Кто знает, когда бы ее нашли, если бы в тот вечер влюбленной парочке из этого пансионата не вздумалось прогуляться вдоль речки после захода солнца. Они спустились по берегу почти до самой ограды, за которой начинался сосновый бор, и собирались было повернуть обратно, когда девушка заметила, что у противоположного берега в воде что-то белеет. Речушка была шириной не больше пяти метров, и они в конце концов разглядели, что это такое. Девушка говорила потом, что они зачем-то ее окликнули. Что это была «она», они поняли сразу, но в то, что «она» мертва, не могли поверить. Парень остался на берегу сторожить «ее», а девушке велел бежать в пансионат. И удивительно, вспоминала потом Марина, как только эта девушка появилась в ярко освещенном холле – бледная, в запачканных травой белых джинсах, – ей сразу на ум пришла Лена. Почему? Может быть, потому, что и у Лены, когда она вот так же неожиданно появилась вчера в холле, было бледное лицо и растерянный взгляд. И когда полчаса спустя «ее» принесли в пансионат и Марина протиснулась сквозь набежавшую толпу, «она» действительно оказалась Леной.

Лена, ее сестра, лежала на цементных плитах террасы, под зеленоватым светом фонаря, в мокром черном купальнике, раскинув ноги. Лицо было наполовину прикрыто спутанными рыжими волосами, которые от воды казались темнее.

Все последовавшее Марина помнила как сквозь сон. Кажется, она назвалась ее сестрой, куда-то пошла с администратором. Она сидела в его кабинете на желтом кожаном диване и курила откуда-то взявшиеся сигареты. Потом отвечала на вопросы и долго вспоминала номер домашнего телефона Лены, пока не сообразила, что в квартире никто, кроме нее, не жил и звонить туда было некому и незачем.

На вопрос, который она наконец задала, получила четкий и немедленный ответ: «Да, мертва». Лену она в тот вечер больше не видела – ее увезли в морг, на медицинскую экспертизу. Потом как-то сразу наступила ночь, и она оказалась в своем номере снова сидящей на диване, на этот раз красном. Перед ней на столе горела лампа, но она не помнила, что включала свет. В окне виднелась слабо освещенная лужайка, угол запертого теннисного корта. Дальше, в черной тени соснового леса, терялась речка. Ночь была теплой, не верилось, что август на исходе. Оглушительно трещали сверчки. По той тишине, которая стояла в здании, Марина поняла, что уже глубокая ночь. И еще она поняла, что оба номера по соседству от нее совершенно пусты. В номере справа никто не жил, в другом до сегодняшнего дня жила Лена. Еще сегодня, когда Марина поднялась к себе после ужина, она слышала, как там в стенном шкафу заскрипела дверца и с грохотом упала на дно вешалка. Теперь там стояла тишина. Она посмотрела на часы – половина второго. Все же она решила спуститься вниз, раздобыть сигарет у портье.

В коридоре было пусто, потрескивали под потолком длинные лампы дневного света, горящие через одну. Она прошла через пустую, слабо освещенную гостиную, спустилась по лестнице, не встретив ни одного человека. В холле свет был погашен, лампа горела только в одном углу, где находилась стойка портье. Он поднял голову, вглядываясь в темноту, и, узнав Марину, сочувственно ей кивнул.

– Бар закрыт, но «Мальборо» я вам могу предложить, – сказал он в ответ на ее просьбу. – И если пожелаете, ликер…

Марина расплатилась и, держа бутылку за горлышко, нерешительно посмотрела на него.

– Ужасно, такая молодая девушка, – сочувственно поймал ее взгляд портье. Это был плотный мужчина лет за шестьдесят, вида одновременно хитрого и простоватого. Еще несколько лет назад он обслуживал привилегированных посетителей, которые отдыхали в этом подмосковном пансионате, среди речек и сосновых лесов. – Ведь ей, наверное, еще и тридцати не было?

– Двадцать девять, – машинально поправила его Марина. «И теперь всегда будет двадцать девять, я буду стареть за двоих», – подумала она.

– И семья есть?

– Нет, семьи нет… – так же механически отвечала Марина.

– Что ж, хотя бы детей не оставила… – Портье покачал головой. – Кто бы мог подумать? Такая веселая, такая… Ведь если бы не она, у меня никто бы и ключей от корта не брал. Отдыхающих-то сейчас почти нет, только врачи, а они целый день на семинаре. Только вчера, когда она заселилась, я эти ключи в первый раз и выдал. Утром возьмет, вечером отдаст. А сегодня уже и ужин прошел, темнеет, смотрю – ключей-то нет! Пошел на корт – бьет мячом о стенку, а мяча почти не видно. «Ой, – говорит, – извините, вот ключ, а я пойду окунусь». Я еще сказал ей: вода-то сейчас уже не та, все же август, а она только смеется: окунусь, и ладно! Кто бы знал… – Портье перегнулся через стойку. – Наш врач сказал – видимо, переохлаждение, остановка сердца. Ну кто же сейчас купается? Днем еще туда-сюда. А она уже впотьмах пошла, да еще разгоряченная…

Марина взглянула на него, что-то припомнив.

– Как вы сказали – сразу пошла купаться? В корпус не заходила?

– Да нет же, так и побежала, как была. Отдала мне ключ от корта, мяч, ракетку и побежала.

Марина припомнила – да, верно, со вчерашнего дня Лена все время пропадала на корте. В пансионат возвращалась только на обед, потом принимала душ и снова спускалась вниз – «загар полировать», как, смеясь, говорила она. Вчера после обеда Лена на часок зашла к ней. Они поболтали, Лена достала привезенную из Москвы бутылку венгерского рислинга. Ей не сиделось на месте, от нее так и полыхало жаром солнца, которым за день пропиталась кожа. Потом Лена сказала, что опять идет «лупить». Хотя играла она отвратительно, но готова была бить мячом о стенку хоть до полуночи. А сегодня даже на ужин не пошла, хотя Марина сходила на корт, позвала ее. Но та едва обернулась. Скакала по синему прорезиненному покрытию на крепких загорелых ногах. Ее медные волосы прилипли к раскрасневшимся щекам, глаза сердито и азартно блестели. Она пучила губы и с отмашкой била по мячу тяжелой, не по руке, ракеткой. Крикнула, что есть не хочет, пусть Марина идет одна. И больше в пансионат не возвращалась.

И тут словно ледяной ветерок дунул вдруг на Марину: она поняла, что в номере сестры после ужина кто-то был! Кто-то отпер соседнюю дверь, ходил там, скрипел дверцей шкафа, гремел вешалками – это она слышала совершенно ясно, между стенными шкафами была деревянная перегородка, а не капитальная стена. И в то же время на корте не умолкал – теперь она это ясно вспомнила – стук мяча. Сразу после ужина она слышала одновременно два звука, которые могла производить только Лена, – шум в ее номере и стук мяча на корте! Но значит, в номере была не она… В течение пятнадцати минут в номере у Лены кто-то был – и этот кто-то очень торопился, потому что Марина, слушая тогда эти звуки, подумала вскользь, что Лена куда-то спешит как на пожар, уж не нашла ли себе кавалера…

Только сейчас она по-настоящему ощутила ужас, связав звуки в номере сестры с картинкой, которая явилась ей этим вечером на террасе под зеленым светом фонаря. Лена, которая плавала как рыба, могла плыть по такой речушке сколько душе угодно, зная, что в любой момент может встать и достать ногами дно… А тот человек, который был у нее в номере, – кто он такой? И где он сейчас? Может быть, в одном из этих полуосвещенных длинных коридоров, где не встретишь ни души? И она поняла, что не решится отойти от освещенной стойки, вернуться обратно в эти коридоры, пустые гостиные, не сможет без страха войти в свою комнату… «Надо сказать кому-то, что в номере у Лены кто-то был, – мелькнула у нее мысль. – Но кому? Портье? О Господи, а ведь я сейчас боюсь даже его…»

– Скажите, существует другой вход в пансионат? – вместо этого спросила она. – Кроме главного?

– Ну конечно, – кивнул портье. – Служебный вход, он открыт весь день. И задняя лестница тоже кончается дверью на лужайку.

– Она открыта?

– Днем открыта, вечером я ее запираю.

– Приблизительно во сколько?

– Заднюю лестницу – сразу после ужина, отдыхающие обычно пользуются ей, чтобы сократить путь к речке или на корт. Ну а после ужина туда, как водится, никто уже не ходит. А служебный вход – в одиннадцать.

– И сегодня вы заперли заднюю лестницу сразу после ужина?

– А почему вы спрашиваете? – встревожился портье.

– Просто мне показалось, что Лена все же возвращалась после ужина в свой номер. А вы говорите, что ее не видели. Значит, она прошла тем путем.

Портье призадумался:

– Вы говорите, что видели свою сестру в корпусе сразу после ужина? Тогда одно из двух: или она прошла через заднюю лестницу как раз тогда, когда я пошел ее запирать, или через главный вход в то время, когда я ее уже запирал. Да, конечно, так мы могли разминуться.

– А служебный вход?

– Он находится сбоку здания, в стороне от корта… Те, кто хочет туда пройти, им обычно не пользуются, – для этого пришлось бы сделать крюк…

– И все же им можно пройти?

– Да, конечно. Но почему вы спрашиваете?

Марина, желая замять разговор, распечатала пачку сигарет. Портье поднес ей зажигалку.

Итак, тот, кто был в номере у Лены, мог пройти в пансионат тремя разными путями. А может быть, он и не выходил из корпуса все это время? Ведь Лену, машущую на корте ракеткой, можно было увидеть из любого окна, выходящего на лужайку, или, даже не видя ее, слышать, как она стучит. И пока мяч стучал о дощатую стенку, можно было не сомневаться в том, что она находится на корте, и оставаться в ее номере сколько угодно. Но для этого надо было иметь ключ…

– А ключи? – вслух спросила Марина и осеклась.

– Ключи? – совсем уже встревожился портье. – Какие ключи?

– Ах нет, я хотела сказать, что она вечно забывала где-то свои ключи…

– Забывала ключи? Не понимаю. Ключ от ее номера нашли в кармане ее шорт, там, где она оставила свою одежду, у самой лесенки. Конечно, это не слишком осторожно, но случаи воровства у нас чрезвычайно редки…

– У лесенки?

– Ну да, у железной лесенки, на берегу, там, где спускаются в речку. Ее ведь нашли много ниже по течению, а одежда лежала прямо напротив корпуса. Одежда, кажется, у администратора. Вам, наверное, нелегко слышать все это? Я думаю, завтра ее номер откроют, и вы заберете ее вещи…

Марина почти не слушала, что он говорил дальше. Итак, сразу после ужина портье, который обнаружил, что ключа от корта ему никто не вернул, вышел через заднюю лестницу на корт и увидел там Лену. Она отдала ему ключ и сразу побежала к воде – «окунуться». Одежду, в том числе и шорты, где был ключ от номера, она оставила на берегу. После чего вошла в воду и… А что было дальше, никто пока не знает, это скажет врач. Переохлаждение, остановка сердца… Нет, нет, нет! Когда ключ лежал на берегу, доступный всем, когда за ним никто уже не следил, когда его мог взять кто угодно и отпереть номер Лены, на корте уже никого не было! А ведь там в это время стучал мяч… Нет, когда отпирали дверь номера, Лена была еще на корте. Ключ лежал у нее в кармане. И тот, кто отпер дверь, сделал это своим, личным ключом… А если у него был ключ от номера Лены, значит, мог быть ключ и от любого другого номера… В том числе и от ее собственного…

Марина устало прикрыла глаза. Свет лампы бил ей прямо в лицо. Портье сочувственно наблюдал за ней.

– Вы лучше попробуйте поспать немного, – посоветовал он. – Конечно, вам сейчас тяжело. Но завтра у вас будет, кажется, трудный день.

Она кивнула.

– Теперь я, наверное, не останусь здесь до конца семинара, – сказала она. – Я вряд ли смогу что-то воспринимать. Завтра сдам номер.

Она пошла наверх, думая по дороге, что именно она скажет завтра руководительнице семинара, как простится с коллегами, со своими новыми друзьями, как они будут выражать свои соболезнования, говорить, какой веселой и жизнерадостной была ее сестра, как они все успели ее полюбить… «Все это пустые слова, – горько подумала она. – Какой именно была моя сестра, знаю только я, и за все эти годы я так и не смогла ее полюбить…» Потом она подумала о Москве, о Сергее, который сейчас спит сладким сном, не зная о том, что случилось… А ведь это он сказал Лене, приехавшей три дня назад из шоп-тура в Арабские Эмираты, что Марина находится в Подмосковье, на семинаре по мануальной терапии… Она вспомнила и свою больницу, белый халат, который снова наденет через два дня, главврача, у которого она почти на коленях выпросила путевку на семинар – чтобы не считать это лето погубленным… «Это лето и мою жизнь», – усмехнулась, отпирая дверь своего номера. Она поймала себя на том, что старается ни о чем не думать: ни о ключе, ни о стуке мяча, ни о шорохах в соседнем номере, где сейчас было совсем тихо. Ни о самой Лене.

Она открыла бутылку бананового ликера, который портье продал с ночной наценкой и без всякой скидки на ее несчастье, налила полстакана, разбавила водой из графина и выпила не переводя дыхания. Желудок тут же согрелся, и мелкая холодная дрожь, которая била ее изнутри весь вечер, прекратилась. Выпила еще немного и закурила сигарету, глядя в открытое окно, откуда мягко веяло ночной свежестью. Было совсем уже темно, только одно-два пятна света из окон падали на лужайку. Корта почти не было видно, а речки и подавно. Она решила лечь и попытаться уснуть. Но едва закрыла глаза, перед ней снова появилась Лена – высокая, загорелая, в белом холщовом костюме, с дорожной сумкой через плечо – такая, какой она появилась позавчера в холле гостиницы. Марина тогда как раз вышла вместе с остальными врачами из конференц-зала на перекур. Она сразу увидела сестру, испытав что-то вроде легкого потрясения. А Лена, заметив ее, шагнула навстречу, расцветая своей неподражаемой улыбкой.

– Сергей сказал, что ты здесь, – сообщила она после первых восклицаний. – Я и решила махнуть к тебе на несколько деньков. Не прогонишь?

Лена смеялась, щурила карие глаза и казалась тогда одновременно довольной произведенным эффектом и все же неуверенной в себе. Марина хорошо знала это выражение ее лица.

– Портье сказал, что свободных номеров полно. Ты в каком? Может, соседями будем?

Марина назвала свой номер.

– Триста двадцать пять, триста двадцать пять… – весело, как считалку, проговорила Лена и кивнула сестре. – Ну, тогда пойду, урву что-то к тебе поближе. Как устроюсь, зайду.

И, подхватив сумку на плечо, она развернулась и пружинистым шагом направилась к портье, который уже сладко улыбался ей навстречу, заранее очарованный ее щедрыми улыбками и бессознательным кокетством, с которым она приближалась к любому мужчине, будь ему даже за девяносто…

Вспомнив все это, Марина со стоном перевернулась на бок и резко села в постели. Включила настольную лампу, набросила на нее платок. Глядя прямо перед собой, продолжала вспоминать.

Лена только что вернулась из Эмиратов. На сей раз она ездила в Дубай за косметикой и парфюмерией. По словам Лены, съездила так себе, в Дубае все подорожало, «скоро придется свертывать этот бизнес». «Визгу много, шерсти мало, – рассказывала она. – Надоело надрываться, Маринка. Ты мне завидуешь, нет, правда же, завидуешь – за красивым товаром гоняю, мир вижу… Какой там мир! Мир – это когда меня в Стамбуле всякая погань за груди щиплет, пока я торгуюсь?! Как лошадь тюки на себе таскаю, килограммы выкупаю, только и дрожу, как бы первая встречная мразь не обчистила? В Эмиратах раз двадцать была, а в Персидском заливе ни разу не искупалась! Целый день бегай, ищи товар. Найдешь – твое счастье, а нет – соси лапу. Беру тогда все, что попадается, чтобы дорогу окупить. Только и мечтаю о том времени, когда все это кончится. Да вот пока не получается… Но ничего, может быть…» – на этом месте Лена оборвала свой рассказ, натянуто засмеялась и перешла на другую тему.

И вообще она в этот день очень много болтала, предупреждая расспросы, откупаясь от них молниеносными подарками, которыми была набита ее сумка, – помада, дезодорант, брелок для ключей с буквой «М», какой-то туристический проспект – «посмотри, как люди живут», пена для ванны в черном шершавом флаконе, похожем на булыжник… Лена смеялась, расспрашивала про Сергея, про семинар «маньячной психотерапии», как она его перекрестила, про то, какой тут корт, какие мужики и как Марина хорошо подстриглась… И постепенно у Марины возникло ощущение, что за болтовней Лена отчаянно пытается скрыть сжигающий ее страх… А страх был во всем – в слишком резких движениях, в напряженно приподнятых плечах, в ее невнимательных вопросах… Она болтала, не слишком следя за смыслом своих слов, и в то же время словно прислушивалась, приглядывалась, словно проверяя, в безопасности ли она… Тогда Марина подумала, что та, наверное, просто перевозбуждена после поездки или разругалась с очередным любовником. Но теперь, когда у нее перед глазами все еще стояла та картина, которую она увидела на террасе под фонарем, пробившись сквозь толпу, она была уверена, что все это было проявлениями страха. Снова и снова вспоминала лицо сестры, все больше убеждаясь в этом, и, уже засыпая, как будто слышала голос, повторяющий со странным выражением: «Но я выберусь, обязательно выберусь…» Рыжие волосы упали ей на глаза, Лена трясла головой и никак не могла откинуть челку, залепившую лицо, и повторяла какие-то слова, смысл которых Марина не могла понять…

Утром Марина проснулась поздно, с невыносимой головной болью. Она полежала с открытыми глазами, глядя на небо, видневшееся в окне. Погода явно испортилась. «Тем более надо уезжать», – подумала вяло. И тут она услышала шум в соседнем номере. Там ходили, чем-то стучали, разговаривали. Марина вскочила, натянула свитер и юбку и, как была, неумытая и непричесанная, вышла в коридор. Дверь соседнего номера была приоткрыта, виднелся угол красного дивана, такого же, как у нее в номере, на диване были разбросаны какие-то тряпки. Марина постучалась больше для порядка и, не получив ответа, открыла дверь и вошла.

Она сразу узнала администратора. Другого человека она не знала, но смутно догадалась, что он, должно быть, из милиции.

– Почему посторонние? – начал было тот, второй, но администратор негромко заметил на это:

– Ее сестра.

Тот кивнул, и Марине предложили сесть. Но она осталась стоять, не решаясь присесть на заваленный вещами диван.

– Вы – сестра Малаховой? – полуутвердительно спросил ее второй мужчина. После чего представился. – Ваша сестра приехала сюда позавчера, двадцать второго августа? – продолжал он.

Марина подтвердила.

– А с какой целью? – спросил он. – Разве она имела отношение к семинару?

– Нет, Лена хотела отдохнуть…

– Она только что вернулась из Эмиратов? – не унимался тот, и Марина сразу сообразила, что сама рассказала это вчера администратору. Она кивнула, тут же почувствовав головокружение. Только теперь она обратила внимание, что уже далеко за полдень. Ей невыносимо хотелось напиться воды, во рту была похмельная гадость, и ей казалось унизительным стоять перед этим человеком непричесанной и ненакрашенной, отвечать на вопросы.

– Да, она вернулась из шоп-тура, привезла товар… Она ведь этим жила, – ответила Марина. – Говорила, что вымоталась и хочет провести несколько дней на природе. А что?

– Значит, хотела отдохнуть, – так же равнодушно подытожил тот. – Ну а о том, что она устала от жизни, о самоубийстве не говорила?

– Нет, что вы… Надо знать Лену. – Марина почувствовала слабость и присела на край дивана. Только теперь она заметила, что администратор вышел.

– Вскрытие показало смерть в результате остановки сердца после переохлаждения. У вашей сестры была аритмия, вы знали об этом?

– Конечно, – кивнула Марина. – Все об этом знали.

– То, что она отправилась купаться поздно вечером, разгоряченная после целого дня на корте, не подумав о сердце, вам не показалось странным?

– Нет, этот поступок как раз ее характеризует…

– Ну что ж, – заметил тот наконец. – Записки она не оставила, из комнаты, насколько можно судить, ничего ценного не пропало… Как на ваш взгляд?

Марина кивнула. Она давно уже заметила бриллиантовые часики Лены, мирно лежащие на столе, два ее золотых колечка, тоже с бриллиантами, в пустом стакане для воды.

– А этот кавардак? – только и спросила она.

– В номере был беспорядок, но не настолько, чтобы бросаться в глаза. Это уж мы постарались. Значит, все в порядке?

– Если можно так выразиться… – медленно проговорила Марина.

Мужчина вопросительно взглянул на нее.

– Она все же мертва.

– Еще вопрос, – как будто припомнил он. – Малахова – ее вторая фамилия, насколько я понимаю?

– Да, ее девичья фамилия – Еремеева. Но они с мужем давно разведены.

– Дети?

– Нет, детей не было. Они и прожили-то вместе около года.

– Значит, единственной прямой наследницей являетесь вы?

– Я об этом не думала… – растерянно протянула Марина. – Но наверное, я. Больше у нее никого не было. Мне, наверное, надо будет куда-то сходить по этому поводу?

– Потом сходите к нотариусу.

Они говорили мирно, по-деловому. Вовсе не так Марина представляла себе объяснение с милицией.

– Кстати, когда вы собираетесь вернуться в Москву?

– Сегодня же. Ведь надо будет ее хоронить…

– Возьмете справку в морге, вот адрес. Это в Митине.

– Когда ее можно будет забрать? – севшим голосом спросила Марина, теребя бумажку в пальцах.

– Завтра приезжайте. Что ж, тогда все. Вещи можете увозить.

– Скажите, – решилась вдруг Марина. – Вы здесь потому, что вам что-то показалось подозрительным?

– Любая внезапная смерть подозрительна, – заметил тот. – Обстоятельства такой смерти обязательно выясняются, даже если она произошла в результате естественных причин.

– Да, аритмия… – Марина встала. – Я могу забрать вещи?

– Как угодно. Мне надо ехать.

Он попрощался и вышел. Марина в растерянности смотрела на груду вещей, наваленных на диване. «Как я это увезу? – мелькнула мысль. – Надо срочно позвонить Сергею».

В комнату так же незаметно, как вышел, вернулся администратор.

– Так вы уезжаете? – спросил он.

– Да, мне надо собраться. Ума не приложу, как это увезти. Мне надо позвонить в Москву.

– Позвоните от портье.

Администратор сочувственно взглянул на нее.

– Да, несчастный случай. Могу сказать, что вам сравнительно повезло, никаких осложнений. Я знавал такие случаи, когда могли и по прокуратурам затаскать…

Марина не взглянула на него. Она взяла в руки розовый свитер, валявшийся на диване и встряхнула его, расправляя.

– Хуже нет, когда не все ясно, – продолжал администратор. – А сейчас тем более. Ведь за иголку убивают, не то что за квартиру…

Марина вспыхнула:

– О чем вы?

– Извините, но я без всякой задней мысли. Все могло обернуться куда хуже. Что ж, не буду вам мешать.

Он прикрыл за собой дверь.

Марина застыла с розовым свитером в руках. «Он как будто поздравлял, что я ловко выпуталась, – подумал она. – Милиционеру было явно наплевать, он хотел скорее уехать. А этот как будто на что-то намекал. Господи, что за люди такие… А сама ты что за человек? – тут же возразила она себе. – Почему ты смолчала? Почему ничего не сказала о том человеке в соседнем номере? Хотела, чтобы все гладко сошло? А, знаю я нашу милицию… Лена мне сколько раз говорила: что бы ни было, пусть тебя хоть убивают, но не связывайся с милицией, дороже обойдется. Если бы я сказала – то что? Я, дескать, слышала, как моя сестра шумела одновременно в двух местах. Чего быть не могло, потому разберитесь, пожалуйста… Нет, я сойду с ума. Портье сказал, что пошел на корт сразу после ужина. Ну, добавим еще минут десять. Лена стучала мячом. Потом стук должен был прекратиться – она побежала купаться. Тот, кто открыл номер, открыл его еще при стуке мяча, значит, в самом конце ужина, никак не позже. Открыл своим ключом, потому что, пока она стучала, то есть была на корте, ключ у нее он забрать не мог. Он мог позже, когда она вошла в воду и оставила одежду на берегу… Но тогда мяча уже не было слышно! Нет, я точно сойду с ума! Расскажи-ка такое кому-нибудь!»

Марина в смятении опустилась на диван, прямо на вещи. На столе лежали сигареты Лены, она курила только ментоловые. Марина выудила сигарету из помятой пачки.

«А я… Я не помню точно, когда прекратился стук. Кажется, вскоре после ужина. Через десять минут? Нет, кажется, позднее. Надо было еще раз спросить портье. Я ведь не смотрела на часы и не слишком-то прислушивалась. Помню, что еще отметила, как глупо играть в темноте… Значит, было темно. А темнеет сейчас, кажется, в девять, а после ужина, в начале девятого, только-только начинают сгущаться сумерки… Но портье именно про то время сказал: „Совсем стемнело“. Да, но ему за шестьдесят, и зрение у него слабее. Лена видела в темноте как кошка. Уж белый мячик точно видела. А мне, когда я глядела из освещенной комнаты, могло показаться, что на улице темнее, чем на самом деле…»

Марина встала и принялась за дело. Она брала с дивана одну вещь за другой, встряхивала, рассматривала на свет, аккуратно складывала в сумку. Кофточка из жатого крепдешина, очень смелая, она такую ни за что бы не посмела надеть. Белые, не очень чистые шорты. Бюстгальтер. Короткое платье из серого плюша… Заколка янтарного цвета выскользнула у нее из рук и разбилась на полу. «А ведь все это достанется мне, – подумала она и горько усмехнулась. – Может, и прав администратор. Я бы не смогла потратить на себя столько денег. А может, стоило». И она задумалась о Сергее.

Нет, нельзя было сказать, что у них в последнее время что-то разладилось… Все шло как обычно, без бурь, без страстей… Но они слишком привыкли друг к другу, перестали друг друга интересовать… Лена никогда не понимала смысла таких отношений. «Ну скажи, – часто язвила она при встрече с сестрой. – Ты замужем, вот вы живете вместе столько лет… Восемь? И что? Ты счастлива? Да это просто малодушие, привычка! Вот ты ничего себе не позволяешь, пашете, копите… Ну а дальше? Послушай – я никому не обязана отчитываться, что заработаю – мое, что потеряю – да хоть в карты проиграю, – никому отчета не дам! А любовь – сколько угодно… А почувствую, что лучшее кончается, он уже не смотрит на меня как раньше, не сходит с ума, – рву разом! И никаких!»

Марина закончила складывать вещи и перешла к письменному столу. Косметичка, автобусный билет до пансионата, ножнички, пилка для ногтей, початый флакончик «Тендр Пуазон»… Марина отвинтила колпачок и вдохнула нежный запах. Прикрыв глаза, почти не сознавая, что делает, она надушила шею осторожными прикосновениями пальцев. Вокруг нее сразу распространилось облачко волнующего аромата. «И это достанется мне», – подумала она и поставила флакон на место.

И тут она вздрогнула так, как будто кто-то ее внезапно окликнул. На корте, прямо за окном, раздавался мерный стук мяча. Она подскочила к окну и распахнула его. Высунулась как можно дальше, но увидела только угол корта. Пустой. Стук раздавался в другом конце, где кто-то бил мячом о высокую дощатую стенку – отрабатывал удар, как отрабатывала его Лена. Марина, как ни высовывалась, никого увидеть не смогла. Ясно было только, что тот человек на корте один. Она торопливо заперла дверь, едва не оставила открытой и свою собственную и бегом припустила по лестнице, выходящей на лужайку. «Лена нашла бы себе партнера, если бы объявился хоть самый никудышный… – торопливо соображала она на бегу. – Но никого не отыскала. Врачи на семинаре, а среди отдыхающих желающего не нашлось…»

На последних ступеньках Марина едва не свернула себе шею, отпустив на миг перила. Она пулей вылетела на лужайку и помчалась к корту. Подбегая все ближе, вглядываясь сквозь проволочную сетку, она отказалась поверить своим глазам. Корт был пуст! Больше того, заперт на большой висячий замок, видимо, еще со вчерашнего вечера… Однако она ясно слышала стук мяча о дощатую стену, тот характерный стук, который ни с чем невозможно перепутать! И сейчас, когда она стояла так, глядя на совершенно пустой корт, стук не утихал ни на минуту. Ей в голову пришла догадка, простая и поразительная. Обойдя корт вдоль ограды, она осторожно заглянула за ту его сторону, которую скрывала дощатая стена. Девочка лет девяти, в большом, не по ней, свитере, бегала взад-вперед с обратной стороны стены, швыряя в нее бурый потрепанный теннисный мяч и пытаясь ловить его на лету. Иногда ей это удавалось, а иногда мяч шлепался в траву, и тогда она мчалась поднимать его и опять швыряла в гудящие от ударов доски…

Девочка так увлеклась игрой, что Марину заметила не сразу. А та стояла и смотрела, не решаясь ее окликнуть. Наконец мяч покатился по траве прямо к ногам Марины, и она остановила его носком туфли. Девочка бросилась было за мячом, но тут же в смущении остановилась.

– На, возьми. – Марина подняла мяч и протянула его девочке.

Девочка застенчиво дернула плечиком и шагнула вперед. Передавая мяч, Марина на миг ощутила, какие холодные и мокрые у нее пальчики.

– Ты что же, играешь тут одна? – спросила Марина.

Девочка кивнула. Она не решалась ни продолжить игру, ни убежать. Стояла навытяжку перед Мариной, словно ожидая, что ее будут ругать.

– А почему ты не пойдешь на корт?

– Ракетки нет, – пояснила девочка неожиданно хриплым голоском. Она шмыгнула носом и сжала мяч грязными пальцами. – А на корт меня все равно не пустят. Он только для взрослых.

– Кто тебе сказал?

– Тетя вчера сказала.

– Какая тетя?

– На корте весь день играла. По-настоящему, с ракеткой. Я пришла, а она меня не пустила. Тогда я стала отсюда кидать, а она выбежала и отругала, что я ей мешала. А я здесь до нее всегда играла. Правда, с этой стороны…

– А вчера? – допытывалась Марина. – Вчера ты, значит, не играла?

– Только потом…

– Когда потом?! – Марина чуть не выкрикнула эти слова, девочка даже отшатнулась.

– Потом… Когда она ушла… За ней сторож пришел, велел отдать ключ. Он запер корт, а она пошла купаться. Тогда я стала играть. Правда, темно было, плохо видно. Он ведь у меня не белый…

Девочка продемонстрировала потрепанный мяч.

– Постой… – Марина едва удержалась, чтобы не схватить девочку за руку и не притянуть к себе. Девочка держалась настороженно, видно было, что в любой момент она готова убежать. – Значит, когда та тетя пошла купаться, ты сразу стала играть?

– Ну да.

– И что, долго ты играла?

Девочка явно стала в тупик перед таким вопросом.

– Ну, полчаса? Сорок минут? – допытывалась Марина.

– Я не знаю, – почти в отчаянии сказала девочка. – Играла, пока не стало темно.

– Значит, часов до девяти?

– Я не знаю… – совсем уже упавшим голосом ответила девочка.

Марина едва держалась на ногах. Только сейчас она заметила, что опять дрожит нервной дрожью, как вчера.

– Но послушай, раз ты долго тут играла, то, наверное, видела, вернулась та тетя в дом или нет?

– Нет, – решительно ответила девочка. – Она купалась. Она разделась там, у лесенки, спустилась в воду и уплыла… Вода, наверное, была холодная, она еще взвизгнула несколько раз.

– Взвизгнула?

– Ну, как обычно визжат… Взвизгнула, окунулась и уплыла.

– А ты все время стучала?

– Ну да. Пока мама не пришла. Точно, она сказала, что уже девять часов и она мне всыплет…

– Значит, ты играла. Ну а на берег ты больше не смотрела? Ничего там не заметила?

– Ничего. Да темно уже было.

– И когда ты ушла, тетя еще купалась?

– Да, она ведь уплыла…

– А больше никого не видела? Никто не ходил через лужайку?

– Я за мячом смотрела…

Поняв, что из девочки больше ничего не выжмешь, Марина пошла прочь от корта. Внезапно ей в голову пришла мысль, что она до сих пор не побывала на берегу, на том месте, где Лена оставила свою одежду. Она направилась к речке.

Напрасно предприняла она этот осмотр – он ей ничего не дал. Маленький пляжик, засыпанный желтым песком, был сплошь истоптан со вчерашнего вечера, валялись окурки, были видны следы колен, отпечатанные на песке, – вот здесь, видимо в потемках, собирали ее одежду. А одежды то было – майка да шорты. Шорты, в кармане которых мирно лежал ключ. Она разделась на этом месте, положила одежду на песок, вошла в воду, взвизгнула несколько раз, окунулась и уплыла… Взвизгнула! «Пусть я плохо знала свою сестру, но в том, что Лена никогда бы не взвизгнула, окунаясь в воду. Да она и не окуналась сразу никогда. Сначала обольется водой из горсти, потом спустится осторожно, потихоньку… А потом окунется, молча. Но кому такое скажешь? Кому?»

Ниже по течению речка делала небольшой живописный изгиб и становилась немного больше. И все же это была безопасная мирная речка, в которой редко где нельзя было достать ногами дно… Марина в каком-то оцепенении стояла на берегу, глядя на струящуюся серую воду. Стук мяча утих. Она обернулась и посмотрела на корт. Девочка со всех ног бежала к зданию, там ее ожидала какая-то женщина. Да, ведь уже обед.

Марина попыталась собраться с мыслями. «Значит, в тот миг, когда в номер Лены кто-то вошел, та уже была в воде. На корте стучала девочка. Она никого не видела. Да и не могла увидеть! Ведь портье запер черный ход, и теперь войти в корпус можно было или через служебную лестницу, или с главного входа. А к речке ближе служебная лестница. Она находится с торца здания, и, чтобы пройти к ней, вовсе не обязательно пересекать лужайку и попадаться на глаза тому, кто, скажем, находится возле корта. Итак, у него была возможность достать ключ из кармана у Лены, когда она уже уплыла… Потом – бегом в здание, через служебный вход… Почему он знал, что второй, более удобный для него вход уже заперт? Сидел на берегу, следил, как портье взял у Лены ключ, как запер лестницу, как она побежала на берег? Может быть. А если бы и не знал, ведь там все равно была в то время девочка, и она бы его запомнила. Значит, не хотел попадаться ей на глаза и сразу пошел через служебный вход. От речки до корпуса – пять минут. По коридорам до номера – еще минут восемь… Открыл номер и оставался там еще минут пятнадцать. Что-то искал, во всяком случае, не часы и не бриллиантовые кольца. Вещи лежали в куче, обычный бабский беспорядок. А часики – как по струнке, а колечки – в стакане. Что же он все-таки искал? Нет, этого я все равно пока не пойму, – одернула она себя. – Давай-ка теперь подсчитай, сколько у него ушло времени. Не меньше чем полчаса. Я-то думала, что он спокойно там рылся, потому что слышал, как Лена лупит по мячу… Но теперь ясно, что он знал, кто производит те звуки, и мог только догадываться, не вошла ли Лена в коридор в тот миг, когда он роется в ее косметичке… Гарантий у него быть не могло. Да ведь ему еще надо было успеть вернуться и положить на место ключ…»

И вдруг она замерла. «А ведь я постоянно пытаюсь не думать о том, что случилось с Леной, – сказала она себе. – Я пытаюсь забыть о ней. Я, как и все, стараюсь поверить в простой „естественный“, как выразился милиционер, несчастный случай. Аритмия у меня получается сама по себе, а тот в номере – сам по себе. Вот почему получается полная бессмыслица. Нет, надо все связать, как это ни страшно.»

Она попыталась представить себе его действия шаг за шагом. «А почему я все время думаю, что это „он“? – спросила она себя и тут же ответила: – Да потому, что рядом с Леной всегда был „он“ – блондин, брюнет, высокий, коротышка, один, другой, третий… Нет, это мог быть только „он“. И вот он копается в ее вещах, прислушиваясь к каждому шороху. Что-то находит. Или не находит? Может быть, его вспугнули? Нет, ведь Лена не возвращалась, он мог рыться до победного конца. Потом вышел, запер дверь, а может быть, еще немного навел порядок, чтобы не бросалось в глаза. Но раз он так себя вел, значит, не боялся возвращения Лены. Хотя гарантий у него не было…»

«Да были у него гарантии! – пронеслось у нее в мозгу. – Была полная гарантия того, что она не войдет больше в номер! Никуда он не торопился, никто его не вспугнул, потому что Лена уже была мертва. Это тебя обманул мяч, а он-то не обманывался. Она уже плыла вниз по течению, одежда лежала на берегу, и он мог спокойно возвратиться, положить ключ обратно, не боясь того, что хозяйка покажется из-за поворота реки… Девочка слышала, как Лена несколько раз взвизгнула… „Как обычно визжат“. Но для Лены это „обычно“ было совсем не обычно. Визг, плюх в воду… И „уплыла“. Когда же она умерла? Чтобы утонуть, достаточно хорошенько глотнуть воды и не подниматься на поверхность воды десять минут. А с ее сердцем – и того меньше. От неожиданности могла сразу захлебнуться. Он подержал ее под водой, пока не убедился, что она мертва. Потом слегка подтолкнул и пустил по течению. Может, еще немного проводил по берегу, следя за тем, чтобы она раньше времени не зацепилась за что-нибудь. Где же он ее поджидал? И кто это был, в конце концов?»

Марина еще раз окинула взглядом берег. Да, следы, окурки. Будь здесь вместо нее Шерлок Холмс, он уже наверняка сообщил бы все приметы преступника, вплоть до родимых пятен. Но она-то что в этом понимает? А может быть, и Холмс спасовал бы перед таким вот пляжиком, на котором словно рылось стадо свиней. Да и вряд ли тот стоял здесь на открытом месте, когда ждал Лену. Наверняка караулил где-то в кустах. Кто же это мог быть? Кто-то из пансионата? Почти исключено. Она никого не знала среди врачей, да и отдыхающие к ней никакого интереса не проявили. Значит, он, кто бы это ни был, приехал из Москвы. Знала ли его Лена? Нельзя утверждать. Но ясно одно: она чего-то или кого-то боялась. Затем и приехала сюда, в этот никому не ведомый пансионат, чтобы убежать от опасности. «На три – четыре дня…» – сказала она. Что изменилось бы за три-четыре дня? Может, она надеялась переждать здесь какую-то опасность… Неужели не думала, что и здесь ее могут найти, раз уже дело зашло так далеко, что понадобилось скрываться? А чтобы ее найти, надо было знать, что у нее есть сестра и что сестра сейчас за городом, на семинаре… Ну, что есть сестра, мог знать любой ее знакомый, не скрывала же она существование своих родственников. А вот то, что Марина находилась на семинаре, знали всего несколько человек. Допустить возможность, что тот общался с ее товарищами по работе, Марина не могла. А от кого сама Лена узнала о семинаре? От Сергея. Срочно надо звонить Сергею, потребовать, чтобы приехал и забрал ее отсюда! Срочно выяснить, не говорил ли он кому-то, что Лена отправилась следом за ней.

Марина вернулась в корпус через главный вход. Портье сменился, теперь на месте вчерашнего сидел мужчина лет сорока, который едва взглянул на нее, и Марина с запоздалой досадой вспомнила о том, что весь день бегает растрепой. «Ну и пусть, – со злобой подумала она. – Все равно я сюда больше ни ногой». Она попросила дать поговорить по московскому аппарату.

Сергей был дома, и новость его ошеломила.

– Лена? Утонула? – Его голос куда-то пропал, и Марина несколько раз безуспешно крикнула «алло». Портье взглянул на нее поверх журнала, который он листал.

– Алло, ты меня слышишь? Да, утонула. Вчера вечером.

– Это невероятно, – сказал наконец Сергей. – Я два дня назад с ней разговаривал…

– И ты думаешь, это обезопасило ее?! – неожиданно сорвалась Марина. Она не в силах была выслушивать банальные соболезнования, за которыми скрывалось или равнодушие, или совсем не те чувства, которые соболезновавший хотел продемонстрировать. А какие чувства мог при этом известии испытывать Сергей, она могла догадываться. До того как они с Сергеем поженились, он даже не думал скрывать своих нежных чувств к ее младшей, и, несомненно, более эффектной сестре. Однако и Лена тогда не скрывала своего пренебрежительного отношения к Сергею. Вспоминать об этом идиотском времени никто не любил, но иногда, вспоминалось само собой.

В трубке нависло оскорбленное молчание.

– Извини, – отрывисто сказала Марина. – Я сама не своя. Приезжай, да, сейчас же. Слышишь, как можно скорее.

Она поднялась в номер. Там наконец умылась, привела себя в порядок и в сердцах накрасилась. Обед кончился, и ей пришлось ограничиться кофе и пирожными в буфете. Ополовиненная бутылка бананового ликера стояла у нее в номере, но она твердо решила к ней не притрагиваться. Она простилась с руководителями семинара, дала свой адрес нескольким новым друзьям, прекрасно зная, что никогда в жизни их больше не увидит. Не такой уж она редкий специалист в своем деле, и вряд ли ей еще выпадет такая удача, как этот семинар. Выпала раз в жизни, и вот…

Сдала номер, спустилась вниз. За ней шел портье, неся сумки – ее и Лены. Потом она стояла на террасе, глядя на подъездную дорогу. За ее спиной в холле шумели голоса – на перекур вышли врачи из конференц-зала. «Точно как в тот день, когда приехала Лена, – подумалось ей. – Только теперь я стою здесь с сумками». Она увидела, как из-за сосен на дороге показался знакомый «Москвич» цвета бордо-металлик, и она зачем-то подняла руку и помахала.