– Я не буду отвечать на ваши вопросы, – сказал Мачо, глядя в сторону. – Требую связаться с посольством Соединенных Штатов.

– Это можно, – кивнул Влад Малков. – Только тогда дело перейдет в официальную плоскость. И несмотря на протесты посла и юридическую помощь вы получите лет восемь за шпионаж. Вы же не думаете, что удастся отделаться только незаконным пересечением границы? У нас есть записи ваших телефонных переговоров, есть показания вашей сообщницы Кудасовой, есть даже радиомаяк, который вы поручили ей внедрить в секретный поезд через ее мужа!

Здесь капитан блефовал. От маяка ничего не осталось. И доказать факт его существования в суде вряд ли удастся.

– И маяк попал в поезд, только в другой, но тоже секретный! А его взорвали! Эксперты не пришли к единому мнению – фугасом или ракетой, да для вас это и неважно. Это соучастие в терроризме! Представляете, какой резонанс это может вызвать в мире?

Мачо смотрел в пол. Дела его были плохи. Только слово «может» внушало надежду. Не «вызовет в мире», а «может вызвать в мире». Значит, может вызвать, а может и не вызвать. Если бы его собирались выводить на показательный процесс, такой альтернативы бы не существовало. Значит, речь пойдет о сделке…

– Что с девушкой? – угрюмо спросил он.

Капитан Малков усмехнулся.

– Она, естественно, арестована.

– Бедняжка… Она вообще ничего не знала.

Мачо перехватил удивленный взгляд огромного блондина. Да, действительно, он повел себя не так, как подобает холодному профессионалу. Он тяжело вздохнул.

– Оставьте личные переживания, Джефферсон. Вернемся к делу. Я предлагаю нам договориться.

– Сделка? – оживился шпион. – Чего вы от меня хотите?

– Салима. Вы, по сравнению с ним, нашкодивший школьник.

Мачо задумался.

– Это очень трудная задача. Гораздо более трудная, чем вам кажется.

Малков развел руками.

– Но более легкая, чем когда он прячется в разных частях мира. Сейчас он здесь, в Южном округе. Вы знаете его в лицо и он вам доверяет…

– Он никому не доверяет! И всегда обвешан взрывчаткой! А взрыватели у него и для рук, и для ног, и для зубов!

– Не надо набивать цену! Итак, наше условие – Салим!

Мачо задумался, но ненадолго. Если выбирать между русской тюрьмой и привычным риском, то ясно, что окажется предпочтительней…

– Хорошо. А вот мои условия…

Когда он закончил говорить, Малков посмотрел с еще большим удивлением.

– Такую просьбу я встречаю впервые. Я должен доложить ее руководству. Но думаю, вам пойдут навстречу.

Мачо кивнул.

– Тогда я согласен.

Салим позвонил через два дня. Звонок раздался в одиночной камере внутренней тюрьмы ФСБ. Ответили на него не донские рыбы, как обещал Мачо, а он сам.

– Надо встретиться, – прежним безжизненным голосом сказал Салим.

– Давай. Где?

Номер звонящего, как и следовало ожидать, не определялся. Параллельно подключенный телефон держал в руках капитан Малков. Они с напарником специально перебрались в Тиходонск и круглосуточно находились в состоянии боевой готовности.

– Потом скажу. Садись в поезд, езжай в Ахтырск, – Салим отключился.

Через несколько минут состоялось оперативное совещание по подготовке к операции. Это обыденное мероприятие, рутина любых оперативных служб. Такие сотнями проводятся и в ЦРУ, и в ФСБ. Уникальность ему придавало то, что на этот раз в нем участвовали российские контрразведчики и сотрудник ЦРУ одновременно.

– Этот трюк известен, – Влад Малков потер шею – перебитые нервы иногда напоминали о себе тупой тянущей болью. – Потом он позвонит и скажет, где выйти. Или даже выпрыгнуть на ходу. При таком способе невозможно поставить засаду или осуществить сопровождение.

– С таким дъяволом, как Салим, вы еще не встречались, – сказал Мачо. – Он всегда переигрывает тех, кто его ловит. И расставляет им массу ловушек. Я знаю три случая, когда он отправлял на тот свет охотников за собой и потом преследовал их семьи! Мне кажется, что захватить его невозможно!

– Так что будем делать? – поинтересовался Ломов.

– Захватить его невозможно, – задумчиво повторил Мачо. – Но его можно убить!

«Близнецы» переглянулись.

– Видишь ли, не знаю, как у вас, а у нас так грубо и прямолинейно задачи не ставятся, – сказал Малков. – Мы не можем ориентировать тебя именно на такой конечный результат. Хотя если ситуация обусловит ликвидацию особо опасного террориста, то это всех устроит.

– Мне нужно оружие, – сказал Мачо. – Первый и второй пистолет.

Малков снова потер шею.

– Почему именно первый и второй? Почему не два сразу?

– Первый – основной. Мне нужна машина крупного калибра, с большой останавливающей силой. «Кольт М 1911» или «Дезерт Игл»… Второй – вроде как запасной. Маленький, но резкий. Девятимиллиметровый «Фроммер-беби» подойдет или «Бэк ап», или какой-нибудь из «Детониксов»…

– И отравленные пули? – серьезно спросил Малков.

– Если есть, то это будет отлично! – Мачо даже улыбнулся.

Влад снисходительно похлопал его по плечу.

– Ты не в своем отделе убийств!

– У нас нет такого отдела, – возмутился Мачо. – Но подбор оружия в подобных операциях на девяносто процентов определяет их успех!

– Мы вообще не имеем права давать тебе оружие, – в один голос сказали оперативники. А Малков пояснил:

– Ведь если ты попытаешься скрыться и кого-нибудь убьешь, то мы окажемся пособниками! Или если ты объединишься с Салимом!

– Как же я выполню задание? – обескуражено спросил Мачо. С такими поворотами темы ему еще не приходилось сталкиваться.

– Применяя приемы самбо, – подмигнул Влад. – Или что там у вас вместо него…

– Или отберешь оружие у врага, – присоединился к товарищу Анатолий. – В Отечественную войну оружия не хватало, поэтому за каждым красноармейцем с винтовкой бежали в атаку трое с палками. Замполиты ставили им задачу: когда первого убьют, винтовку берет второй, потом третий… Ну, а если не убьют, то надо палками глушить фашистов и отбирать у них автоматы…

– Не может такого быть! – не поверил Мачо.

– Ну почему же, у нас богатая история…

Сказал Влад Малков. И уже вполне серьезно добавил:

– Когда поедем на вокзал, я забуду пистолет в машине. А ты его заберешь. Разумеется, без моего ведома.

– Но ты же будешь об этом знать?

– Нет. Я ничего знать не буду.

Мачо развел руками. Какой-то русский сюрреализм, всем понятный абсурд, когда за неправильностями прячутся правильности, а за одними словами стоит совсем другой смысл. Что-то похожее на «сбычу мечт». Он вспомнил Оксану и тяжело вздохнул.

– Не бойся, мы постараемся держаться неподалеку, – Малков неправильно истолковал его вздох. – И знаешь, что я придумал?

Группировка Исы Хархоева давно состояла на учете в РУБОПе, как и десятки ей подобных, и это была одна из отличительных черт новейшей криминальной истории. В старые времена установленная банда немедленно уничтожалась отрядами ЧОНа, специальными группами НКВД или летучими бригадами ОББ, а оставшиеся в живых бандиты в течение суток приговаривались к высшей мере социальной защиты Коллегиями ВЧК, Особыми совещаниями, «тройками» либо другими органами внесудебной репрессии. Что интересно: когда наступил разгул демократии и поголовной заботы о правах граждан, все решения внесудебных органов признали незаконными, за исключением тех, которые выносились убийцам и бандитам. Законность последних сомнению и пересмотру не подвергалась, то есть быстрые и решительные действия по отношению к особо опасным преступникам как бы получили косвенное одобрение.

Но колесо истории со скрипом провернулось в очередной раз, и быстрота с решительностью оказались невостребованными: теперь на учетах состоят десятки и сотни оргпреступных групп, которым от этого состояния и не холодно, и не жарко. Потому что борьба с ними, в основном, свелась к контролю за преступной деятельностью и документированию преступных действий. На этом воздействие «органов» на группировщиков заканчивается под благовидными предлогами несовершенства законодательства, недостаточности доказательственной базы и отсутствия института защиты свидетелей. Если отбросить благовидные предлоги, которыми хорошо морочить голову журналистам и ничего не понимающим в этом деле гражданам, то причиной подобного благодушия является отсутствие государственной воли и соответствующего приказа.

В отношении Хархоевых такой приказ поступил, и участь группировки была предрешена.

Ранним утром бронированную дверь в квартиру Исы Хархоева вышибло направленным взрывом, в клубах дыма и пыли ворвались внутрь молчаливые люди в масках, пятнистых комбинезонах и с автоматами в руках. Через минуту и сам Иса, и два его телохранителя с отбитыми печенью и почками лежали на паркетном полу в наручниках, думали о вечном и мечтали уже не о «Лексусах» или «Мерседесах», а о медицинской помощи. И спешно одевающиеся красавицы их совершенно не интересовали. Невесть откуда взявшийся оператор фиксировал на пленку автоматы «Скорпион», «Узи» и с десяток гранат «Ф-1».

Вторая бригада СОБРа ворвалась в офис фирмы, вытащила из шикарной гостевой комнаты Магомеда Тепкоева с загипсованной ногой, а из-под его подушки пистолет Стечкина. Абу Хамзатов выпрыгнул в окно и попытался отстреливаться, но СОБР в таких случаях действует очень последовательно и точно: короткая очередь прошила боевику грудную клетку.

Мусы Хархоева дома не оказалось, он ночевал у одной из своих многочисленных знакомых, поэтому в квартире оставили засаду и взяли его, когда он в разомлевшем состоянии заехал переодеться.

Всех задержанных арестовали, и даже самый гуманный в мире суд этому не противился. Молчали правозащитники, не проявляли активности журналисты. Уже через полтора месяца начались суды: сначала по очевидным эпизодам – незаконное хранение оружия, вымогательство, уклонение от уплаты налогов… Затем начался спрос за более тайные дела: организованную преступную деятельность, терроризм, убийства. Назначенные ранее сроки наказания увеличивались и постепенно добрались до восемнадцати – двадцати пяти лет. Группировка Хархоевых перестала существовать.

Карающий меч закона, прозрев, пытался добраться и до Сурена Бабияна. Но он, то ли почуяв недоброе, то ли по случайному стечению обстоятельств, выехал в Америку. Прослышав про интерес к своей персоне, Змей предпочел не возвращаться, тем более, что кое-какие деньжата у него там имелись. Во многом благодаря малознакомому Василию Столярову.

То, что произошло с Хархоевыми и Бабияном, очень поучительно для других. Ибо мораль проста: в России можно делать практически все, что угодно – воровать, грабить, рэкетировать и даже убивать. Но Боже вас упаси связаться со шпионом и диверсантом! Тогда ничто не спасет вас от справедливой кары. Правда, возможно, через несколько лет и это перестанет считаться смертным грехом.

Второй звонок последовал, когда Мачо ехал в переполненном и душном вагоне пассажирского поезда «Тиходонск – Ахтырск».

– Ну что? – послышался в трубке голос ожившего мертвеца. – Где ты находишься?

Мачо пришлось рассказать все подробно: название и номер поезда, вагон и даже номер места. Он ждал, что Салим скажет, что ему делать, но опять никаких инструкций не получил. С телефоном управляться было трудно: приходилось действовать одной левой рукой, потому что правая была в гипсе. Увечный человек вызывает сочувствие и не представляет опасности.

Положив трубку на столик, он набрал несколько цифр. «Близнецы» ехали в том же поезде – Владислав в следующем вагоне, а Анатолий – в предыдущем. Еще несколько человек рассредоточились по всему составу.

– Отзвонился, расспросил о местонахождении, но ничего не сказал, – коротко доложил он.

– Хорошо, будем ждать, – ответил Влад.

Дело клонилось к вечеру, сквозь пыльные стекла красное заходящее солнце последними яркими лучами просвечивало вагон насквозь. Поезд местного сообщения состоял только из плацкартных вагонов. В отличие от фешенебельного снобизма «спальных» или респектабельной чопорности купейных, здесь текла истинно народная дорожная жизнь: похожие друг на друга голые по пояс мужчины в растянутых трениках играли в карты, потягивали пиво, кто-то пил и более крепкие напитки, причем практически не закусывая. Женщины тоже были похожи: линялыми халатами и простецкими прическами. Они азартно «чесали языки» и воспитывали детишек, которые норовили влезть куда не надо, тем более что поезд предоставлял много подобных возможностей. Люди расхаживали по вагону, быстро знакомились, просили закурить и угощали куревом, одалживали друг у друга то нож, то открывалку для консервов, заводили доверительные разговоры и изливали друг другу душу.

Соседи Мачо – супруги средних лет, накрыв столик газетой, принялись выкладывать картошку в мундире, вареные яйца, хлеб и сало, соленые огурцы, зеленый лук… Он сглотнул слюну: даже в самой лучшей тюрьме кухня не отличается разнообразием.

– Покушайте с нами, молодой человек, – грузная тетка с добродушным лицом сделала радушный жест рукой, а ее супруг с висячими седыми усами заговорщически подмигнул и достал бутылку с мутноватой жидкостью. Мачо понял, что это самогон, про который он много слышал, но который никогда не пробовал.

Тетка улыбалась, показывая железные зубы.

– Я же вижу, что проголодался!

– Спасибо, я действительно хочу есть, – кивнул Мачо и левой рукой взял картофелину. Чистить одной рукой было неудобно и он откусил вместе с кожурой.

Все происходящее вокруг напоминало ему Африку. Первобытная откровенность отношений была лишена условностей, которые и составляют оболочку цивилизованности. Здесь были разрушены перегородки между людьми, они все делали на виду друг у друга. Народ открывался с неизвестной стороны: причуды характеров, неожиданные жесты, странные, не слышанные ранее слова… Он чувствовал себя этнографом, погружающимся в экзотическую среду, как исследовательский батискаф опускается в царство вечной ночи.

И еда была какая-то первобытная: искусство кулинаров, приправы и майонезы не играли в ней никакой роли. Но ему нравилось и сало, и яйца, и нечищеная картошка, и острые огурцы. Он любил изучать народы через их кухню, даже самую диковинную. Когда-то в Мексике он даже попробовал вяленую гремучую змею.

– Ой, да зачем вы с кожурой едите, давайте я помогу!

Женщина очистила картофелину, освободила от скорлупы яйцо, причем сделала это быстро и споро.

– Давай, сынок, за все хорошее, – мужчина с седыми усами придвинул ему стакан, на четверть наполненный мутноватой, резко пахнущей жидкостью.

Пить на серьезной, связанной с риском для жизни, операции – дело совершенно немыслимое и недопустимое, но Мачо выпил. Самогон показался немного похожим на текилу или граппу плохого приготовления. По телу стало разливаться блаженное тепло. Опытный шпион почувствовал полное расслабление, ему захотелось плюнуть на свое задание, заснуть и просто ехать, ехать, ехать – куда угодно, только чтобы без остановки. Среди беспорядочного шума, невнятных обрывков разговоров, непривычных запахов…

Но его умиротворенный настрой перебил очередной телефонный звонок.

– Едешь? – спросил Салим.

– Еду! – ответил Мачо, чувствуя, как исчезает расслабление и внутри все сжимается в тугую пружину.

– Через два часа я позвоню, и ты спрыгнешь. Там и встретимся, – сказал Салим и тут же отключился. Возможно, он боялся, что его запеленгуют.

С трудом устроив телефон на смятой простыне, Мачо набрал номер Малкова.

– Снова позвонил. Сказал – через два часа прыгать.

– Хорошо. Постараемся подтянуть людей в этот район.

– Куда прыгать, сынок? Ты парашютист, что ли? – спросил седоусый. К большому удивлению Мачо выяснилось, что «папаше» всего сорок лет, а зовут его Василием. «Тезки, значит», – обрадовано сказал он после знакомства.

– Ну его к бесу, этот парашют. Вон, руку сломал, допрыгался! Давай, лучше, еще выпьем!

– Давай! – засмеялся Мачо. Он уже знал, что в России надо произносить тосты и чокаться.

– За сбычу мечт!

Стаканы сошлись с глухим звоном.

– Точно, это по-нашему! Давай еще!

– Нет, я больше не буду…

Мачо привалился к стенке вагона и закрыл глаза. Приятно кружилась голова, он был абсолютно спокоен и совершенно не нервничал перед встречей с опаснейшим террористом планеты. Два часа. Всего два часа. Нет, целых два часа у него есть. А там, как Бог даст…

– Спишь, американец?

Знакомый жуткий голос ворвался в сознание, и он понял, что действительно спит и видит сон.

– Просыпайся, пора отправляться в ад!

Голос был слишком реальным. Мачо открыл глаза и содрогнулся: напротив, на месте седоусого тезки сидел Салим. Невероятно, но никакой ошибки не было. Хищное лицо, изможденное больше, чем обычно, просторная куртка, торчащий из-под воротника проводок, который он то и дело, будто играя, ловил зубами.

– Здравствуй, Салим, – не выражая никаких чувств, сказал Мачо и сел поудобней, уложив на столик загипсованную руку. Но она не привлекла внимания араба.

– Как оказалось, что ты связался с ФСБ? – спросил тот.

– О чем разговор, Салим? Я тебя не понимаю!

– Я проверял тебя. Перезванивал через полминуты после каждого звонка. И у тебя было занято! Ты докладывал своим хозяевам!

– Ерунда!

– Возможно. Только я уже не хочу пользоваться твоей помощью. Я уйду сам, прямо на небо. А тебя отправлю в ад. Вместе с этим гнусным поездом и этими никчемными людишками!

Салим всегда был немногословным. Сегодня он просто разболтался. Наверное, железные нервы расслабились перед смертью. Нагнув голову, он поймал проводок зубами.

Если бы Мачо не пил русской самогонки, он бы стал анализировать возможные варианты развития событий. Или просто закрыл глаза, примирившись с неизбежным. Или…

Но он просто шевельнул пальцем. Быстро, интуитивно, не задумываясь о последствиях.

Влад Малков не мог раздобыть ему ни «Кольт», ни «Дезерт Игл». Но он догадался замаскировать обгипсованным бинтом обычный «Макар», подобранный на месте нападения на БЖРК. Сейчас ствол пистолета смотрел прямо в лицо террористу.

Грохнул выстрел, огонек пламени прожег бинт, пуля вонзилась в переносицу Салима, наискосок прошла через мозг, вышла через затылок, на излете ударила в верхнюю полку и обессилено упала вниз. И окровавленное лицо террориста уткнулось в крышку столика, еще пахнущего салом и солеными огурцами. Мачо быстро вскочил и осторожно высвободил проводок из крепко сжатых зубов.

– А-а-а, человека застрелили! – заголосила какая-то женщина.

– Милиция! Убивают!

Пассажиры бросились в разные стороны В вагоне начиналась паника. Мачо растерялся. Надо было успокоить людей, но он не знал, как это сделать. Влад Малков привычно бы выкрикнул: «Спокойно, ФСБ!» А что мог крикнуть он? «Спокойно, ЦРУ?» Пожалуй, это только усилило бы панику. А скорей всего, его бы приняли за сумасшедшего. Поэтому Мачо опустился на полку и стал освобождать правую руку от маскировочной повязки.

Огромное кубической формы здание аэропорта «Шереметьево-2» напоминало растревоженный пчелиный улей. Потоки разношерстной публики текли в различных направлениях, сталкивались, закручивались водоворотами, сплетались и расплетались. Челноки с огромными клетчатыми сумками, представительные мужчины в дорогих костюмах с кожаными чемоданчиками от Дюпона, разодетые российские дамы, пахнущие дорогими духами, по-дорожному просто одетые европейцы, непомерно отягощенные сумками и чемоданами мамаши с детьми, празднично настроенные туристские группы, прибывшие очередным рейсом негры, с некоторой опаской присматривающиеся к русским, примерно так когда-то белые колонизаторы, высаживаясь на африканский берег, взирали на их предков. Бизнесмены, командировочные, просочившиеся сквозь милицейские кордоны бомжи, затянутые в строгую форму летчики, стюардессы, таможенники, – все смешались в единую пеструю массу, наполняя гомоном высокие помещения.

Был здесь даже один разоблаченный шпион. Мачо стоял в очереди на пограничный контроль. В черных джинсах, черной кожаной куртке, со спортивной сумкой через плечо он был похож на спортсмена, перешедшего на тренерскую работу. В руке он держал «засвеченный» паспорт на имя Василия Столярова с вложенным билетом до Нью-Йорка. Как и положено прожженному профессионалу, он в глубине души сомневался, что русские выполнят условия сделки. В конце концов, верить нельзя никому. Где гарантия, что с ним не ведут какую-то хитрую двойную игру, все правила которой известны только одной стороне? Конечно, ожидать подобного не было никаких оснований, но все же он испытывал некоторое напряжение.

– Знаешь, мне кажется, что это сон, – сказала Оксана. Она стояла рядом в элегантном брючном костюме, одетом прямо на голое тело, и в дорожных туфлях без каблука. В руках девушка держала точно такой билет.

– Не могу представить, что это я уезжаю отсюда, что буду жить в Америке, что тебя зовут Билл! Это твое настоящее имя?

– Да, настоящее. Тебе придется ко многому привыкнуть…

Интонации в голосе были сухие и жесткие, как известь. В толпе провожающих он увидел «близнецов» и напрягся еще больше. Но ничего не произошло. Молодой пограничник поставил штамп в паспорт, турникет открылся, и он вышел на нейтральную территорию. Из соседней кабинки вышла Оксана. Мачо оглянулся. «Близнецы» улыбались, Влад помахал ему рукой.

Мачо расслабился и, обняв Оксану за плечи, привлек к себе.

– Через двенадцать часов мы будем на месте, – сказал он совсем другим тоном.

И все же полного успокоения не наступило, просто одна озабоченность сменила другую. Предстояли сложности со своим начальством. Внутреннее расследование, проверки на полиграфе… Скорее всего, его уволят. Что ж, можно открыть оружейный магазин и торговать не серийной продукцией, а раритетами. Это приносит хорошую прибыль.

Оксана тоже была озабочена.

– И все это время мы не сможем заниматься любовью? Все двенадцать часов?

Билл Джефферсон рассмеялся и сильнее прижал к себе стройное девичье тело.

– Ну почему же, малышка. Не все так плохо. Что-нибудь придумаем…

– Кстати, – подчиняясь какой-то подсознательной ассоциации, вдруг спросил он. – А ты умеешь солить огурцы?

– Нет, – удивленно ответила Оксана. – Но если надо – научусь.

«Близнецы» неторопливо шли к выходу из аэровокзала.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы агент так влюбился в сообщницу, что вытащил ее из тюрьмы и увез с собой? – повернулся майор Малков к напарнику.

– Никогда.

– И я никогда. Значит, наши девушки и правда – самые лучшие в мире!

– А я в этом никогда и не сомневался, – ответил майор Ломов.