Посол Погосов в своем кабинете вслух читал шифрованную телеграмму, только что полученную из Москвы, и удручённо покачивал головой: «По объективным причинам эвакуация откладывается. О точной дате и условиях будет сообщено дополнительно».

— Почему дурные предчувствия всегда оправдываются, а хорошие — никогда? — он передал бланк с красной полосой сидящему напротив Шарову. Тот аккуратно положил телеграмму перед собой. Он уже знал ее содержание, ибо утром получил такую же по линии разведывательного ведомства.

— Это не совсем так, Владимир Иванович, — сказал он. — Или совсем не так. Просто хорошие совпадения забываются, а плохие, наоборот; откладываются в памяти.

— Персоналу объявлено… Центр приказал взять на наши борта дипломатов стран народной демократии, я уже объявил послам, — убито проговорил Погосов. — А теперь надо давать отбой… Как я буду выглядеть?

Шаров внимательно смотрел на его моментально постаревшее лицо. Глубокие морщины вокруг глаз не могли скрыть даже большие модные очки-хамелеоны в роговой оправе. На миг ему даже стало жаль руководителя посольства. Конечно, они были разными людьми, из разных времён и занимали разные места в жизни. И если командир группы специальной разведки в рейде действует на свой страх и риск и принимает самостоятельные решения, то дипломат всегда поступает по указанию свыше, не думая, как он будет выглядеть, озвучивая чужие мысли.

У него нет своих чувств и своей позиции, а если и есть, то он не имеет права их демонстрировать. Отсюда внутренние конфликты, которые не идут на пользу личности, а иногда и серьезно вредят здоровью. Но Погосов умел действовать в узком пространстве дозволенного люфта, иногда Шаров искренне восхищался дипломатическими кружевами, которые он выплетал. В конце концов, Погосов порядочный человек, он никого не подставил и не предал, с ним можно находить общий язык. Просто он пытается выжить в неблагоприятных обстоятельствах и, как любой высокопоставленный чиновник, не хочет, чтобы его отправили на пенсию.

— Не волнуйтесь, Владимир Иванович, нормально будете выглядеть! Это горе — не беда… Вывезут нас, никуда не денутся. Не сегодня, так завтра. Главное — самим уцелеть и людей сохранить…

Будто подтверждая правильность его слов, за окнами послышалась стрельба. В последнее время на улицах все чаще происходили боестолкновения между разными группами моджахедов. Конечно, по всем нормам международного права территория посольства пользуется экстерриториальностью, значит, они находятся на территории России и под ее защитой. Но бородатые дикари с современным оружием в руках плохо разбираются в международных законах. И если их перестанут сдерживать…

Два открытых джипа, до предела забитых вооружёнными до зубов «мстителями» Хекматияра, мчались по горной дороге вниз, к Кабулу. Дорогой, собственно, эту полоску узкого серпантина, змеящегося по краю отвесного обрыва, назвать можно было с большой натяжкой. Но машины шли на такой скорости, что становилось ясно: сидящие в них готовы умереть, и им безразлично, когда это случится. «Мстителей» с десяток — кто в рубахе и брюках, кто в камуфляже, кто в халате… Бородатые или просто давно не бритые хмурые лица, чалмы и паколи на головах. Их вооружение так же разношерстно, как и одежда, у многих по два автомата, в стороны торчат стволы пулеметов и зловещие трубы гранатометов.

В первом джипе рядом с водителем сидел помощник Хекматияра Джабир. Он вперил равнодушный взгляд в капот автомобиля и сидел, отключившись от внешнего мира. Будто медитировал… Или накурился опиума. Второе было более вероятно.

На заднем сиденье второго джипа двое моджахедов о чем-то тихо переговариваются:

— Так это правда, что русские опять возвращаются? — спрашивает восемнадцатилетний Бугдай, младший брат.

— Я сам слышал, когда охранял вход в палатку Хекматияра, — отвечает худой и сутулый Гачай. Ему около тридцати, но выглядит он старше.

— Тогда зачем нам злить русских? Ты же помнишь, они всегда находили виновных и мстили быстро и жестоко…

— Я-то помню! Вот только Джабир об этом не думает, — со злостью сказал Гачай. — Это джип Хекматияра, он будет бездумно выполнять все его приказы.

— Аллах ему судья, но мне это совсем не нравится, — сказал младший брат после небольшой паузы.

— Мне тоже, Бугдай. Но лучше держать язык за зубами, если не хочешь, чтобы с тебя содрали кожу.

— Да, это они умеют. Но мне кажется, что и другим ребятам это не по душе…

Они помолчали, а потом Бугдай прошептал:

— Шах Масуду это тоже не понравится. Он умеет ладить с русскими. Ему это нападение совсем ни к чему.

— Сам знаю! Мы будем между двух огней.

— О чем вы все время шепчетесь? — спросил нависающий над Гачаем огромный моджахед в халате и с пулеметом Калашникова, устремленным в небо.

— О доме… О семье… — И Гачай действительно, уже не таясь, сказал брату: — Если меня убьют, а тебя нет, возьми в кушаке двести долларов и отдай сестре. Ей тяжело приходится.

Моджахед с пулеметом вздохнул.

— А я все свои деньги вчера передал отцу…