Что? Зачем? Почему? А при чем тут это?

Ну, знаете, по-моему, вы делаете что-то не то и как-то не так. Ну, конечно, я ведь с Лилей всю жизнь дружила, и кому, как не мне… Впрочем, какое отношение это имеет к предвыборной кампании?

Не думаю, чтобы она была смертельно ранена неизвестной болезнью. Честно говоря, идейка-то слабенькая. Кстати, что вы все вынюхиваете — не то, не так, не там и не у тех. Между прочим, есть у меня закономерные подозрения относительно одной скабрезной особы, которая поспособствовала уходу из жизни нашей драгоценной Лилечки. Потому что встреча у них была незадолго до кончины и разговор серьезный. С кем?

Помните нашу школьную фотографию, которую я вам давеча показывала? А на ней такую прыщавую толстуху с крысиными хвостиками и сальной челкой до подбородка, помните? Нет?

Вот, смотрите… Это вот она и есть, Викуша Садильникова.

До меня Лиля дружила с ней. А Садильникова, еще когда мы учились в первом классе, была такая выдерга и задавака!

Да вы ее, верно, видели — эта белобрысая крыса чуть не каждый день в телевизоре дребезжит про любовь козлиным голосом. (Или лучше сказать — козьим?) Короче, певицей стала. И кто тот полоумный продюсер, который ее на сцену выволок? Сколько, интересно, она ему заплатила? Всех денег мира на это, пожалуй, не хватит!

Короче, дружили они с Лилей, неразлейвода. До самого второго класса. Эта Вика, надо сказать, балованной девицей была. Ну, понятно, папа — директор авиазавода, мама — главврач районной поликлиники. Девочке только птичьего молока для полного счастья не хватало, а так все у нее было, в полном ассортименте — и колготки из Таиланда, и румынские платьишки из яркой байки, и японские стереомагнитофоны с записями лучших отечественных певцов. И от всего этого изобилия она ужасно возгордилась и стала считать, что все вокруг должны перед ней пресмыкаться, ноги ей мыть и воду пить.

Прямо из себя выходила, когда на нее мало внимания обращали или не ставили ни во что. А во втором классе меня с Лилей за одну парту посадили. Ну, ясное дело, мы сразу почувствовали друг к другу взаимную симпатию и желание дружить. Однако Вика подобной симпатии ко мне не испытывала и продолжала делиться с Лилей фантиками от жвачек, заманивать ее к себе домой немецкими пупсами и вообще всячески мешать нашей зарождавшейся дружбе. А Лилька, беспозвоночное, мягкотелое существо, позволяла этой выдерге собой помыкать. И охотно поддавалась на шитые белыми нитками уловки в виде пупсов и фантиков. А также на записи по стереомагнитофону.

Однако я тоже была не лыком шита. Однажды подкараулила Садильникову после школы и говорю ей: «Пошли за угол, поговорить надо».

Она: «А чего?»

Я: «Боишься?»

Ну, все-таки пошли за угол. Стоим.

Я говорю: «Еще раз к Лильке подойдешь — худо будет».

Она: «А чего такого?»

Я: «Думаешь, тебе все можно, если ты директорская дочка и стереомагнитофоном всем глаза колешь? Думаешь, тебя и тронуть нельзя, если ты в музыкальной школе пианиной развлекаешься? Думаешь, раз такое дело, тебе и по башке портфелем схлопотать невозможно?»

Она: «А чего такое?»

Ну, я ей и врезала. А потом она мне. А потом я ей…

Она на снег упала и лежит. И кровь у нее из губы сочится — ужасно противно смотреть. Прямо даже тошнить начинает.

А тут дурочка Лилечка из-за угла школы выбегает и кричит:

«Девочки! Вы что?» — и к своей обожаемой Викуле склоняется, причитая над ней.

Ну, я и ей портфелем врезала для острастки. И, разобидевшись, удалилась от них прочь.

«Ну вас, — думаю, — не буду с вами водиться, раз вы такие».

А кирпичи из портфеля по дороге домой выкинула за ненадобностью.

Ну, конечно, на следующий день в школе большой скандал учинился. К завучу меня тягали. Избила, говорят, чуть не до могильной плиты.

А чего такого, если я Садильникову всего-то один раз портфелем по голове шибанула? Другая бы на ее месте только поврежденную прическу поправила и пошла бы как ни в чем не бывало. А у этой — сотрясение мозга и шрам на волосистой части головы. А у Лильки пара ребер сломанными оказались — слабые ребрышки попались, ерунда.

Меня чуть из школы не исключили. Только и спасло, что Садильникова без сознания оказалась и не помнила, кто ее портфелем оприходовал. А то бы я ей… Лиля честно соврала: это, мол, Вика сама поскользнулась и ударилась головой. И мол, она, Лиля, тоже сама упала и добровольно ребра сломала.

Ну, все поверили… Конечно, разве простым портфелем можно совершить такое значительное членовредительство?

Завучиха мой портфель изъяла, осмотрела. Трудовик экспертизу провел. Решили: нет, нельзя этим портфелем так измордовать, несмотря на то что у него углы железом окованы.

Короче, Садильникову в больницу отволокли со сломанными ребрами, а Лильке голову зашили и выписали прямо перед контрошкой по математике. Или наоборот?.. Не помню за давностью лет… Короче, после этого-то случая мы с Лилей сдружились окончательно. На всю оставшуюся жизнь.

Вот какие мы с ней стали подруги, неразлейвода!

Поэтому, когда Садильникова вышла из больницы, то, видя нашу нежную девичью дружбу, она к нам даже не приближалась, опасаясь за свои ребра. А мы с Лилькой дружили демонстративно, и если Лилька на физкультуре в одну пару с Садильниковой попадала, то боялась с ней водиться и, сославшись на здоровье, отказывалась выполнять совместные упражнения.

А Садильникова, лишенная подруги и внимания коллектива, стала упорно заниматься фортепьянами и в короткое время выучила песню «Взвейтесь кострами, синие ночи». И с этой песней послали ее на городской пионерский слет, а оттуда на республиканский, а потом уж на всесоюзный. И везде она пела эту песню, поражая слушателей своим дребезжащим голоском (который у меня лично ничего, кроме рвотных позывов, не вызывает) и политической ангажированностью репертуара.

С того времени она со сцены и не слезала. Все пела и пела! Сначала — про пионерские ночи и детей рабочих, потом — про любовь и кровь, теперь — про братков и «не пытай ты меня, мусорок», а недавно я ее слышала — творчество свое к однополой любви повернула. Оно и понятно, возраст такой, что уже никакими круговыми пластиками лица не скроешь, о вечном пора задуматься.

Я, может, тоже в хоре участвовала, меня, может, на слет юных пионеров тоже однажды хотели послать! И в театральный я поступала два года подряд… Но ведь это не повод, чтоб в телевизор без мыла лезть и своим изображением бывшим подругам жизнь портить! Не имея внешних данных для эстрады, кроме козлиного голоса и врожденной наглости!

Больше Вика в наш город носу не казала. Отца ее, директора завода, в Москву перевели, мать за ним подалась, а больше ей у нас делать было нечего.

Таким макаром мы с Лилькой намертво дружили до самой ее свадьбы. Конечно, с Вадиком я ошиблась, дала слабину. Опрометчиво позволила подруге выскочить за него.

Надо сказать, в то время я сама собиралась покончить с девичеством. Подобрала себе подходящего парня с хорошей родословной и подумала: чего Лильке одной без меня валандаться, за ней глаз да глаз нужен! Выдам-ка я ее тоже замуж!

Ну, тут как раз Вадик подвернулся. Поначалу Муханов притворялся эдаким ангелочком. Цветы дарил (мне), в театр самодеятельный приглашал (меня). Ну, понравился он мне слегка. Ладно, пусть, решила я, Лилька попользуется — добрая я потому что. Я же тогда не знала, что вскоре в свете изменившихся исторических условий Вадик развернется в крупного предпринимателя. А если б знала, то уж, будьте покойны, нипочем бы не сплавила его на сторону! Она ведь, Лилька, его испортила — потакала мужу во всем, вот он и распоясался. Перестал с пиететом относиться к женским советам, самостоятельным себя возомнил.

А своего супружника Петю я по прошествии короткого времени выгнала вон. Бестолковым мне показался, не оправдал надежд, только все вздыхал об упущенных шансах, судьбах родины и бесперспективности исторических путей. Надоел даже! И ел больно много, после сытного ужина пачку сметаны за один присест уминал без зазрения совести!

Конечно, я с ним погорячилась, признаю. Только больно было обидно, что Петька в школе все за Викой ухлестывал, а потом, когда она им пренебрегла, на меня переключился от безысходности.

Ну, я его быстренько с рук сплавила, а сама, освободившись от ига домостроевских традиций, занялась предпринимательством. И даже кое-каких успехов достигла на этом тернистом пути. Больше всех земляничного мыла в городе продаю, не чета другим!

И теперь, когда бывшего моего мужа в вечерних новостях кажут, я даже немного жалею, что так скоропалительно его выгнала. Но кто ж знал, что этот болтун на самый верх без моего мыла влезет…

А потом как-то глянцевый журнал мне на глаза попался. Открыла я его. Смотрю: с журнальной страницы Викуша собственной персоной пялится. И куда ее крысиные косички только подевались, изумляюсь я. А перепаханная юношескими угрями кожа? А кривые ноги? Ничего этого не наблюдается благодаря искусной работе косметологов, визажистов и пластических хирургов.

Ведь на самом деле она крашеная. А вы не знали? Еженедельно на себя флакон «Платиновой богини» выливает, я из достоверных источников точно знаю. И глаза у нее искусственные — небось пластмассовые линзы фиалкового цвета вставляет. А на самом деле глаза у нее поносного оттенка, очень противные.

Интересно, думаю, сколько эта Садильникова преестественная зарабатывает? Неужто больше меня? Посмотрела я — шубка у нее из ношеной выдры от какого-то мешком пришибленного дизайнера. Тогда я в пику ей себе сварганила норковую. Хоть и турецкая, однако это вам не какая-нибудь щипаная крыса.

Потом гляжу в телевизоре — бриллиантов у Садильниковой на шее на многие тысячи наворочено! Я ж знаю, что это не ее камушки, она их напрокат в ювелирных лавках берет исключительно за «для рекламы». Но тут я схитрила и переплюнула ее… Стану я свои ограниченные капиталы на ценности переводить, которые любой подросток может из моих ушей в подъезде вынуть! Я себе такой бижутерии в ювелирном приобрела — ни за что от бриллиантов не отличишь, зато блестят куда ярче.

А потом — смотрю, дом Садильниковой в желтой газетке пропечатали. Три этажа, мебель, унитаз с золотом… Пришлось и мне ремонтец небольшой затеять, сарай пристроить, сантехнику поменять.

Так что пусть Садильникова теперь приезжает. Посмотрим еще, кто кого…

Нет, и вовсе я не собираюсь на концерт к ней идти. И билеты даже еще не купила…

Ну и что, что у моей сумочки уголки железом окованы! Это нынче ужас как модно.

Что, говорите, Викуша у этой Кукушкиной в группе поддержки будет выступать? Когда? Где?

Вот паскудница!

Кто? Ну конечно, Садильникова… Да и Кукушкина от нее не отстает, хотя я ее ни разу не видела. Нашла кого приглашать. Эту фиолетовую грымзу в обтерханной шубейке! У которой ни голоса, ни совести!

А кстати, вы не знаете, как в гримерку проникнуть? Ну, мы же школьные подруги, сами понимаете. Хорошо бы встретиться, пощебетать. Поделиться пережитым…

Разболталась тут я с вами, расчувствовалась… Бежать пора, пока все билеты на концерт не раскупили. Там и встретимся.