Глава 21

Хотя я громогласно заявила, что должна что-то сделать, однако что именно надо совершить, я не знала. В голове имелось лишь туманное представление о том, что надо пойти куда-то, спросить кого-то о чем-то таком (причем вряд ли мне ответят), а в кармане лежала пресловутая фотография, с которой мне в лицо по-прежнему скалился белозубый негр со сломанным носом.

Как мне было известно из газет, в туалетах МГИМО, в общаге, в ночных клубах, где развлекалась золотая молодежь, за сходную цену можно купить что угодно — девочку или мальчика на час, презервативы, бутылку, престижный скорострельный пистолет «зиг-зауэр» и любую наркоту: от кислых голландских «промокашек» с портретом (ЛСД) до галлюциногенных грибков. После дискотек в общежитии весь пол обычно усеян использованными шприцами. Правда, для студентов колоться считалось не престижно: остаются следы на локтевых сгибах, да и возни слишком много — шприцы, уколы… То ли дело «колеса» — от таблетки «экстази» можно всю ночь веселиться до упаду, танцевать, не зная усталости, а от «промокашки», пропитанной ЛСД, на добрых полдня отключаешься от убогой действительности, уплывая в сказочную даль.

Поэтому мне пришла в голову идея потолкаться среди хохочущей, возбужденной массы студентов МГИМО. Я надела короткую легкомысленную курточку, потрепанные джинсы, кепку, в сумку бросила бутерброд и записную книжку.

Мне без труда удалось проникнуть сквозь кордон, охранявший alma mater отечественной дипломатии. Обширный холл института гремел, бурлил, светился белозубыми улыбками, точно в рекламе жвачки. Было пиковое время, перерыв между парами, и плотность человеческой массы в самом горячем месте здания, в гардеробе, упорно стремилась к максимуму. Близилась сессионная пора, по этому поводу среди студентов наблюдался некоторый ажиотаж. С солидностью авианосцев, начиненных ядерными боеголовками, молодежный океан бороздили фигуры преподавателей. В толпе я чувствовала себя вполне уютно.

Минут через пятнадцать бурлящий студенческий поток начал потихоньку иссякать. Я еще потолкалась среди народа, затем забрела в местную столовку, где чуть не подавилась сухим и твердым, как подошва, пирожком. На меня никто не обращал внимания. Никаких негров в окрестностях не наблюдалось. Наконец часа через два организм, изнеженный сытой жизнью на лоне природы, не выдержал. Закружилась голова. Появилось чувство апатии, захотелось лечь возле стенки и утомленно закрыть глаза.

Я прислонилась к гардеробной стойке в холле, зевнула. Взгляд наткнулся на крупную надпись: «Ответственный за противопожарную безопасность — Сухонина Марта Ивановна». Я задумалась над тем, кто такая Марта Ивановна и отчего именно она является ответственной за противопожарную безопасность. Но появилась уверенность, что она должна была знать куда больше, чем о пожарах.

— Никак ждешь кого, дочка? — На деревянный прилавок облокотилась благообразная старушка в синем форменном халате с ясным взглядом выцветших глаз.

— Да вот Марту Ивановну жду… — легкомысленно соврала я, не задумываясь, зачем это делаю. Примерно вот так же легко и естественно человек перепрыгивает через лужи или заносит ногу на ступеньку.

— Марту? — Старушка удивилась. — Уволилась она. Еще летом…

Черт! Оказывается, не всегда спонтанное вранье является удачным.

— Она мне так нужна, — вздохнула я. — Хотела у нее спросить кое-что…

Рука потянулась в карман за снимком. Фотография, мне казалось, должна служить переходным этапом между банальной болтовней и разговором о продаже наркотиков в помещениях института.

— Кого-нибудь из них знаете? — спросила я без особой надежды.

Старушка надела на нос толстые очки и, отставив подальше руку, стала внимательно разглядывать фото.

— Нет, — с сожалением сказала она, возвращая мне фото. — Не знаю… Столько народу за день проходит, что…

— А негра тоже не знаете? — спросила я с гаснущей надеждой.

— Этого черномазенького? — Старушка залюбовалась на сияющую, точно нагуталиненную физиономию. — Да бывает тут какой-то… Вертится! Не знаю, тот не тот… Они все похожие. Встречается с одним пареньком. Тот рыжий такой… Кучерявый, приметный…

— Покажете мне его? — Сердце учащенно забилось. А вдруг?..

— Ладно, — кивнула старушка. — Скоро студенты с пары пойдут, я тебе покажу, если, конечно, увижу. Он тут целыми днями крутится.

Минут через сорок, когда я уже стала клевать носом, засыпая, одним боком прижавшись к теплой песцовой шубе, а другим — к холодной болоньевой куртке, последовал чувствительный тычок в спину.

Неподалеку от выхода стоял рыжий, как апельсин, парень с торчащими в разные стороны волосами. Он весело болтал с чернявой девчонкой с рюкзаком. Я кивком поблагодарила старушку и вышла в свободное плавание.

Рыжий что-то обсудил с чернявой, потом дружески положил ей руку на талию, и они мирно побрели по коридору. Я двинулась за ними. Чернявая что-то быстро и тихо говорила рыжему, а тот с пренебрежительным видом пожимал плечами и отрицательно мотал головой. Внезапно парочка свернула налево и нырнула в проем в стене. Это был женский туалет. Пока я раздумывала, войти мне или лучше не входить, чтобы не помешать каким-то важным, возможно даже эротическим, делам, как вдруг дверь туалета распахнулась. Чернявая и рыжий пулей вылетели в коридор и разлетелись в разные стороны, как одноименные заряды, которые, как известно, отталкиваются. От неожиданности я захлопала глазами. Чернявая, как я могла заметить, что-то прятала на бегу в карман джинсов, и ее глаза возбужденно блестели, а Рыжий сжимал в кулаке нечто бумажное. Естественно, я рванула вслед за рыжим.

За поворотом коридора тот притормозил, повернувшись ко мне спиной. Из-за его плеча я разглядела, что у него в руках внушительная пачка денег. Там были и доллары, и отечественные купюры разного достоинства. Заметив шевеление за своей спиной, рыжий сунул пачку в штаны и, бросив на меня невнимательный взгляд, прошествовал к выходу. Надо ли говорить, что я следовала за ним, как Гамлет за тенью отца.

Выйдя из здания института, рыжий перешел улицу, свернул во двор жилого дома и медленно побрел по тропинке вдоль «ракушек». Внезапно он оглянулся — я сделала вид, что являюсь одной из мамаш, гуляющих с младенцами возле песочницы, и даже стала поправлять шарфик какому-то малышу. Вдруг рыжий резко наклонился, что-то не то положил, не то достал из-под железного листа, прикрывающего большую щель между стенкой «ракушки» и асфальтом, и затем быстрым шагом направился к выходу со двора. Прежде чем я успела включить четвертую скорость, он прыгнул в подошедший к остановке автобус — и был таков.

Расстроенная неудачей, я присела на лавочку. Целый день коту под хвост! Еле напав на след, я его потеряла! Нос зашмыгал, глаза противно защипало. Чтобы утешиться, я достала аварийный бутерброд и стала его грызть, пристально глядя на ту самую «ракушку», к которой оказался неравнодушен рыжий.

Смеркалось. Дети и мамаши стали постепенно расходиться по домам, пошел легкий снежок, стало совсем холодно. Дожевав бутерброд, я решительным движением стряхнула крошки и двинулась к «ракушке». Не стоило большого труда отодвинуть ржавый лист и просунуть руку в образовавшуюся нишу. Рука нащупала что-то шелестящее. Я сжала это что-то и вытянула на свет Божий. Что? В тусклом свете фонаря я увидела полиэтиленовый пакет, через который просвечивалась упаковка таблеток, два пакетика с чем-то белым, еще какие-то бумажки с разводами, напоминающими кляксу. Сунув все это на место, я быстрым шагом отошла в сторону и задумалась. Что бы это значило?

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: я нашла тайник, в котором хранятся наркотики, а рыжий — продавец, который берет оттуда товар и толкает его студентам в институте. Остальные неясности прояснил всеведущий Ненашев.

— Проще пареной репы, — снисходительно заметил он, когда я поведала ему о своих приключениях. — Продавец никогда не имеет при себе больше двух доз, чтобы не попасть под статью о хранении и распространении наркотиков. Вот он и организовал себе тайник поблизости от места торговли, чтобы понемногу черпать оттуда товар.

После таких сведений я решила последить за рыжим и его тайником. Чтобы не мерзнуть понапрасну, следующий день я провела в подъезде напротив. Оттуда превосходно просматривалась «ракушка», которую за ночь завалило снегом. Мне стоило большого труда попасть в подъезд, охраняемый домофоном и бдительными старушками. Пришлось соврать, что я из общества милосердия, пришла делать укол дедуле с седьмого этажа, а тот не отзывается, может, заснул?

За весь день рыжий раз пять наведывался к тайнику. Технология забора товара у него была отработана до механизма — один быстрый наклон (со стороны казалось, что он просто нагнулся поправить штанину или завязать шнурок), и отоваренный продавец улепетывает со двора никем, кроме меня, не замеченный. По моим расчетам, содержимое тайника должно было уже порядком истощиться. Я мучительно раздумывала, идти ли домой или наблюдать дальше за тайником, как вдруг в темнеющем сумраке, окрасившем небо в фиолетовые оттенки, развязной походкой во двор вошел темный человек и прогулочным шагом направился к «ракушке». Фонари еще не включали, и дальний угол двора был темен и глух. Я прилипла к стеклу.

Человек чернильным пятном выделялся на белом снегу. Лицо у него было черное. Это был африканец. Негр на несколько секунд задержался возле «ракушки», нагнулся, как обычно это делал рыжий, и, быстро выпрямившись, заспешил к выходу со двора. За дальностью расстояния не было видно, что он делал возле тайника.

Я кубарем скатилась с лестницы и со всех ног бросилась на улицу, сбив по пути какую-то женщину с пудовыми сумками. Вслед мне понеслась брань, местами нецензурная. Негр уже стоял на остановке, смешавшись с толпой пассажиров, ожидавших автобус. В зыбком свете фонарей было трудно различить черты его лица, но он мне показался более худым, чем тот глянцевый тип с группового снимка.

Подошел автобус. Я загрузилась в него вместе с негром, стараясь не слишком пристально его разглядывать.

Вскоре африканец вывалился вместе с толпой пассажиров и направился к входу в метро. Мгновение — и он исчез в черном жерле метрополитена вместе с серо-коричневой толпой на эскалаторе. У меня не было магнитной карточки, а покупать ее было некогда, поэтому я прижалась спиной к какому-то военному, из тех, что удачно рифмуется со словом «здоровенный», и просочилась через турникет за его спиной. Вслед мне раздался свист бдительной охраны, но, перепрыгивая через три ступеньки, я уже мчалась вниз.

Слава Богу, мой негр никуда не делся. Он стоял на перроне как миленький и добросовестно ждал меня. Подошел поезд, и распахнувшиеся двери вагона с готовностью приняли пассажиров в свое тесное чрево.

Мы вышли на «Академической». Было совсем темно. Искрясь и дробясь на свежем снегу, светили фонари. Пахло сыростью и Новым годом. В темноте риск быть замеченной уменьшался, и я не боялась намозолить своему объекту глаза.

Через пять минут прогулки по заснеженным улицам негр вступил на подвальную лестницу под вывеской «Тропикана», на которой неоновые огни изображали пальму и лазурное море, и через секунду его спина исчезла за резной дверью небольшого пивбара.

Надо было на что-то решаться. И я решилась. Через минуту передо мной уже красовались большая кружка, украшенная пышной бородой пены, и тарелка с нехитрой закуской.

В это время входная дверь в очередной раз хлопнула, и в зал вошла новая парочка посетителей. Я лениво оглянулась. Оглянулась — и сонная усталость мгновенно покинула меня. Глаза широко раскрылись и захлопали, точно на веко попала соринка. Затем я быстро ткнулась носом в тарелку, чтобы меня не заметили. Мое поведение объяснялось просто — в вошедшем в пивной зал человеке я узнала того самого глянцево-черного негра с фотографии!

Сомнений не было, это был он! Правда, негр изрядно потолстел с тех пор, но черты остались те же: приплюснутый, слегка искривленный нос, толстые губы, короткие курчавые волосы. И еще двойной подбородок. На нем были пальто, оставлявшее впечатление очень дорогого, изящные ботинки, в электрическом свете галстучная булавка холодно блеснула бриллиантом.

Негр был не один. С ним была очаровательная мулатка с жесткими волосами, кокетливо заплетенными в многочисленные косички. Великолепная кожа, точно после трехмесячного черноморского загара, точеная фигурка, пухлые губы. Хороша! Ее спутник производил менее приятное впечатление. И прежде всего — своим высокомерием. Под руку со своей спутницей развязной походкой он подошел к столику, за которым парился первый негр, и плюхнулся на стул рядом с ним. Шоколадная компания что-то громко защебетала на своем языке. Естественно, я все слышала, но ничего не понимала.

Теперь меня интересовал уже не тот негр, за которым я хвостиком ходила чуть ли не полдня, а тип с фотографии. Я приблизилась к стойке бара, чтобы расплатиться, — вдруг кто-нибудь из гоп-компании снимется с места и отправится к выходу.

— Что-нибудь еще? — спросил меня бармен, высокий парень с банданой на голове и равнодушным взглядом.

— Нет, я хотела бы расплатиться.

— С вас сто шестьдесят, — кивнул бармен.

Я положила на стол две сотенные бумажки. Сдачи не последовало. Тогда я решила, что на сдачу мне полагается кое-какая информация.

— Здесь очень уютно, — улыбнулась я. — Мне нравится!

Бармен не реагировал.

— И народу немного… Хочу еще раз к вам наведаться…

— Милости просим, — хмуро приветствовал мои благие намерения бармен.

Внезапно двери бара распахнулись, и в зал ввалилась толпа человек в десять. Почти все люди — с темно-шоколадным цветом кожи. Остальные — желтолицые, очень смуглые.

— Откуда их столько? — задумчиво произнесла я.

— Здесь же «лумумбарий» рядом, ихние общаги, — поведал бармен. — Они раньше в «Копокабане» собирались, а когда там лавочку прикрыли, сюда перебрались.

— Почему прикрыли?

— «Почему, почему», — мрачно пробормотал бармен. — Потому что «герычем» там по нахалке торговали… Их закрыли, а Свидлер у моего хозяина эту забегаловку откупил… Прислуживай теперь черномазым!

— Свидлер! — У меня перехватило дыхание. А торговали героином…

Свидлер! Это тот самый, которому Маша должна осталась уйму денег за спущенные во время облавы в унитаз наркотики! Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, как скользкая косточка от маслины.

— Где-то я слышала это имя, Свидлер… — промямлила я равнодушным тоном.

Бармен выразительно молчал. Стало ясно, что лимит информации в размере недоданной сдачи уже исчерпан. Тогда я достала из кармана еще одну бумажку и положила ее на тарелку для денег:

— Еще орешков, пожалуйста.

На стойке бара мгновенно появилось блюдце с фисташками.

— Так, значит, Свидлер купил, — как ни в чем не бывало продолжала я. — А кто он такой, этот Свидлер? Вообще-то я кое-что о нем слышала…

— Да вот он сидит. — Бармен кивнул в сторону столика, за которым галдела знакомая мне черная компания.

— Тот, что потолще, или который потоньше? — быстро спросила я.

— Толстый.

— Значит, это он ваш хозяин?

— Он. — Бармен мрачно сплюнул на пол.

— И часто он тут бывает?

— Табличку на двери видела? — спросил меня бармен. — Ну, расписание работы заведения и все такое? Подгребай в эти часы, не ошибешься. Это у него время приема. Сидит тут целыми днями, бабки считает… Образина чертова из Нигерии… Вообще-то мы тут через неделю все увольняемся, он на работу своих берет, так что мне уже все по барабану…

В этот момент поступил заказ на десять «дринков» текилы, и бармен отвлекся. Я во все глаза смотрела на Свидлера. Действительно, он производил впечатление человека с достатком, а его подружка была разодета дорого и безвкусно, как какаду, — норковая шубка лазурного цвета, алые сапоги-ботфорты и зеленый пушистый шарф. Так вот что за тип затесался на ту рафинированную вечеринку будущих дипломатов…

В это время негр, что привел меня в это заведение, достал из кармана сверток из газеты и положил на стол перед Свидлером. Тот лениво отогнул край, провел пальцем по ребру свертка (так пролистывают пачку денег, чтобы убедиться, что это не «кукла»), важно кивнул и сунул его в карман. По его виду было ясно, что он ничего и никого здесь не боится. Здесь он полновластный и единоличный хозяин.

В ответ спутница Свидлера выложила на стол другой сверток из своей крошечной сумочки. Первый негр сунул его за пазуху и немедленно откланялся. Я осталась.

За вечер еще несколько типов разного цвета кожи и разной комплекции присаживались за столик к Свидлеру, обменивались с ним свертками или болтали о чем-то, а затем исчезали.

Наконец к полуночи заведение опустело. Спутница Свидлера, перегнувшись через стойку, болтала о чем-то с барменом, а ее кавалер, выпятив и без того толстые губы, сосредоточенно подсчитывал что-то на бумаге. Я решила рискнуть и подошла к столику:

— Привет, Свидлер! Как дела? Узнаешь меня? А я весь вечер думала, ты это или не ты…

— Нет, не узнаю, — пробормотал Свидлер, напряженно буравя мое лицо маленькими глазками.

— Ну ты даешь! — возмутилась я. — Так не пойдет, старых друзей забывать! Ты что, не помнишь, что мы на вечеринке у… у Наташки вытворяли… — произнесла я внезапно всплывшее в памяти имя. — Вот, посмотри…

Я достала снимок, с которым не расставалась несколько дней.

— Вот видишь, — сказала я. — Вот ты, а вот я, сзади тебя стою… Только моя голова немного не поместилась в кадре, обрезали… Помнишь? — И поскольку Свидлер продолжал напряженно морщить лоб, я добавила: — Недавно Наташку встретила… Поболтали… О тебе вспоминали как раз.

— А разве она не умерла? — спросил Свидлер с сильным акцентом.

— От чего? — удивилась я.

— От «передоза».

— Ну, наверное, это была не та Наташа, о которой я говорю… Я говорю о другой… — начала я бестолково пояснять.

— Слушай, — внезапно произнес Свидлер, тыкнув толстым, неожиданно светлым пальцем в снимок. — А вот эту девчонку ты давно видела? Она мне позарез нужна… Она мне должна кучу денег!

Его палец тыкал прямо в Машино лицо. Я испуганно замерла. Мозги лихорадочно соображали, что бы соврать…

— Нет, нет… Она… Ее давно здесь нет… Она сейчас за границей…

— Надо ее найти, — задумчиво пробормотал Свидлер. — Если узнаешь, где она, дай знать, я тебе заплачу… Впрочем, — произнес, он, возвращая мне фотографию, — я ее и сам найду… Обязательно найду…

Его толстые алые губы растянулись в отвратительной улыбке.

В 13.20 зафиксирован разговор объекта по телефону с неизвестным лицом. Магнитофонную запись осуществить не удалось в связи с плохой слышимостью, вызванной активными радиопомехами из неизвестного источника. При изложении используется конспективная версия беседы. Разговор был следующего содержания:

«— Привет!

— А, это ты…

— Ты что, не рад?

— Рад, конечно. (Звук тщательно скрываемого зевка.)

— Чем занимаешься?

— Да вот, жду звонка клиента…

— (Обидчиво.) А, все ясно, это к тому, чтобы я не занимала линию…

— Это к тому, что мне действительно должны звонить…

Молчание в течение десяти секунд.

— Чем занимался позавчера?

— Так, слушал музыку, читал…

— А мне сказали, что ты был в баре…

— Кто? Курчавый, что ли, наболтал?

— А потом подцепили трех девиц и отправились к ним на хату…

— Врет он все!

— Не думаю…

— Да я клянусь своей мамой!

— Это мной, что ли?

— Саш, да брось ты!

— Бросила бы, да вот почему-то все не могу…

— Да я клянусь…

— Лучше не клянись!

— Клянусь, что это было в последний раз… Да они сами на нашу голову навязались! Курчавый меня уломал, давай, мол, за компанию. Клянусь, что между нами ничего не было!

— Зная тебя, в это невозможно поверить!

— Лучше скажи, ты вечером свободна?

— Нет.

— А завтра?

— Вряд ли.

— Ну тогда я позвоню тебе послезавтра, ладушки?

— Не надо.

Короткие гудки.

Через минуту новый звонок. Разговор с тем же самым абонентом.

— Ты что, обиделась?

Молчание.

— Клянусь, что кроме тебя, у меня никого нет. А те девки были так, случайно…

Молчание в ответ.

— Ну послушай!.. Да говорю ж тебе, что у меня с ними ничего не было! И вообще, я же не устраиваю тебе скандалов, когда он остается у тебя на ночь!

— Еще бы ты устраивал мне скандалы! Ведь ты прекрасно знаешь, что я не свободна!

— Ну ладно, давай прекратим этот беспредметный разговор!

— Ничего себе беспредметный! Ты соблазнил меня! А теперь клеишься к каждой юбке и со мной встречаешься только раз в месяц!

— Ну, во-первых, еще неизвестно, кто кого соблазнил… А во-вторых, сама понимаешь, мы не можем чаще встречаться…

— Тогда я разведусь с ним!

— Послушай… Подумай, прежде чем решишься на такой шаг. Ведь он так тебя любит…

— А! Ты просто не хочешь на мне жениться!

— Но послушай, киска… Если он узнает, что ты уходишь от него, то ни тебе, ни мне лучше от этого не станет… Ты останешься без копейки, да и у меня ситуация будет не лучше… На что мы будем жить? Ты ведь привыкла к хорошим условиям, к дорогим шмоткам… Надо думать не только о любви, но и о материальной стороне жизни.

— Ну я ведь раньше работала бухгалтером… Да и ты…

— Нет уж, уволь! Надо сначала прочно встать ногами на землю, а уж потом… Знаешь, рыбка, скажу тебе по секрету… Только ты никому не говори, ладно? Я сейчас планирую одну операцию, после которой можно будет на все забить болт, — у меня будет куча бабок! Когда у меня все получится, мы с тобой кинем старика и уедем в теплые страны. Вдвоем!

— А что ты собираешься сделать?

— Это секрет!

— Но ты не причинишь ему никакого вреда?

— Его это не касается…

Тяжелое молчание, прерывистый вздох.

— А ту патлатую шпалу в черном пальто это касается? К которой ты клеился?

— К-к-какую шпалу?

— Ту самую! Из банка! Не прикидывайся дурачком! Да, представь, я знаю и это тоже!

— Отк-к-куда?

— От верблюда. Не переживай, я за тобой не слежу! И друзей твоих не допрашиваю! У меня свои источники! Так что у тебя с ней?

— Ничего, так…

— Опять скажешь «ничего не было»?

— Ну правда, ничего… Понимаешь, она мне нужна для того дела… Ну, того самого… Я не могу тебе обо всем рассказать. Понимаешь, не могу. Кроме того, это не только мой секрет…

— А чей еще, той шпалы?

— Нет… Не важно… Короче, я с ней встречался только для деловых целей. Клянусь!

— Твои клятвы я уже знаю наизусть… А с той коротконожкой в обтерханной курточке, которую ты приглашал покататься на машине? Ты тоже собирался крутить какие-то дела?

— С к-какой коротконожкой? Ты что?

— А то!.. И не ерзай, пупсик, передо мной, как будто у тебя под задницей сто ежей, и все ползают! Я все про тебя знаю, понял? И учти, если так все будет продолжаться, и тебе, и твоим подружкам будет плохо! Очень плохо! Отвратительно! Это я тебе со всей ответственностью заявляю! Я с ними разделаюсь! Одним ударом! И с тобой тоже, ясно? Я расскажу все мужу, и будь спок — тебе придется несладко! Скажу, что ты изнасиловал меня, а потом пригрозил разоблачением, и я боялась говорить! Вот тогда посмотрим, кому из нас станет хуже!

— Тихо, тихо, Сашенька, птичка моя, лапулечка, успокойся… Что-то мы с тобой уже далеко зашли… Да ты что, подумай сама! Я же люблю тебя, киска моя, я же все делаю для того, чтобы мы с тобой остались вместе на всю жизнь. Ну зачем же так скандалить, а? Зачем кричать? Я же по-прежнему люблю тебя, крошка… Просто сейчас трудные времена пошли, надо крутиться-вертеться, надо как-то нашу совместную жизнь устраивать… Это же все не в один день делается! Я понимаю, тебе тяжело, ты целыми днями одна… Но потерпи еще немножечко, ладно?

— Ладно… Но если ты меня обманываешь…

— Да ты что! Да никогда!.. Ты же мой самый любимый пупсик, и я жду не дождусь, когда мы с тобой встретимся… Кстати, наш последний вечер был незабываем…

— Правда? Тебе понравилось?

— О да! Я буду теперь почаще звонить тебе, чтобы моя лапуленька не скучала, ладно? Ну, вытри слезки… Вытерла? Молодец! А я тебе завтра позвоню, о’кей? Может быть, завтра у меня даже найдется свободная минутка, чтобы заскочить к тебе…

— Хорошо…

— Ну пока, моя кошечка…

— Пока, мой котик…

— Не плачь больше, а то у тебя будут красные глазки.

— Хорошо, не буду… Приезжай завтра, ладно?

— Обязательно, рыбка моя… Ну ладно, пока… Целую!

— И я тебя! До завтра!»

Короткие гудки.

В оставшееся время до приезда заказчика (17.23) объект из дома не выходил и по телефону не разговаривал. В 17.23 наблюдение было прекращено».