Глава 16
К моему зареванному виду соратники уже понемногу привыкли. Отработанным жестом Райко сунул мне стакан со спиртным, и я подумала, что непременно сопьюсь, если стану запивать каждую обиду.
От расстройства на меня нашло умственное помрачение. Чем еще объяснить тот факт, что я выложила супругам про попытку покушения? Обоих залихорадило, и до меня дошло, какую новую глупость я сотворила. И ведь, что интересно, не потребовалось никакого переводчика, все схватили моментально!
Супруги посовещались и объявили, что отныне меня никуда одну не пустят.
— Это как? — напряглась я. — Мы теперь толпой ходить станем? Так у меня сегодня свидание!
Мне оно, конечно, не бог весть как необходимо, но не сидеть же и не страдать в одиночку. Хоть немного развеюсь, заем горе севрюжкой.
Расцвету моей личной жизни боевые товарищи порадовались, но остались непреклонны. Держаться мы будем вместе, и точка!
— Да как вы себе это представляете? — возмутилась я. — Придем всем колхозом и скажем, что мы — одна семья? Так, что ли? Как я объясню ваше присутствие?
— Можешь сказать, что Райко — твой муж, — самоотверженно предложила Нада.
— Вот спасибо! — «обрадовалась» я. — Без мужа на свидании делать просто нечего! Уж лучше я скажу, что он мой сын и боится оставаться в номере один!
Юмора, как и следовало ожидать, паникеры не поняли. Железная решимость обоих начала действовать мне на нервы.
— Если я опять поработаю над твоей внешностью, — мстительно предложила я подруге, — ты вполне сможешь претендовать на роль моей бабушки. Уж тогда у тебя точно появится повод сопровождать меня повсюду.
Согласие тут же было дано, и я устыдилась. Друзья готовы на все, лишь бы уберечь меня от несчастья, а я кочевряжусь. Мало мне, идиотке, что любимого мужчину сделала врагом, так еще и друзей хочу лишиться?!
Опять всхлипнув от жалости к себе, убогой, я махнула рукой: «Делайте как считаете нужным, мне уже все равно!»
Я ушла к себе переодеваться, а супруги принялись разрабатывать план моего спасения. Не думаю, что охрана любого из ныне действующих президентов с большей серьезностью относится к выполнению обязанностей по обеспечению безопасности принципала.
На романтическую прогулку (а прежде чем приступить к вечерней трапезе, мы с Иштваном решили прогуляться) мы выступили в следующем порядке: наша с венгром парочка, самодовольная Бастинда, на некотором расстоянии Нада, а еще дальше ее заботливый супруг. Какие бы сомнения относительно моей личной безопасности его ни терзали, оставить без присмотра любимую жену Райко не пришло и в голову. Так что фактически меня охраняла Нада — ее присутствие вызывало меньше подозрений, — а ее саму не выпускал из виду муж, в любую минуту готовый кинуться на выручку.
— Прекрасно выглядите, — любезно заметил Иштван.
Слава Всевышнему! Хоть кто-то делает комплименты мне, а не кошке!
— И ваша любимица удивительно похорошела, — добавил чех, и я скрипнула зубами.
Собеседник оказался на редкость разговорчивым. От погоды и местных достопримечательностей мы перешли к изыскам национальной болгарской кухни, детально рассмотрели перспективы глобального потепления атмосферы и потихоньку настроились на политическую волну: тщательно обсудили направления советско-американского сотрудничества. В политике, я как уже признавалась, не сильна, и если излагала какие-то мысли, то уж не свои, а нашего бабского трудового коллектива. Тамарка, моя коллега, аналитические программы по телику смотрит регулярно. Так что в основном я ее точку зрения и отстаивала, то бишь предсказывала скорое братание народов двух великих держав, за которым последует не только долгожданное (опять же Тамаркой) вступление в НАТО, но и куча других, не менее ярких событий.
Собеседник пучил глаза — видимо, с Тамаркой сильно расходился, но перечить не посмел. Джентльмен!
Про советско-чешские отношения коллега меня, к большому сожалению, не просветила — не то не сочла нужным, не то не владела предметом в должном объеме, — и я приуныла. О чем бы нам еще поговорить?
Пока я искала подходящую тему и на всякий случай припоминала светлые мысли остальных тружениц парикмахерского дела, собеседник напрягся и начал коситься назад. Я инстинктивно оглянулась, но, кроме Нады и ее супруга, никого не обнаружила. Чего мужик дергается?
Неожиданно спутник поинтересовался, есть ли у меня носовой платок.
— Вот, пожалуйста, — удивленно проговорила я, протягивая требуемое. — Проблемы?
— Вероятно, — неуверенно пробормотал он. — А косметичку вы с собой не взяли?
— Так вам платок или помаду? — рассердилась я.
Он что, свихнулся? Или перепил? Но вроде от него не пахнет.
— Вы говорили, что без ножа из дому не выходите, — заблеял джентльмен, — и он у вас вроде как носовой платок. Или косметичка. Вот я и спросил.
— Нож? Так бы и сказали, — с облегчением выдохнула я. — А то я уж невесть что подумала.
Я полезла в сумочку, а кавалер резво, как заяц, отпрыгнул в сторону, перескочил через живую изгородь подстриженного кустарника и исчез. От неожиданности я остолбенела.
Супруги проявили не меньше прыти уже через пару секунд трясли меня за плечо и заглядывали в глаза.
Райко пытался вызнать, какие мне нанесены увечья, чтобы спросить с негодяя по всей строгости. В том, что он в два счета его догонит, Райко не сомневался. Я тем более.
Помотав головой, я сняла с беглеца все обвинения. Знал бы Иштван, какой опасности избег! Его счастье, что я не мстительна. Какая-нибудь испанка, столь оскорбительным образом покинутая, непременно бы возжаждала крови. Я же, сообразив, что все-таки случилось, прислонилась к фонарному столбу и согнулась от хохота.
Представьте: мужчина отправляется на свидание с малознакомой женщиной. У которой имеется «безобидная» прихоть носить с собой холодное оружие и в свободную минутку пускать его в дело, совершенствуя боевые навыки. Что о таком мужчине можно сказать? Смел, отважен, безрассуден. Допустим.
Прогуливаясь с полюбившейся дамой, кавалер замечает преследование. Мужчина и женщина упорно повторяют их маршрут. Как прикажете ему трактовать происходящее? Даже если он и безрассудный? Но ведь не умственно же отсталый? И прессу, скорее всего, в отличие от меня, почитывает, так что про грабителей и наводчиков, вернее, наводчиц, представление имеет. Доведись ему при свете дня столкнуться с югославами, возможно, он бы худого не подумал. А в темноте добродушного улыбчивого лица, между прочим, не видно.
Отсмеявшись, я хотела объяснить причины бегства джентльмена, но поняла, что это совершенно невыполнимая задача. Если последовательность событий я еще как-то сумею изложить, юмор ситуации имеющимися средствами передать просто невозможно. Пришлось представить все несколько иначе: мужчина захотел пообниматься, у меня же ответного желания не возникло. Ну и пришлось на всякий случай показать кавалеру нож. В целях придания отказу убедительности.
— Ты всегда так поступаешь? — поинтересовался Райко.
А Нада, похоже, усомнилась в необходимости принятых ими мер. Дама, столь решительно отвергающая самые невинные мужские ухаживания, прекрасно может за себя постоять. Другое дело, что совсем нелишне будет находиться поблизости, чтобы оказать неотложную медицинскую помощь ухажеру. А ну как ему вздумается, к примеру, приобнять меня за талию? Или, не приведи господи, в щечку чмокнуть?
Под впечатлением от случившегося супруги даже не стали провожать меня до номера, а пожелали спокойной ночи возле лифта. Боюсь, я их здорово напугала. А что еще я могла изобрести? Обвини я Иштвана в чем-нибудь посущественнее, ему не избежать знакомства с мускулистым югославом. Как хотите, но из двух зол я выбрала все-таки меньшее!
Попрощавшись с югославами, я поплелась к себе в номер. Разочарование, помноженное на усталость, подкосило недавно окрепший организм и самым пагубным образом сказалось на боеспособности. Ну что мне стоило на всякий случай оповестить окрестности душераздирающим визгом? Прихватить администратора для осмотра моего временного жилья или хотя бы упасть и сделать несколько пробных кувырков и перекатов? Так всегда поступают опытные шпионы, после недолгого отсутствия возвращаясь в конспиративную квартиру, и я не удивляюсь, что эти необременительные мелочи сохранили жизнь многим из них. Стыдно признаться, но я сдуру еще врубила свет, хотя разумней было позаботиться о спичках, свече или, на худой конец, карманном фонарике.
За легкомыслие и пренебрежение техникой шпионской безопасности я поплатилась незамедлительно. Одновременно с щелчком выключателя раздался выстрел, затем второй, потом чьи-то крики, — кажется, не только мои, — ругань и… я отключилась.
— И, слава богу, хоть какая-то польза!
Я очухалась от заунывно-размеренной бубнежки. Ругань из уст раздраженного мужчины изливалась на болгарском языке, но смысл был предельно ясен. Незваный гость не имел ничего против моего обездвиженного состояния. Ни о моей личной храбрости, ни о других достоинствах речь не шла, а уж его тон не оставлял сомнений в неприязни визитера ко мне, убогой.
— Почему вы не довели дело до конца? — поинтересовалась я.
— Не успел, — буркнул Крысилов и снова занудел.
Теперь он предъявлял претензии несчастливой судьбине и пытался выторговать у нее послабление на будущее. Пределом мечтаний оказалось переселение на необитаемый остров, — в качестве места для прохождения дальнейшей службы, не отметался даже Ледовитый океан. В качестве полноценной замены моему обществу, — если покоя и одиночества он все-таки не заслужил, — полицейский предлагал поочередно каннибалов, людоедов и банду маньяков-расчленителей.
— Так почему вы меня все-таки не добили? — наседала я. Он что, меня просто попугал? Из табельного оружия?
— Я вас что?! — Глаза у мужика выкатились на лоб.
Я наконец углядела кровь на рукаве его белоснежной рубашки.
— Так это не вы в меня стреляли? — с опозданием сообразила я. — Вы ранены?
Каждое слово мне пришлось буквально рвать из него клещами. Получалось, что бедолага на свою голову решил пообщаться со мной на производственные темы (факт отсутствия личной заинтересованности упоминался, как минимум, трижды), но, наученный горьким опытом, не решился ждать меня в номере. Скромность я, конечно, всячески приветствую, но считаю, что перебарщивать со стыдливостью полицейскому ни к чему. Даже если его деликатность была продиктована заботой о моей пошатнувшейся репутации, я все равно придерживаюсь мнения, что ждать лучше на общественном диване, а не на клумбе.
Хотя именно там он помешал преступнику оборвать мою молодую жизнь и пожертвовал правой верхней конечностью.
— Левой, — прервал мои размышления полицейский. — К счастью, он прострелил мне левую руку. Я все равно смогу писать.
Надо же, я думала, он радуется, что сможет стрелять! Оказывается, у меня не совсем верное представление об обязанностях силовиков, заторможенно удивилась я.
Я собиралась сказать заклятому врагу очередную гадость, но вдруг осеклась и окончательно проснулась. Большое темное пятно расплывалось по рукаву шелковой рубашки, а мой загорелый гонитель выглядел непривычно бледным.
— Покажите рану, — прохрипела я и исхитрилась взять себя в руки.
Ни во время довольно болезненного осмотра, ни при обработке раны марганцовкой и йодом мужик не издал ни звука. В отличие от своей сестры милосердия. Как ни прискорбно, но я не удержалась от стона, когда дезинфицировала рану. Может, она, конечно, неглубокая, пуля скользнула по касательной и выдрала не самый большой кусок мякоти, но крови он потерял порядочно, и если ему сейчас не больно, значит, то, что я вижу, — иллюзия и вместо левой руки у него протез.
Закончив терзать себя и раненого, я открыла бутылку ракии, предназначенную в подарок знакомым, и плеснула в стакан. Я не успела поднести его к губам, как Стоян повторил мое движение и одним глотком осушил свою порцию.
Воцарилось напряженно-тягостное молчание. Полицейский не торопился задавать вопросы, я вообще говорить была не в состоянии. Только теперь я по-настоящему осознала, что Крысилов мог погибнуть. Соображение, что то же самое угрожало мне, как ни странно, такого панического ужаса не вызывало.
Встретив укоризненный взгляд Бастинды, восседавшей на нашей с ней кровати, я почувствовала себя неловко и вспомнила про обязанности хозяйки.
— Чай будете? — пискнула я.
— Наливайте, — хрипло отозвался полицейский.
Я полезла за своим знаменитым агрегатом, и у Крысилова округлились глаза. Пусть не прикидывается, в жизни не поверю, что и он вконец испорчен цивилизацией.
Оказалось, он с таким раритетом знаком, в его далеком детстве подобной штуковиной пользовались родственники в деревне. Нахлынувшие воспоминания несколько смягчили собеседника, и атмосфера понемногу разрядилась, правда ненадолго. Теперь все испортил раненый. Он снова прицепился с моим отъездом.
— Вика, я не хочу опять ругаться, но вам действительно следует уехать!
— Это с какой же радости?! — изумилась я, и служитель закона снова взбрыкнул.
— Вы считаете, что поводов для отъезда пока недостаточно? Подождете следующего выстрела?
— Вот именно, — кивнула я. — Должен же вам кто-то оказывать медицинскую помощь?
— Стреляли, между прочим, не в меня. — Полицейский старался быть спокойным, но явно терял терпение.
— Что вы говорите? — нарочито удивилась я. — Мне почему-то показалось, что это у вас «сквозное пулевое ранение»!
Разговор становился напряженным, и я решила сменить тему:
— А кстати, почему вы так и не арестовали кривоногого?
— Кого-кого? — изумился Крысилов.
— Ну, того, вислоносого, — нетерпеливо пояснила я. — Вы же караулили его у камеры хранения?
Если полицейский не врал, ни о каком кривоногом гонщике он не имел понятия, а за содержимым ячейки так никто и не явился.
— А почему вы не проследили в «Романии» за тем, кто пришел за ключом? — возмутилась я.
Они вообще-то следили, но, как и я, «объект» упустили.
— Что хоть было в камере хранения? — не удержалась я от вопроса и за свою любознательность была наказана суровой отповедью.
Оказалось, что я сую нос в крайне опасные дела, находящиеся исключительно в компетенции органов правопорядка, и он просил бы меня, — даже в том случае, если я ощущаю в себе гены великого Пуаро, служебно-разыскной собаки и доктора Ватсона, вместе взятых, — подыскать другое занятие. Более подходящее. Вроде вязания носков или вышивания бисером.
— Я еще не в том возрасте, — оскорбленно фыркнула я. — Уж лучше я на досуге займусь отстрелом тупоголовых недалеких полицейских, только вот времени у меня свободного пока не предвидится. Даже для столь невинного хобби.
— Вы всерьез считаете, что охотились на меня? — не унимался Крысилов.
— Разумеется. — Что бы он там ни говорил, я не уеду.
— Почему тогда преступник ожидал моего появления в вашем номере?
— А где еще? Половину рабочего времени и, как минимум, две трети свободного вы проводите именно здесь.
Полицейский набычился.
— Лично я, приди мне мысль с вами покончить, и не подумала бы носиться по всей курортной зоне. Зачем, когда есть место, где вы появляетесь с завидной регулярностью?
Мужик покрылся испариной, и я испугалась, не перестаралась ли. А ну как он решит, что покушение на моей совести? Я и так с трудом отбрыкалась от трупов, которые он мне так щедро приписывал.
— Но это не я! — на всякий случай заверила я разгневанного полицейского.
По-моему, я его не убедила. Смотрел он на меня куда как неласково.
— Все! — заорал он, и я от неожиданности подпрыгнула. — Мое терпение лопнуло! Мало того что вы все время лезете куда не следует, мешаете мне работать и подвергаете опасности свою жизнь и жизни сумасшедших отдыхающих, у которых, как и у вас, мозгов куда меньше, чем у курицы! Вы еще и издеваетесь надо мной, выставляете меня законченным идиотом и кретином! Вы взбалмошная, невоспитанная и…
Выслушивать инсинуации мне надоело. К тому моменту, как забарабанили в стену, мы как раз заканчивали характеризовать умственные способности, личностные качества и творческий потенциал друг друга.
— С меня хватит! — рычал полицейский, шагая к двери.
— С меня тоже, — ответствовала я. — Полагаю, мы больше не увидимся?
— Думаете, меня все-таки пристрелят? Не надейтесь!
— Что вы, что вы! И в мыслях не было! Но вы же теперь, наверное, возьмете бюллетень, а то и заляжете в госпиталь со своей царапиной, а мне скоро уезжать, — пояснила я.
— Взлет вашего самолета я буду праздновать неделю, — заверил меня блюститель порядка и сжал кулаки.
— А я расставание с вами — до конца своих дней, — не осталась я в долгу, и полицейский чуть не сорвал дверь с петель, покидая мое жилище.
Я рухнула в кровать и залилась слезами.
