Рэм и Надя, 1991 год

Надя Савостьянова очень рано начала жить самостоятельно. Родители умерли так давно, что отца она помнила только по фотографиям, а мать – смутно, будто эпизод из сна. Та умерла от сердечного приступа однажды рано утром, едва успев проводить дочку в школу, во второй класс. Надю растила бабушка, к тому времени уже совершенно больная, почти обезноженная. Больше всего она боялась оставить этот свет раньше, чем Надя закончит школу, не хотела, чтобы внучка оказалась в детском доме. Бабушка даже в Бога уверовала, чтобы просить его об этой маленькой услуге, хотя всю жизнь прожила воинствующей атеисткой. Ходить в церковь не позволяли ноги и воспитание. Бабушка поставила на прикроватную тумбочку икону Иисуса Вседержителя и каждый вечер подолгу разговаривала с ним, без слез и фанатизма, на равных.

Бабушка умерла через два дня после того, как Надя поступила в институт. Умирала спокойной и счастливой, с заговорщицкой улыбкой посматривала на икону. Ее, давно уставшую мучиться от болячек на земле, страстно влекло узнать, что там, за гранью. За внучку она не боялась: Надя все умела делать по дому, знала, как вызвать сантехника и электрика, как спланировать бюджет. На сберегательной книжке лежала тысяча рублей, этого должно было хватить надолго. Мир мужчин Надя постигала на бесконечных бабушкиных историях из ее собственной жизни и жизни ее знакомых, старуха была уверена, что внучка не даст себя облапошить и не бросится на шею первому встречному. Еще радовалась она тому, что умирает так своевременно: ведь в школе у Нади не было подруг, все свободное от уроков время съедал уход за беспомощной старухой. Зато в институте с первых дней внучка будет жить нормальной студенческой жизнью. До последнего вздоха наставляла ее слабеньким шепотком:

– Живи, Наденька, по обстоятельствам. Все веселятся – и ты веселись, даже пусть через силу.

Этот совет очень пригодился Наде, когда началась учеба. Поначалу беззаботные сокурсники казались ей абсолютными детьми, она не понимала их шуток, их интересов, проблемы сверстниц, на ее взгляд, были просто смехотворны. Хотелось отойти от галдящей молодежи в сторонку и спокойно почитать книжку.

Но Надя следовала завету бабушки и даже сходила пару раз на тусовки. Посмотрела, как все происходит, пожевала черствые бутерброды, запила их пивом прямо из бутылки – и в следующий раз пригласила группу к себе. Ее предложение приняли на ура, завалились безо всякого повода – и были поражены отлично сервированным столом, горячими блюдами, хрустальными сияющими бокалами. И с тех пор собирались только у Нади. Она не возражала, втянулась в студенческую жизнь, прониклась жизнью подружек. По ночам в пустой квартире бывало одиноко, вот Надя и старалась днем напитать ее смехом и разговорами. Скоро сокурсники стали напрашиваться к ней в гости со своими друзьями и возлюбленными. Надя не возражала, только строго следила, чтобы гости вели себя прилично, не напивались, не портили общую картину. В случае чего могла и на дверь указать.

В начале второго курса собрались отметить чей-то день рождения. Надя в тот день засиделась в библиотеке и потому немного запаздывала с ужином. Когда после кухни заглянула в комнату, там уже ступить было некуда. Надя оглядела гостей, всем улыбнулась, покивала. Только один гость оказался ей незнаком. Он стоял у книжного шкафа и сквозь стекло рассматривал книжные корешки. Обернулся, без улыбки кивнул хозяйке и снова развернулся ко всем спиной. Наде этот новый гость почему-то не понравился. Было в нем что-то чужое, едва ли не отталкивающее, что могло поломать привычное течение праздника.

Она вернулась на кухню и спросила у помогавших ей девочек, чей это новый бойфренд там, в комнате. Все дружно отказались. Тогда Надя стала спрашивать о новеньком ребят, которые то и дело в нетерпении заглядывали на кухню, таскали с подноса нарезку и пирожки. Третий заглянувший, Анатолий, сразу признался:

– Девчата, это со мной. Прости, Надюша, что не предупредил, наскоком все получилось.

– Это твой друг? – спросила Надя.

– Рэм-то? – почему-то захохотал Толя. – Да он мой кредитор! Я ему сегодня половину стипухи отвалил в счет долга и как-то в разговоре случайно пригласил сюда. Не думал, что он припрется, сам обломался, когда увидел.

– А кто он вообще? Ведь не студент?

– Он вроде у нас на заочном учится. А вообще он, не поверишь, – ростовщик!

– Жуть, – сказала Надя, которая искренне считала, что порядочному человеку неприлично даже говорить о деньгах, а не то что ими как-то манипулировать.

Позднее, когда уже сидели за столом, Надя исподтишка рассматривала странного гостя. Был он очень высок, но худой, жилистый, с копной темных волос. Лицо можно было бы назвать красивым, если бы не застывшее напряженное выражение, такое, будто гость все время задерживает дыхание или у него что-то болит. В общем разговоре он не участвовал, но иногда, когда кто-нибудь шутил, и шутка получалась так себе, чуть кривил губу и вздыхал.

«Неприятный тип», – следом за ним морщилась и Надя.

После застолья все пошли проветриться и покурить на балкон. Балкон был маленький, стояли, как в метро в час пик, смеялись без повода, наслаждались собственной молодостью и жаркой близостью таких же молодых здоровых тел. Выпитое спиртное властно выталкивало на волю чувственность. Надя ощущала, как, прижимаясь грудью к ее спине, тяжело дышит ей в шею староста их группы Никита, и радовалась тому, что она его так заводит, и тому, что ничего из этого не выгорит и уже завтра они встретятся в институте, как обычные приятели и одногруппники.

– Смотрите, тут на крышу можно выбраться, – вдруг сказал Никита, обнял Надю за плечи и стал подталкивать к ограждению балкона.

Квартира была на последнем, пятом этаже. Надя посмотрела на стену дома: и правда, между ее и соседним балконами невесть зачем было несколько кирпичных приступочков, уходящих под крышу.

– Прямо как для домушников сделано, – ахнула Таня, чья-то подружка. – Надь, вас никогда еще не грабили?

– Ничего не стоит на крышу попасть, – гнул свое Никита. – Если встать на перила балкона, рукой уже можно держаться за ограждение крыши, ноги на ступеньки – и полный ажур. Может, продолжим там наш сходняк?

Никто не возражал. Появились даже предложения: собрать еду и оставшуюся выпивку в мешок, подтянуть на веревке.

– Сначала девочки лезут, – распорядился Никита. – Ко мне сюда еще парня для страховки, желательно не самого пьяного. И табуретку надо поставить. Наденька, ну что, как хозяйка, покажешь класс?

Надя кивнула и легко вспорхнула на табуретку, а оттуда ступила на широкое, в кирпич, ограждение балкона. Никита горячими ладонями изо всех сил обхватил ее за пояс. Надя подозревала, что ради этого он и затеял всю историю. Она встала на цыпочки, схватилась за нагретые закатным солнцем кирпичи и перенесла ногу на ближайший выступ. Никита больше не обнимал ее, теперь он ладонью сильно давил ей на поясницу, прижимая к стене. Постояв немного и примерившись, Надя сделала мах ногой, закрепила стопу на кирпиче, попробовала подтянуться – но тело оказалось слишком тяжелым для такого трюка. Нога соскользнула, Надя покачнулась, несколько пар рук начали судорожно толкать ее к стене, а на самом деле только еще больше нарушать ее хрупкое равновесие. У Нади в голове промелькнула мысль о чем-то ужасном и неминуемом.

Но тут кто-то с силой дернул ее назад, и девушка оказалась лежащей на балконе. Над ее головой раздавался шум борьбы. Потом все разом схлынули в комнату, забыв о хозяйке. Она сама поднялась на ноги, поднесла к лицу содранные в кровь ладони. Склонилась над ограждением – и ее буквально вывернуло наизнанку. Тяжело дыша и закрывая рукой рот, Надя вернулась в комнату.

Там бушевал настоящий скандал. Никита валялся в кресле с запрокинутой головой, на лице виднелись кровавые потеки. Все орали на новенького.

– Слушай, ты пришел в чужой дом и не можешь устанавливать здесь свои порядки, – горячились девочки. – У нас принято решать все на словах, а не кулаками! Может, мы каждый раз на крышу лезем, какое тебе дело?

– Как же решать на словах, если вы ее чуть не уронили? – удивлялся Рэм. – Вы что, не видели, что она пьяная? В таком состоянии человек по прямой линии не может пройти, не то что на крышу лезть!

– Ты Наде не отец и не можешь за нее решать! – прогнусавил с кресла Никита.

– А ты суши свой нос и не лезь! – тут же парировал Рэм. – Ты ей отец, чтобы ее жизнью распоряжаться? Да если бы не я, ты бы сейчас уже с милицией разговаривал, придурок!

– Кто придурок?! – взвыл Никита, бросаясь на гостя. Их растащили и опять стали орать.

Надя, о которой все забыли, привстала на цыпочки и закричала:

– Уходите все вон, немедленно!

– Надь, да чего ты, слушай, просто идиот какой-то… была же идея собираться только группой… – насели на нее со всех сторон.

– Убирайтесь! – завопила Надя, глотая слезы. И убежала в ванную. Там она первым делом прополоскала рот и промыла руки. Когда вернулась в комнату, ее однокашников там уже не было. Зато был Рэм, который со скорбным видом собирал со стола грязную посуду.

– Вы что делаете? – изумилась такой наглости Надя. – Я ведь просила всех покинуть помещение.

– Я – не все, – разъяснил свою позицию Рэм.

Надя задумалась: наорать на него, что ли, так, чтобы никогда уже здесь не появлялся? Прислушалась к себе и поняла, что запал пропал.

– Почему вы такой злой? – спросила она. – Можно же было просто меня снять, и никого не бить, и скандалов не устраивать.

– Я не злой, просто характер взрывной, – ответил Рэм и улыбнулся как-то неловко, вымученно. – А взрывает меня все, что делается без ума.

– Ладно, – вздохнула она. – Сейчас чай будем пить, не выбрасывать же целый пирог.

Они проболтали до трех часов ночи. Надя узнала, что Рэм тоже сирота, после смерти родителей продал трехкомнатную квартиру, чтобы пустить деньги в оборот. Пробовал себя в разных сферах, занимался розничной торговлей, но там уже все схвачено, сейчас у него вроде как свой частный банк, дает деньги под проценты. В какой-то момент Надя поняла, что у нее слипаются глаза. Сил провожать гостя и волноваться, как он выберется из их бандитского района, не было, и она предложила:

– Ложитесь на кухне, там раскладушка за дверью, а матрас на балконе. Белье в комоде на кухне, возьмите сами. А я что-то устала.

И рухнула на диван. Через несколько часов Надя проснулась и страшно пожалела, что позволила чужому неприятному человеку остаться на ночь в доме. Теперь ей ужасно хотелось пить, хотелось сходить в ванную или просто побродить по квартире, потому что в лежачем положении комната со страшной силой вращалась перед глазами. Но она боялась пошевелиться, ведь любой звук мужчина на кухне мог расценить как приглашение к более близкому знакомству. А может, он и само предложение остаться понял по-своему и теперь только и выжидает момента, чтобы явиться в комнату. Надя так перенервничала, что несколько раз ей чудился Рэм, стоящий в дверях комнаты и прожигающей ее своими темными блестящими глазами.

А потом она отключилась и проснулась, когда по комнате уже вовсю бродили солнечные лучи. На цыпочках приблизилась к кухне – там было пусто, раскладушка вернулась на прежнее место за дверью. Только свернутый матрас и стопка аккуратно сложенного белья поверх него напоминали о вчерашнем госте. Надя вздохнула с облегчением и скоро забыла о случайном знакомстве.

Но ближе к Новому году пришлось ей не по своей воле вспомнить о Рэме. У нее начались трудности с деньгами. Бабушкину заветную тысячу банк отказывался возвращать. Сперва Надя надеялась, что сумеет прожить на свою повышенную стипендию. Но потом по нелепой случайности – подсказала подружке буквально одну цифру, а преподавательница засекла – Надя получила тройку на экзамене, и вскоре она уже не знала, что будет есть завтра. Посиделки прекратились, сокурсники решили, что у Нади появился ухажер, и ей теперь не до них. На перерыве между лекциями она теперь сразу убегала, чтобы подружки не успели позвать в столовую. Угощаться за чужой счет было для нее делом совершенно недопустимым. Она покупала самый дешевый пирожок в забегаловке, запивала чаем, дома варила только крупы и пила кипяток. Но когда пришли счета на квартиру, Надя сдалась. И спросила у Анатолия, как позвонить Рэму. Тот удивился, но телефон дал. В тот же вечер, борясь с мучительной неловкостью, Надя набрала номер. Рэм явно обрадовался ее звонку, и это было особенно неприятно. Надя все-таки договорилась встретиться с ним на следующий день. Рэм пообещал встретить ее после занятий.

На другой день, едва увидев на улице его нелепую фигуру, Надя подошла к нему и сразу перешла к делу:

– Рэм, я тут вспомнила, что вы даете деньги под проценты. Мне нужно купить кое-что из домашней техники, а средств не хватает. Не могли бы вы помочь мне?

Рэм повел себя как-то странно. Он поспешно отвел от Нади взгляд, лицо его заледенело, губы судорожно задергались. Потом он с явным трудом разомкнул их и заговорил потерянным голосом:

– Надя, простите, только я больше не занимаюсь этим. Но я дам вам телефон человека, который вам поможет, почти без процентов. Вы позвоните ему прямо сегодня, а я его предупрежу…

«Врет, – поняла Надя. – Просто не хочет связываться».

– Давайте сходим в кафе, – вдруг предложил Рэм.

– Нет, извините. – Надя мстительно вздернула голову. – У меня важная встреча через полчаса, я должна бежать.

Вечером она все-таки позвонила по новому номеру. Звонить по такому щекотливому делу человеку совершенно незнакомому было еще труднее, чем Рэму, Надя почти час провела в борьбе с собой, прежде чем взялась за трубку. Но все прошло неожиданно легко: человек, у которого оказался почти мальчишеский звонкий голос, как будто ждал ее звонка. Обрадовался, как родной, сразу спросил, куда подвези деньги. Надя думала, что в таком случае за деньгами приходят сами просители, но с готовностью назначила ему место встречи. Тут же обсудили сумму, срок и проценты, которые и в самом деле оказались совсем пустяковыми. На следующий день Надя встретилась с обладателем юного голоса, розовощеким юношей с портфелем в руках, получила деньги и тут же бросилась в ближайший магазин. Она уже два дня ни ела ничего, кроме хлеба.

А на следующий день в деканате вдруг вспомнили, что Надя вообще-то – круглая сирота, вызвали, пожурили за то, что она сама не подняла шум, и пообещали, что стипендию она будет получать прежнюю. Выдали даже материальную помощь. Надя, чтобы не набегали проценты, из деликатности все же выждала неделю, а потом позвонила парнишке и сказала, что готова вернуть деньги. Тот не возражал, снова явился на встречу, долго и бестолково пересчитывал деньги, то просил больше, то, наоборот, норовил себя обделить. В общем, к моменту расставания Надя уже кипела от негодования. Из телефонной будки она позвонила Рэму и предложила ждать ее у дома. А при встрече произнесла гневно:

– Думаете, я такая дура, поверила, что этот мальчик ссужает деньги в кредит? Да он считать их не умеет! Почему вы не могли помочь мне сами, а придумали эту игру? Из чистоплюйства, что ли? Или вы в меня влюбились?

– Не влюбился, – тихо ответил Рэм. – А полюбил. Когда в первый раз вас увидел. Простите, Надя, я просто растерялся, когда вы заговорили о деньгах. Знаете, сколько я уже друзей из-за денежных дел потерял? Я испугался, что наши с вами отношения начнутся неправильно.

– С чего вы вообще решили, что они хоть как-нибудь начнутся? – с самым мрачным видом спросила Надя.

– Я понял, что вы моя женщина, – с восхитительной наглостью сообщил ей Рэм. – А мое мне хоть и трудно дается, зато уж от меня никогда не уходит.

С того дня Надя стала с ним встречаться. Сперва для того, чтобы доказать, что она-то уйдет, когда захочет, что бы он там ни думал. Потом встречи стали потребностью, иногда мучительной. Рэм всегда пребывал, как он говорил, «в рабочем процессе». Ему постоянно звонили на пейджер, иногда он срывался со свиданий и куда-то убегал. Надю это бесило. Временами ей казалось, что она уже почти готова полюбить его, ответить нежностью на его робкие прикосновения, – но тут он снова убегал, и она ехала домой на пойманном им частнике, украдкой глотая слезы обиды.

Однажды Рэм пропал. Правда, предварительно предупредив, что должен будет по делам бизнеса уехать на два дня. Но к положенному сроку домой не вернулся и ей не позвонил.

Она сама звонила ему всю ночь напролет. Утром собралась в институт, но вместо этого пошла к дому Рэма и простояла у подъезда три часа. А когда увидала его в конце улицы – в ней словно лопнула до предела натянутая струна. Подкосились ноги, зашумело в голове. Подбежавшему мужчине она сказала вялым голосом:

– Знаешь, в следующий раз лучше скажи, что ты меня бросил. Я это легче переживу, чем твой бизнес. Это не для моих нервов. Я так долго не потяну.

А Рэм понял только одно – что она за него боится. Лицо его радостно вспыхнуло, он прижал девушку к себе и начал целовать на глазах у всего дома. А потом Надя и сама не заметила, как они оказались в квартире, рядом на диване, ошеломленные, счастливые, обхватившие друг друга так крепко, словно люди, испытавшие весь ужас разлуки.

Через два месяца они поженились. Жили хорошо, весело, хотя Надя и не переставала ворчать по поводу занятий Рэма. Ей хотелось, чтобы муж ходил на службу, приходил в положенное время домой, и ей бы не приходилось покрываться липким потом всякий раз, когда она читала или слышала новые сообщения об убийствах бизнесменов, о похищении их жен и детей. Однажды Рэм, разозлившись, сказал ей:

– Слушай, когда ты в школе читала о всяких революционерах, ты их осуждала?

– Да нет, – растерялась Надя. – Они ведь за светлое будущее вроде как боролись. Хотя, как выяснилось, с этим-то они прокололись.

– Вот и я борюсь за светлое будущее! – воскликнул Рэм. – И, между прочим, не только нашей семьи. Хотя за это в первую очередь. Чтобы мы могли жить по-человечески, детей смогли завести.

– А что нам сейчас мешает? – удивилась Надя.

– Ты пойми, детей рожают, когда есть условия для этого. Неужели ты хочешь, чтобы вся наша жизнь прошла в этой однокомнатной квартире, чтобы ребенок бегал в нашем грязном дворе, ходил в переполненный детский садик? А если вдруг болезнь, необходимость дорогостоящего лечения? Ходить с протянутой рукой по инстанциям? Надя, у родителей должна быть ответственность, должно быть сознание того, что в любой ситуации они о своем ребенке могут позаботиться.

– А что там во вторую очередь? – сердито спросила Надя.

– А во вторую очередь я думаю о будущем нашей несчастной страны. Посмотри, что сейчас вокруг: пьянство и безответственность. Да еще нарождающийся класс бизнесменов, которыми матери пугают детей. Я этих людей повидал, большинство из них и впрямь – моральные уроды. А я хочу, чтобы в России зарождался цивилизованный бизнес. Для этого надо, чтобы в него приходили нормальные люди. А я и есть такой нормальный человек, вполне сформировавшийся, и я знаю, что при любых обстоятельствах останусь таким, то есть до уровня подонка уже не скачусь. А тебе просто надо потерпеть, Надюша. Через несколько лет все изменится, не будет уже таких ужасов.

– Куда же мне теперь деваться, – полусердито, полушутливо ответила Надя. – Придется терпеть.