ГЛАВА 18
Мила Песоцкая
Вы с ума сошли! Сдвинулись? Крышей поехали? Тронулись?
Я-то тут при чем?
Что, это мой портрет? Вот это? Вы действительно считаете, что эта кусочно-крапчатая уродка, выползыш из отделения челюстно-лицевой хирургии, и я — одно лицо?
Ну и что, что свидетели… Ну и что, что говорят… Я тоже много чего могу рассказать, а еще больше выдумать!
Ну да, это я оформляла на нее страховку. Ну и что? Она сама меня попросила. Очень уж Лиля непрактичная была. Робкая. Все боялась ошибиться, что-то напутать.
«Сходи, — умоляла, — Милочка, а то я опять напортачу, да так, что в случае моей обязательной кончины ничего моему семейству не достанется. Уж удружи!»
Удружила, сходила, оформила — а теперь на меня вон какую напраслину возводят. Вон в чем обвиняют! В кончине лучшей подруги, которую я холила и лелеяла, без которой существования своего не мыслила. Что же это, граждане законопослушные, происходит! Хоть караул кричи.
Ну да, ездила я в сервис на ее драндулете. Опять же исключительно по ее персональной просьбе — очень уж Лилечка всяких автомастеров боялась, даже больше, чем собственного мужа.
«Съезди, Милочка, — просила, — уж удружи. А не то меня непременно обманут. Или уже использованную деталь поставят, или отработанного масла в картер зальют, а я и сказать постесняюсь».
Что не сделаешь ради подруги! Мы ведь с ней с первого класса дружим… Нет, со второго. Если бы не эта язва ходячая, Вика Садильникова, которая сейчас на экране ноги задирает, Лиля, может, и сейчас была бы жива.
Какая связь? Обыкновенная. Эта выдра год назад в нашем городе проездом была со своим оленеводом, я это точно знаю. И сдается мне, уговорились они встретиться втайне от меня, поболтать, вспомнить годы быстротечной юности. И наверное, встретились. И наверное, поговорили. Ну и, наверное, выпили, а проще сказать, наклюкались. И, находясь под парами алкоголя, Лиля села за руль, хотя я всегда категорически запрещала ей это делать. Прямым текстом говорила: «Лилечка, выпивши ложись спать, а за руль я сама сяду». Мне-то пары алкоголя только зрение до крайности обостряют.
Не послушалась она меня, села-таки. Наверное, сначала даже отказывалась пить, наверное, отговаривалась: мол, за рулем я, мол, ехать мне надобно, семья на даче ждет, без шашлыка голодает. А стервь термоядерная, Садильникова эта, в коварстве своей отвергнутой дружбы все настаивала, все напирала на нее. Наверное, подливала в стакан, твердила: мол, плюнь да разотри, какая ерунда, всего-то полрюмки. А потом еще полрюмки, и еще, и еще…
И вот вышла Лиля на нетвердых ногах из кафе или где там они встречались, на прощание почеломкалась с этой медузой горгоной и не проехала еще и пятидесяти километров, как…
Все и произошло.
Извилистая дорога, алкоголь, слепящее солнце в лобовое стекло… Резкое движение руля, встречные, поперечные, елки вдоль дороги, крутая обочина…
Хлестанье веток по стеклу. Запах бензина. Дрыжок мотора — и тишина. Ватная, уши закупоривающая тишина. А потом — взрыв.
Грустно все это, печально, если так подумать…
А все эта сволочь Садильникова подстроила! Дрянь, змея подколодная, гадюка выползковая. Дура.
