Глава 25
В подъезд добротного сталинского дома в центре Москвы вошел молодой человек в темно-сером костюме и затемненных очках. В его фигуре чувствовалась военная выправка, короткий ежик на голове и темные очки тоже наводили на определенные мысли. Но охраннику, который дежурил в тот день в подъезде, было не до наблюдений — он усердно занимался чисткой оружия.
Этот охранник выполнял, по сути, должность обыкновенного консьержа, в чьи функции входит лишь ограждать подъезд от посетителей, желающих справить малую нужду в уютном уголке лестницы. Однако поскольку дом был заселен почти исключительно состоятельными гражданами, имеющими солидные счета в банке в твердой валюте, то и консьерж в нем был тоже не простой, а из тех, кто имел обыкновение сначала бить по печени, а потом уже рассуждать.
Молодой человек в темных очках вместо пропуска предъявил красную корочку с золотым тиснением.
— Чем могу помочь, товарищ капитан? — с готовностью выпрямился охранник.
Молодой человек в темных очках негромко спросил:
— Жильца из 187-й квартиры знаешь?
— В лицо или по паспорту?
— В лицо.
— Знаю! Жена у него такая… — Охранник изобразил ладонями в воздухе что-то вроде цифры восемь. — И собака, дрянь эдакая, весь лифт изгадила… Только его самого уже недели две нет. В отъезде.
Молодой человек удовлетворенно кивнул. И вновь полез в нагрудный карман. Из него появилась зеленоватая купюра подходящего достоинства.
— Как он появится, сразу же дашь знать вот по этому телефону. Скажешь «47 ФВ прибыл» и повесишь трубку.
— Будет сделано, товарищ капитан. — Рука охранника помимо воли дернулась к невидимой фуражке. Пятидесятидолларовая купюра исчезла в твердой ладони. — Еще будут приказания?
— Вот еще что. — Молодой человек в темных очках кивнул. — Шепнешь ему только два слова. Так, как бы между прочим… Ну, знаешь, вроде как пароль: «Нескучный сад». Запомнил? Парк есть такой.
— Бывал. — Охранник серьезно закивал.
— Только не ори во всю глотку… Тихо, и чтобы ни одна собака не слышала. Никто! Даже тараканы в ящике твоего стола. — Молодой человек в очках с брезгливой улыбкой кивнул на черную точку, бодро перемещавшуюся по диагонали столешницы.
— Так точно! — ответил консьерж.
Молодой человек прощально поднял руку и ушел. Консьерж как ни в чем не бывало продолжал чистить оружие.
Парнов долго плутал по глухому, заросшему лещиной лесу, пока выстрелы не затихли вдалеке и вокруг воцарилась звенящая лесная тишина, полная неясных шорохов и шелеста опадающей листвы. Наконец совершенно обессиленный он рухнул на пенек. Пот лил с него градом, руки и ноги противно дрожали.
Он нашел лужицу с дождевой водой и напился, запаленно дыша. Вокруг было тихо и свежо. Деревья спокойно шумели желтоватой листвой в вышине, порывы ветра срывали паутину с кустов. На секунду проглянуло солнце, облило лес золотым светом и вновь скрылось за плотной пеленой облаков.
Пережитое волнение и два часа бега сказались на его способности рассуждать не лучшим образом, и теперь в голове бродили только обрывки бессвязных мыслей: «Я же говорил… Они не могут… Это все фарс… Комедия… Хорошо, что я сбежал… Могли убить шальной пулей…»
Наконец Парнов постепенно остыл после гонки по пересеченной местности. Голова слегка прояснилась, он вновь обрел способность рассуждать. Что произошло? Откуда взялась милиция? Неужели его действительно хотели убить? Вердикт, вынесенный недавним смертником, был таков: все, что с ним произошло, — это всего-навсего неудавшийся сценарий фирмы. Эти типы решили потрепать ему нервишки, заставив копать собственную могилу. Думали, это произведет на него неизгладимое впечатление. Теперь ясно, почему бандиты так долго препирались, — ждали, когда появятся милицейские машины!
«Представляю, что бы произошло, если бы я не дал деру, — хихикнул про себя Парнов, — меня бы «спасла» наша доблестная милиция. А я-то сбежал! Я сорвал им сценарий! — радостно захлебнулся он истерическим смехом. — Ну теперь они у меня попляшут! Они мне ответят за это! Я потребую с них компенсацию за свои мучения, — он посмотрел на свои жалкие лохмотья, которые еще недавно были прекрасным произведением прет-а-порте, — за все, за все, за все! Ну и прокололись они со мной! Ну и лоханулись! Теперь, наверное, будут меня искать по всему лесу — как же, клиент от них удрал. Пусть побегают, голубчики! Я не собираюсь им потакать. Пусть поищут, поволнуются!»
Он сам выберется из леса. Вернется домой, отмоется, переоденется, отдохнет от всех передряг, а затем вызовет адвоката и потребует с них компенсацию. «За все, за все, за все! — продолжал хохотать Парнов, сидя на пеньке, совершенно один посреди леса. — Я обдеру их как липку! Они безобразно со мной обращались. Слишком грубо!»
Он решительно встал и огляделся. Вокруг были абсолютно одинаковые стволы деревьев, ни просвета в желтоватой листве. Парнов пошел наугад. «Куда-нибудь да выйду, — решил он. — В Подмосковье заблудиться невозможно».
Только к вечеру он набрел на поляну с ровным прямоугольником свежевскопанной земли. Вне сомнения, это была та самая поляна, на которой недавно разыгралось страшное действо.
Парнов огляделся. Казалось, вокруг ничего не напоминало об утренней стрельбе, но, если внимательно присмотреться, можно было заметить следы от пуль на стволах — свежие незажившие раны. Трава на поляне была вытоптана, окурки вмяты в грунт. Около раскидистых кустов лещины Парнов неожиданно заметил куски бинта и окровавленную вату — эти находки немного противоречили его представлениям о разыгранном спектакле.
«Переиграли, актеришки», — иронически резюмировал он и быстро зашагал прочь, утопая ботинками в раскисшей лесной дороге. Через полчаса он вышел на шоссе. Парнов надеялся еще до темноты добраться до города. Ему казалось, что до конца многодневных мучений оставались считанные часы…
Сияющие огнями многоэтажки появились из-за черной громады леса неожиданно, когда уже совершенно стемнело и стал настойчиво накрапывать противный мелкий дождь. «Ура!» — про себя просалютовал путник своей удаче и быстрее зашагал к домам. Там было все: свет, тепло, там были люди, работало метро и ходили автобусы.
По улице брела веселая компания подростков. Дрожа от нетерпения, Парнов вежливо обратился к ним:
— Ребята, как пройти к метро?
Вместо ответа, подростки в голос заржали, как табун диких лошадей Пржевальского.
— К метро как пройти? — в нетерпении повторил свой вопрос Парнов.
Ответом ему было покручивание пальцем у виска и обидное замечание:
— Иди, дядя, проспись!
И веселая компания свалила в сторону гаражей.
Парнов остался один. Червячок сомнения, который завелся в нем еще во время ходьбы по шоссе, превратился в неприятную уверенность: во-первых, редкие машины, которые со свистом разрезали воздух, имели не московские номера, во-вторых, подходя к городу, он не обнаружил кольцевой автодороги, опоясывающей столицу широким сверкающим кольцом, которое невозможно не заметить.
— Скажите, это какой город? — обратился он к хмурому мужчине, гулявшему с собакой.
— Париж, — мрачно отозвался тот и презрительно отвернулся.
Официальное здание, сверкающее стеклом и бетоном, привлекло внимание бродяги. Он подошел и задрал голову, напрягая глаза, чтобы различить блеклые буквы на вывеске.
— Хабаровский краевой совет, — прочитал он ошеломленно.
Ноги подкосились, Парнов чуть не рухнул на ступеньки. Это Хабаровск! О ужас, он находится на Дальнем Востоке без денег, без документов, без еды. Он уже сутки не имел маковой росинки во рту. Он замерз и устал. Как он устал!
И зачем, зачем он не дал себя спасти тогда, на поляне! И правда, зачем?..
К концу двухчасового разговора с Раисой Александровной Лиза Дубровинская совершенно перестала что-либо понимать. Она смотрела на свой триптих, занимавший целиком всю стену, разглядывала яркие пятна ядовитых цветов и мучительно думала, зачем она нарисовала такую дребедень. Странно, раньше ей эта картина казалась гениальной, а теперь глаза слипаются, глядя на этот цветной бред сумасшедшего. Странно, однако, и то, что предлагает милейшая Раиса Александровна. Очень странно…
Мягкий голос с хрипотцой доверительно гудел в тишине кабинета, за толстыми метровыми стенами бушевала жизнь большого города. А здесь было поразительно тихо, как в пустыне, и только знакомый голос сонно бубнит: «Бу-бу-бу».
— Я не хочу никуда уезжать из Москвы. — Лиза наконец нашла в себе силы отказаться. — У меня выставка намечается в ЦДХ! Я ее полгода пробивала!
— Не убежит от тебя твоя выставка! — уговаривал голос. — Тем более, что за радость — тебе, и выставляться рядом с какими-то мазилками из провинции… Ты, милочка моя, достойна большего! Тебе нужна персональная выставка! Уж поверь мне, я-то в этом разбираюсь… Поверь, что такое соседство не для тебя…
Голос продолжал бубнить. Голос, который все знал, все понимал, которому так приятно было подчиняться…
Бу-бу-бу, бу-бу-бу…»
После вечеринки, растянувшейся до пяти часов утра в клубе братьев Палей «Манки», у Лизы ужасно слипались глаза, хотелось спать. А тут еще этот сонный голос: «Бу-бу-бу». И так жарко в кабинете, ее совсем разморило. И она согласилась, только бы от нее отстали:
— Хорошо, я поеду…
После беседы с Раисой Александровной в голове остались только отдельные слова, отдельные фразы. Трансформация образа отца… Сублимация переживаний… Замещение и уничтожение враждебного образа… Изживание подсознательного протеста против родительского гнета… Перевод его в сферу реальных переживаний… Убийство как акт очищения и возрождения… Жертва на алтарь душевного спокойствия…
Короче, ерунда какая-то…
Надо же, «жертва на алтарь»… «Жертва»… Какая еще жертва?..
Ранним холодным утром, когда изо рта неприкаянных пешеходов валил пар, точно дымок от костра, Парнов добрел до местного вокзала. Здесь было пустынно, но, главное, тепло. Буфетчицы протирали мутные стаканы, зевая во весь рот, как на приеме у дантиста, и показывая больной зуб. Уборщица шваркала мокрой шваброй с опилками по бетонному полу, а вокзальные милиционеры пили свой жидкий утренний кофе, лениво зубоскаля с официантками. На странно одетого человека никто не обращал внимания.
Он осторожно пробрался в туалет и уставился на себя в мутное зеркало. Из зеркала на него смотрел потухшими красноватыми глазами откровенно пожилой мужчина неопределенного рода занятий, скорее всего интимно знакомый с зеленым змием, с серым от щетины подбородком и нездоровым цветом лица (нежный золотистый загар, приобретенный в солярии, после скитаний мимикрировал и стал зеленовато-картофельного цвета). Коренастое тело обтягивали сомнительные полосатые штаны и растянутый китайский свитер с иероглифами. Все это было ужасно!
В это время дверь сортира распахнулась, и в помещение вплыл солидный господин с кожаным «дипломатом» в руках. Важно фыркая в тусклые усы, господин скрылся в розовой кабинке. Когда он вышел оттуда, Парнов умывался под краном, ожесточенно намыливая щеки. «Бритву бы сейчас», — с тоской думал он. Солидное покашливание господина у умывальника рядом навело его на добрую мысль. Этот тип, очевидно, командированный со всеми вытекающими из этого состояния последствиями.
— Бритвочки не найдется? — робко, с незнакомой доселе приниженной интонацией в голосе спросил Парнов, боясь отказа.
Господин повернулся к нему с брезгливой миной на лице, но вдруг просиял:
— Алешка! Парнов!.. Ты ли это, сукин сын! Сколько лет, сколько зим! — И он кинулся к нему с распростертыми объятиями, однако замер на полпути, подозрительно оглядывая полосатые брюки.
— Елисеев! Димон! Дружище! — в свою очередь радостно завопил Парнов и бросился к старому другу. — Вот так встреча, какими судьбами!
Тот, вместо пылких объятий, с легкой брезгливостью протянул ему руку — два пальца с розовыми, идеальной формы ногтями. Это был приятель Парнова с бесшабашных студенческих лет Димка Елисеев. С ним в голодные годы они вместе разгружали по ночам баржи с арбузами, пили портвейн «три семерки» на студенческих вечеринках и на пару ходили кадрить девиц в парк Горького. После выпуска они какое-то время держали друг друга в поле зрения, прозябая по разным НИИ, перезванивались, изредка встречались, чтобы тряхнуть стариной и вспомнить золотые деньки, пока постепенно не потеряли друг друга из виду.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Елисеев, с подозрительной тщательностью оглядывая старого друга.
— То же, что и ты, — как-то по-новому, заискивающе хихикнул Парнов, смущенно натягивая чужой свитер на выпуклый живот. — Кстати, бритву не одолжишь? Я, понимаешь, попал в одну передрягу… Долго рассказывать…
С принужденной улыбкой Елисеев раскрыл портфель и выудил оттуда пачку одноразовых бритв.
— Дарю, — сказал он и широким жестом протянул Парнову всю пачку.
— Ты подожди меня, я быстро, — смущенно пробормотал тот.
Через полчаса старые приятели сидели в вокзальном ресторане и изучали меню. Елисеев явно тяготился возобновленным знакомством и с тоской оглядывался по сторонам, размышляя, как бы выбрать предлог и поскорее распрощаться с приятелем.
— У меня нет ни копейки, — предупредил Парнов, заказывая обед из семи блюд, включающий в себя осетрину под винным соусом и говяжью запеканку с грибами. — Я, знаешь ли, в такие обстоятельства попал — не поверишь…
— Кушай-кушай, я оплачу, — с вежливой улыбкой кивнул Елисеев и заказал себе чашечку кофе. — Ты, я вижу, оголодал… — произнес он, глядя, как Парнов в ожидании заказа уминает стоящий на столе хлеб с горчицей. — В последний раз мы виделись, когда ты начал организовывать свое дело… Видно, прогорел? На вокзале живешь, что ли? — спросил он, с сочувствием оглядывая полосатую экипировку приятеля и его помятое лицо.
— Да нет, бизнес у меня пошел отлично, — отмахнулся собеседник, наваливаясь на солянку по-казацки. — Я неплохо развернулся… Не могу пожаловаться — своя швейная фабрика, лесоторговая фирма и еще так, по мелочи… Собираюсь заняться бензином. Недавно вернулся из Женевы. Участвовал там в работе конгресса по торговле сырьевыми ресурсами… Может, ты слышал? Меня назначили председателем комиссии по нефти и газу. Не поверишь, с такими людьми познакомился! С президентом компании «Шелл» в бильярд играл… А здесь я случайно… Сейчас расскажу. Короче…
— Ты знаешь, я вообще-то спешу, — с извиняющейся улыбкой выдавил старый приятель, старательно поглядывая на часы.
— Брось ты, Димон, — с укоризной произнес Парнов, отодвигая в сторону пустую тарелку из-под солянки и придвигая к себе осетрину. — Раз в сто лет видимся, а ты, подлец, сбежать от меня хочешь. Давай, надо по рюмочке, чтобы согреться… Я, знаешь, намерзся сегодня ночью как собака. На улице ночевал… Официант! — властным голосом крикнул Парнов в пустоту утреннего ресторана. — Бутылочку чего-нибудь горячительного. Только самого высокого качества…
— Я не буду, — запротестовал Елисеев. — Мне сегодня еще дела делать! Я же в командировку на один день!
— Отлично! — резюмировал Парнов. — Обратно полетим вместе…
В рюмки забулькала кристально-прозрачная жидкость.
— За встречу! — громко произнес слегка осоловевший от еды Парнов и браво опрокинул в себя огненную воду.
Улыбка все больше сползала с холеного лица друга.
— А что за командировка у тебя? — в набитый рот отправился изрядный кусок осетрины.
— Да тебе, наверное, неинтересно будет, — вежливо сказал Елисеев.
— Очень, очень интересно, — заверил Парнов. — Что-нибудь покупаешь? Что-нибудь продаешь?
— Да так, по мелочи… Рыбу там, икру, дары леса, — смутился приятель. — Ну, в общем, дела кручу. На хлеб зарабатываю… И на кусок маслица тоже…
Водка вновь забулькала в рюмках.
— Ты бы, Алешка, пить бросил, — сочувственно произнес друг. — Смотри, на кого ты стал похож! Тебе бы на работу устроиться… Где ты живешь сейчас? Здесь, в Хабаровске? Бомжуешь, что ли?
Парнов отрицательно покачал головой, активно двигая челюстями. Ему, как назло, попался страшно жилистый кусок говядины.
— В Москве живу, — еле выговорил он. — Хата у меня пятикомнатная на Первой Тверской-Ямской… Женился три года назад. Жена — манекенщица бывшая. Внешность я тебе скажу!.. Исключительная. А меня любит!.. Как кошка. Тот «рено», что ты у меня видел пять лет назад, я давно продал, сейчас на «вольво» езжу. Отличная машина! Шофер мой, знаешь, о ней исключительно хорошо отзывается…
Елисеев с жалостью смотрел на покрасневшее распаренное лицо друга и его пьяненько заблестевшие глаза.
— Если хочешь, — предложил он, — я могу замолвить кое-кому словечко… Тебя возьмут на работу… Грузчиком, например… В офис. С испытательным сроком, конечно, но если пить не будешь, то…
— Да брось ты, Димон, — небрежно отмахнулся собеседник. — У меня все отлично! Понимаешь, ввязался я в одну аферу… Обещали они мне развлечение, а сами затащили меня сюда, а я от них сбежал…
Внезапно посреди бурной речи Парнов почувствовал бурный призыв желудка и вынужден был прервать свой застольный спич.
— Я сейчас, — выдавил из себя он, вставая. — На минуточку… Живот схватило…
И, придерживая руками растянутый впереди свитер, пулей кинулся из обеденного зала.
Когда Парнов, слегка освеженный и протрезвевший, мыл руки, его осенила ужасная по своей уверенности мысль.
«Это опять они, — побледнев от внезапной догадки, решил он. — Это они организовали мне встречу с Елисеевым! Это подстава! Это опять их игра! Сейчас я выйду отсюда, а он уже сбежал! И у меня нет денег заплатить за обед! И опять начнется все по новой: скандал с администрацией, вызов милицейского наряда, каталажка!»
Вытирая руки, он выглянул из-за двери. В обеденном зале было по-прежнему немноголюдно. В окно светило холодное солнце, сверкали бокалы на барной стойке, официант убирал грязные тарелки со стола. Как ни странно, Елисеев был на месте. Перед ним лежал счет, и он, деловито хмурясь, отсчитывал деньги.
Парнов вытер внезапно вспотевший лоб. От сердца слегка отлегло.
«Главное — добраться домой», — сказал он себе и твердым шагом направился к столику.
— Дима, по старой памяти выручи друга, — серьезно произнес он, усаживаясь за стол. — У меня ни денег, ни документов, и позарез нужно домой, в Москву. Мы сейчас пойдем с тобой в отделение милиции, я заявлю, что потерял свой паспорт, а ты подтвердишь. Мне дадут справку, и мы купим билет на самолет. У тебя есть полторы тысячи на билет?
Елисеев взглянул в глаза друга, глядящие на него с надеждой и мольбой, и как бы нехотя произнес:
— Ладно, найдется…
— Отличная затея! — одобрил Андрей Губкин, когда Константин Вешнев раскрыл перед ним карты. — Мне нравится ваша идея… Надо же, как здорово! Конечно, я бы его укокошил, если бы такой случай представился. Сколько, вы говорите, он человек положил?
— Двенадцать, — со скорбным видом уточнил Вешнев.
— Вот сволочь! Таких гадов надо душить без суда и следствия!
— Я рад, что вы так думаете…
— Только воплощение у вас, честно говоря, не очень, — критически поджал губы Андрей. — А если к тому времени он сбежит с острова? Мы приедем, а там никого…
— Как он сбежит? — усмехнулся Вешнев. — Там до берега десять километров, вода — градусов тринадцать. Вокруг — ни души. Идеальное место.
— Ну, не знаю, не знаю…
— А хотите посмотреть на него?
— Валяйте.
Черно-белый снимок лег между ними на стол.
— Отвратный тип, — высказался Губкин после долгой паузы. — Терпеть не могу таких мужиков. Ублюдок. Видно сразу — гад, каких мало, любит из людей все соки высасывать.
— Вы правы, ох как правы! А ведь вы знаете, Андрей… Меня, честно говоря, этот снимок несколько поразил… И знаете почему? Он мне кое-кого напомнил…
Губкин задумался.
— Ну конечно, — воскликнул он через мгновение, — это Гарри! Вылитый Гарри… А я чувствую, что-то такое…
Он выразительно помахал в воздухе кистью, изображая брезгливость.
— Да, он удивительно похож на вашего продюсера! — поддакнул Вешнев. — Почти одно лицо… Как у вас с Гарри Гургеновичем дела, кстати? Я слышал краем уха, вы от него ушли…
— Да… — Лицо Губкина помрачнело. — Ушел… Он меня ободрал как липку, гад… Придушил бы его собственными руками… Теперь все с нуля нужно начинать…
Вешнев взял в руку фотографию.
— Нет, ну как похож! — вновь изумился он. — А вы знаете, Андрей, в Японии есть такой интересный обычай… На предприятиях в туалете ставят надувную фигуру начальника и биту рядом с ним. Это для того, чтобы подчиненные могли избивать своего патрона в перерыве и таким образом сбрасывать психологическое напряжение… У вас тоже есть шанс использовать для этого фигуру, только не надувную, а самую что ни па есть настоящую… Сможете излить на него всю свою злость!
— Не переживайте, — заверил его Губкин. — Я его и так прикончу… — и подтвердил через секунду: — Запросто!
Время в самолете, на высоте девять с половиной тысяч метров, отчего-то всегда тянется намного медленнее, чем на земле.
Дима Елисеев сладко похрюкивал на сиденье рядом, то и дело ныряя подбородком вперед. Очевидно, он принадлежал к касте счастливчиков с чистой совестью и медными нервами-проволоками. Алексей Михайлович Парнов явно не принадлежал к их числу. Как ни устал он за последние дни, но сладкий Морфей отчего-то не желал мазать ему медом веки. В голову лезли дурацкие мысли.
«А что, если это они подстроили все это? Подсунули мне Елисеева, затащили в самолет, чтобы безнаказанно кокнуть? Подложат бомбу — и поминай как звали, — сквозь дрему размышлял Парнов, тщетно пытаясь отключиться. — Но зачем им это надо? Не понимаю… А вдруг их наняли мои конкуренты? Например, те, кому я перешел дорогу, заняв пост председателя комиссии по нефти и газу?»
Он приподнялся в кресле и испуганно оглянулся. Пассажиры спокойно беседовали. Приторно-любезная стюардесса дефилировала вдоль кресел с газированной водой на подносе. Никаких злобных конкурентов, покушавшихся на жизнь бывшего председателя комиссии по нефти и газу, в самолете не наблюдалось.
«Нервы ни к черту, — успокаиваясь, сказал себе Парнов и поудобнее устроился в кресле. — Довели меня до ручки своими развлечениями… Скорей бы уж домой… Черт с ними, с этой фирмой, только бы наконец оставили в покое. А то этот «Нескучный сад», кажется, превращает мою жизнь в нескучный ад…» Да, надо признаться, последние три недели его жизни трудно было назвать скучными…
— Слушай, а ты кого-нибудь из наших встречал в последнее время? — локтем ткнул дрыхнувшего приятеля в бок Парнов. Ему было скучно и тревожно, хотелось развлечься легким разговором.
— А? Что? Кого? — спросонья вскочил Елисеев, водя по сторонам сонными глазами. — Что, уже прилетели?
— Нет, до Москвы еще два часа.
— А…
— Говорю, наших видел кого? — настойчиво повторил вопрос Парнов.
— Наших? Кого это? Ах, наших… Ну, встречу иногда кой-кого. — Елисеев звучно зевнул, прикрывая рот рукой. — Да, Батенькин, знаешь, сейчас в Министерстве торговли отделом заведует.
— Батенькин? Неужели? — изумился Парнов. — Неужто вылез из своего Тьму-Тараканска?
— Вылез… Он-то мне и помог кое-чем. Ну там поставка икры в рестораны Европы и прочее… У него же связи…
— Понятно… Надо будет созвониться с ним… А еще кого видел?
Самолет ровно и надежно гудел точно шмель, попавший в спичечный коробок.
— Кутепова, говорят, в Германию с мужем уехала.
— Да ты что?
— Да. Она же наполовину немка. Ну, как только ветер подул в ту сторону, они сразу вызов себе оформили. Аркаша Хайт, естественно, в Израиле. У него там своя сеть парикмахерских. Лидка — помнишь, рыженькая такая? Ну, у тебя с ней еще роман был на третьем курсе?..
— Ну?
— Умерла от рака легких… Лапкин Генка спился. Говорят, бомжует теперь у трех вокзалов. У Хайруллина семеро детей и уже пятеро внуков. Переехал жить в деревню — там, говорит, расходов меньше. А Раечка…
— Какая Раечка?
— Ну, не темни… Та самая. Так вот, организовала какое-то турбюро, говорят, преуспевает. Это понятно, им, инвалидам, большое послабление. Налоговые льготы.
— Постой, постой, какая Раечка?
— Как какая! Темненькая, шустрая такая. На евреечку похожа. Резник. Она еще, чтобы поступить на наше режимное отделение, фамилию сменила. Помнишь? У вас еще история была… Говорят, она даже от тебя аборт делала…
Парнов медленно покраснел:
— Нет. Вранье это.
— Да брось ты! — Елисеев заговорщически толкнул его локтем в бок. — Уж я-то знаю! Моя Нюся ей тогда передачи в больницу носила, они ж подруги были…
— Да нет же, говорю тебе. — Парнов с раздражением повысил голос и добавил уже тише: — Не делала она ничего… Сын у меня… От нее.
— Правда, что ли? — Брови Елисеева удивленно поползли вверх.
— Да, представь. Отличный парень. Умница, головастый — весь в меня. МГУ, факультет журналистики окончил. Красный диплом. Сейчас работает экономическим обозревателем. Да, знаешь, я ведь уже дедушка! Целых полгода! — В приглушенном голосе звучала гордость.
— Ну поздравляю! — Елисеев вздохнул. — А мои оболтусы чего-то все тянут… Говорят, время сейчас такое, не для детей…
— А мой-то и знать меня не хочет, — мрачно добавил Парнов. — Мать, наверное, науськала…
— Что ж, ее можно понять, она после той истории к креслу прикована, говорят, инвалид…
— Я б тебе фотографию Славкину показал, но… — Парнов развел руками, — документы украли… Жалеть обо всем не жалею, а так… Чего-то все думаю в последнее время, может, встретиться с ней, помириться… Может, и сын тогда признает… Тянет меня к нему, знаешь ли.
— Конечно тянет, — солидно подтвердил Елисеев. — Своя кровь. Ну а жена твоя что?
— Что… Она манекенщица… бывшая. Фигуру бережет… Детей — ни в какую!
Сомневающийся взгляд Елисеева вновь наткнулся на полосатые брюки и застыл, разглядывая мазутное пятно, намертво присохшее к коленке. Елисеев вспомнил ресторанный разговор, бредни бывшего однокашника о пятикомнатной квартире на Тверской-Ямской и подумал: «Надо бы его психиатру показать. То нормальный-нормальный, а то заговариваться начинает. Манекенщица, фирма своя, шофер… На алкоголика вроде не похож, но явно не в своем уме». Вслух он осторожно спросил:
— А со здоровьем у тебя как?
— Со здоровьем? — Парнов легкомысленно отмахнулся. — Да нормально! Все как положено — пробежка по утрам, два раза в неделю — зал силовых упражнений, солярий, массаж. К врачу даже и не хожу, только для профилактики. Жена западных романов начиталась, недавно к психотерапевту меня потащила. Сейчас, говорит, мода в Америке такая, чтобы, значит, раз в месяц душу свою изливать и еще деньги бешеные за это платить…
— И что тебе сказал психотерапевт? — напряженно спросил Елисеев, слегка отодвигаясь от приятеля.
— Да психа из меня чуть не сделал. — Парнов простодушно улыбнулся. — Спрашивал все, не занимался ли онанизмом в детстве, за девочками в раздевалке не подглядывал ли. Подглядывал, говорю. Ты, говорю, сам небось тоже подглядывал. Пытался он сначала мне очки втирать: мол, комплекс тот, да другой, да фиксация на ранних эротических впечатлениях, а я ему…
Елисеев уже не слушал. «Точно, не в себе Алешка, — думал он. — Еще втянет в какую-нибудь историю…»
Заложило уши. Самолет мелко задрожал, пробираясь за плотную пелену облаков. За толстыми стеклами иллюминаторов как будто разлили белое молоко.
— Прошу пристегнуть привязные ремни, — показывая все свои зубки, произнесла стюардесса. — Наш самолет начал снижение в аэропорту города Москвы.
— Ну, слава Богу, — с облегчением вздохнул Парнов. — Сейчас, Димка, возьмем такси и сразу ко мне. Я тебе деньги за билет верну и с женой познакомлю.
