на самом деле – весь вред от них, гадких….
«О тараканах, что ли? – подумал Андрей. – У него начинается белая горячка!»
– …Ненавижу, ненавижу их! Баба – дьявольское отродье, погибель наша, наказание, кара, возмездие..
– грипп ее мучает, аспирин купила, кальцекс, а меня что мучает, не спросила, вот ложись и помирай, ох, как плохо мне, никакой жалости, аспирин, последние деньги истратила на мерзость непонятную, да пусть сдохнет от этого гриппа, ненавижу, ненавижу… Баба – это мужику путевка в ад, собьет с пути, всю душу вытрясет, испоганит, мерзко мне, мерзко…
– Позвольте с вами не согласиться, милейший, – не выдержал Андрей. – Как ужасно отзываетесь вы о женщинах, хотя ваша оценка наверняка подогревается распространенным мужским недомоганием.
Андрей призадумался, вспомнил лицо Дирли-Ду, потом Катерины и продолжил:
– Женщина – богиня природы, символ Божьего вдохновения, женщина дарит жизнь, надежды и радость, с нее все начинается, она отправная точка всех наших мыслей, гениальных озарений, чувств, ее любовь – восторг и экстаз, то, к чему мы стремимся, о чем мечтаем…
– Мерзкие они, отвратительные, – настойчиво бубнил злобный коротышка. – А тебя, должно быть, любят бабы, что ты такой к ним ласковый. А меня вот почему-то не любят!
Они очень странно смотрелись вместе – свинцово-сизый мятущийся пьянчужка и крупный, фешенебельный, душистый Пряжников – в красивом плаще и с узлом карденовского галстука у горла.
– Ненавижу, ненавижу, сколько бы я в жизни хорошего сделал, если бы… ох, как плохо… женские подлости, свинство, проклятые, всю жизнь мне искорежили. Распоряжаются, как хотят, а это моя жизнь, и я в ней хозяин, зараза…
Андрей с отвращением молчал. Кроха в панамке извергала из себя потоки зловонной словесной жижи, и Пряжникову казалось, что брызги летят ему в лицо. Он поднялся со скамейки.
– Постой, брат, – взмолился маленький алкоголик. – Дай пятнадцать тысяч, не хватает мне!
Мужичок горел таким отчаянием и болью, что Андрей остановился.
– Умираю я, пойми, последние деньги, стерва, унесла на аспирин, коммерческую аптеку облагодетельствовала, а про мужа забыла, плохо мне, муторно! – с новыми силами завопил алкаш, увидев некоторое сострадание в глазах Пряжникова. – Дай, прошу, пятнадцать, не убивай меня.
Андрей достал две десятитысячные.
– Что ты! – обрадовалась мятая панамка. – У меня немного есть, только добавить. Ну, давай двадцать. Тогда и на закусь хватит. Подожди, я мигом!
Озлобленный мужик молниеносно испарился, хотя никак нельзя было ожидать подобной резвости от его измученного организма.
Андрей снова опустился на скамейку. Лидия Павловна все не появлялась. Зато вскоре вернулся приободрившийся алкоголик с бутылкой, старой газетой «Московский комсомолец» и желтой ранеткой. Дрожащими руками он расстелил на скамейке бумагу, достал из кармана два граненых стаканчика.
– Ну, брат, спас! Мужик всегда мужика поймет. – Вот бабы – нет. Не понимают они нас. Давай за встречу и взаимопонимание! Будем знакомы! Борькой меня зовут.
– Меня Андреем. Спасибо, я не буду. Настроения нет.
Отказ Пряжникова не обидел Борю. Муть в его глазах начала рассасываться, движения стали увереннее, а речь – более связной.
– Вот ты не веришь мне, что бабы – сволочной народ, а я тебе вмиг это докажу. Доказать?
– Не надо.
– Надо! Ты молодой, с тобой еще столько всего может случиться. А я тебя предостерегу. Предостерегу! Спасу тебя практически.
– Я как-нибудь выкручусь, – успокоил Андрей и снова попытался уйти. Но Борис жаждал общения.
– В этом подъезде девка жила, Вероника, на втором этаже…
Пряжников увесисто плюхнулся обратно на скамейку.
– Так. Вероника. И что?
– А то. Я в соседнем подъезде обитаю. И стена у нас с Вероникой общая. И такие эти стены хлипкие, что всегда я в курсе был, когда любовник у нее в гостях, когда фильм какой смотрит, а когда критическими днями мучается.
Боря звонко хрустнул ранеткой. Он чувствовал, что ему удалось заинтриговать благодетеля. Андрей терпеливо ждал. Его компьютерная память мгновенно воспроизвела список жильцов этого дома – соседний подъезд, второй этаж: квартира номер 44. Обитатели – Борис Геннадьевич Авдотьин, 1944 г. р., безработный, жена Кира Алексеевна Авдотьина, 1952 г. р., уборщица в магазине, брат Игорь Геннадьевич Авдотьин, 1938 г. р., безработный, брат жены Виктор Алексеевич Пирьянцев, 1961 г. р., безработный.
– И такая стерва была эта Вероника, что ее любовник укокошил. И правильно сделал! Я сам бы ее задушил! Лежал я утречком на диване, как раз у стенки, головой маялся, а они вздумали орать. Хотел постучать им, но увлекся, стал слушать. За нос его водила, подлая, культурной прикидывалась, а на самом деле… Вот чего еще в них не люблю – изворотливости! Вот я честно у тебя денег попросил, и ты мне их дал, потому что мы мужики и понимаем друг друга. А эта стерва пудрила ему мозги, что она вся такая приличная, тю-тю-тю, недотрога, пока он – как она его называла? – Глеб, да, перед фактом ее не поставил, что все про нее знает. Тут с ней истерика случилась, еще и обиделась, какова наглость! Глеб ей: зачем ты меня обманывала, а она: я тебя не обманывала, я просто не болтала лишнего. А мужику-то как обидно! Думал, спит с принцессой, оказалось… В общем, грохнул ее.
– Как грохнул?
– Ну как? Из пистолета. Выстрелил. А к ночи мусора набежали, развели суету, тело вынесли…
– Почему не заявил в милицию?
– Смеешься? Я головой маялся, мне не до милиции было. Послушал их стенания и с тоски от подлости такой женской в запой и ушел. На неделю. А когда он, видно, пистолет уже достал и она поняла, что щас пальнет, она ему еще бочку гадостей вывалила, сказала, что…
– Борька!!! – раздался пронзительный визг. – Борис! Негодяй!
К собеседнику Андрея подлетела разъяренная, гнусавая от простуды женщина, выбила у него из рук стакан и одним движением смела со скамейки газетку с бутылкой. Боря с немой злобой смотрел на упавшую поллитровку, в которой еще оставалась водка, и на гриппозную супругу.
– А ну быстро домой! Недоносок! Уже! Успел! – вопила женщина и кидалась на мужа с тумаками.
– Я же тебе говорил, – произнес Борис, многозначительно посмотрев на Андрея. – А ты не верил. – Вредительницы они все! Нашей жизнью распоряжаются, как своей.
– Что еще Вероника успела сказать Глебу? – крикнул вдогонку Андрей. Но Боря успел только обессиленно взмахнуть рукой на прощанье. Его, как свежую девушку в немецкое рабство, угоняли в родной подъезд.
***
Недовольная Маруся шумно возилась в приемной. Вячеслав Матвеевич попросил ее задержаться после работы на пару часов, чтобы подготовить контракты, и ленивая секретарша сопровождала каждую напечатанную строчку душераздирающим вздохом. Куницын чувствовал себя последней скотиной.
– К вам тут пришли, – обессиленно объявила несчастная страдалица, заглядывая в кабинет.
К своему огромному удивлению, Вячеслав Матвеевич увидел Ольгу Емельянцеву – подругу Романа. Красивая и уверенная Ольга направилась к президентскому столу и удобно устроилась на мягком стуле напротив Куницына.
– Чем обязан?
– Я только что из аэропорта, Вячеслав Матвеевич. Прилетела из Германии, как вы знаете.
– Что-то случилось с Романом? – заволновался Куницын.
– Нет. Если с ним что-то и случится, то это будет завтра, когда он появится утром в вашем кабинете.
– ?
– Да. Но не буду интриговать, Вячеслав Матвеевич.
Ольга достала из объемной кожаной сумки несколько микрокассет и свернутые листы бумаги.
– Подарок из Германии. Держите. Записи разговоров и ксерокопии некоторых соглашений с фирмой «Шеппург». Вы, наверное, не знаете немецкого, я могу перевести.
– Я знаю немецкий, – сухо ответил Куницын, осматривая германские презенты. – И что я должен со всем этим делать?
– Кассеты прослушать, бумаги прочитать. Это неоспоримые доказательства того, что Роман Шухов и его немецкий приятель Алекс Шепарев планомерно надували вас в течение последнего времени, перекачивая с ваших счетов деньги и прикрываясь именем вашего друга Батурского.
Краски покинули лицо Вячеслава Матвеевича. Он схватил один лист, другой, начал судорожно вчитываться в иностранный текст. Через пять минут он наконец оторвался от бумаг и уставился в пространство неподвижным, мертвым взглядом.
– Что с вами? – всполошилась Ольга. – Вам плохо? Выпейте воды!
– Все нормально, – остановил девушку белый Куницын. – Где вы это взяли?
– Я шпионила, – откровенно призналась Ольга. – Сидела под диваном, изображала фикус, висела за окном. Ребята не очень маскировались. Они не подозревали во мне источник опасности. Рекомендую насладиться кассетами. Преданный Роман почти теряет сознание от восторга, что ему удалось так ловко провести вас и свалить вину на Батурского, он восхищен своей хитростью и оригинальностью мышления. Он говорит партнеру Алексу – цитирую близко к тексту – «теперь друзья перегрызутся, использовать далее Батурского в роли камуфляжной ширмы нельзя. Но я придумаю новую комбинацию. Старикан (это про вас) верит мне, как юная овечка, и я сумею убедить его в чем угодно».
– Вы, как я понимаю, хотели бы получить за все это деньги? – холодно поинтересовался все еще бледный Куницын.
– Отнюдь. Разве только стоимость диктофона, который мне пришлось купить. Но вы с лихвой компенсируете все мои траты, если завтра превратите Романа в отбивную, когда он войдет утром в ваши апартаменты здоровый, веселый, самодовольный. Или нет! Взрастите свое чувство, упивайтесь предвкушением мести, обдумайте в подробностях ужасное инквизиторское наказание для Романа и уничтожьте этого лицемера неторопливо и со смаком. Благословляю вас и надеюсь, ваша месть будет по масштабу сравнима с его предательством.
Ольга поднялась, кивнула безжизненному телу Вячеслава Матвеевича и направилась к двери.
– Чем обидел вас Роман? – слабо донеслось сзади.
Оля обернулась:
– Он? Он просто вычеркнул из моей жизни два года труда и надежд. И еще назвал меня подстилкой. Ерунда, правда? По сравнению с тем, как он обидел вас и Глеба Николаевича. Удачи!
Вячеслав Матвеевич сидел за столом, обхватив голову руками.
– Как я мог? – шептал он себе. – Как я мог усомниться в Глебе? И теперь уже ничего нельзя изменить.
Маруся испуганно заглядывала в кабинет, но не решалась заговорить с потрясенным начальником.
***
– Рада тебя видеть. Когда вернулась?
– Вчера вечером.
– Долго же ты пропадала в Германии!
– Разве? Так, улетела двадцать четвертого сентября, получается всего три недели. Это не долго.
– Не хочешь поработать? Тобой живо интересуются.
– Хочу. Деньги нужны. Давай мне кого-нибудь побогаче.
– Для тебя – самые лучшие клиенты, Оленька.
Ольга Емельянцева устроилась в бирюзовом кресле и пила кофе из крошечной сервизной чашки. Сюзанна Эдмундовна, как всегда, щелкала компьютером.
– А где Вероника? Я последний раз говорила с ней по телефону в конце сентября. Потом сколько ни звонила – никто не брал трубку. Как она отреагировала на смерть ее банкира? Ты ведь в курсе, что Глеба пристукнули? Хотя она ведь с ним рассталась. Нам позвонили в Германию, сообщили о его гибели. А вчера приехала из аэропорта, поднимаюсь по лестнице, волоку чемодан и вдруг вижу – Вероникина квартира опечатана. Или она переехала? И мне ничего не сказала?
Сюзанна Эдмундовна смотрела на Ольгу, готовясь поразить ее невероятным известием.
– Оленька, Веронику убили!
Ольга на минуту онемела. Она была потрясена.
– Как убили? – выдохнула она наконец.
– Так. Из пистолета. Застрелили. Первого октября.
– Боже мой! – Оля закрыла лицо руками. – Значит… Значит, ее все это время уже не было. А я звонила ей, хотела поговорить, думала о ней как о живой… Какой кошмар!
Оля опустила руки, и Сюзанна Эдмундовна увидела слезы на ее лице.
– Ну, не расстраивайся так, Оленька! Хочешь, я тебе таблеточку дам?
– Не надо мне таблеток! – Ольга рыдала.
– А я вам всегда говорила, – начала Сюзанна старую песню, – не заводите продолжительных связей с клиентами, не давайте адрес, не давайте телефон. Ничего вы не понимаете. Ты тоже хороша. – Уцепилась за своего бизнесмена, мотаешься с ним по всему свету, отказываешь выгодным клиентам. Работать некому. Все надеешься, он женится на тебе? Нет, моя милая, он на тебе никогда не женится. Он два года назад выбрал тебя по каталогу и деньги мне заплатил, ты для него на всю жизнь проституткой останешься, как тебя теперь женой назвать?
Ольга не отвечала на язвительные реплики Сюзанны Эдмундовны, она была занята оплакиванием близкой подруги.
– Ну, не плачь, дорогуша, не плачь. Смотри, даже тушь потекла. Что это у тебя за тушь такая? Неводостойкая?
– Я ведь предупреждала Веронику, что нельзя так. Нельзя. Обязательно кто-нибудь точно выяснит!
– Что выяснит? – заинтересовалась Сюзанна.
– Что-что! Больна она была.
Теперь была очередь Сюзанны Эдмундовны изумляться.
– Оля, говори сейчас же всю правду. Девушка достала пудреницу и занялась макияжем.
Она немного успокоилась.
– Говорю. Только компьютер не раздавите, когда будете падать. У Вероники был СПИД, года три, она не болела, но уже была инфицирована. И сказала мне, что постарается заразить как можно больше мужчин.
Сюзанна Эдмундовна хватала воздух ртом.
– Да, именно так. Не представляю, сколько человек она успела записать в группу смертников.
– Ужасно! – воскликнула Сюзанна. – Ты знала и ничего мне не сказала!
– Вероника поделилась со мной вовсе не для того, чтобы я сразу побежала ее закладывать.
– Ты просто убила меня этим сообщением!
– А что бы вы сделали? Выгнали бы ее на улицу. Ольга и Сюзанна Эдмундовна задумались каждая о своем, и в офисе воцарилась тишина.
