Наконец колонна добралась до аэродрома, находящегося за горой Асмаи, близ города Баграм. Все годы присутствия шурави он был основной перевалочной базой Ограниченного Контингента. Трехкилометровая ВПП позволяла принимать и отправлять самые большие и тяжелые самолеты. Пять рулежных дорожек давали возможность маневрировать нескольким бортам и ускоряли освобождение полосы. Но за три года, прошедших после вывода советских войск, все обветшало и пришло в негодность. Неоднократные обстрелы дробили бетонные плиты, которые никто не ремонтировал. Некоторые дорожки были полностью разбиты и выведены из строя, другие просто покрылись выбоинами, став трудно преодолимыми, как дороги в провинциальных российских городах.

Автобусы, легковушки и «КамАЗы» заехали на территорию аэродрома. Многие пассажиры вышли, разминая ноги, вдыхая чистый и прохладный ночной воздух и поглядывая на чистое небо, с которого должно было прийти спасение. Сверху на них, то ли успокаивающе, то ли равнодушно, смотрели крупные, чуть мерцающие звезды.

Шум двигателей заставил всех встрепенуться, хотя тут же стало ясно, что он слишком слаб для могучего транспортного Ила. На посадку зашел какой-то небольшой самолёт и, когда он уже катился в свете прожекторов по взлётно-посадочной полосе, можно было разглядеть, что это «Ан-32» с опознавательными знаками «Красного Креста». Сотрудники этой гуманитарной международной организации регулярно летали в Пешавар и Исламабад в Пакистане, где находилась их региональная штаб-квартира. Все знали о том, что на таком самолёте хотел несколько дней назад улететь из страны президент Наджибулла, заранее отправивший жену и двух дочерей в Дели. Только охрана аэропорта, состоящая из бойцов пятьдесят третьей дивизии генерала Абдур-Рашида Дустума, не выпустила его. Президент вернулся в город и спрятался в представительстве ООН. Но судьба его была далеко не радужной .

Время шло. Русские и иностранные дипломаты томились в нервном ожидании: вглядывались в тёмное звездное небо, с надеждой вслушивались в ночную тишину… Женщины вернулись в автобусы, где чутко дремали, то и дело встряхиваясь и выглядывая в окна, мужчины, сбившись в группы, томились на воздухе, нервно курили, тихо переговаривались, всё время поглядывая на часы и небо. Шаров взял чью-то машину и медленно поехал к ВПП. Машину подбрасывало на многочисленных выбоинах. Заглушив мотор, он откинулся на спинку сиденья и постарался расслабиться.

Напряжение росло. Чернота неба стала медленно переходить в лиловость. Начинался рассвет.

Наконец послышался низкий мощный и тяжёлый гул реактивных двигателей.

Джипы с «мстителями» Хекматияра на полном ходу приближались к аэропорту. Джабир уже вышел из своего «коматозного» состояния и тщательно сканировал чёрными прищуренными глазами дорогу впереди машины и по обочинам: кто знает шурави, тот его поймёт — чем ближе к ним, тем выше вероятность напороться на засаду или попасть в минную ловушку.

— Быстрее! — командует Джабир водителю. — Мы их накроем!

Судя по лицам его соратников на заднем сиденье джипа, далеко не все настроены так решительно. А уж говорить про экипаж второй машины вообще нечего: они подавлены. Воевать с русскими солдатами всегда страшно, а напасть на их детей, женщин, дипломатов — это просто жутко. Даже если сейчас всё пройдёт гладко, шурави, рано или поздно, однозначно и жёстко отомстят.

— Слышишь, Бугдай, — бледными губами произносит Гачай, наклонив голову к плечу брата. — Как только Джабира убьют, уходим сразу.

Бугдай удивлённо посмотрел на младшего брата, даже на ровной дороге крепко двумя руками держащегося за ремень безопасности.

— А ты с чего взял, что именно его первого убьют, а не нас? — хмыкнув, спросил он.

Гачай побледнел ещё больше и ничего не ответил.

Первый борт, снижаясь по крутой спирали, заходил на посадку. Из контейнеров в задней части фюзеляжа вылетали ракеты, призванные сбить с толку головки теплового наведения «Стингеров». Но никто не стрелял по самолету. Договор о прекращении огня действовал.

«Ил» мягко коснулся бетонки. Золотов много раз сажал здесь машину и нынешнюю посадку тоже провел на высшем уровне. Крылатая махина легко побежала по бетонке. Лица всех, кто находился на поле: и в автобусах, и в машинах, и просто на свежем воздухе — озарились надеждой.

Огромный лайнер подрулил к стоящему на погрузочной площадке автомобилю и, не выключая двигателей, остановился возле Шарова и Осинина, которые описывали круговые движения руками с зажатыми в них фонарями. Высыпавшие из самолета десантники с «калашами» наперевес заняли круговую оборону.

— Ничего себе! С кем воевать собрались? — саркастически крикнул Осинин. Он чувствовал себя здесь полноправным хозяином, как главный защитник всего посольства. А тут еще, неизвестно зачем, прислали зеленых пацанов!

— Первая партия на посадку! — сказал Шаров в рацию.

Тут же подъехали несколько автобусов и «КамАЗ» с имуществом. Грузовик по опущенной рампе загнали в грузовой отсек, десантники привычно закрепили его посередине. Сотрудники посольства высыпали из автобусов, таща ручную кладь — узлы, чемоданы, свертки, коробки… Иностранцы тоже столпились у трапа. У них не было громоздких вещей — только компактные кейсы, дамские сумки, лёгкие рюкзаки. Даже те, кто набили полные багажники, оставили все в машинах. «Минимум вещей и документы», — как их проинструктировали перед посадкой. Возможно, «народные демократы» были более дисциплинированны или легче переносили отсутствие самых необходимых товаров у себя на родине. А измученные дефицитом российские граждане пытались обеспечить себя на возможно больший срок.

Шаров стал у опущенной рампы, расставив руки в стороны:

— Не волнуйтесь, дамы и господа, все улетите! В первую очередь грузятся женщины, потом сотрудники иностранных посольств, потом все остальные, по спискам. Соблюдайте спокойствие и порядок!

К нему подошел капитан Зебницкий:

— Александр Михайлович, по списку резидентура отправляется первым бортом…

— Вот и грузитесь после женщин и иностранных дипломатов! — с неприязнью ответил Шаров.

— А вы? — явно для приличия поинтересовался заместитель.

— Я полечу третьим бортом.

— Но как же…

— Это не ваш вопрос! — отрезал Шаров. — Я сам за себя отчитаюсь!

— Есть! — Заместитель перевел дух и тут же исчез из виду.

По лёгкому трапу, приставленному к боковому люку, бегом спустился подполковник Ветров и подошёл к Шарову, определив в нем главного.

— Где документация, шифры, засекречивающая аппаратура? — сорванным голосом перекрикивая шум двигателей, прокричал старший спасательного отряда, наклонившись к уху разведчика. — Их и спецгруз — в первую очередь!

— Спецгруз и «груз двести» — в первую очередь! — дублирует распоряжение Шаров. — Пустой транспорт отгонять в сторону!

Несколько посольских и десантники, выстроившись цепочкой, быстро погрузили два цинковых гроба и коробки с надписью «Спецгруз», которые сопровождали Козлов и Хохлов под руководством Зеблицкого.

Ветров, тем временем качая головой, разглядывал внушительную груду «ручной клади». Огромные чемоданы и наспех увязанные узлы, плазменные телевизоры, холодильники, скрученные по две автопокрышки, которых в России днём с огнём не сыщешь…

В былые времена на «спецуху», а так на кабульском жаргоне назывались спецрейсы самолётов, принадлежащих военным и спецслужбам, попасть было достаточно просто: даже билеты не требовались, главное, чтобы включили в пофамильный список. Практически не ограничивался вес вещей, пассажиры сами грузили багаж, выстраивая его по центру фюзеляжа цепочкой, которая постепенно превращалась в длинный и высокий штабель аккуратных коробок. Потом груз закрепляли специальной сеткой, и каждый старался усесться на откидные алюминиевые сиденья поблизости от своего багажа.

Очевидно, вспоминая то давнее упорядоченное время, сотрудники потащили на аппарель свое, заработанное потом и кровью имущество. Но сейчас о таком не могло быть и речи. В отсеке уже стоял забитый до предела «КамАЗ», своей очереди на посадку ждали полторы сотни человек, в том числе сдержанные индийцы и монголы, испуганно глядящие на вмиг образовавшуюся давку. Посадка застопорилась. Сумятица, крики, чемоданы, узлы… Супруги Титовы тащили свой второй телевизор, посольский повар Карнаух с полутораметровым рюкзаком за спиной — по два связанных автомобильных ската в каждой руке. У рампы образовался затор.

— Бросить громоздкие вещи! — кричал Ветров. — Бросить вещи, иначе не хватит места людям!

Но его никто не слышал. Может, из-за ревущих двигателей, а может, потому, что не хотели услышать.

И тут разорвался первый снаряд. Метрах в ста взметнулся фонтан земли, свистнули осколки, к небу поднимался столб черного дыма.

— Хекматияр, сука! — выругался Шаров. — Сейчас начнется!

Пассажиры испуганно закричали, рванулись на аппарель, что только усугубило положение: теперь вход в самолет был забит плотной человеческой массой, как пробка забивает горлышко бутылки.

— Разойдись! — рявкнул Шаров.

Расталкивая людей автоматом, он вклинился в толпу и прикладом со всего маху ударил в лицевую часть коробки с телевизором. Судя по хрусту, плазма умерла, как и всё, подпадающее под бой «калашникова».

— Что вы делаете! — перекрывая рев двигателей, завопила Титова. — Это бандитизм! Я жаловаться буду!

— Бросить все, живо! — продолжив разрывать толпу, Шаров добрался до автолюбителя и, вырвав скаты, отбросил в сторону. — Быстро занимайте места! Быстро!

Пробка на рампе рассосалась. То ли начавшийся обстрел, то ли разъяренное лицо военного атташе сделали свое дело — люди быстро забегали в гулкий грузовой отсек и занимали места на скамейках, тянущихся вдоль бортов. В толпе мелькнула Вера Индигова — в брючном костюме, легкой курточке и босоножках на шпильках, через плечо перекинута небольшая сумочка. Она улыбнулась Шарову и непринужденно помахала рукой, будто они встретились в посольском парке или на дипломатическом приеме.

Он ответил тем же, а сам подумал: «Может, стрельба началась из-за этой суки… Ладно, в Союзе разберемся…» И тут же вспомнил, что Союза больше нет, и теперь неизвестно — кто, с кем и как будет разбираться…

Но посторонние мысли отошли на второй план: надо было следить за посадкой, хотя этого ему никто не поручал. Вот Титова, нарушая списки, лезет в первый борт, на ее худом плече какой-то неряшливый узел. Лицо заплакано и искажено злобой, похоже, она не забудет ему разбитый телевизор… Отвратительная баба! Но она не путается с американским разведчиком… Вот повар Сизенко прет вперед, как ледокол, поставив на голову огромный чемодан… Вот смуглый мальчишка-индиец, одной рукой держась за руку матери, другой прижимает к себе небольшого лохматого пса. Все нарушают указания, и у всех есть на это свои резоны и оправдания. Шаров только махнул рукой.

Площадка опустела, рампа закрылась, от пассажирского люка отогнали лёгкий трап. «Ил» тяжело покатился к ВПП. В это время сверху с большим градиентом почти спикировал второй борт. Для огромного, неуклюжего на вид лайнера такой маневр выглядел как смертельное пике, но он не воткнулся в землю, а выровнялся в последний момент и побежал по бетонке.

Одновременно из-за окружающих гор поднялось, наконец, уже полчаса как взошедшее солнце, сразу затопив аэродром ярким светом и обдав жарой. Казалось, это послужило сигналом невидимым артиллеристам — грохнул еще один взрыв, потом еще… Похоже, неуправляемые реактивные снаряды. Крошево бетона и осколки брызгают на юг, значит, бьют с севера… Скорей всего, во-о-он с той горы… Вот тебе и «двухчасовое прекращение огня»!

Второй борт закончил пробег и осторожно крался по рулежным дорожкам, первый, развернувшись в конце полосы, тяжело шел на взлет. Справа и слева НУРСы рванули бетон и не защищенную им землю. Но «Ил» оторвался от земли, быстро набрал высоту и исчез из виду.

Наблюдали за этим только несколько погранцов из охраны посольства, Шаров да командир десантников. Все дипломаты и сотрудники посольства укрылись в бетонном здании аэропорта. Оно могло защитить от НУРСов и мин, а на случай более серьезного обстрела под ним располагалось бомбоубежище. Сейчас подземный бункер был переполнен. В душной тесноте сидели и стояли люди. По напряжённым лицам катился пот. Многие и здесь держали чемоданы и сумки, сидели на вместительных рюкзаках.

Второй борт подкатил к аэропорту. Метрах в пятидесяти грохнул очередной разрыв. Копытин нервно выглядывал из кабины: вокруг не было видно ни одного человека. Из бетонного здания выбежал Осинин и замахал поднятыми вверх обеими руками с оттопыренными большими пальцами, давая понять, что все здесь. Но долго ждать было нельзя: в любую минуту очередной снаряд мог попасть в самолет. А дюралевый корпус — как бумага: и пробивается насквозь даже пистолетной пулей, и горит быстро.

Шаров нырнул вниз:

— Приготовиться к посадке!

Люди встрепенулись и плотной массой рванулись к выходу. Снова возникла давка.

— Без паники! Громоздкие вещи оставить! — кричал Шаров. — Проходите по одному!

Никто его, естественно, не слушал — попавшие под обстрел гражданские люди находились в ступоре и хотели только одного: как можно быстрее оказаться в самолете и улететь из опасного места, желательно с честно и трудно заработанным имуществом.

Обстрел усилился. Взрывы беспорядочно крошили бетон по всему полю, взметали комья сухой афганской земли. Но НУРСами трудно попасть в цель, тем более что душманы, как правило, стреляют ими с самодельных пусковых установок. И все же закономерности закона больших чисел работают против обстреливаемых. Слишком долго испытывать судьбу нельзя: рано или поздно она повернется спиной…

Десантники завели в самолет второй «КамАЗ» с вещами и закрепили его растяжками. Выскочившие из полумрака на яркое солнце, под разрывы снарядов и угрожающий рев двигателей обезумевшие люди рвались в темное чрево самолета, не думая ни о каком порядке и безопасности. Сумки и чемоданы они тащили с собой, не обращая внимания на запрещающие крики Ветрова и Шарова. Огромный отсек наполнился, но на аппарели еще оставались человек пятнадцать.

Наблюдающий за посадкой Копытин нахмурился:

— Парашюты! Выбросьте их к чертовой матери! — закричал он.

— Нельзя! Это нарушение приказа! — замахал руками Ветров.

— Зачем они нужны! Только место занимают и весят полтонны… Лучше я людей возьму! — орал Копытин. — Выбрасывайте!

— Я запрещаю! — надсадно кричал Ветров. — Я командую операцией! Выполняйте приказ!

Десантники замешкались с парашютами в руках.

Копытин покачал головой:

— Я подчиняюсь только командиру авиагруппы! А экипаж подчиняется только мне! Пассажиры не могут приказывать, кем бы они ни были… Выбрасывайте!

Несколько членов экипажа стали выбрасывать за борт брезентовые мешки, им на помощь пришли пассажиры, которым не хватало места. Через минуту парашюты кучей лежали на выжженной земле, а ждущие на аппарели люди втиснулись в салон.

— Взлетаем! — крикнул Копытин. — Поднять рампу!

Тем временем на посадку зашёл третий борт. Но садиться практически некуда — обстрел был в разгаре, к НУРСам добавились минометные мины, и внизу бушевало море огня, а черные вихри разрывов сливались в огромное грозовое облако. Командир соединился с Золотовым.

— На полосе разрывы, — доложил Мельник. — Мне уходить?

— Какой уходить! — закричал полковник. — Там же люди! Садись!

— Есть! — Мельник бросил машину в огненный океан.

«Третий под обстрелом — плохая примета, — некстати подумал он. — Как со снайпером: первый прикурил — он засек, второй прикурил — прицелился, а третий получил пулю! Поэтому третий всегда зажигает новую спичку…»

Но тут же все мысли вылетели из головы. Садиться пришлось практически вслепую — все заволокло дымом. Но он мягко притерся колесами к бетонке, и вскоре «Ил» уже нёсся по посадочной полосе, сильно вздрагивая на многочисленных трещинах и выбоинах.

В грузовом отсеке не было иллюминаторов, поэтому никто из десантников не знал, что происходит снаружи. Только трясло сильно и слышались звуки, напоминающие раскаты грома. Матвеев посмотрел на фосфоресцирующие цифры и стрелки «командирских» часов, определяя время прибытия. Шесть пятнадцать.

— Гроза, что ли? — спросил рядовой Фёдоров.

— Не боись, заодно и выкупаемся под дождём! — под общий смех бойцов ответил Скоков.

Самолёт остановился. Десантники столпились у выхода. Рампа начала опускаться, и из расширяющегося зева на солдат, обжигая, хлынул горячий воздух.

— Да тут жара, вообще, как в духовке! — удивился Петров.

В этот момент совсем рядом с самолётом прогремел взрыв. Засвистели осколки.

— Ни фига себе! — закричал Петров. — Да тут ещё война!

— Выгружаемся! — приказал Матвеев. — Занять круговую оборону! Быстро!

Десантники выпрыгнули наружу, под огонь.

Второй борт уже выруливал на взлётную полосу. Двигатели надсадно ревели. Кругом не стихали взрывы.

Как раз в это время моджахеды из хекматияровского отряда «мстителей» добрались до аэродрома. Через лаз, прорезанный в колючей проволоке, они поочерёдно проскользнули на территорию, неподалёку от места, где загружался борт № 3.

— Вот они, вперед! — закричал Джабир, не обращая внимания на разрывы снарядов.

Среди десяти «мстителей» только сам Джабир да два его заместителя были настроены любой ценой выполнить приказ Хекматияра, только они осатанело жаждали русской крови. Остальные же вовсе не горели желанием отправиться к Аллаху ни от русской пули, ни от своей же артиллерии.

Десантники заняли позиции вокруг третьего борта. Кто принял положение для стрельбы с колена, кто залег, автоматные стволы рыскали по сторонам в поисках целей. Но враг бил издалека, оставаясь невидимым и недосягаемым для автоматного огня. Тут бы пригодились штурмовые вертолеты или орудия…

— Грузимся! Быстро! — закричал Осинин.

Один из пограничников сел за руль «КамАЗа» с вещами и повел его к аппарели. Но на пути, раскинув руки, встал подполковник Ветров:

— Назад! Про грузовики с барахлом приказа не было! Грузите людей, надевайте парашюты!

Посольских оставалось немного, человек двадцать. На них парашютов должно было хватить. Если бы, конечно, немолодые мужчины да женщины в платьях и на каблуках захотели надеть на себя сбрую с мешками весом под двенадцать килограмм… А главное, сумели при необходимости ими воспользоваться…

К Ветрову подбежал Осинин.

— Имущество персонала подлежит эвакуации вместе с людьми! Схема уже отработана на первых двух самолетах!

— Ничего не знаю! — кричал подполковник. — У меня приказ!

— И про вещи есть приказ посла! — кричал начальник охраны.

— Ничего не знаю!

«КамАЗ» стоял у въезда на аппарель, мешая посадке, люди столпились за ним, они нервно оглядывались на близкие горы и возмущались:

— Грузите, чего ждете?! Пока опять бабахнет?!

— Вещи не дают вывозить! Это что же такое?!

— А где Владимир Иванович? Пусть он распорядится!

— Да он здесь ничего не решает…

К спорящим подошел Шаров.

— Вещи подлежат вывозу, — начал объяснять он. — Это же заработок людей! При чем здесь парашюты? Все равно ими никто не умеет пользоваться!

— По приказу дадим инструктаж, — не отступал Ветров. — Научим!

Есть поговорка: «Что ни делается — все к лучшему!» С ней можно соглашаться или, наоборот, активно спорить, утверждая, что такая философия рождает иждивенчество и пассивность, но в данном конкретном случае все убедились в ее справедливости. С противным, душераздирающим свистом прилетели два снаряда. Примета про третьего прикуривающего оказалась верной. Первый веер разрыва взметнулся рядом с кабиной, второй оторвал крыло. Из топливных ёмкостей полился керосин. Военные люди понимают, что это означает, и знают, что сейчас произойдет.

— Назад, в укрытие! — подал команду Осинин.

— В укрытие! — одновременно с ним крикнул Шаров.

— В укрытие! — закричал Ветров.

Народ шарахнулся назад и бросился под спасительные бетонные стены аэропорта.

В это время моджахеды заняли удобные позиции и открыли огонь. Джабир прицелился из гранатомёта, выстрелил, но взял слишком низко, граната чиркнула по бетону и угодила в шасси. Керосин тут же воспламенился, синее пламя заплясало вокруг самолёта.

— Покинуть машину! — по трансляции скомандовал Мельник, осматриваясь.

Мелкие осколки изрешетили кабину, разбили приборы. Тромбачева ранило в ногу, у Липова, очевидно, лопнула барабанная перепонка, кровь из уха заливала лицо.

Экипаж, помогая раненым, спешно покидал самолёт, спрыгивая прямо в растекшийся по бетонке горящий керосин. Отбежав в сторону, помогали друг другу сбивать пламя с брюк и ботинок.

Клубы дыма от горящего керосина образовали дымовую завесу, лишая боевиков возможности вести прицельный огонь. Но пули свистели, хлестко пронзая фюзеляж, и было ясно, что это уже не артобстрел. Наступило время десанта.

— Занять оборону! — скомандовал Матвеев. — Открыть ответный огонь!

И тут же, спохватившись, бросил вопросительный взгляд на Ветрова. Тот энергично кивнул.

— Из всех стволов! Патронов не жалеть! Или они нас, или мы их!

Действуя по обстановке, а не по дурацким приказам, они испытывали окрыляющий прилив сил, мгновенно включились рефлексы, отработанные в ходе учебных занятий.

— По противнику, огонь! — крикнул Матвеев.

— К бою! Огонь! — скомандовал своим подчиненным Осинин.

Десантники и пограничники заняли боевые позиции и открыли ответный огонь. Теперь перед ними находился видимый наступающий противник, а не непонятно откуда бьющая далёкая артиллерия. Началась перестрелка. Силы оказались примерно равны, хотя боевой опыт явно был на стороне нападающих.

Скоков и Петров стреляли яростно, но бесприцельно. Только участвовавшие в боевых операциях Сергеев, Ветров и несколько погранцов действовали расчетливо и хладнокровно. Сергеев первым же выстрелом уложил рослого гранатомётчика. Ветров короткой очередью вывел из строя ещё одного моджахеда. Но остальные приближались, стараясь охватить шурави полукольцом. Низкорослый бородатый душман подполз сбоку, приподнялся, замахиваясь гранатой, но Фёдоров дал нервную короткую очередь и уложил его наповал. Боевик, успевший выдернуть кольцо, упал на свою же гранату, и она разнесла его в клочья.

— Видали?! — в восторге закричал молодой солдат. — Так их! Ура!

Тем временем второй борт начал разбегаться на взлет. И сразу возникла проблема: взлётная полоса была обильно усеяна осколками мин и снарядов, хвостовиками НУРСов, которые своими острыми треугольными стабилизаторами напоминали шипы из трех скованных шляпками гвоздей, которые русские дружинники бросали под копыта татаро-монгольской конницы, выводя из строя лошадей и сбивая ритм атаки. Сейчас ни лошадей, ни копыт на полосе не было, только «Ил» разгонялся, набирая скорость, и острое железо скрежетало под колесами, пробивая скаты.

Копытин, чувствующий машину, как собственное тело, слышал и отвратительный скрежет, и хлопки лопающихся колес, и шипение выходящего воздуха, и даже вроде бы некоторое проседание огромного корпуса… Хотя при реве двигателей, скорости и размерах самолета, с физической точки зрения, воспринять такое было невозможно… Но сейчас ему было не до того, чтобы разгадывать физические загадки.

— Твою мать! — выругался он, хотя практически не употреблял бранных слов. — Как взлетать-то будем на одних дисках?! Взлётную скорость можем не набрать!

Но самолет, тоже вопреки физике, медленно, но верно ускорял свой бег. Еще несколько минут, они поднимутся в небо, этот ад останется позади, угроза неминуемой смерти развеется, и все будут жить дальше…

И тут Котов закричал:

— Командир, Мельник горит!

Бой продолжался. Десантники и погранцы лежали за бетонными блоками, которые тут валялись повсюду. Они остановили атакующий порыв противника, но несколько душманов вскарабкались на склон холма и огнем прижали их к земле. Окрыленный первым успехом Фёдоров отполз назад, крадучись обошел здание аэропорта, осторожно выглянул из-за бетонного угла. Так и оказалось, расчет был точным: он зашел к противнику во фланг. Лежащий за пулеметом душман и два его товарища теперь оказались перед ним, как на ладони. Молодой солдат поднял автомат, прицелился, нажал спуск. Он уже понял, что длинные очереди только опустошают магазин, но не позволяют вести прицельную стрельбу — отдача сбивает прицел. Поэтому теперь стрелял коротко: по два-три патрона… Этот метод дал результат: пулеметчик уткнулся лицом в землю и больше не шевелился, его сосед выронил автомат и схватился за руку. Третий перенес огонь на него. Рядом свистнула пуля, Фёдоров инстинктивно спрятался, с удивлением обнаружив, что пролетающие возле головы пули оказываются громче, чем грохот снарядных разрывов. Преодолевая страх, снова выглянул, чтобы оценить обстановку. Оказалось, что третий душман уже убежал с пристрелянного места. Фёдоров, пригнувшись, вернулся назад.

— Молодец, пацан! — крикнул Петров, показывая большой палец. — Разогнал «духов»!

Но огонь не стихал, казалось, стал ещё яростнее. Джабир бросил гранатомёт и теперь, спрятавшись за дерево, палил из «калашникова», только успевая менять скрепленные скотчем по три штуки магазины.

Одна из пуль угодила Матвееву в руку. Он выронил автомат и вскрикнул.

— Ранен? — спросил Осинин. Он стоял на колене справа и опустошал магазин за магазином.

— Не пойму, — растерянно сказал Матвеев. — Кровь течет, а не больно…

— Боль придет, — процедил тот, выцеливая очередную мишень.

У старлея закружилась голова. Фёдоров, быстро достав медпакет, склонился над командиром, перетянул жгутом предплечье чуть выше раны и стал накладывать бинт.

— Щас, командир, щас я его, — прошептал Петров, тщательно беря на прицел Джабира.

Выстрел! Мёртвый Джабир, всё ещё нажимая на спусковой крючок и стреляя в солнечное небо, опрокинулся на землю.

Гачай подполз к командиру и оттянул веко.

— Убит! — радостно закричал он брату.

— Тогда я ухожу! — ответил тот.

— Я с тобой!

Бугдай и Гачай начали отползать обратно к забору. Увидев отход братьев, оставшиеся в живых моджахеды прекратили огонь и поползли за ними. Быстро, как в рапидной киносъёмке, они, отталкивая друг друга, пролезли сквозь дыру в колючей проволоке и бросились к машинам, скрытые от русских бойцов зарослями высокого кустарника. Полупустые джипы рванули с места, поднимая облака пыли.

Десантники удивлённо озирались по сторонам. Оружейный огонь со стороны душманов неожиданно прекратился.

— Ушли! — вскакивая, радостно закричал Фёдоров. — Мы их сделали! Кишка тонка против русской десантуры!

— Лежать, рядовой! — прикрикнул на него Матвеев и, стиснув зубы, застонал. Погранец был прав: боль пришла, налетела, наполнила все тело, замутила сознание.

— Сейчас, командир, сейчас… — Фёдоров и Петров подхватили его и, пригибаясь к земле, бегом понесли в аэропорт.

Артиллерийский обстрел продолжался. Противно, по-поросячьи, визжали осколки. Они забежали в здание и выпрямились. Бетонные стены успешно противостояли осколкам. Экипаж сгоревшего борта сидел прямо здесь, у двух летчиков сквозь бинты проступала кровь. Здесь же находились около двух десятков сотрудников посольства и сам посол. Он был очень озабочен и торопил радиста, который пытался с кем-то связаться по закрытой связи. Сюда же набились десантники и погранцы, начали перевязывать раненых. В основном все отделались легкими ранениями. А Матвеев был плох — он то и дело терял сознание.

— Несите его вниз, там надежнее, — сказал посол, и ребята потащили командира в бункер.

— Что?! — переспросил Копытин, надеясь, что он ослышался.

— Мельник горит! — повторил штурман.

Командир на миг повернул голову и сам увидел пылающий самолет. Бросил взгляд на приборы. Разгон шел нормально, через минуту он взлетит… А через сорок минут окажется совсем в другом мире, где не гремят взрывы, где не стреляют, не убивают, не отрезают головы пленным. Где его ждет семья, которую надо обустроить, где ждут домашние заботы, свадьба сына и много других больших и маленьких, важных и не очень дел, которые в совокупности называются жизнью… «Ил» мчался по бетонке. Скорость нарастала…

В конце концов, у него приказ на взлет… У него полный салон людей, человек сто шестьдесят, а может, и больше… Сгоревший самолет он мог и не видеть, а даже если увидел, это не значит, что надо ломать план операции и прерывать взлет… Да и не прервешь его на такой скорости… Никто не сможет его упрекнуть… Никто даже не подумает ничего плохого… А главное — ему самому не в чем себя упрекнуть!

— Есть, командир! — сказал второй пилот каким-то странным голосом.

— Что?

Ему не в чем себя упрекнуть! На такой скорости никто никогда не останавливается! Хотя скорость упала… Это уже не взлетная скорость! Газ сброшен, включен тормозящий реверс двигателя, выпущена механизация… Кто все это сделал?! Тот, кто осуществлял взлет, — он сам!

— Есть прекратить взлет, — глухо повторил Голубев. Ему явно не хотелось возвращаться в ад. Да и кому это хочется?

«Ил-76» продолжил торможение и, наконец, остановился.

Второй борт неожиданно словно споткнулся, замедлил свой бег, снизил скорость, остановился в самом конце полосы и сейчас медленно разворачивался. Кругом расцветали смертоносные цветы разрывов — вначале огненная вспышка, потом столб черного дыма и летящие в разные стороны комья земли. Вся артиллерия противника била по единственной важной цели, и было очень удивительно, что самолет еще не уничтожили. И было совершенно очевидно, что такое везение не бесконечно и если не следующий снаряд, то второй или третий обязательно попадет в огромный «Ил»!

Ветров забежал в здание аэропорта и во всю мощь легких крикнул:

— Давайте быстро, все сюда, на посадку!

Потом бросился к одному из пустых автобусов. Сел за руль, подогнал к дверям. Из побитого осколками бетонного строения выскочили пятнадцать или двадцать посольских сотрудников, испуганно оглядываясь, втиснулись в открытые двери. Следом летчики вывели своих раненых товарищей, пограничники вели своих, десантники своих. Все погрузились в автобус. Невидимый враг отметил новую цель, и очередной фонтан огня и дыма взметнулся слева, совсем рядом.

— Где остальные?! Где лейтенант?! — заорал подполковник. Сейчас ни жена, ни знакомые, ни соседи, ни сослуживцы не узнали бы в нем обычно флегматично-спокойного Василия Васильевича Ветрова.

— Внизу, в бункере…

Рвануло опять совсем близко, на этот раз справа. Вилка! Следующий попадет в цель…

Вокруг самолёта тоже продолжали рваться снаряды и мины. «Ил» тяжело заканчивал разворот.

Ветров нажал педаль газа. Автобус рванул вперед, как гоночная машина. Во всяком случае, Ветрову казалось, что он несется с сумасшедшей скоростью. А может быть, это проносилась мимо окна его жизнь. Сзади рванул еще один снаряд. Колеса то и дело попадали в выбоины, автобус бросало из стороны в сторону, люди с трудом удерживались на своих местах. Он крутил руль, стараясь объезжать наиболее глубокие повреждения в бетоне и не наезжать на осколки. Но получалось плохо, пробило заднее колесо, автобус стало заносить… Лишь бы доехать, лишь бы дотянуть…

Замерший в конце полосы «Ил» нервно ждал. Ревели двигатели. Копытин впился остановившимся взглядом в приближающийся автобус, словно подгоняя. Скорей, скорей, родной! Но автобус еле полз, виляя задом и рыская из стороны в сторону. И все же приближался, хотя и медленно. Командир корабля открыл основной люк. Тяжёлая рампа стала медленно опускаться.

Ветров подлетел, объехал огромный корпус транспортника, затормозил у рампы. К этому времени она опустилась полностью.

Пассажиры выскочили наружу, даже раненые стали более подвижными, будто близкое спасение придало им сил. Несколько десантников вопросительно оглянулись на подполковника, он только махнул рукой: мол, садитесь! Мельник подошел к кабине, губы его шевелились, но подполковник ничего не слышал.

— Улетайте, я остаюсь! — крикнул Ветров, не зная, перекричит ли ревущие моторы. И для верности продублировал жестами — ткнул себя пальцем в грудь и им же указал куда-то вниз.

Пилот отдал ему честь и последним вбежал на рампу. Она тут же поползла вверх. Не дожидаясь полного закрытия, самолет двинулся вперед. Ветров обратил внимание, что все скаты шасси разорваны — «Ил» стоял не на колесах, а на стальных барабанах, окруженных смятой резиной. Как же они взлетят?!

«Взлетят! — тут же одернул он себя. — Обязательно взлетят!»

Шлёпая пробитыми скатами, как ластами, второй борт начал разбег по выщербленным бетонным плитам. Скорость нарастала слишком медленно. Из-под барабанов летели снопы искр, будто от больших точильных кругов, на которых правили огромные ножи…

— Давай, давай! — сцепив зубы, Копытин двигает вперёд ручку газа. Пальцы стиснуты так, что побелели костяшки пальцев, все органы чувств обострены до предела. Он весь превратился в зрение, слух, обоняние и осязание. И чувствовал, что разбег идет не так, как обычно. Нет мягкости и плавности хода, нет обычной стремительности, несмотря на то, что мощные двигатели развивают расчетную тягу. Как будто снявший кроссовки стайер бежит по острой щебенке, ощущает боль в подошвах и, выкладываясь изо всех сил, все же не может набрать свою обычную скорость.

— Давай, давай, дорогой! — Теперь командир обращается к самолету, и хотя это иррационально, но всему экипажу понятно. — Если взлетишь, я тебя расцелую!

Сейчас он не видел взметающихся вокруг разрывов, не видел округлившихся глаз и вспотевшего лба второго пилота, не видел ничего, кроме приборной доски и летящих под голые колеса бетонных плит. Скорость росла, но медленно, ах, если бы ВПП была на километр длиннее… Да и самолет не так перегружен…

— Давай, брат, давай! — Копытин потянул штурвал на себя.

Конец полосы приближался. За бетонкой начиналась поросшая чертополохом выжженная земля, потом забор — бетонные столбы, между которыми натянута колючая проволока… Если он не поднимется в небо, то влетит в эти столбы, в эту проволоку и дальше — вон в тот бугор — костер будет видно издалека…

— Давай, давай! — Он тянул штурвал изо всех сил, понимая, что законы физики против него, но все же надеясь на чудо.

Огромный «Ил», покачиваясь, тяжело оторвался от последней бетонной плиты, но не взмыл вверх, как обычно, а полетел совсем низко: так из последних сил безнадежно тянет к родному гнезду раненая птица.

Обостренными чувствами Копытин ощутил: зацепит! Передней стойкой шасси за забор! Не хватит полуметра, может, даже тридцати сантиметров… Если шасси врежется в бетонный столб, машина точно скапотирует, если зацепит проволоку, то пятьдесят на пятьдесят… Проволока такому гиганту не преграда, он порвет ее, как нитку, но перегруженность и неустойчивая центровка могут сделать свое черное дело: стоит машине клюнуть носом, и она врежется в землю!

«Скажут: нарушил приказ, выбросил парашюты, вот и угробил две сотни душ!» — промелькнула мгновенная мысль.

— Давай, браток, взлетай!! — Он не замечал, что кричит во весь голос. И по-прежнему надеялся на чудо.

И чудо произошло!

Как будто огромная невидимая рука подхватила «Ил» под брюхо и приподняла на полметра, он перелетел через забор, едва не зацепив дисками колес колючую проволоку. Взрывы остались позади, борт раскачивался, иногда проседал на несколько метров, но выравнивался и поднимался все выше.

— Ура! — закричал Соляной. — Ура-а-а!

— Ура! — подхватил крик радиста бортинженер Измайлов.

Остальные члены экипажа ошеломленно молчали.

— Возьми управление, Коля! — сказал Копытин второму пилоту и вытер холодный пот со лба. Все тело было покрыто потом. Но теперь это не имело значения. Оказавшись в своей стихии, «Ил» уверенно набирал высоту, косо уходя в яркое голубое небо.