Ульяна
После разговора с отцом в голове царил полный кавардак, от злости сводило скулы. Но минут через десять Ульяне удалось взять себя в руки и начать мыслить логически.
«Как я могла купиться на такое фуфло? – спрашивала себя девушка. – Ежу ясно, что родители все это придумали, чтобы в тысяча сто первый раз попробовать меня перевоспитать. А я, как дура, еще унижалась перед ним! И мать как специально уже уехала. Она, конечно, с отцом заодно, но никогда мать не сможет сказать мне в лицо, будто я – не ее родная дочь. На то она и мать. Вот сейчас позвоню ей и заставлю признаться!»
Уля схватилась за трубку. Но материнский номер оказался заблокирован, а по домашнему телефону в Майами никто не отвечал. Ульяна припомнила, что мать за границей пользовалась другой сим-картой, но номера она не знала. Мать всегда звонила сама, а Ульяне как-то не пришло в голову зафиксировать номер. Она уже почти решилась позвонить отцу и спросить, как ей связаться с матерью, но после некоторых печальных раздумий отказалась от этой идеи.
«Ага, отец скажет, что мать мою зовут Фекла Сидоровна и адрес ее – помойка! Нет, лучше подождать, когда мать сама мне позвонит. Не может быть, чтобы не позвонила хотя бы через день, она без этого с ума сойдет от переживаний. Вот тогда все и прояснится».
Машина замерла у дома. Шофер Миша с некоторой задержкой распахнул перед хозяйкой дверь. Был он бледен, лицо осунулось, в руках сжимал какие-то бумаги.
– Ульяна Рэмовна, – через силу проговорил юноша. – Рэм Григорьевич велел передать вам все документы на машину и немедленно явиться к нему в офис. Вот, тут все, талон, доверенность, страховка…
Тут губы его дрогнули, и шофер умолк.
– Давай сюда, – холодно произнесла Ульяна. – Все, свободен.
А про себя подумала злорадно: «Переживает, несчастный идиот, думает, что отец его уволил. А это не его – это меня, черт возьми, пытаются уволить!»
Когда Миша на заплетающихся от горя ногах зашел за угол дома, Ульяна набрала еще один номер и приказным тоном выпалила в трубку:
– Нотка, срочно вали домой из своего монастыря, у меня тут большая заморочка! А, ты уже на месте, обед варишь? И Мэт тоже там? Ну, готовьтесь, через пару минут я такое вам расскажу!
С Ноткой Уля познакомилась, когда ей было десять лет. В тот год жизнь Ули изменилась так резко, что девочка долго еще не могла опомниться от этих перемен. Сначала мать сказала ей, что теперь отец будет жить вместе с ними. Уля не слишком обрадовалась: она привыкла к существованию вдвоем с матерью, даже воскресные визиты отца нарушали привычный уклад ее жизни. А потом еще оказалось, что не отец будет жить с ними, а им предстоит переехать на новое место.
Отец перевез их в квартиру в центре города, такую огромную, что поначалу Уля блуждала по ней, как по дикому лесу. А тут еще оказалось, что ходить ей придется в новую школу, потому что старая по неведомым причинам больше не годилась для Ули. Новая школа располагалась в старинном особняке в двух кварталах от их дома и предназначалась для детей дипломатов и бизнесменов. В этой школе Ульяне предстояло пережить самые кошмарные моменты в своей жизни…
Как только не дразнили ее одноклассники! «Заморыш» – в классе она оказалась самой мелкой. «Поломойка» – после того, как перед уроком в классе кто-то разбил горшок с цветком и Уля, стараясь угодить учительнице, собрала землю и вытерла грязь собственным носовым платком. Учительница не оценила этого подвига, а только сказала, что в таких случаях следует приглашать техничку, это ее работа. Но самое страшное, самое обидное прозвище было – «тифозница». Оно напоминало Уле, что ее появление в новой школе началось с огромного конфуза, да что там – с катастрофы.
Первого сентября Уля пришла в новый класс, полная самых радужных надежд. Новая школьная форма, сшитая на заказ, выглядела просто великолепно, к началу учебного года отец подарил ей сережки с бриллиантиками, а мама красиво заколола ей волосы на затылке. Уля чувствовала себя неотразимой и жалела только, что нельзя оказаться одновременно в двух школах – старой и новой. В старой на перемене ее бы обступили одноклассники, и Уля показывала бы им свои новые вещи, ручки, карандаши, резинки. Все это впервые было куплено не на школьной ярмарке, а в дорогом магазине, и было такое яркое, красивое, шикарное. И сама она выглядела просто потрясающе. Ульяна была уверена, что в новой школе найдется много желающих с ней подружиться.
Учительница показала ее место – третья парта у окна. Уля ужасно удивилось – парта выглядела как будто распиленная пополам, и сидеть за ней можно было только в одиночку. Девочка села, старательно разложила школьные принадлежности – и принялась вертеться по сторонам, стараясь разглядеть своих новых товарищей. От этого постоянного кручения ее взрослая прическа расползлась и превратилась в обычный хвост до середины лопаток. Этим хвостом она случайно смахнула на пол тетрадку сидящей позади девочки, ойкнула, полезла под стол подбирать, и вдруг услышала высокий, звенящий от возмущения голос:
– Тамара Аркадьевна, а с новенькой вши летят!
Уля вынырнула из-под стола и увидела, что ее соседка уже отбежала в самый конец класса и оттуда пальцем вытянутой руки указывает на что-то отвратительное, плоское, полупрозрачное, медленно ползущее по столешнице.
Тамара Аркадьевна, совсем юная, миловидная, вдруг залилась краской и пугающе-ласково сказала Уле:
– Ульяна, девочка, давай с тобой на минутку выйдем в коридор.
А в коридоре взяла ее за руку и быстрым шагом отвела в медкабинет. Там Уле распустили ее хвост, осмотрели голову и предложили полежать на кушетке за ширмой, даже подремать, если хочет. Уля вдруг испугалась, вообразив, что у нее обнаружили какую-то страшную болезнь. В старой школе медсестра всегда так торопилась выставить ребят из кабинета, что даже градусник выхватывала, едва он переставал холодить кожу под подмышкой.
Но, не спавшая от волнения полночи, она действительно задремала, а проснулась, когда в кабинете уже была ее мать. Из-за ширмы Уля слышала ее извиняющийся голос:
– Вы понимаете, в голову не пришло ее осмотреть… Дочка только вчера приехала из деревни, от родственников мужа. Наверное, оттуда привезла…
– Да вы не волнуйтесь, Надежда Сергеевна, – говорил ей ласково какой-то мужчина, доктор наверное. – Все через это проходят, ничего страшного, есть отличные средства. Плохо только, что вот так вот, при полном классе, а учительница молодая, не сумела правильно переключить внимание. Детки у нас, знаете ли, зубастые…
Уля высунулась из-за ширмы и взгляд ее наткнулся на самого директора школы. И это окончательно ее добило. Из слов директора она ясно поняла, что теперь в классе ее не ждет ничего хорошего. И уже второго сентября Надежде Сергеевне пришлось силой тащить упирающуюся дочку из машины к школьному подъезду. Уля рыдала и умоляла вернуть ее в прежнюю школу, кричала, что ни за что, ни за что не станет тут учиться.
И ее худшие ожидания оправдались. Теперь ее дразнили и травили по любому поводу.
Самое дурное: она даже представить не могла, чем так раздражала своих одноклассников. Ведь в прежней школе ребята относились к ней хорошо, не дразнили и с удовольствием принимали в свою компанию. По вечерам Уля часами смотрела на себя в большое зеркало в холле их новой квартиры. Конечно, она не красавица, но, может, теперь в ее внешности или походке появилось нечто совсем уж уродливое и отвратительное?
В ту пору у нее были только две отдушины: поездки два раза в неделю в старую школу на занятия в хоре и встречи с Ноткой. На хоровой кружок отец дал согласие, потому что в новой школе хора вообще не было. Новые одноклассники Ули с молодых ногтей предпочитали исключительно сольные партии. И два благословенных дня в неделю можно было отвести душу, поболтать с прежними друзьями, пожаловаться, с какими уродами приходится учиться, и получить хоть некоторую эфемерную надежду, что с ней-то все в порядке, просто школа дурацкая. Старенький водитель дядя Паша легко соглашался после хора развезти всех участников по домам, а то и покатать по городу, что повышало Улин авторитет почти до небес. Увы, счастье заканчивалось слишком быстро.
Нотка, или Наташа Павлова, была дочерью начальника службы безопасности в отцовской фирме. Училась она в другой школе, была на несколько лет старше и облегчить Улино существование ничем не могла. Но, в отличие от прежних одноклассников, пыталась иногда давать ей советы. Например, рекомендовала Уле снимать рейтузы в раздевалке, а не разгуливать в них по классу. Причесываться только перед зеркалом, а не на уроке. Она же первая подсказала Уле, что пора ей пользоваться услугами парикмахера, – до этого волосы Уле в конце каждого месяца подстригала мама. Уля была изумлена – она почему-то считала, что в парикмахерскую ходят только взрослые. И Нотка потрясла ее, сунув в руки бумажку с телефоном своего мастера.
Сама же Нотка была просто совершенство! Уля безмолвно восхищалась ею, тщательно скрывая этот замешенный на зависти восторг. Девочка прекрасно одевалась, волосы лежали у нее волосок к волоску, а не торчали в разные стороны, как у некоторых. Нотка умела держаться так, что даже взрослые в ее присутствии как-то подтягивались и тут же принимали Нотку в свою компанию, заводили с ней серьезный разговор, а не посылали, как Улю, посмотреть телевизор в соседней комнате. Ее расспрашивали об учебе в музыкальной школе, о конкурсах – Нотка пела. Как жалела Уля, что они не могут учиться в одной школе! При Нотке никто не посмел бы ее обижать. Однажды Уля, мучительно краснея, задала ей вопрос: «Как ты думаешь, если бы ты училась в моем классе, ты бы со мной дружила хоть немного?..»
Нотка тогда посмотрела на нее очень серьезно и ответила: «А я и так с тобой дружу. И всегда буду дружить, если хочешь. А школа – это же не навсегда».
Уля была готова разрыдаться от благодарности за эти слова. А через несколько дней они с мамой пошли на концерт, и там Ульяна будто впервые услышала голос своей подруги, а главное, увидела, как реагируют на него взрослые и, наверное, компетентные в этом вопросе люди. Кажется, Нотка имела самый большой успех, а толстая незнакомая дама, сидящая рядом с матерью, не смогла сдержать эмоций и громко проговорила посреди арии: «В эту девчушку вселилась душа незабвенной Полины Виардо. Контральто и сопрано, и в какой чудной гармонии!»
Мать только улыбнулась в ответ громогласной даме, и в этой улыбке была радость сопричастности: она гордилась, что знает Нотку лично. А Улю в это мгновение словно тупая иголка кольнула прямо в сердце: ей вдруг подумалось, мама жалеет, что это не ее дочка так по-взрослому сдержанно раскланивается сейчас на сцене.
На следующий день Уля снова поехала на хор. Кажется, готовились к какому-то выступлению в соседней школе, учительница пения долго выстраивала их на скамейке и заметно нервничала. А после первой песни бывшая Улина одноклассница, тихая двоечница, кстати говоря, обернулась и раздраженно произнесла: «Так и будешь гудеть мне на ухо?»
Уля покраснела и тут же поняла, что никогда больше не приедет на эти занятия и вообще больше не будет петь, даже дома, для себя. Пусть Нотка поет…
Однажды в бассейне после занятия всем классом Уля вышла из душа и не нашла в шкафчике свое белье и одежду. Более того, пропал и сам купальник. Девочка закуталась в полотенце и стала думать, что ей делать дальше. Раздевалка уже заполнилась незнакомыми детьми, они смотрели на чужую девочку с удивлением, но ни о чем не спрашивали. Выйти к тренеру в одном полотенце было нестерпимо стыдно. Автобус с их классом наверняка уже уехал, и не было никакой надежды, что наигравшиеся одноклассники вернут ей вещи.
Уля просидела так целый час, продрогла до костей, залезла под душ, но полотенце, свое последнее прикрытие, не выпускала из рук. Отплавал и ушел чужой класс, в опустевшую раздевалку заглянула медсестра и строго спросила девочку, почему она сидит здесь одна и в мокром полотенце. Давясь слезами, Уля честно ответила, что потеряла свою одежду. Медсестра куда-то ушла и через четверть часа принесла Улины вещички, измятые и связанные узлом – их кто-то подкинул на вахту. Уля не посмела сказать этой доброй женщине, что это еще не все ее проблемы. Машина отца ждала ее у школы, а до школы от бассейна их возили на школьном автобусе, пеший путь Уля не знала, а денег на транспорт не имела. К счастью, вместе с одеждой нашелся и мобильный телефон. Уля позвонила Нотке, и та очень быстро приехала за ней с водителем из отцовской фирмы. Девочки поехали к Нотке домой. Там радушная хозяйка отпаивала свою незадачливую подружку чаем, а Уля честно рассказывала ей о жестокости одноклассников и умоляла сквозь слезы:
– Ноточка, попроси свою маму, пусть она поговорит с моей мамой, чтобы меня перевели в любую другую школу! Пусть скажет, что про эту школу ходят плохие разговоры и что в ней опасно держать своего ребенка!
Матери девочек не то чтобы дружили, но всегда с удовольствием встречались, советовались по вопросам воспитания детей и вместе ходили по магазинам.
– Почему ты сама не расскажешь маме, как тебе плохо в этой школе? – удивилась тогда Нотка.
Уля угрюмо потрясла головой. Ей было стыдно рассказывать родителям о своем фиаско.
– А ты на моем месте как бы поступила? – голосом, лишенным всякой надежды, спросила она.
Нотка задумалась – она всегда обдумывала каждое свое слово. Потом вдруг губы ее плотно сжались, глаза стали холодными, злыми, и она произнесла, выплевывая каждое слово:
– Да, согласна, я бы тоже ни слова не сказала родителям. Но если бы со мной так поступили, я нашла бы зачинщика и зубами вцепилась ему в горло. А все остальные глядели бы на это. И в их маленьких мозгах отпечаталось бы, что меня лучше не трогать!
Уля, приоткрыв рот, смотрела на подругу и чувствовала, как в ее душе разгорается огонь ненависти и ей уже тоже хочется убить кого-нибудь из этого поганого стада, а лучше – всех сразу!
Неделю после случая в бассейне Уля провалялась с насморком, а в понедельник с утра водитель сперва завез ее к лечащему врачу на осмотр, а после – в школу. Приехали они как раз посреди урока, и Уля, которая вовсе не рвалась в класс, пошла до звонка шататься по школе. И случайно забрела в столовую.
Столовая здесь была совсем не такая, как в прежней школе. Там – неуютный огромный зал с облупившимися стенами и неистребимым запахом грязной тряпки. Здесь – небольшой квадратный зал с красивой мебелью и огромными окнами. Буфета не было, еду школьники получали бесплатно. Между уроками на столы ставились стаканы с соком и большие подносы с выпечкой и фруктами. На большой перемене был настоящий обед из трех блюд, а длилась перемена почти час.
Итак, от нечего делать Уля заглянула в столовую и увидела на столах заранее подготовленные стаканы с густым янтарным соком, персиковым или тыквенным. Было пусто и тихо, повариха тетя Нина, наверное, в кухонном закутке уже занималась обедом, а молоденькие подавальщицы улизнули курить на улицу.
И вдруг словно злой бес вселился в девочку. Разом вспомнились все пережитые в этой школе унижения, и от жгучей ненависти потемнело в глазах. Бегом бросилась она в уборную, подтащила стул к плафону над входом, осторожно выкрутила его, а потом лампочку. Засунула ее в карман пиджака и ввернула плафон на прежнее место. Потом достала из портфеля тетрадку, не глядя, вырвала несколько листов.
Обернула этими листами еще горячую лампочку и со всей силы наступила на нее ногой, потом еще и еще раз. Лампочка податливо хрустела под ногами, как будто песок на зубах. Стараясь не порезаться, Уля выбросила в унитаз сохранившиеся большие куски, а стеклянную крошку оставила в бумажном кульке.
Через пару минут она снова была в столовой, все так же пустой, и осторожно ссыпала осколки в стаканы на дальнем столе, который был закреплен за их классом. Стаканов было всего десять, так что хватило на всех. Вороватым движением она сунула скомканный листок под полу пиджака и пошла к выходу. Ноги мелко дрожали, она несколько раз наткнулась на чужие столы и оставила за собой лужи на столешнице. А на выходе она буквально уткнулась носом в огромный живот поварихи тети Нины. Та приветливо приобняла девочку, проворковала ласковым баском:
– Попить захотела, Улечка? Пей, не стесняйся, я еще подолью.
На деревянных ногах Уля прошла мимо, потом в раздевалке второпях натянула куртку и выскочила из школы вон. До дома бежала бегом. В квартире оказалась только домработница, недавно нанятая и ужасно робеющая перед всеми членами семьи. Ей Уля ничего не стала объяснять, бросилась в свою комнату и забилась под одеяло. Она слышала, как через час зашла к ней вернувшаяся домой мать, приподняла одеяло, коснулась губами ее лба и сказала кому-то, наверное, домработнице:
– Вот беда, кажется, опять разболелась.
И почти сразу зазвонил материн мобильный телефон, та ответила и вдруг вскрикнула отчаянно:
– Господи, да что ты такое говоришь!
Потом еще послушала и спросила помертвевшим голосом:
– Рэм, ты уверен, что это она?
Ульяна поняла: ее жизнь кончена. Ей хотелось одного – умереть до того, как за ней придут и уведут в милицию, а потом, наверное, отправят в колонию. Она даже задумалась – не выпрыгнуть ли из окна. А что, высота подходящая – двенадцатый этаж. Только нужно, чтобы мама куда-нибудь ушла…
– Уля! – сдавленным голосом позвала ее мать.
Девочка даже не шевельнулась. Мать еще минуту стояла над ней, словно не зная, что теперь делать, а потом сказала домработнице:
– Мне нужно срочно уйти, а вы, пожалуйста, побудьте с Ульяной. Не оставляйте ее ни на минуту.
Словно прочитала ее мысли!
Уля притворялась спящей еще целых три часа. А потом в детскую зашел отец и скомандовал:
– Ну-ка, вылезай из-под одеяла!
Уля вылезла, сгорбилась на краю постели и опустила голову в ожидании страшного приговора.
– Тебя что, сильно обидели в твоей школе? – спросил отец. – Тебе сделали что-то, о чем ты не могла рассказать матери или мне? Тогда самое время сказать об этом сейчас. Ты слышишь?
– Меня все время обижали, – прошептала Уля. – С самого начала, с самого первого дня в этой дурацкой школе.
– Но почему ты не поговорила с нами? Не пошла к директору?
Уля еще ниже опустила голову, практически спрятала ее на груди.
– Понятно, – сказал отец. – Гордыня заела. Лучше самой наделать дел.
– Папа, – спросила Уля, не в силах больше жить в неизвестности. – Они все умерли или кого-то удалось спасти?
– Боже! – закатил глаза отец. – Дай терпения! Да живы все, никто не пострадал. Сок успела выпить только одна девочка, да и то только в рот взяла и сразу выплюнула. Прибежали работницы кухни, унесли все стаканы и во всех обнаружили стекло. Вызвали директора… Ну, твоя вина там абсолютно очевидна Тебя не только повариха видела, ты еще и тетрадный листок со своим почерком и с осколками стекла обронила… Я, честное слово, не знаю, Ульяна, как мне после всего этого с тобой разговаривать… Ты хоть сама понимаешь, что могла сегодня стать убийцей?
Тут Ульяна не выдержала и разрыдалась. У нее впервые в жизни случился настоящий истерический припадок со смехом, икотой и битьем головой об спинку кровати. Отец вызвал на подмогу мать, а сам в растерянности стоял и смотрел на дочку. Потом сказал:
– Ладно, не реви, я все устрою.
И вышел вон из комнаты.
И ведь действительно устроил. Через неделю Уля пошла все в ту же школу. Шла как на расстрел, дрожала от мысли, что сейчас все набросятся на нее, устроят темную или будут скандировать хором: «Убийца! Убийца!»
Но ничего не случилось. Оказалось, в классе и не знали, что это Уля подсыпала стекло в стаканы. Об истории недельной давности никто уже не вспоминал. На большой перемене Уля вынуждена была вместе с классом пойти на обед и там узнала, что у них теперь новая повариха, посудомойка и подавальщицы.
Но странно: одноклассники будто чувствовали, что Уля совершила, готова была совершить что-то ужасное, и общались с ней теперь совсем по-другому: без особой любви, но и без издевок. И сама Ульяна изменилась: она потеряла страх. Не только перед соучениками, вообще – перед жизнью. К тому же была уверена: отец все устроит. Вытащит из любой ситуации. А куда денется, ведь она – его дочь!
А еще пару месяцев спустя у отца на работе произошла какая-то неприятность, и Уля сама слышала, как отец обсуждал с кем-то у себя в кабинете, не сдать ли начальника службы безопасности милицейским властям, или все-таки разобраться самим. И вскоре после этого Ноткино семейство навсегда исчезло из Улиной жизни. Странно, но Ульяну совсем не тянуло продолжить дружбу с Ноткой. Она даже почувствовала облегчение, когда старшая подруга так неожиданно пропала с ее горизонта. Тем более что общение с одноклассниками понемногу налаживалось.
Нет, друзей Уля не обрела – она просто поняла, как нужно обходиться с врагами. Теперь каждый, кто смел посмеяться над ней, обозвать или подсунуть какую-нибудь гадость в портфель, мог быть уверен, что отмщение неизбежно. Уля могла прыснуть обидчику в лицо из газового баллончика или засунуть в прическу одноклассницы комок использованной жевательной резинки. А потом надменно улыбаться в кабинете директора и на вопрос, будет ли она поступать так и дальше, отвечать с прищуром: «Пусть только тронут, я еще не такое сделаю».
Директор вздыхал и звонил отцу. Тот подолгу выговаривал дочери, но это было совсем не страшно, только очень нудно.
Ее скоро оставили в покое, но теперь уже Уля вошла во вкус пакостничества и с энтузиазмом придумывала себе все новые забавы. В классе ее уже откровенно опасались. Наступил момент, когда родители одноклассников всем скопом явились к директору и потребовали изолировать Улю в отдельный класс, даже были готовы оплачивать индивидуальный труд учителей. В результате Ульяна полгода занималась с учителями на дому, только оплачивал это удовольствие ее отец. И издевалась она теперь не над сверстниками, а над взрослыми людьми, которые так явно демонстрировали свое бессилие и зависимость от ее заскоков, что невозможно было их не презирать.
Про Нотку она иногда слышала от матери. Так, она узнала, что отец бывшей подружки не смог найти работу, начал с горя выпивать и через несколько лет бесследно исчез. Что живут Нотка с матерью очень бедно, но помощь не принимают и с прошлыми знакомыми категорически не общаются. Что Нотка после окончания школы решила сделаться монашкой, поступила послушницей в какой-то затрапезный монастырь в Подмосковье, пела там в хоре и была вроде бы вполне довольна своей участью. Но потом тяжело заболела ее мать, и Нотка вернулась в мир, чтобы ухаживать за ней.
А потом они неожиданно встретились, прямо на улице, только Ульяна ехала в машине, вернее, торчала в пробке, а Нотка переходила улицу как раз перед самым носом ее машины. И Уля окликнула ее через окно, предложила посидеть в салоне, немного поболтать. Впрочем, болтовни особой не получилось, видно, дела у Нотки шли совсем неважно, и это заставляло ее держать рот на замке. Единственное, что поняла Уля: Нотка пытается вернуться к певческой карьере, но пока ничего из этого не выходит. Никто из солидных продюсеров не хочет с ней возиться. И жить ей тоже негде, потому что после исчезновения отца пришлось продать квартиру в центре и перебраться в отдаленный пригород. Чтобы не мотаться домой каждый день, Нотка снимала угол у какой-то старухи, но появляться там можно было только поздно вечером, уходить – на заре.
– Слушай, – встрепенулась Уля. – У меня отец дурью мается, типа, поддерживает молодые таланты. Может, рассказать ему про тебя? Все-таки ты нам не совсем чужая.
Нотка улыбнулась ей ласково, как в детстве, и тихо сказала:
– Не стоит, Рэм Григорьевич не станет мне помогать.
– Почему? – удивилась Уля. – Думаешь, из-за твоего отца, что он его кинул? Да ерунда, твой папка плохо кончил, значит, они в расчете. Ты с матерью сейчас живешь?
– Мама умерла, – без эмоций проговорила Нотка.
– Ну, тем более. Отца хлебом не корми, дай какого-нибудь несчастненького пожалеть.
А сама подумала об одном немаловажном обстоятельстве. Ее приходящая домработница ушла два дня назад, объявив на пороге, что крепостничество, слава богу, отменили полтора века назад. Домработниц Уле поставляла мать, а потом всякий раз наивно удивлялась, почему такие тихие и приличные женщины не смогли ужиться с ее дочерью. Насчет последней она сразу предупредила, что если они с Ульяной не сойдутся характерами, то в дальнейшем она умывает руки и больше присылать никого не будет. Они, конечно, не сошлись, и теперь квартира Ули медленно зарастала грязью, и уже сегодня она столкнулась с проблемой отсутствия еды и выглаженной одежды.
– Хочешь, поживи пока у меня, – предложила Ульяна. – Заодно могла бы мне немного помочь, ну, приготовить там, убраться, туда-сюда. Тебе же это не трудно, правда? А я найду подходящий случай и напомню о тебе отцу. Ну, что скажешь?
С тех пор так все и устроилось. Уля получила в свое распоряжение почти бесплатную рабочую силу, Нотка полностью взвалила на себя заботу об ее быте. За это Ульяна иногда брала ее с собой на всякие светские мероприятия и искренне полагала, что за такую раскрутку Нотка должна быть ей по гроб жизни благодарна. Однажды она вспомнила о своем обещании поговорить с отцом и, вздыхая, сообщила Нотке:
– Я тут поболтала о тебе с отцом, но он, понимаешь ли, уперся рогом, типа, твой папка ему такую гадость сделал, что он лучше деньги закопает, чем станет тебе помогать. Но ты не переживай, держись меня, рано или поздно познакомишься с каким-нибудь нужным человеком.
Нотка тогда молча выслушала эту новость, кивнула так невозмутимо, будто и не ожидала ничего другого. И удалилась на кухню доваривать суп.
