На августовском солнцепёке южные полевые травы и цветы пахнут совсем не так, как у нас на севере, и даже на степные запахи Северного Кавказа это совсем не похоже. Жаркое солнце, как спирт в настойке, вытягивает из них все соки, а потом, ещё хорошенько обжарив и перемешав, выплёскивает в воздух. В ароматы глубокого юга хочется окунуться с головой и пить там лёгкое прохладное вино, закрыв глаза и сосредоточившись на обонянии и слухе. Цикады, сверчки, кузнечики, шмели… да кто их знает, что за твари божьи создают эту гремящую какофонию, состоящую из брачных песен, шуршащих заманиваний жертв, оповещений соплеменников о месте нахождения пищи и мало ли о чём ещё. Шум жизни, смерти, любви… И только чужеродные запахи бензиновых выхлопов, резины и раскаленного металла неуместно вплетаются в ароматный коктейль, как ложка дегтя в ту самую бочку меда.

Потому что только сотня метров бетона отделяет эту идиллию, сочинённую природой, от другой жизни, полностью придуманной и осуществлённой людьми.

Будто тучные, нагулявшие бока на самых сочных травах летающие коровы, грузно присели на многоколёсных коротких ногах громадные жирные Илы военно-транспортной авиации. Словно прожорливые техногенные монстры, они торопливо втягивали в свои объемистые чрева всё, что к ним приближалось. Насосавшись керосина из приземистых, неуклюжих, как жуки, заправщиков, они принялись за технику и личный состав.

В черных чревах исчезают плоские БМД , напоминающие громадные пачки сигарет на гусеницах, с уложенной сверху предусмотрительным курильщиком башенкой-«зажигалкой». Зловеще торчат 30-миллиметровые пушки и 7,62-миллиметровые ПКТ . И хотя Минздрав никого не предупреждал, что они смертельно опасны для здоровья, все заинтересованные лица об этом хорошо знают.

Тупорылые степенные «ЗИЛы», ровно и безразлично урча двигателями, медленно заползают в разверзнутые створки ангароподобных фюзеляжей.

Мелкие, на фоне БМД и «ЗИЛов», «УАЗы», с удивлёнными круглыми глазами фар часто перегазовывают на аппарели, будто недовольны предстоящим заточением в брюхатой железяке с крыльями — ведь рождённый ездить летать не должен!

Как трудолюбивые муравьи, сноровисто вбегают в фюзеляжи колонны десантников в полном боевом снаряжении. Слаженно и быстро погрузиться на борт и налегке-то непросто, а когда на тебе навешено всяких, несомненно, необходимых вещей килограммов сорок… Да ещё жара…

На границе живой земли и мертвого бетонного покрытия, там, где шум поля ещё слышен, но уже смешивается со звуками погрузки, натянут тент камуфляжной раскраски. Не только для маскировки — маскироваться здесь особо не от кого, скорее, для защиты начальства от палящих солнечных лучей. Ощущение мощи и неукротимости вверенной им военной силы выпрямляет спины и расправляет плечи старших офицеров, стоящих под сенью лёгкого тента. На каменных лицах сидящих там же на раскладных стульях генералов ничего не отражается: они умеют владеть собой, да и повелось уж так у нас, что не идёт как-то человеку военной профессии, а уж тем более такого уровня, восторженное лицо. И на секундомеры все поглядывают серьёзно и озабоченно. Погрузка идет по графику и заканчивается секунда в секунду.

Одновременно с окончанием погрузки самолёты запускают двигатели, плавно увеличивают обороты. Теперь уже шорохи, стрёкот, цокот степных обитателей накрываются таким плотным звуковым одеялом четырёхмоторной мощи каждой «птички», что не только расслышать, но даже и подумать о том, что есть на свете какие-нибудь тонкие и естественные звуки, кроме этого грохота, невозможно.

И вот, будто повинуясь воле невидимого хореографа, железные махины начинают свой выход: тяжело покачиваясь, медленно и грациозно они выруливают на взлётную полосу.

— Пока всё чётко! — сказал, ни на кого не глядя, будто самому себе, генерал-лейтенант. — В норматив укладываются!

Присутствующие под тентом, словно проверяя слова генерала, сдвинув брови, внимательно всматриваются в секундомеры и, переглядываясь, одобрительно кивают головами.

Самолёты взлетают один за другим. Из-за фантастических размеров создаётся впечатление, что транспортный борт разбегается недостаточно быстро, а потому двигатели не смогут поднять такую махину, и она, соскочив с бетонки, покатится по чистому полю до самого аэродромного ограждения, а то, проломив забор, помчится и дальше… Но, пробежав полтора километра по взлётной полосе, Ил приподнимает нос, будто прикидывая, не пора ли…

«Пора!» Пилот берёт штурвал на себя, увеличивая угол атаки, четыре турбореактивных двигателя, подвешенных на пилонах под крыльями, уже не дают опуститься носу, и тяжёлый транспортник плавно отделяется от земли и начинает набор высоты. Нереальность этой картины может напомнить книгочею с развитым воображением историю барона Мюнхгаузена, вытаскивающего себя за волосы из болота вместе с лошадью. Но откуда здесь книгочеи? На взлетном поле присутствуют военные — сугубо прагматичные люди, и такое сравнение никому из них в голову не приходит.

«Илы» ложатся на курс. Сверху их прикрывают верткие истребители. Они, словно хищники, носятся взад-вперед на минимальной для себя скорости и в любой момент готовы сорваться в сторону появившегося противника, чтобы заклевать его своими острыми носами и не допустить до мощных, но малоподвижных транспортников.

Солнце, при полном отсутствии облаков, поджаривает землю, которая от этого местами словно вспучивается мелкими и какими-то шелудивыми горами, никак не скрашивающими пустынный пейзаж. Под ярким потоком света в прозрачном воздухе каждая трещинка, камешек, ямка приобретают невероятную контрастность, словно под увеличительным стеклом. Транспортники выходят на полигон, в зону десантирования.

Если смотреть с земли, то начало боевой работы можно определить по маленькому белому парашютику, выскакивающему из распахнутого брюха головной машины. Он вытягивает за собой купол побольше, вслед которому, будто догоняя его, чтобы проглотить, быстро выползает исполинская медуза. Через пару секунд она распадается на десяток больших белоснежных куполов, под сенью которых укрылось ещё одно соцветие маленьких полусфер. Замыкает эту купольную пирамиду, с земли напоминающую белую дизайнерскую ёлку, БМД, которая вместе с надувной подушкой и парашютами долю секунды летит параллельно земле вслед за самолётом, но потом семь тонн перетягивают, боевая машина падает, обгоняя парашюты, превращается в надежную подставку «ёлки» и быстро тянет всю конструкцию вниз.

Задача пилотов — сбросить машину точно в район атаки. И они прекрасно с этим справляются, тем более что на учениях нет зенитного огня.

Вся картина десантирования подобна рождественской открытке: на ослепительном фоне голубого неба громадные белые снежинки транспортных парашютов «УАЗов», исполинские «ёлки» многокупольных систем десантирования «ЗИЛов» и БМД, индивидуальные парашюты личного состава. Транспортные парашюты сразу после приземления отстреливаются, десантные — сбрасываются. Десантники занимают места в кузовах «ЗИЛов», вся техника с ходу начинает движение, каждая единица отработанно занимает своё место в колонне. Множество пылевых «арыков», созданных каждой машиной, сливаются в серый бурлящий «канал», огромное клубящееся облако, рассмотреть в котором чётко можно только головную БМД. Она — как голова железного змея, туловище которого скрыто плотной пылевой завесой, предохраняющей от посторонних глаз и прицельных выстрелов. Но на учениях не стреляют по-настоящему.

В зависшем над полигоном большом вертолёте переместившиеся туда из-под тента генералы и старшие офицеры наблюдали за происходящим в иллюминаторы. «Приличных» мест, конечно, всем не хватило, — вертолёт завис к месту десантирования правым, «генеральским» бортом, и остальным офицерам пришлось наблюдать из-за «высоких» спин за формированием транспортной колонны. Генерал-лейтенант коротко взглянул на секундомер, и все заметили, несмотря на его громадные солнцезащитные очки с шорами, как он прищурился, улыбаясь. Потом одобрительно покивал и победно поднял вверх большой палец.

Головная БМД, мощно и шумно выдохнув пневматикой горячий воздух, словно вздохнув от усталости, тяжело остановилась у вбитого в растрескавшуюся землю столба с фанерной табличкой, на которой зелёной краской ровно выведено: «Перекрёсток 1». Напротив БМД занимает позицию «УАЗ» с готовым к бою пулемётом. Боевая машина десанта ещё не закончила остановочную раскачку на рессорах, а десантники уже начали рассыпаться в цепь и занимать оборону.

Капитан Иванцов, осмотревшись по сторонам и убедившись, что всё идёт по плану, негромко, но чётко докладывает в прорезиненный конус микрофона рации:

— Первый на месте.

Проделав аналогичный маневр, следующее подразделение располагается у столба с табличкой: «Пустырь с развалинами». Офицер, сличив своё местонахождение с картой, докладывает по рации:

— Второй на месте.

По мере продвижения колонны доклады следуют один за другим.

— Третий на месте!

— Четвёртый на месте!

— Пятый на месте!

На борту вертолёта военные чиновники, получая доклады, внимательно смотрят на секундомеры сквозь затемнённые стёкла фирменных солнцезащитных очков. Одобрение волной передаётся от генерал-лейтенанта, с улыбкой коротко кивнувшего, будто говоря про себя: «Вот так вот!», к другим офицерам. Причём, чем ниже звание, тем яростнее трёхточечное качание головой вверх-вниз, словно в хоровом пении: соседям справа, соседям слева и прямо перед собой — генералу. Только командир полка Щербинин, стоящий рядом с генерал-лейтенантом, не радуется: учения такого масштаба, да еще с десантированием техники всегда чреваты непредсказуемыми последствиями. Хоть бы люди не погибли, хотя в принципе такое допускается и даже существует норматив «допустимых потерь»! А от того, как завершится это театрализованное действо, зависят оценка боеготовности полка и его личная карьера. Вышестоящие командиры смотрят из ВИП-ложи на сцену, но это не очередная интерпретация «Чайки» — здесь режиссёрская креативность не приветствуется. Всё должно соответствовать уставу, инструкциям и нормативам.

Рядом с табличкой «Объект» стоял, совершенно не вписываясь в масштабное военное действо, обычный гражданский автобус. Бока его были задуты белой краской наскоро, о чём свидетельствовали свежие пятна на колёсах, — работал пульверизатором явно не снайпер. А вот крыша своей потрескавшейся выгоревшей поверхностью больше соответствовала пейзажу, что хорошо просматривалось с вертолёта и не очень-то понравилось начальству. Лица над погонами неодобрительно поморщились. Недаром к приезду высокого командования в частях красят траву и пожелтевшие листочки на деревьях.

Несколько оставшихся БМД и «ЗИЛов» достигают таблички «Объект». Они с ходу замкнули большой круг, в центре которого сиротливо стоял автобус с открытыми дверями и работающим двигателем, теперь совсем уж неуместно смотрящийся здесь среди военной техники и вооружённых людей.

Десантники занимают круговую оборону у автобуса. Рядовые Зейналов и Иванов заглядывают через открытые двери — салон пуст, только за рулём, судорожно сжав его кулаками с побелевшими от напряжения костяшками пальцев, сидит неряшливый, небритый азиатский человечек в свежей белой рубашке с короткими рукавами и старых трениках. На босых чёрных ногах — китайские голубые сланцы с серебряным оттиском Adibas. Белая рубашка на водителе смотрелась так же несуразно, как и задутые белой краской бока автобуса при потрескавшейся крыше, так что вместе эта пара выглядела вполне гармонично. Человечек с ужасом в глазах-щелочках уставился на десантников, потом перевёл глаза на командира в башенке БМД за их спинами. Бойцы молниеносными взглядами просканировали пустой автобус, в котором даже сидений для пассажиров не было, и тяжело уставились на водителя.

— Ну и к чему такие учения? Что все это значит? — спрашивает Зейналов у Иванова, не взглянув в его сторону.

— Не знаю, — отвечает тот и кивает на капитана у рации: — Командирам виднее.

— Чего солярку палишь, дорогой, движок прогреваешь? — совершенно серьёзно поинтересовался Зейналов.

— У него наверняка печка работает — сегодня ведь холодно, — пошутил Иванов.

Водитель молчал, не отрывая глаз от офицера.

Капитан Мазин, вперив тяжёлый взгляд в автобус, доложил по рации:

— Объект взят под охрану. Начинаем движение!

Зейналов и Иванов недоуменно переглянулись: хорош объект!

Мазин даёт отмашку. Водитель автобуса быстро закрыл двери и включил скорость. Автобус двинулся вперёд.

Сверху, в иллюминаторы вертолёта, командование рассматривало такую картину: в пустынной степи выстроен хорошо укреплённый и надёжно защищённый коридор из военной техники и готовых к бою десантников. По нему неспешно, будто нащупывая дорогу, едет, переваливаясь на неровностях пустынной трассы, белый автобус с потрескавшейся краской неопределённого цвета на крыше. По мере продвижения БМД и машины снимались с места и двигались следом, железный коридор складывался, превращаясь в железную колонну, сопровождавшую совершенно непонятно как оказавшееся здесь гражданское транспортное средство.

Генерал-лейтенант, отвернувшись от иллюминатора, спрятал секундомер, удовлетворённо кивнул и, хлопая по плечу командира полка полковника Щербинина, с энтузиазмом сказал:

— Молодец, сработал четко. Норматив соблюден. Подготовь предложения на поощрение! Но главное не это. Главное: если понадобится — раздадим настоящие карты и стопроцентно решим задачу!

Щербинин перевел дух, улыбнулся в ответ и кивнул:

— Так точно!

К нему потянулись руки генеральской свиты. На улыбающихся лицах поздравляющих светились улыбки, но вот чего не было видно за тёмными стёклами очков, так это глаз, остававшихся холодными. Для них это обычная командировка, в которой все прошло штатно. Но так ведь и должно быть!

А Щербинин, принимая грубоватые формальные поздравления, думал:

«На учениях всегда лучше получается. Красивше…»