18
Устав от приключений, Соколовский проспал до вечера как убитый. Он решил никому не открывать, даже если будут взрывать дверь гранатами. Несколько раз требовательно звонил телефон — очевидно, это Женька тревожился о судьбе своего «Форда». Но у Лени не было никаких сил разговаривать, он только переворачивался на другой бок и зарывался лицом в подушку.
Только к вечеру он нашел в себе силы подняться, но тело еще ломило от ночных приключений, голова была так тяжела, как будто ее накачали свинцом, — сказывались последствия нервного напряжения. Умывшись, Леня вспомнил, что нужно отдавать ключи от машины, что «Форд» помят и что его ждет колоссальный скандал по этому поводу. Может, лучше не будить спящего зверя и не сообщать пока Васюхину? Зачем портить человеку воскресный вечер!
Гораздо актуальнее сейчас посмотреть, что получилось на пленке, и попробовать выяснить, кто снят на ней. Действительно ли это известный политик Поташов? Фотограф включил телевизор в надежде, что прозвучит фамилия, которая со вчерашнего дня его так сильно интересовала, и принялся производить привычные манипуляции, связанные с проявлением.
Через полчаса длинная лента пленки уже сушилась, а Леня, напевая, готовил ужин. С первого взгляда наметанный глаз профессионала увидел, что дела обстоят просто блестяще. Синяя птица, трепеща ультрамариновыми перышками, уже билась в руке удачливого ловца.
Об этом говорили и негативы: вот старичок с черным лицом закатил от восторга белые глаза; две почти голые девицы темного цвета с белыми ремешками вместо одежды на теле, с браслетами на запястьях и белыми плетками в руках — негатив менял цвета. Кадров десять попалось просто изумительных, высокохудожественных. Довольный фотограф даже хихикнул: можно прямо продать в «Плейбой». С близкого расстояния (куда уж ближе, фотограф стоял тогда почти у самой кровати), несмотря на приглушенное освещение, отлично вышло главное действующее лицо представления — сам клиент.
Дальше было уже, как говорится, дело техники. Леня не спеша, получая массу удовольствия от каждого своего действия, целый вечер печатал снимки. Он уже предвкушал ту часть работы, которая была непосредственно связана с процессом шантажа. Правда, в душе еще копошились смутные сомнения. Вполне могло оказаться, что это просто какой-то богатый маразматик, неизвестный широкой публике, но и тогда это было не так уж и плохо, все равно можно его как-то отыскать, если тщательно покопаться.
«А все-таки Поташов это или нет? У кого бы вызнать?» — размышлял Леня, пока сушились фотографии.
В смутной надежде услышать или увидеть на экране свой новый объект внимания, он крутил подряд все каналы телевидения и внимательно прослушивал новости программ вечернего эфира. Фамилия Поташова склонялась по всем падежам, но его самого почему-то не показывали. На экране бородатый журналист важно вещал:
— По сведениям заслуживающих доверия источников в штабе партии народного единства, стало известно, что лидер партии Николай Поташов намерен поднять в Государственной думе вопрос о государственном субсидировании программы возрождения народного предпринимательства и народного просвещения. Для обсуждения этого вопроса Поташов недавно встречался с лидером другой крупнейшей партии страны — христианско-либеральной партии прогресса…
По другой программе симпатичная девушка с неподвижным лицом замороженной красавицы говорила:
— Вчера лидер партии народного единства Поташов выступил с заявлением о приоритетных направлениях работы партии. В частности, важнейшими областями деятельности партии признаны: борьба за ограничение доли иностранного капитала в российских предприятиях, субсидирование народного образования и медицины, меры по охране материнства и детства…
— Хоть бы показали этого деятеля, — ворчал засыпающий Леня. — А то слышишь звон, да не знаешь, где он.
Однако Поташов был на слуху, но совершенно неуловим. Все обсуждали, что он сделал, что сказал, где выступил, но он сам как будто скрывался, а может быть, Лене просто не везло. Он даже внимательно просмотрел юмористическую передачу, в которой показывали пародию на лидера партии народного единства, но от этого облик «партайгеноссе» не становился яснее.
«Не буду спешить, — подумал шантажист. — Он от меня никуда не уйдет. А интересно, какой скандальчик приключился вчера в борделе и знает ли он, что его засняли?»
Понедельник принес немало хлопот. Для начала Леня позвонил Васюхину и трагическим голосом рассказал выдуманную до последнего слова историю о том, как он оставил его прекрасный «Форд» около подъезда и только на секунду отвернулся, как неизвестный злоумышленник ударил его своей машиной и скрылся тут же в неизвестном направлении.
— Тебе это дорого обойдется, — мрачно предупредил Женька. — Иди в автосервис. В твоем распоряжении неделя, больше я не смогу скрывать этот факт от отца.
— Все будет сделано, заплачу любые деньги, он и не заметит, что машина поцелованная, — заверил Леня.
— Посмотрим, — сказал расстроенный Женька.
Не мешкая, Леня взял все последние деньги, оставшиеся от финансирования его предприятия нестроптивым бизнесменом Кожевниковым, и, не торгуясь, сдал машину в ремонт.
— Хорошая тачка, послушная, — объяснял он мастеру. — Она мне жизнь, можно сказать, спасла. Ты уж сделай.
— И не вспомнишь, где было помято, — заверил тот.
После этого Леня направился в редакцию. Влада Петровна была несказанно обрадована досрочным появлением своего помощника.
— У нас все горит. Куча работы, я зашиваюсь одна! — по привычке говорила она, неторопливо покуривая сигарету.
— Влада Петровна, можно вам задать интимный вопрос, — неожиданно для себя сказал фотокор. — Как вы относитесь к партии народного единства?
Редакторша набрала побольше воздуха в грудь и сказала:
— Есть такая партия…
Дальше ее речь, будучи запротоколированной, заняла бы объем небольшой просветительской брошюры. Конспективно суть ее состояла в следующем. Влада Петровна рассказывала о том, что эта партия была создана на деньги, вырученные от торговли оружием в ближневосточные страны, что глава партии Поташов — ставленник мафии, занимается поставкой героина. Что партия подозревалась в том, что финансирует военные действия в «горячих точках» страны. Что она торгует незаконно нефтью, золотом и алмазами. Что ей принадлежат несколько крупнейших банков страны. Что Поташов имеет роскошную виллу и у его престарелой жены коллекция бриллиантов, не уступающая по количеству коллекции английской королевы, а внуки Поташова учатся не то в Оксфорде, не то еще где-то. Что он сам провозглашает приоритет крепкой семьи и возрождение домостроевских традиций…
— Даже если половина вами сказанного правда, то это уже слишком много, — сдался перегруженный информацией Леня. — А вы слышали о последних инициативах Поташова? Может быть, нам стоит их осветить в нашей газете?
Влада Петровна внимательно посмотрела на своего сотрудника.
— Как, Соколовский, неужели вы поддерживаете этого лицемерного типа, популистские идеи которого…
— Нет, что вы, я вообще только вчера об этом услышал… А может, мы их того, разоблачим? Я думаю, нашим читателям будет интересно.
— А что, это хорошая идея, — задумалась редакторша. — Он с удовольствием встречается с журналистами. Реклама!
— А какой он из себя? Такой молодой, с усами?
— Ну что вы, Соколовский. Как можно так не интересоваться политикой! Пожилой, с бородкой, на Паниковского похож…
Назвался груздем — полезай в кузов. Через несколько дней Леня и Влада Петровна ехали на собрание партии народного единства, где ожидалось выступление Поташова и где должны были сообщить о важных событиях, которые нуждались в освещении прессой. Этому историческому моменту предшествовала целая кампания по рекламе последних инициатив партии в связи с надвигающимися выборами.
Влада Петровна напрягла все свои связи в мире свободной прессы, чтобы получить приглашение на эту встречу.
— Ох, мы про него напишем… — грозилась она. — Странно, вам иногда ценные идеи приходят в голову, Соколовский.
В зале бывшего Дома культуры какого-то завода было много народа. Сновали репортеры, телевизионщики таскали свою аппаратуру и по-хозяйски выталкивали всех, кто загораживал сцену с трибуной и столом президиума. Леня и Влада Петровна пробрались поближе. Зал гудел, как растревоженный улей, предвкушая прения и дебаты.
— Можно будет попросить его об интервью, — прошептала Влада Петровна. — Только бы после выступления к нему пробиться.
— Пробьемся, — спокойно пообещал ее напарник и тут же замер.
По проходу, рассыпая приветствия и раздавая рукопожатия, в окружении телохранителей и соратников по партии пробирался невысокий сухонький мужчина с бородой.
Вне всякого сомнения, это был тот самый клиент из загородного борделя, который еще пару дней назад в двух шагах от Лени корчился в пароксизмах страсти, охаживаемый плетками пышнокудрых красавиц. Перемена, случившаяся с ним, была разительна. Теперь перед ним был представительный пожилой мужчина, с благородными сединами и гордой посадкой головы, снискавший пылкую любовь своих соратников по партии и уважение своих врагов.
Леня смотрел на него во все глаза, потом внезапно пришел в себя, сел, втянул голову в плечи и стал шарить в карманах, ища темные очки. Он боялся, что его могут узнать — в одном из сопровождавших Поташова серопиджачных личностей он опознал охранника, который обсуждал интимные проблемы своего шефа в гостиной флигеля в подмосковном заснеженном пансионате. Два вальяжных телохранителя снисходительно оглядывали зал — в этой толпе единомышленников они находились только для проформы: тут им не от кого было защищать своего шефа, разве что от настырных журналистов.
Тут же зал осветился множеством фотовспышек. Леня, прикрывая лицо фотоаппаратом, тоже вынужден был выполнять свои профессиональные обязанности, хотя главное для себя он уже выяснил: Поташов и тот, кого он снял в загородном борделе, — одно лицо. Но раз заварил кашу с посещением собрания партии — надо расхлебывать.
Тем временем Поташов поднялся на сцену и подошел к трибуне. Из-за бешеных аплодисментов он долго не мог сказать ни слова. Лидер партии лишь приветственно махал рукой и снисходительно улыбался, как должное принимая любовь своих почитателей.
«Ох и завертелось бы тут все, если бы им сейчас кинуть в зал пачечку снимков, — вдруг пришло в голову фотографу. — Вот это бы был скандалище! На всю страну или даже на весь мир!»
Ему внезапно стало весело. Он тоже чуть-чуть ощутил себя сильным мира сего, хотя об этом никто, кроме него самого, пока не подозревал. Но сейчас он чувствовал себя человеком, способным в мгновение ока изменить политическую расстановку сил в стране, повлиять на ход политической кампании, свалить одного из могущественнейших людей в Думе — все это было внове и приятно для Соколовского. Он не хотел быть знаменитым или известным, ему достаточно было сладостного ощущения своей власти над человеком.
А Поташов, энергично размахивая рукой, уже развивал перед собравшимися фантасмагорические планы спасения отечества.
—…Отечество в опасности. Красно-коричневая зараза, как многоголовая гидра, поднимает недавно отрубленные головы, — говорил лидер. — Мы должны все наши силы, всех наших лучших людей выдвинуть на борьбу с угрозой демократии в нашей стране.
Лене уже давно стало скучно. Между тем Влада Петровна очень живо реагировала на пламенную речь оратора, иронически поднимала брови в знак того, что он говорит несусветную глупость, скептически улыбалась углом рта и посматривала изредка на своего сотрудника, становившегося час от часу все индифферентнее.
Собрание, длившееся три часа, подходило к концу.
Влада Петровна уже была готова ринуться с просьбой об интервью. Она пыталась прорваться к сцене, но охранники, сцепив руки, не пускали к кумиру жаждущий общения народ. Леня не забывал прикрываться фотоаппаратом, он опасался, что охранник его может случайно вспомнить, тем более что после его бегства наверняка было проведено если не следствие, то хотя бы опрос свидетелей.
К Поташову невозможно было пробиться. Вездесущие репортеры и возбужденные партийцы высыпали из здания. Поташов, защищаемый от любви народных масс своими телохранителями, подходил к скромной черной «Волге». Затем вся руководящая верхушка партии погрузилась в автомобили и уехала.
Когда репортеры возвращались домой, Влада Петровна сыпала направо и налево язвительными замечаниями, заготовленными для своей будущей статьи. Леня же, погруженный в свои мысли, мучительно раздумывал, где и как ему встретиться с труднодоступным клиентом.
— А где он живет? — спросил он неожиданно у Влады Петровны.
— Наверное, в одном из тех домов, в которых живут депутаты Государственной думы.
— А если позвонить в платную справочную, дадут адрес?
Влада Петровна скептически пожала плечами:
— Вряд ли, это, наверное, закрытые сведения.
Леня задумался; надо попробовать через Ольшевского. Милиция все знает.
«Скажу, что по работе надо, не откажет…» — решил сыщик.
Телефон Ольшевского несколько вечеров глухо молчал, наконец трубку сняли и послышался усталый голос пожилой женщины.
— Георгия можно к телефону? — спросил Леня.
— Его нет.
— А когда его можно застать дома?
— Он в больнице.
— А что с ним случилось?
— Он ранен.
Леня ошеломленно молчал. Растерявшись, он смог только пробормотать «извините» и положить трубку.
«Надо бы его навестить», — пришло в голову запоздалое решение, но, не успев оформиться в законченную мысль, оно было вытеснено из головы размышлениями о том, как разыскать своего нового клиента.
Несколько дней подряд сыщик дежурил около штаб-квартиры партии народного единства, расположенной в старинном, только что отреставрированном особняке прошлого века в центре города. Там бурлила политическая жизнь. Подъезжали машины, проходили пикетчики и просители. Привозили продукты для партийных банкетов, газеты и листовки партии.
Бесконечное ожидание — это нудная, тяжелая работа. Расписания часов приема Поташова Леня не знал. Кажется, наученный горьким опытом и многочисленными ошибками сыщик стал излишне осторожным. Он все еще боялся, что наткнется на того самого охранника. Судьба любит подбрасывать такие сюрпризы. Она то гладит по головке и кладет за щеку сладкую конфету, то подставляет подножку и лупит почем зря.
Для начала Леня задумал провести массированную психологическую подготовку клиента. Для этого надо было так подействовать ему на нервы, чтобы он потерял всякую уверенность в себе, стал колебаться, бояться каждого шороха, дрожать от одной мысли о могущественной опеке неизвестного наблюдателя и в результате с расшатанной психикой упал бы в руки шантажиста, как созревший плод, полностью готовый к употреблению.
Для этого было заготовлено несколько подметных писем и отпечатаны самые невинные снимки, которые дали бы ясно понять клиенту, что кое-кому известно кое-что из его интимной жизни, но чтобы другим людям, не являющимся клиентами загородного санатория, эти снимки ничего не говорили.
Ничего страшного, если кто-то увидит, как пожилой мужчина стоит без брюк. С кем не бывает! Однако сама обстановка комнаты, на фоне которой стоял этот мужчина, должна была подсказать осведомленному человеку, в чем, собственно, дело. Ну, подумаешь, фотография двух красоток, как будто сошедших с обложки порножурнала, с хищным выражением лица и в характерной одежде. Только сам Поташов знал, что это за девицы и что его связывает с ними.
Таким образом шантажист рассчитывал, не демонстрируя самых откровенных кадров, запугать клиента и одновременно застраховаться от случайных взглядов близких ему лиц. Но при этом важно было внушить Поташову, что долго с ним возиться не будут, и не дать ему времени принять контрмеры. Атака должна быть стремительной и разяще точной.
Несколько раз подъезжала та «Волга», в которой уезжал с митинга Поташов, но самого главы партии в ней не было. Поздно вечером приходя домой, в холодную пустую квартиру, неприветливо встречавшую своего обитателя темными окнами и россыпью приблудных тараканов, Соколовский включал телевизор и с жадностью ловил каждое упоминание о своем клиенте. У него создавался образ умного, изворотливого политика, размахивающего прогрессивными лозунгами для того, чтобы быть любезным и вашим и нашим.
Наконец удача опять улыбнулась шантажисту. Он стоял на своем посту, грея озябшие руки в карманах, когда к особняку лихо подкатила знакомая «Волга» и сам Поташов, разговаривая на ходу с соратником, вошел в здание. Охрана следовала за ним по пятам. Шофер вышел из машины, закрыл ее и направился в ближайший магазин, расположенный через дорогу.
Надо было действовать немедля — неизвестно, когда еще мог представиться такой удобный случай. Леня, посвистывая, на ходу зашел за ограду особняка и подошел к «Волге». В руке у него была длинная металлическая линейка для вскрытия автомобильных дверей.
Осторожно прижавшись боком к машине, сыщик опустил в щель между дверцей и стойкой линейку, поддел тросик и легко открыл дверь. Чтобы конверт гарантированно попал в нужные руки, Леня приколол его с тыльной стороны переднего сиденья. Таким образом, если Поташов или его охранник сядут сзади, они неминуемо наткнутся на конверт с надписью «Поташову. Лично в руки».
Первая часть артподготовки успешно закончилась. Теперь нельзя было терять ни минуты, чтобы не дать клиенту времени опомниться. Леня прошел в штаб партии, махнув своим редакционным удостоверением.
— К пресс-секретарю, — уверенно бросил он при входе и не задерживаясь прошел внутрь. — Слушай, Поташова не видел? — спросил он у торопившегося по коридору служителя с папкой в руках и с бородкой на лице, сильно смахивающей на растительность самого лидера партии.
Тот показал рукой в сторону коридора и сказал:
— В секретариате только что был, посмотри там, — и заспешил по своим партийным делам.
Сыщик стал разыскивать секретариат. Вдруг из какой-то комнаты быстро вышла знакомая невысокая фигура и тут же скрылась за характерной дверью с символическим изображением мужчины на уровне глаз. Сыщик на цыпочках, стараясь шагать бесшумно, вошел туда же и, немного пригнув голову, сразу же определил, в какой кабинке находится лидер партии.
Из кармана он достал второй конверт и носком ботинка отправил его под дверь. Через мгновение рука с белыми манжетами рубашки, заколотыми дорогой запонкой, подобрала конверт с кафельного пола. Сыщик пулей выскочил за дверь и вскоре уже шагал по улице, залитой совсем весенним ярким светом. Вторая часть артподготовки также завершилась удачно.
Теперь было совсем просто. Леня уже спешил в депутатский дом, где, по недавно выцарапанным им из газет косвенным сведениям, жила семья Поташова. Милиционер на входе выглядел грозно и неприступно.
Леня достал конверт, уронил его в мокрую кашу уличного черного снега, слегка потоптал и свободной походкой человека, у которого совесть чиста и все в жизни прекрасно, подошел к милиционеру.
— Слушай, я тут на улице конвертик нашел, — сказал равнодушно он. — Это не вашему жильцу ли, глянь.
На конверте предусмотрительно было написано: «Штаб-квартира партии народного единства. Для Н. Поташова». А сверху, подчеркнутое красным фломастером, красовалось слово «Важно». Конверт после обработки был местами грязный и мокрый и действительно имел вид случайно найденного на улице.
Милиционер задумчиво почесал затылок и сказал нерешительно:
— Нам не положено…
— Ну вот, — озабоченно произнес Леня. — Да тут же «Важно» написано, может, и вправду что важное. Может, глянуть, что там?
— Не трожь! — сразу же вскинулся милиционер, с опаской взял в руки конверт и пощупал его. — Вдруг правда чего-то важное. А где нашел?
— Да на тротуаре валялся. Дай, думаю, отдам. Жильцы-то у вас государственные люди… — сказал Леня и, развернувшись, вышел на улицу. За судьбу третьего конверта, самого важного из всех, он был спокоен. Такой примерный служака, приняв на себя ответственность за «государственной важности» бумагу, побоится ее вскрыть или выкинуть. Максимум, что он может сделать, — это обратиться к начальству, но и в этом случае конверт дойдет до адресата.
А там лежала не только фотография, но еще и письмо, в котором немногословно сообщалось, что негативы и полный комплект интересующих его снимков господин Поташов может получить, если выполнит следующие условия: уже завтра в указанном месте к двадцати двум часам должна находиться сумма в размере десяти тысяч долларов. Тогда ровно через пять дней господин Поташов сможет забрать в том же месте все интересующие его снимки и негативы. В противном случае эти материалы тут же попадут в печать, что, очевидно, не в интересах главы столь многоуважаемой партии.
К письму прилагался план, на котором красным крестом был отмечен тайник. Это был район новостройки, неподалеку от пустыря, на котором уже было приготовлено место. Леня отлично знал все подходы, выходы и особенности этого района — рядом находился дом его родителей. Пустырь превосходно просматривался из родительской квартиры, он был малопосещаем, и даже собачники обходили его стороной, потому что там не росли ни кустики, ни деревья — постоянные объекты внимания их питомцев.
Тайником служила крышка от канализационного колодца, которую Леня с большими усилиями отодрал в соседнем дворе и водрузил на нужное место. Под крышкой было небольшое углубление, в котором прекрасно поместилась бы пачка с деньгами.
Операция тщательно продумывалась. Во-первых, десять тысяч — не очень уж большая сумма для такого влиятельного человека. Судя по расходам партии на рекламную шумиху, ее оборот составляет многие сотни тысяч долларов. Доходы от нефтебизнеса и продажи оружия, если они действительно были, вообще исчислялись астрономическими суммами.
Неужели господин Поташов пожалеет за такую скромную, по его меркам, сумму приобрести великолепные снимки? А какая виртуозная работа фотографа! Какой риск для жизни! А разбитая машина друга, расходы на новую оптику? Если посмотреть, подсчитать, не такое уж это и выгодное дело — шантаж. Средств и энергии уходит масса — ходишь, можно сказать, под пулями, а строптивые клиенты так и норовят обмануть, как, например, Феофанов — скрылся, и ищи-свищи его. В нынешней ситуации Леню утешало только то, что такой популярный человек, как Поташов, не мог от него скрыться в неизвестном направлении, — он неизбежно должен всплыть, став мишенью в журналистской охоте.
Смущало Леню только то, что такой могущественный политик, имеющий, по слухам, связи и с КГБ, мог бы легко «убрать» шантажиста, если бы, конечно, отыскал его. Поэтому-то он и опасался лично встречаться с клиентом. Надо было получение денег организовать так, чтобы самому остаться вне поля зрения и быстро смотаться в случае неудачи. Но если уж подфартило в начале «дела», если уж удалось скрыться из такого охраняемого учреждения, как загородный бордель, то, как считал Леня, ему должно было повезти и на заключительном этапе операции. Просто обязано было повезти!
Леня, готовый к борьбе, сидел на окне родительской квартиры. Свет был погашен, чтобы контур сидящего не привлекал ничьего внимания. Театральный бинокль лежал наготове. Весь пустырь, залитый ровным светом, льющимся из освещенных окон расположенных поблизости многоэтажек, прекрасно просматривался сверху, с двенадцатого этажа. Фигура любого человека, проходящего по белому, еще не успевшему растаять снегу пустыря, отчетливо выделялась на светлом фоне. Леня дежурил с пяти часов вечера. Недоумевающих родителей он не впускал в комнату, объяснив, что ему нужно кое о чем подумать.
Мама, воспользовавшись таким редким явлением сыночка, ворчала, спрашивала, что у них произошло с Еленой, говорила, что Леня из-за своего бестолкового характера может потерять прекрасную девушку.
— Ну что тебе еще надо? — недоумевала она. — И красива, и умна, и зарабатывает, и тебя, видно по всему, любит.
Сыночек же предпочел уклониться от этого разговора, пообещав, что сам как-нибудь разберется со своей жизнью. Сейчас все его существо было занято только одной мыслью, только одной целью. Он был сосредоточен и не мог распылять эмоции на обсуждение своей личной жизни.
Сначала любая фигура, появлявшаяся на пустыре, заставляла вздрагивать — он сразу же прижимал к глазам бинокль и внимательно следил за прохожим. Но все тревоги были ложные. Никто не подходил к крышке от канализационного люка и не пытался поднять ее. На исходе пятого часа бесплодного сидения внимание сыщика уже начало притупляться. Он зевал от скуки, вертелся на узком подоконнике, разглядывал огни соседних домов, листал в темноте книжки и поэтому чуть не пропустил внезапно вынырнувший из темноты объект наблюдения.
Черная массивная фигура, опасливо оглядываясь по сторонам, появилась откуда-то между домов, прошла по одной из тропинок, пересекавших во всех направлениях пустырь, потом вернулась, подошла к крышке люка, выделявшейся темным пятном, покопошилась там и, ежеминутно оглядываясь, скрылась между домами в направлении автобусной остановки.
«Отлично! — обрадовался Леня. — Дело сделано! Это от него. Победа!»
Но из благоразумия он не кинулся сразу же за деньгами. Теперь спешить было ни к чему, можно было и подождать. Сначала стоило проверить, нет ли чего подозрительного в округе. Между тем на город уже наваливалась холодная темная ночь, постепенно гасли окна домов.
«Пора», — сказал себе Леня, оделся и вышел на улицу. Для начала он решил обойти окрестности, чтобы определить — нет ли чего странного, непривычного поблизости, предположим, каких-нибудь мужчин, засевших в машине, или чего-то в этом роде. Чтобы быть похожим на жильца, прогуливающегося перед сном грядущим, он свистнул обитающую в подъезде собачку Жульку, послушно следовавшую за каждым, кто ее позовет.
Медленно вышагивая, Соколовский методически обходил все окрестные дворы. Жулька послушно трусила за ним. Все было спокойно. На улице никто не гулял, только какой-то подвыпивший мужчина никак не мог добраться до дома, следуя, как броуновская молекула, совершенно хаотически.
Леня даже прошел по пустырю рядом с крышкой, но, кроме мирного пьяницы, никого не заметил. Тогда он вернулся домой, вынес Жульке оставшуюся после обеда косточку и, прихватив с собой на всякий случай заточенную отвертку, отправился забирать деньги.
Он приподнял крышку, нашарил в снегу небольшой пакетик и, не разворачивая его, спокойно пошел прочь с пустыря. Для того чтобы на случай возможного наблюдения запутать следы, он зашел в соседний дом и нажал кнопку вызова лифта. Кнопка загорелась, лифт где-то наверху загудел и медленно пополз вниз. Вдруг с улицы донеслись отдаленные шаги бегущих людей, под их ногами хрустел замерзший от ночного морозца ледок. Не теряя ни секунды, Леня бросился бежать вверх по лестнице.
Хлопнула подъездная дверь. Слышно было, как лифт остановился на первом этаже.
— Ты на лифте наверх. Я по лестнице! — прозвучал короткий приказ, и тут же послышались шаги человека, бегущего по ступенькам. Лифт взвыл и поплыл вверх.
Шантажист оказался в западне. Он лихорадочно соображал: бежать на шестнадцатый этаж, чтобы прорываться на чердак, бессмысленно — там его уже ждут. Двумя пролетами ниже пыхтел на лестнице приближающийся враг. Звонить в квартиры и просить убежища бесполезно — никто не откроет. Кричать — никто не выйдет. Оставалась драка. Но защищаться отверткой? А вдруг у них огнестрельное оружие?
Леня выскочил на балкон (на каждой лестничной площадке в подъезде были балконы). Прыгать? Четвертый этаж, внизу снег, не так уж и высоко, конечно, но все же можно сломать ногу, и тогда его, тепленького, возьмут голыми руками. Водосточных труб нет. Пожарная лестница! Здесь же есть пожарная лестница, прямо в полуметре от перил балкона!
Уже не размышляя ни секунды, Леня прыгнул с перил, вцепился в лестницу и буквально сполз по ней. Когда до земли оставалось метра три, он сиганул вниз и кинулся бежать.
Куда бежать — ему было все равно, только бы подальше от квартиры родителей, чтобы не вывести на них бандитов. Он мчался по пустым дворам, и ему казалось, что за ним гремят шаги грозных преследователей. Выскочив на дорогу, за которой был парк, он оглянулся — никого. Леня решил перемахнуть через забор военной части, расположенной в парке, а потом петлять по лесу.
Но по пустынной дороге неспешно двигалось такси с зеленым огоньком. Леня замахал обеими руками и, когда машина притормозила, буквально рухнул на заднее сиденье.
— Гони! — выдохнул он и оглянулся. К дороге подбегали два высоких парня.
Таксист правильно оценил ситуацию, ему не хотелось вступать в драку, и вскоре, как заправский гонщик, он рассекал воздух ночных улиц, то и дело посматривая в зеркало, нет ли погони.
Погони, кажется, не было. Им удалось оторваться. Леня нащупал в кармане сверток. Слава Богу, он был на месте. Шумно выпуская из груди воздух, дрожащими руками он, хрустнув оберткой, развернул пакет. В пакете лежали листы нарезанной газетной бумаги. Это была «кукла».
