Глава 17
Посреди ночи я внезапно проснулась от громких криков, доносящихся из соседней комнаты. Перегородки между спальнями были фанерные, и спросонья мне показалось, что свора каких-то ненормальных кричит и спорит аккурат возле моей кровати. А может быть, даже уже и дерется!
Я спустила ноги на пол и села в постели, ежась от холода.
— Дурак! Что ты понимаешь! — провыл из-за стены чей-то высокий голос. — Если хоть вякнешь об этом, я тебя убью!
«Э, ребята, только не здесь», — негромко произнесла я и стала одеваться. Следовало бы пойти и утихомирить не в меру разбушевавшуюся компанию. Я натянула на голое тело длинный свитер, сунула ноги в тапочки и вышла за дверь.
— Если ты хоть слово скажешь отцу про нас, тебе самому станет худо! — В высоком, срывающемся визге я с трудом узнала Машин голос. — Я ему все расскажу!
Я вышла из комнаты и осторожно прокашлялась перед дверью соседней, прежде чем ворваться и испортить ссорящимся всю сладость полуночного скандала.
— Ну что ты расскажешь, что? — В гневно рычащем басе угадывались знакомые Стасиковы интонации.
«Обычные разборки между братцем и сестрицей, — подумала я. — Наверное, «Сникерс» не поделили».
— Все расскажу! Про твои шашни с этой девкой!
«Какая еще «девка»…» Я протянула руку, чтобы открыть дверь, но моя длань застыла на полпути.
— Ну, ну? А еще про что? — послышался насмешливый голос Стасика. — Да что ты знаешь, наркоманка несчастная?
Тут я вспомнила, что со сна, наверное, представляю собой не очень эстетическое зрелище — волосы всклокочены, как будто на моей голове свил гнездо аист, глаза щелками, физиономия помятая, с отпечатками шва от подушки.
— Все знаю про тебя! Ты у меня вот где! — Очевидно, в этот момент к носу взбешенного Стасика поднялся плотно сжатый кулак. — Да я такое про тебя знаю, что…
Послышалось пыхтение, звук упавшего на пол тела, девичий осторожный (поскольку глубокая ночь все же накладывала некоторые ограничения на звуковые диапазоны скандала) визг, утробное мужское рычание.
— Отпусти, дурак, больно!
Я вошла в умывальную и плеснула на лицо холодной водой. Стоит ли вообще вмешиваться в семейные разлады? Свои собаки грызутся — чужая не приставай, говорит народная мудрость, а я что-то в последнее время стала очень чуткой к народной мудрости.
Из комнаты послышался сдавленный злобой голос:
— Ну, что тебе еще про меня известно, что? Говори, с-сука!
— От кобеля слышу! Если я сука, то ты, мой братец, сам знаешь кто…
Я взяла с туалетного столика расческу и провела ею по волосам. Ну так и есть, воронье гнездо, как я и предполагала…
— Говори, что еще знаешь!
— Знаю, что ты решил со своим дружком! Да, вот так! Знаю! И не смотри на меня так! Отпусти, мне больно! Я знаю, что вы с ним задумали! Захочу — и помешаю!
— Откуда ты знаешь, дура? — послышался Стасиков сдавленный хрип.
— Отпусти, сказала! Мне больно!..
Приведя в порядок прическу, я стала обдумывать, входит ли в круг моих обязанностей защита Маши от рукоприкладства со стороны ее излишне горячего братца. После небольшого анализа я пришла к выводу, что, очевидно, внутрисемейные отношения вне моей компетенции и мне здесь более свойственна роль стороннего наблюдателя.
— Откуда знаешь, говори!
— Ты дурак! Телефон-то прослушивается! Неужели ты этого не знаешь!
— Не ври, из своей комнаты ты ничего не могла услышать!
— Мне все рассказали!
— Кто, этот твой дружок? Да я его убью! Вот гад какой!
— Ты отпустишь меня, наконец! Ты мне уже вывихнул руку!
— Да что рука, у тебя мозги наркотиками вывихнуты!
— Это не твое дело!
— Еще как мое! Говори, что он слышал! Все говори!
— Все слышал! Все, что вы собираетесь сделать! Не понимаю, зачем тебе эта дура сдалась!
Тут я задумалась на секунду, о какой, собственно, дуре идет речь. Возможно, речь шла обо мне лично, хотя я себя всегда считала довольно-таки умной, однако в сложившейся ситуации мое мнение не могло иметь решающего значения. Хотя при чем тут я? Может быть, они говорят о какой-нибудь другой особе?
— Зачем надо, затем и сдалась! — прорычал Стас. — С твоим приятелем я сам поговорю, а ты, если еще вякнешь… Жить в этом доме больше не будешь, поняла? Вообще жить не будешь! Ясно?!
— Ой-ой-ой! Напугал! Не пугай, я уже пуганая. Ничего ты мне не сделаешь, не на таковскую напал! А одно мое слово — и все твои планы… Фьюить! Рассыплются прахом! Понял?
— А одно мое слово отцу — и твоего хахаля через минуту здесь не будет! А значит, и ты, милая, останешься без «дури». И никто тебе не поможет!
— А мне плевать! Не он, так другой! Смогу хотя бы и через ту идиотку доставать, которую отец нанял, чтобы за мной присматривала, она и не заметит! Я мно-о-ого могу чего придумать!
Это вот точно речь идет обо мне! Не очень-то приятно, когда тебя за глаза называют идиоткой. Но в глаза еще хуже, не правда ли?
— Ладно, надоело мне с тобой базарить… Я все сказал… Одно твое слово — все! Понимаешь — все!
— А ты понимаешь, что одно мое слово — и тебе все?
— Не дождешься! Поняла, сестрица? Я люблю работать на опережение!
— Посмотрим, кто кого опередит! А что, Стасик, хочется узнать, каково это, когда хрустальная мечта рассыпается прахом? А?
— Я все сказал! А твой хахаль… Я с ним завтра поговорю! И посмотрим, что он мне на все это скажет!
Дверь соседней комнаты заскрипела, открываясь. Наконец-то ночной спор с легкой дракой подошел к концу.
Я встала с края ванны. Слава Богу, моего вмешательства не потребовалось. Нет, но какие были крики — мертвого разбудят! Не думаю, что мое присутствие могло бы многое изменить. Не могла же я закрыть свои уши, чтобы не слышать их откровений. Да и не помогло бы это при такой слышимости.
Я стянула с себя свитер и нырнула под теплое одеяло. Сон навалился на смеженные веки, но что-то мешало мне полностью отдаться нежному объятию Морфея. О какой девке говорила Маша? Может, о той, которую убили недавно? Неужели Стасик ее не только подвозил, а еще кое-что похуже…
Сон все не шел. Я рывком села на постели. Значит, у него рыльце все же в пушку… Я поежилась. Вспомнила его мускулистые руки, его занятия в тренажерном зале… Да, такому качку задушить человека — все равно что мне выпить чашку кофе. Мелочь, а приятно… Вдруг вспомнилось, как накануне вечером мы сидели на диване, как его рука, сильная, мускулистая, поросшая редким пухом, лежала на моей ладони, а потом ласково сползла с нее и осторожно двинулась в путь… А если бы ему захотелось погладить не мои коленки, а мою шею?
Меня всю передернуло. Неужели это правда? А недвусмысленные угрозы сестре? А обещания убить ее, если она проговорится? Далеко ли от сказанных сгоряча слов до настоящего действия? Да нет, только пугает, успокоила я себя. Впрочем, между братьями и сестрами бывают такие темные, запутанные отношения, что лучше в их дела не соваться. Конечно, если Маша узнала что-нибудь такое, он должен ее припугнуть. Я бы и сама, наверное, поступила так на его месте.
Они говорили о Машином хахале… Кто это? Неужели один из охранников? Да больше некому и быть! Больше в доме никого не бывает. Тогда кто из них — Валера или Сергей? Я почесала затылок. Вот тебе на! Не заметить такого потрясающего романа, который разворачивается под моим носом! Нет, кажется, сыщик из меня действительно никудышный. Итак, Валера или Сергей? Скорее всего Валера. У него, правда, не так много извилин, как у орангутанга, но тоже ведь есть кое-что. Может быть, он все же не такой тугодум, каким хочет казаться, вот ведь и кроссворды разгадывает… А это все-таки занятие, требующее интеллекта.
Черт! Дались мне эти кроссворды… А может быть, все же Сергей? Да ведь Маша в своем дневнике писала, что он голубой! А может, притворяется? Тут мне вспомнился вечер, тот самый, когда заявилась жена хозяина и устроила скандал по поводу моего присутствия в загородной резиденции. Тогда я искала Сергея по всему дому и никак не могла найти, а потом он явился как из-под земли. Может быть, в это время он был у Маши? Да нет, ерунда, решила я. Она его ненавидит! Ладно бы она это демонстрировала только на людях, но ведь есть дневник, где она так и пышет ненавистью к этому типу. «Горилла», как она его называет. Что ж, «горилла» — она и есть горилла…
Нет, Сергей исключается. Несовместимость характеров — вот как это называется. Она его терпеть не может — он ее не выносит. Идиосинкразия. Примерно такую же идиосинкразию, наверное, испытывает ко мне жена хозяина Александра, на что я ей отвечаю взаимностью.
Нет, Сергея я вычеркиваю… Тогда остается Валера. Стасик в пылу спора сказал, что это Машин хахаль докладывает ей обо всех телефонных разговорах внутри дома. Ах он жук такой, этот Валера! Заливал мне, что я могу по телефону болтать спокойно, он будет галантно отключаться от прослушивания. А сам, наверное, сразу же доложил Маше, что я никакая не дочка старого приятеля Чипанова, а «подруга по найму».
В сильнейшем гневе я заходила по комнате, для тепла накинув на плечи одеяло. Белый хвост волочился по полу, как край мантии, и сама я, наверное, напоминала древнеримского сенатора. Стоп! Я чуть не налетела лбом на шкаф. Но ведь в тот вечер, когда я так легкомысленно болтала с Мишкой по телефону, дежурил Сергей. Значит, все-таки он?
Голова пухла от мыслей, догадок и сомнений. Нет, ночью способности к аналитическому мышлению стремятся к нулю. Лучше выкинуть из головы все эти дурацкие интриги и попытаться заснуть.
Я рухнула на постель и накрылась с головой одеялом. После небольшого аутотренинга («я сплю, я конечно же сплю, я, несомненно, уже сплю») я действительно заснула, и первое, что приснилось, — это был здоровый толстый негр шоколадно-коричневого цвета с солнечно-белыми зубами. Потом зубы отчего-то отделились от негра и зависли над изголовьем, постепенно превратившись в узкий серп месяца. После чего я сразу же рухнула в черную бездну.
Вот уже несколько дней Елена Катасонова ловила себя на том, что с тревогой и нетерпением ждет окончания рабочего дня. С тревогой — потому что она боялась, вдруг ей подкинут какую-нибудь срочную сверхурочную работу и она не сможет отвертеться от нее, а с нетерпением — потому что внизу, возле здания банка на Воронцовской улице, ее ждала красивая темно-синяя машина с тонированными стеклами и в машине ее ждал… Ну, в общем, ее ждал один юноша, который претендовал на должность самого близкого Елене человека, и претендовал очень успешно…
Их роман начался в общем-то обычно… Она возвращалась домой после зверски напряженного рабочего дня. Настроение было на нуле, а то и ниже. Елена медленно брела по парку домой, а мысли ее крутились вокруг одного сюжета: ее небольшой промах (не вовремя отправила платежку важному клиенту), выговор начальника, ее униженные обещания, что больше этого не повторится… Все это было так ужасно! Все это было так не похоже на первые дни ее работы в этом банке!
Лена Катасонова была высокой и привлекательной девушкой двадцати двух лет. Она жила не в Москве, а в зеленом пригороде столицы, и, возможно, именно поэтому ей удалось сохранить свежий цвет лица, великолепную осанку, которой позавидовала бы даже английская королева, и непосредственность, которая так приятно шла ее легкому румянцу, ослепительно белой коже и длинным темным волосам, спускавшимся много ниже лопаток. Вообще-то Лена никогда не думала заниматься скучными бухгалтерскими делами, нудными валютными операциями и мелкой конторской работой. С детства она мечтала о головокружительной карьере фотомодели!
Внешние данные ей обеспечили беспроблемное поступление в школу моделей при известном женском журнале. Там девочек учили ходить, двигаться, носить одежду, правильно накладывать макияж, а также хорошим манерам. Далее планировалось участие в престижных международных конкурсах, контракт с крупнейшим отечественным модельным агентством «Red stars», съемки для иллюстрированных журналов. Далее — по ситуации. Или удачное замужество за подвернувшегося под руку бизнесмена, или, если карьера покажется ей к тому времени более перспективной, чем скучная материя супружеских отношений, дальнейшее восхождение на модельный Олимп. Еще недавно Елена закрывала глаза и представляла себя на обложке журнала «Vogue», обвешанной бриллиантами, как новогодняя елка, в потрясающем вечернем платье, например от Стеллы Маккартни. «Я смогу», — думала Елена, закрыв глаза. У нее все для этого было: великолепная внешность, холодный ум, расчетливость, желание добиться успеха в жизни.
Это было еще недавно, кажется, почти вчера… А потом все вдруг резко прекратилось. Оказалось, что она переоценила свои силы. Слишком уж полагалась на свой холодный ум, на свою пресловутую расчетливость, которой, как оказалось в итоге, она была лишена напрочь. Все объяснялось просто, очень просто — бедная девочка влюбилась!
Они познакомились на одном из вечеров, который обслуживали девочки из агентства. Начинающих моделей специально нанимали для заключения важных сделок и последующего банкета как красивое оформление, закрепляющее деловые контакты. Там она и познакомилась с Крапаковым. Он был великолепен. В строгом костюме, белоснежной рубашке, в потрясающей красоты галстуке. У него даже носки были такие, как должны быть на мужчине «со вкусом» (во-первых, по цвету подходили к брюкам, а во-вторых, их длина не позволяла видеть волосатую кожу голени, когда он сидел закинув ногу на ногу). Честно говоря, Елена впервые встретила мужчину, который до такой степени соответствовал ее представлениям о настоящем мужчине. И костюм, и галстук, и необыкновенный парфюм, в котором мешался запах сандалового дерева с запахом дорогих сигар и настоящего французского коньяка… И даже носки! Бедняжка тогда еще не знала, что все эти мелочи ему подбирает жена.
Пожалуй, она была бы не прочь выйти за него замуж… И внешне он был тоже очень ничего — волевой подбородок, открытое мужественное лицо, мягкие волосы, с художественной небрежностью закинутые набок… Он сразу же обратил на нее свое внимание. Он отнесся к ней не так, как к постельной девочке или к художественному оформлению зала для приемов, — как к женщине… А это было уже немало!
Он оказался управляющим крупного банка. У них начался роман… Мама Лены, работавшая провизором в славгородской аптеке, конечно же была против их связи. Как только она узнала, что он женат… Что тут началось! Скандалы следовали один за другим.
— Он хочет на мне жениться! — верещала Лена.
— Пусть сначала разведется! — парировала многоопытная мама.
Она оказалась права, ее бедная, мудрая мама… Она оказалась, как всегда, права!
Но тогда Лена не желала ничего слышать. Она ушла из дома.
А потом их отношения совершенно испортились. Поняв, что обещанный брак откладывается на неопределенное время, Лена стала требовать развода. Или — или, сказала она. «Подожди, — ответил он. — Я не могу так сразу, у меня же дети!»
А потом она узнала, что в той командировке в Австрию, куда он ездил без нее, его сопровождала некая Марина из кредитного отдела. Лена давно уже подозревала, что между ними что-то не то… Нет, на самом деле между ними оказалось именно то, о чем она подозревала… Она прямо высказала свои претензии возлюбленному, но тот даже не удостоил ее разговором.
Наступила пора расставаться со своими иллюзиями. Именно в эту пору Лене и пригодилась ее расчетливость, холодный ум и умение просчитывать варианты. Она решила сделать ход конем.
Для этой цели был выбран генеральный директор банка, сорокалетний мужчина кавказского вида. Несколько умелых вздохов, упражнение, которое называется «стрельба глазами», глубокий вырез кофточки, запах духов и волосы, щекочущие щетинистую щеку, когда Лена подавала бумаги на подпись, — и Сурен Карменович отреагировал, как и должен был отреагировать обычный мужчина, да еще восточный…
Потом, когда она уже поправляла юбку, он спросил, все еще тяжело дыша:
— Что ты хочешь?
Но она лишь многозначительно улыбнулась. Она знала, чего хотела.
Лена не рассчитывала на долгую связь с Суреном Карменовичем. Ей не это нужно было от него. Фи, как мерзко быть любовницей типа, у которого даже пальцы-сосиски на руках покрыты жесткой черной шерстью… К тому же он так стар… Гораздо важнее, чтобы об их связи узнали все. Это было очень важно!
Потом, когда Лена окончательно надоела Крапакову, точнее, когда она стала ему мешать, он сказал так: «Или ты сама уходишь по доброй воле, и я тебя пристраиваю на хорошее место у своего приятеля, или…»
Она знала, что означают эти слова. Эти слова означали, что она наскучила ему хуже горькой редьки и он задумал сплавить ее одному из своих друзей. Сделать одолжение за оказанную услугу — любезный ответ партнеру по бизнесу.
— Я не хочу увольняться, — парировала Лена ангельским голоском и рассчитанным движением опустила ресницы. — Мне так нравится здесь работать! Я думаю, Сурен Карменович подыщет мне хорошее место…
Она с удовольствием наблюдала его перекошенное лицо, которое при имени Сурена Карменовича слегка побледнело и покрылось холодным потом.
Так Лена стала обыкновенной операционисткой в валютном отделе на небольшом окладе, едва покрывавшем ее денежные затраты. Она переехала к родителям (теперь ей приходилось добираться на работу почти два часа), перевезла все свои роскошные вещи — подарки Крапакова, сделанные им в лучшие дни их связи, и стала жить на весьма скромную зарплату рядовой служащей банка. Но она не сомневалась, что ее звезда приведет ее к сверкающей вершине, на которой было все: сладкое чувство мести, обеспеченность, уверенность в себе и высокомерное отношение к нему, ползающему в пыли перед ее остроносыми лаковыми туфельками…
Порой они сталкивались в коридорах… Порой она видела, как, торопливо поправляя на ходу юбку, из его кабинета выходит новая секретарша, кудрявая миленькая дурочка, напоминающая резиновую куклу из «Детского мира», в то время как в приемной томился в ожидании очень важный клиент. Недавно и она выбегала такая — восторженная, раскрасневшаяся, счастливая… Уверенная, что именно это и есть любовь…
С холодным удовлетворением она ловила слухи, циркулировавшие среди младшего персонала банка, о новых сексуальных подвигах своего бывшего босса, о том, что та самая Марина, на которую она еще недавно не могла взглянуть без сжатых в ярости кулаков и наворачивающихся от обиды слез, уже метет подолом пороги кадровых агентств, уволенная с «волчьей статьей» — как не справившаяся со своими должностными обязанностями. Когда подошел срок прощаться с красивой должностью Первой Любовницы, недалекая Марина опрометчиво вздумала качать права…
Все бесконечные восемь часов рабочего дня, уносясь в небесную высь от платежек, факсов и отчетных документов, Лена строила в своем воображении несбыточные планы мести. Она мечтала о том, что наступит время, наступит вожделенный миг — и Крапаков будет ползать перед ней на коленях, умоляя о милости. Она не знала, в чем будет заключаться ее месть, но знала, что она будет ужасна. В том, что этот миг рано или поздно наступит, она даже не сомневалась…
Омерзительные вызовы с бумагами в кабинет к Сурену Карменовичу продолжались… И опять склонившиеся волосы щекотали его иссиня-сизую щеку, и опять толстые сосиски, покрытые черными волосами, шарили по ее телу. Такова была расплата за удовольствие остаться на рабочем месте. И она терпела это. Терпела, потому что надеялась с процентами отплатить за все: за унижение, за сексуальные услуги, за посещения полутемного кабинета. Она всегда надеялась на лучшее, но все же иногда отчаяние душной волной подкатывало к горлу, и тогда… тогда ей казалось, что она не выдержит!
Ее удерживало от резкого поступка только то, что визиты к Сурену Карменовичу были достаточно редки. Они происходили лишь в то время, когда личная секретарша директора не могла обслуживать своего шефа в связи с временными недомоганиями. А иначе можно было просто сойти с ума!
После посещения кабинета директора Лена сразу же уходила в женский туалет, там сначала долго плакала, затем тщательно отмывала от отвратительных прикосновений все, что могла отмыть, затем подкрашивалась, чтобы товарки по работе не имели лишнего повода для сплетен, а потом, прямая, независимая, гордая, она шла по коридору на свое рабочее место походкой, которой бы позавидовала даже английская королева… Но разве утаишь шило в мешке? Сплетни о ней были гораздо страшнее действительности.
Потом она встретила наконец его. Правда, он не был важным клиентом банка, не был сотрудником одного из его филиалов, он даже не был крутым бизнесменом. Просто однажды повесив нос она шла домой (склоненная голова, тяжелые мысли, в ушах звучал выговор начальника и ее собственные униженные заверения в том, что это больше никогда не повторится). Ей было так тоскливо! Хотелось броситься на землю и зарыдать, но мешали люди, которые шли за ней по тропинке к автобусной остановке. Да и в автобусе могли бы увидеть ее заплаканное лицо!
Он лихо подкатил к остановке именно в тот момент, когда Лену, отшвырнув от дверей переполненного автобуса, вновь отбросило на тротуар и она чуть не упала. Это был предел неудач и унижений! Слезы защипали глаза, губы обиженно задрожали, как у расстроенного несправедливостью ребенка.
— Девушка! Садитесь, я вас подвезу!
Она оглянулась. Из шикарной, как ей показалось сквозь слезы, машины с лоснящимися боками выглядывал молодой человек в темных очках и приветливо улыбался ей. На мгновение он показался ей посланником чужой планеты, пришельцем, явившимся, чтобы унести ее из этой ужасной жизни. Будь что будет!
Она взяла себя в руки. Слезы мгновенно просохли. Решительным шагом она подошла к машине и рванула переднюю дверцу.
— Меня зовут Лена! — уверенным голосом, в котором не было и малейшего намека на недавнее хлюпанье носом, заявила она. — Не замужем, но телефон свой я никому не даю. Отвезите меня на Привольную, номер 22.
— Информацию принял, — весело отозвался молодой человек и добавил улыбаясь: — Только в ней нет нужды. Я вас знаю!
Так они познакомились.
Сначала Лена встречалась с ним неохотно. Не то чтобы этот юноша ей не нравился, но она так долго ждала принца на белом коне, что разглядеть его в обыкновенном молодом человеке ей было очень трудно. Но зато потом… Как-то внезапно она поверила, что он нужен ей, что она нужна ему… Как-то внезапно она стала надеяться на лучшее…
Обычно он ждал ее после работы возле дверей банка. «Опель» с визгом тормозил прямо напротив вращающихся дверей и ждал, когда зеркальное стекло дрогнет и появится знакомая фигура с королевской осанкой и гордо поднятым подбородком. Неторопливой походкой Лена пересекала набережную, подходила к автомобилю… Небрежным движением откинув волосы и подобрав полы пальто, она садилась на переднее сиденье и краем глаза удовлетворенно наблюдала обращенные в их сторону лица: сослуживцы и сослуживицы горячо обсуждали ее новый роман с шикарным молодым человеком. Единственное, чего ей хотелось в эти минуты, — так это то, чтобы он тоже увидел, как она садится в машину и уезжает, не удостоив его своим царственным взглядом. Но он этого не видел! А если и видел, его это не трогало. Какое ему теперь дело до смазливенькой операционистки, которая его когда-то любила… У него таких операционисток было…
Однажды она столкнулась со своим бывшим возлюбленным в лифте. Лифт томительно долго, будто специально, полз вверх. Или, может, ей только казалось, потому что время растягивалось тогда в бесконечную ленту, как мягкая резинка… Лена старательно изучала рисунок деревянных панелей на стенах кабины, а Крапаков метался глазами по узкому пространству, не зная, на чем остановить взгляд. Они оба испытывали неудобство.
— У тебя, кажется, новый роман… — Он первым нарушил молчание.
— Роман? — Она подняла на него будто бы удивленные глаза и изобразила полнейшее непонимание.
— Тебя по вечерам отвозит какой-то парень…
— А, этот. — Она небрежно махнула рукой. — Нет, это всего лишь шофер… Мой шофер…
— А… — Он понимающе кивнул. — Значит, ты больше не бегаешь к Сурену Карменовичу?
Лена задохнулась от негодования. Дело в том, что к Сурену Карменовичу в кабинет ей по-прежнему приходилось бегать. Это входило в ее должностные обязанности.
Но ей не понадобилось отвечать на этот вопрос. Двери лифта наконец разъехались в стороны, и Лена, еле сдерживая навернувшиеся на глаза слезы, вышла на своем этаже.
Она шла по коридору и кусала губы. Мир вокруг расплывался, словно под водой. Давно заготовленный ответ относительно шофера теперь казался совершенно нелепым. Действительно, девушке, у которой есть личный шофер, нет нужды бегать в кабинет к толстому кавказцу и задирать там юбку. Такая девушка не служит в банке, ну разве что на руководящей должности или для своего удовольствия, чтобы не закиснуть в шикарном особняке. Такая девушка немедленно, одним движением пальчика должна покончить и со всеми кавказцами, и с дурацкой неинтересной работой и раствориться в голубой дали, полная достоинства и царственной небрежности. То, что Лена не могла поступить так, наполняло ее горечью.
И она, сжав до хруста зубы, продолжала ежедневно сталкиваться с ним в коридоре и высокомерно улыбаться. Она продолжала каждый вечер садиться в машину к новому поклоннику. И продолжала царственной походкой вплывать в кабинет к Сурену Карменовичу.
Но она мечтала когда-нибудь одним махом рассчитаться за все.
За все!
