Окруженный слухами, байками, домыслами и пересудами, таинственный поезд носился по всей стране. Неделю назад его видели под Тиходонском, через неделю он ходко шел по Транссибу, еще через неделю литерный наделал переполох среди железнодорожников Нового Уренгоя. Он бороздил российские просторы с востока на запад и с юга на север, но избегал спускаться ниже пятидесятой параллели и никогда не заходил на Дальний Восток, можно было подумать, что ни Владивосток, ни Находка его не интересуют. В действительности дело обстояло проще: маршрут поезда определяли не эмоции, а рациональные задачи, выполнение которых несколько затрудняло отклонение в нижние широты. Поэтому литерный обычно доходил только до Хабаровска и разворачивался в обратном направлении. Зато он часто поднимался до Воркуты, Архангельска или Мурманска, откуда до Северного полюса было рукой подать, а поскольку траектории, как правило, прокладывались через вершину планеты, то время подлета резко сокращалось. Так он из конца в конец пересекал всю страну, будоража умы тех, кто заметил нечто необычное, что-то узнал или заподозрил. Но основная масса людей не обращала на него внимания. Поезд как поезд.

Как правильно отметил путевой рабочий со станции Шпаковское Сашка Яковлев, раньше литерных было много, попробуй, разберись: где какой! Секретари ЦК КПСС, члены Политбюро и другие небожители политического Олимпа путешествовали по стране именно таким образом: спецпоезд безопасней самолета, не в пример более комфортабелен и позволяет лучше обеспечить охрану, выставив вдоль полотна служивых людей на расстоянии, определяемом рангом проезжающего. Когда в нечастые поездки отправлялся Вождь всех народов Иосиф Виссарионович Сталин, сотрудники НКВД, военные и местные милиционеры действительно выстраивались цепочкой в пределах прямой видимости. Демократичный Хрущев и вправду выглядывал в окно, махал рукой обалдевшим гражданам, выходил на станции во время многочисленных остановок. И Леонид Ильич Брежнев любил передвигаться поездом, особенно в последние годы жизни, например во время знаменитой поездки в Азербайджан с долгой, освещенной всеми газетами страны остановкой в Тиходонске…

Последующие правители от поездов отказались. Бедолаги Черненко и Андропов в силу болезни были нетранспортабельными, молодой энергичный Горбачев и впоследствии Ельцин окончательно пересели на самолеты, действующий президент и вовсе летал на истребителях… Эпоха литерных поездов закончилась. Только консервативный друг России, солнцеподобный Ким Чен Ир, пересек всю страну на собственном бронированном поезде, с собственной охраной, собственными снайперами, запасом пищи, воды и молодой красивой любовницей.

Поэтому литерный нового времени обращал на себя внимание. Он руководствовался своими, особыми правилами. На станциях, полустанках, разъездах и переездах его, как правило, встречали зеленые светофоры, поэтому без крайней необходимости он не останавливался. И при крайней тоже. Даже если под колеса бросался самоубийца, а такое время от времени случалось, поезд продолжал свой бесконечный, стремительный бег. На узловых станциях в него не закачивалась вода, не загружались продукты, не сменялись бригады машинистов и не менялись тепловозы. Точнее, все замены происходили в дороге, все необходимое для долгого автономного функционирования имелось внутри. Потому что это был не обычный поезд, а БЖРК – боевой железнодорожный ракетный комплекс.

Главным его элементом является боевой вагон, в котором опирается на подъемник закрытый полусферической крышкой цилиндрический контейнер, выполненный из тугоплавкой пуленепробиваемой стали и способный выдержать температуру до тысячи градусов. В нем спит до поры стратегическая межконтинентальная баллистическая ракета с шестнадцатью ядерными боеголовками. При необходимости крыша вагона поднимается домкратами и сбрасывается, а изнутри гидравлическими системами поднимается и нацеливается в небо направляющий контейнер с ракетой. После этого – шутки в сторону, ибо занявшая стартовое положение ракета через 20 минут после сигнала тревоги может уйти к цели и уничтожить половину континента, на котором располагается страна главного противника.

Локомотив атомного поезда имеет двигательную установку повышенной мощности, вагоны бронированные, а на их крышах действительно лежат рельсы. Васька, сын шахтера Виктора Степановича, тут не ошибся: в два ряда, на ширине стандартной колеи. Под ними мастерски изображены шпалы. С одной стороны, это средство против аэрофотосъемки – «принцип хамелеона» кожа которого принимает окрас той поверхности, на которой зверек находится. С другой – резерв для ремонтных работ, если путь разрушен. В шестом, техническом, вагоне имеется и запас настоящих шпал. Только на крыше пятого, боевого, вагона рельсы не настоящие, а декоративные, дюралевые, чтобы не перегружать домкраты при сбросе крыши. И сама крыша имеет пояс жесткости, пробитый сотнями заклепок, которые заметил вчерашний десятиклассник Гена Аликаев со станции Шпаковское.

Ввиду высокой мобильности, хорошей маскировки и постоянного изменения местонахождения БЖРК практически неуязвим. В отличие от подводных лодок, его очень трудно обнаружить и нейтрализовать. Практически это оружие последнего удара. Гарантия возмездия в случае атомной атаки на нашу страну. Много лет назад по СССР носились пять таких поездов. Потом все они стали «на прикол». В связи с осложнением военно-политической обстановки в мире был собран и поставлен на боевое дежурство, выпущен в бесконечный путь новый БЖРК с современной гиперзвуковой ракетой последнего поколения. Ее очень сложно обнаружить в полете и невозможно перехватить. Таким образом, эффективность БЖРК достигла небывало высокого уровня.

О нем ежедневно докладывается министру обороны, его путь тщательно отслеживается в Генеральном штабе. Каждые два часа специальный дежурный изменяет на карте местоположение атомных подводных лодок и БЖРК.

Скромный литерный поезд является одним из главных гарантов военной безопасности нашей страны. Именно поэтому о нем судачили не только путевые обходчики, дорожные рабочие и жители прилегающих к железнодорожному полотну деревень, о нем же говорили по другую сторону океана на совещании в штаб-квартире Центрального разведывательного управления США. Уровень совещания был очень высок: вопрос докладывался самому директору.

– Так существует ли «Мобильный скорпион» на самом деле? Где он базируется? Каковы его маршруты? Можем ли мы его отследить?

Директор ЦРУ, как и любой профессиональный, знающий работу руководитель, умел задавать конкретные вопросы. Положив руки на прозрачное стекло большого, овальной формы стола, он обвел хмурым взглядом трех присутствующих в его кабинете сотрудников русского отдела.

Расположившийся в глубоком кожаном кресле у окна седовласый мужчина с раскосыми миндалевидными глазами, широким смуглым лицом и густыми черными усами тактично откашлялся. Спокойные бесстрастные интонации в голосе директора не могли его обмануть. За двадцать лет совместной работы Ричард Фоук успел научиться распознавать истинные чувства шефа. Тот был очень напряжен.

Фоук переглянулся с руководителем аналитического сектора Мелом Паркисоном. В конце концов это его дело – всесторонне оценивать поступающую информацию. Мел со значением наклонил голову, подтверждая незыблемость своей позиции.

– Мы склонны полагать, что «Мобильный скорпион» существует, – как можно тверже и увереннее высказался начальник русского отдела. Он был малайцем, и это наглядно подтверждало, что в центральном аппарате ЦРУ расовая сегрегация напрочь отсутствовала.

– Из чего вы исходите? – мягко поинтересовался директор.

– В первую очередь, из анализа информации. Бицжеральд характеризует Прометея как источник в высшей степени достоверный. Это же подтверждается его досье: вся предыдущая работа, а он сотрудничает с нами почти двадцать пять лет, не вызывала нареканий. Что касается второго и третьего вопроса, то фактической информацией, чтобы на них ответить, мы не располагаем.

Директор кивнул.

– Логично. Но логика не есть прерогатива нашего ведомства. В администрации серьезно озабочены внешней политикой России. Точнее, изменениями их внешней политики. Президент России отказался поддержать нас в операции против Ирака, они внезапно прекратили одностороннее сокращение стратегических ядерных сил, мотивируя это нашими планами ракетного базирования в космосе. Их министр иностранных дел на одном брифинге заявил, что ответом на программу «Зевс-громовержец» станет совершенно неожиданное асимметричное решение.

Директор многозначительно посмотрел на внимательно слушающих подчиненных.

– Наш президент считает, что эта неожиданная твердость еще вчера сговорчивой России должна на что-то опираться. Аналитики Белого дома сделали вывод, что она опирается на некий новый военный фактор. Президент всерьез озабочен этим новым фактором, по существу, он резко изменил расстановку сил в мире. Я согласен с вами в том, что таким фактором может быть «Мобильный скорпион». И я доложил о нем президенту, но только как о логическом выводе. Вот здесь-то он мне и указал, что прерогативой ЦРУ являются не логические выводы, а сбор конкретной информации и разработка планов противодействия вытекающим из нее угрозам. Я прошу вас доложить, почему именно в этом мы не преуспели! Ведь методика отслеживания подводных лодок противника отработана очень хорошо…

Ричард Фоук сделал знак третьему мужчине с узким лицом и высоким лбом интеллектуала. Это был начальник технического сектора Дэвид Барнс.

– Видите ли, господин директор, подводные лодки находятся в чисто природной, необитаемой среде, без техногенного фона. Их видно в воде, им не подо что замаскироваться, их легко отличить от пассажирских и грузовых судов, которых тоже не очень-то много… Другое дело «Мобильный скорпион»…

Барнс вздохнул, переводя дух.

– Он затерян на фоне тысяч поездов, которые ничем от него не отличаются. Кроме того, его маскирует техногенный фон: десятки тысяч радиосигналов, сотни объектов повышенной радиации – промышленные и медицинские радиоизотопы, зона чернобыльского заражения, свалки радиоактивных отходов… К тому же на наших спутниках нет аппаратуры для обнаружения небольших значений радиационной активности. А на «Мобильном скорпионе» наверняка свинцовая крыша…

– Хорошо, – директор откинулся на спинку кресла. – Все это очень убедительно, но малоинформативно. Я прошу вас, господин Фоук, мобилизовать все возможности вашего отдела, для того чтобы снять покров невидимости с «Мобильного скорпиона»! Дайте Бицжеральду карт-бланш, пусть активизирует возможности Прометея. Если надо, направьте в Россию специального агента. Со «Скорпионом» работает много людей, кто-то немного пробалтывается жене, кто-то хвастается перед любовницей, кто-то по пьянке сказал лишнее в баре, есть недовольные, которые хотят навредить начальству или стране в целом… Этих людей надо искать. Надо плотной сетью собирать любую информацию и тщательно ее отрабатывать. И полностью задействуйте потенциал технической разведки, разумеется, с учетом реальных финансовых возможностей ведомства. Сейчас наша первоочередная задача – взять «Мобильный скорпион» под контроль! Желаю успеха, господа!

Совещание было окончено. Три сотрудника русского отдела вышли из кабинета директора. Каждый держал в руках сотни тайных и явных нитей, которые тянулись на территорию России. Теперь предстояло умело за них дергать, чтобы получить результат.

Внеплановые остановки БЖРК – явление чрезвычайное. О каждой начальник поезда срочной шифротелеграммой сообщает в Москву, с обязательным указанием причин и продолжительности остановки. На этот раз причина была солидной и вполне оправданной – контрольное посещение командира части стационарного базирования атомного поезда.

Полковник Булатов прилетел рейсовым самолетом в Архангельск, прямо из аэропорта вертолетом вылетел на юго-запад, в точку, известную ему одному.

БЖРК остановился в Озерной, маленькой станции в ста километрах от Архангельска. Станцию окружал высокий густой лес, неподалеку синело чистое озеро, на берегу которого раскинулся небольшой поселок. Прозрачный пьянящий воздух, тишина, приятная прохлада – курорт, да и только. Здесь проходило от двух до четырех поездов в сутки, но несколько местных жительниц, в основном старушек, все равно сидели на аккуратном чистеньком перроне с лукошками грибов, банками голубики и морошки, вяленой и копченой озерной рыбой, сигаретами.

Появление внепланового поезда вызвало радостное оживление, женщины кинулись к вагонам. Однако, к их немалому удивлению, никто не выглядывал сквозь толстые стекла, не опускал рамы, восхищаясь чистым свежим воздухом, – окна остались наглухо закрытыми и зашторенными. Двери тоже не открывались, пассажиры на перрон не выходили. Только из первого и последнего вагона, не пользуясь ступеньками, пружинисто выпрыгнули двое подтянутых мужчин, облаченных в столь же универсальные, сколь и анонимные камуфляжные комбинезоны. Один из них, повыше ростом, остался стоять на перроне, второй обошел вагон и стал с другой стороны состава.

– Ягоды, грибочки, сигареты, – привычно заголосили торговки. – А вот рыбка, рыбку берите…

Высокий мужчина, глядя на аппетитную золотистую рыбу, сглотнул слюну. Она бы внесла разнообразие в унылое меню БЖРК. Но инструкция запрещала есть, пить и курить что-либо из постороннего мира. В рейсе использовались только собственные запасы. Это ведь не прогулочная поездка, а стратегическое боевое дежурство!

– Нет, спасибо. Нам ничего не нужно.

– А в вагонах? – подала голос бабулька с синюшным лицом. – Может, им там чаво надо?

– У нас все есть, – повторил охранник.

– А чаво не выходит никто?

– Не знаю. Наверное, не проспались еще…

– Дык ведь белый день сейчас! Как не проспались? – не отставала синюшная.

– Так.

Мужчина явно не был расположен к беседам.

– А что это за поезд?

– Частный. Господина Кутубаева. Слыхали, поди?

– А кто он такой? – подключилась к разговору наиболее молодая из торговок, облаченная в цветастое длинное платье и накинутую поверх него сиреневую кофточку с обвисшими рукавами.

– Нефтяной король. Газеты читать надо.

– Да какие тут газеты…

Торговки отошли в сторону.

– Богачи проклятые, совсем обнаглели, вон поезда покупают…

– За наши трудовые деньги коньяки жрут с утра до ночи…

– И небось блядей с собой возят!

– Да, уж без этого не обойдется, – вздохнула женщина в цветастом платье и с тоской оглянулась на таинственный состав.

Охранник улыбался. Компрометация всевозможных «королей» была любимой самодеятельностью охраны. Ее никто не запрещал.

Вертолет опустился в полукилометре от поезда, на лужайке у озера. Полковник Булатов дождался, пока остановится винт, и открыл дверь. Его суровое лицо светилось ожиданием чего-то хорошего.

– Я остаюсь здесь, вы возвращаетесь, – сказал он оперативнику Архангельского УФСБ.

– Но как вы будете добираться обратно? – встревожился тот. – Здесь нет ни гостиницы, ни… В общем, ничего нет. И поезда практически не ходят…

Полковник улыбнулся чему-то своему. Он был в гражданской одежде и мало походил на военного. Только решительным голосом, резкими манерами, да командным тоном.

– Я все знаю. Улетайте.

Пожав сопровождающему руку, он выпрыгнул наружу. Вертолет взлетел, набрал высоту и сделал круг над озером. Увидев стоящий на станции короткий поезд, оперативник догадался, с чем имеет дело.

– Возвращаемся! – скомандовал он пилоту.

Вертолет лег на обратный курс.

Полковник Булатов добрался до поезда через десять минут. При виде него охранники вытянулись в струнку.

– По машинам! – негромко произнес он и запрыгнул на площадку последнего вагона. Поезд тут же тронулся, и охранники прыгали в него уже на ходу. Начальник поезда немедленно отбил телеграмму, что БЖРК продолжает движение.

Через полчаса в отдельное купе военврача, расположенное во втором вагоне, заглянул помощник начальника БЖРК Волобуев.

– Наталья Игоревна, – тактично постучав и дождавшись ответа, мужчина в форме майора с петлицами железнодорожных войск почтительно замер на пороге. У него было узкое, с красными прожилками лицо и вечно озабоченные глаза. Когда он смотрел на военврача, эта озабоченность исчезала.

– Полковник Булатов ждет вас в штабе.

– Благодарю вас, майор, – Наташа легко поднялась на ноги и едва заметно улыбнулась.

Ей было прекрасно известно, как относятся к ней мужчины. Особенно те, которые заперты в бронированной коробке несущегося в неизвестность спецпоезда. И дело не только в половом голоде. Наташа была очень красивой женщиной. Вернее, сказать, что она была красивой, означало не сказать о ней ничего. В свои тридцать шесть лет она была способна дать фору любой двадцатилетней. Кристально-чистые голубые глаза, прямой римский носик, подбородок с едва заметной ямочкой и пепельно-русые волосы средней длины, всегда аккуратно расчесанные и блестящими волнами ложащиеся на плечи, тонкий аромат духов… И фигура была под стать, и осанка: уверенная посадка головы, высоко вскинутый подбородок, расправленные плечи, ровная спина, идеально ухоженные руки с длинными, как у пианистки, пальцами, правда без маникюра, в силу специфики работы, зато красивые ноги с педикюром…

Если бы судьба сложилась по-другому, она могла бы с успехом сниматься в кино. А если бы жила в столице и выходила на многолюдные улицы, то и избалованные москвичи скручивали бы головы ей вслед. Но она была единственной женщиной в БЖРК. И неудивительно, что в нее были влюблены почти все мужчины экипажа.

Обойдя Волобуева, Наташа пошла вперед. Военная форма ее только украшала. Ее походка была легкой и непринужденной. Казалось, она шла, не касаясь подошвами трехсантиметровой стали, парила над грохочущим и лязгающим полом. Краснолицый майор шел в нескольких шагах сзади и старался не поедать глазами ноги военврача.

В занимавшем половину вагона просторном помещении, которое чаще выполняло функции столовой, но в случае необходимости за несколько минут превращалось в операционную, принимал пищу сменившийся взвод охраны. Наташа приветливо поздоровалась. Все бойцы были в форме, все – прапорщики, все с хорошей физической и боевой подготовкой. Пахло борщом и чем-то кислым.

Пройдя свой вагон насквозь, Наташа открыла герметичную дверь тамбура, потом еще одну, тоже с резиновым уплотнителем, и привычно нырнула в переход. В отличие от обычных поездов, межвагонное пространство тоже было герметичным, с гофрированными резиновыми стенками, и дополнительно защищалось броневыми листами. Здесь ее не мог никто увидеть и приветливую полуулыбку на чувственных губах будто стерло мокрой тряпкой. Ей было невесело. Мрачный металл, постоянный лязг и грохот, – вся поездная жизнь в последнее время угнетала военврача все больше и больше. Она уже поставила себе диагноз: повышенная тревожность, первые признаки депрессии. Если случится шоковая ситуация или просто нервная встряска, возможен психический срыв. Любой член экипажа, у которого она выявила бы эти симптомы, подлежал направлению на психологическую реабилитацию. А может, и полному списанию.

Следующий вагон был штабом поезда и узлом связи. Пройдя через просторный зал, в котором сидели за приборами прапорщики и офицеры, она зашла в командный отсек. Постучав, Наташа вошла в кабинет начальника поезда подполковника Ефимова. Сейчас хозяин кабинета отсутствовал, зато за его столом читал какую-то бумагу начальник гарнизона постоянного базирования БЖРК Андрей Андреевич Булатов. Законный супруг военврача БЖРК майора Булатовой. Но сейчас он держал лицо суровым и никаких родственных чувств не проявлял.

– Доложите о чрезвычайном происшествии, товарищ майор, – сурово сказал полковник, глядя в сторону. – Почему вы взяли на борт особо режимного объекта постороннего человека?

Андрей Андреевич был старше Наташи лет на двенадцать, но, как она считала, возраст его нисколько не портил. Напротив, залегшие в уголках зеленых глаз морщинки и ставшая уже заметной седина на висках только добавляли ему солидности и благородства. Квадратная челюсть, широкие массивные скулы и сросшиеся у переносицы густые брови свидетельствовали о твердости характера, мужестве Булатова и его жизненной закалке.

– Товарищ полковник, мотоциклист попал в защитную сетку, но получил серьезные травмы. Он мог погибнуть. Мой врачебный долг заключался в том, чтобы его спасти. Никакой угрозы для режимного объекта пациент не представлял, он пробыл на борту четыре с половиной часа и все время находился в бессознательном состоянии.

Булатов вздохнул.

– Ну, что ты как девчонка, честное слово! Если этот факт станет известным руководству, а он станет известным, – полковник выразительно поднял документ, который держал в руках.

Несмотря на мягкий тон мужа, Наташа неожиданно вспылила.

– Прошу тебя. Не нужно читать мне нотаций. Я прекрасно знаю и наше положение, и все выдержки из устава, к которому ты так часто любишь апеллировать. Но ты должен меня понять, я ведь не робот и не «черный автоматчик»… Существует еще и чисто человеческая мораль, и врачебная этика! Мотоцикл растерзало колесами, а парня забросило к нам, он был ранен и остро нуждался в срочной помощи, от этого зависела его жизнь. Что надо было делать? Выбросить его обратно? Отнять тот шанс, что дала ему судьба? Но за что, он же ни в чем не виноват! И какой вред это принесло нашему объекту? Никакого!

Булатов сокрушенно покачал головой, и Наташа замолчала. Она знала на сто процентов, что супруг согласен с ее доводами и испытывает приблизительно те же чувства, и она сама, но долг перевешивал эмоции. С точки зрения интересов службы все, что она говорила, просто детский лепет.

– Короче, товарищ полковник, я готова взять всю ответственность на себя, вплоть до добровольного рапорта об отставке!

Булатов вздохнул еще раз.

– В этом нет необходимости. В конце концов, инструкция говорит только про самоубийц и «рельсовые» трупы, – как бы советуясь сам с собой, проговорил он. – Выбрасывать на смерть живых людей она не предписывает. Остановки, о которой необходимо докладывать в Москву, тоже не было…

– Да, Ефимов молодец, он снизил скорость, и парня аккуратно достали из сетки. А мотоцикл повис на переднем сцепном крюке тепловоза…

Военврач повеселела. Она поняла, к какому решению пришел супруг.

– И когда его выгружали, мы не останавливались. Правда, двигались со скоростью черепахи, но двигались…

Полковник усмехнулся.

– Кого ты думаешь обмануть, детка? Государство? А самописцы на что? Даже если график выдержан, подозрительные изменения скорости привлекут внимание и потребуют объяснений. А все уже объяснено, вот здесь…

Он снова потряс листом бумаги.

– Это рапорт майора Сомова. И он уже направил его по своей связи в Москву!

В тоне полковника не было осуждения, только констатация факта. Особист сделал то, что должен был сделать.

– Так что Ефимов напишет рапорт о происшествии, ты приложишь свое объяснение, я соглашусь с целесообразностью такого решения и направлю материал по команде. Пусть разбираются. Но думаю, они одобрят мой вывод.

– Хорошо быть женой командира! – засмеялась Наташа.

– Будь серьезней, – поморщился полковник. – Речь идет о серьезных вещах…

– Ладно. Тогда напиши в своем заключении, что военврач Булатова использовала возможность попрактиковаться. Это чистая правда. Я ведь давно не делала операций. Как психолог я востребована, как хирург – нет.

– Кстати, каково психологическое состояние личного состава?

Этот вопрос командир гарнизона обязан задавать при каждом контрольном посещении.

– Особых отклонений нет, товарищ полковник, – после едва заметной заминки ответила военврач. Говорить о своих проблемах она не стала.

Но командир отдельной воинской части стратегического назначения должен быть хорошим психологом. Он встал, обошел стол и вплотную приблизился к военному врачу БЖРК.

– Я думаю, что тебе надо оставить службу, – полковник Булатов нежно пробежался сухими пальцами по ее шелковистым пепельным волосам.

В жене Андрею Андреевичу нравилось буквально все. И волосы, и лицо, и фигура. И ему очень нравились глаза Наташи. Полковник подхватил пальцами ее подбородок с ямочкой и заставил приподнять голову. Глаза супругов встретились. Его – карие, суровые и жесткие, и ее – серые, чистые и бездонные, но грустные. Полковник достаточно долго работал с личным составом, чтобы уметь определять настроение подчиненных. Тем более, если подчиненная – собственная жена.

– Я же чувствую, как ты здесь мучаешься, – продолжал полковник. – Поезд не место для женщины. Пусть даже эта женщина – военврач в звании майора. Бытовые условия тут ужасные – ни в душе, ни даже в туалете нельзя запереться…

Наташа едва заметно улыбнулась.

– Для меня сделано исключение. И я пользуюсь специальной съемной задвижкой.

– Вряд ли это меняет дело коренным образом! К тому же специфика режима связана со многими личными ограничениями. Секретность, запрет на лишние контакты, даже внутри поезда, вечное напряженное ожидание, состояние готовности…

– Да, это нелегко. Вчера я забраковала совсем молоденького бойца из охраны. У него стала активно развиваться клаустрофобия, – Булатова коротко кивнула.

Стараясь не вызвать неудовольствие супруга, она высвободила лицо из его ладоней и слегка отстранилась. Пытаясь замотивировать этот жест, Наташа потянулась к термосу Ефимова, в котором всегда был крепкий и вкусный чай, и налила себе стакан.

– Хочешь чаю, Андрюша? – ласково предложила она.

– Нет, спасибо.

Наташа сделала маленький глоток. Чай действительно был хорошим. Андрей, по ее мнению, многого не понимал. Для него этот поезд был чем-то большим, чем простая работа, и она чувствовала это лучше других. Поезд заменял ему друзей, семью, жену…

Проклятый поезд! Наташа с ужасом осознавала, что отношение к поезду переносит и на мужа. Во всяком случае, стена отчуждения между ними становилась все толще. Как вообще они оказались женаты? Тогда, много лет назад, когда ее жених Саша Ветров разбился на мотоцикле, Наталья Игоревна поступила на военную службу в Тиходонский окружной госпиталь. А Андрей Булатов лечился там от лучевого ожога правой кисти. Так они и встретились. Сначала он был для молодой докторши хорошим другом и наставником, а потом… Как часто бывает, потом они поженились. А любовь? Любви так и не было. Была только жизнь по инерции.

– Почему ты молчишь, Наташенька? – выдернул ее из невеселых размышлений полковник.

Интересно, осознает ли он, как они далеки от образа идеальной супружеской пары?

– А что я должна сказать? – она еще отхлебнула чаю, продолжая держать обжигающий стакан в обеих ладонях. Это помогало заглушать боль и неудовлетворенность в душе.

– Я ненавижу этот поезд. Но я привыкла к определенному ритму жизни, к делу, которым занимаюсь. А если я спишусь на твердую землю, что мне делать? В Кротово я начну сходить с ума через три дня! Это болото, там просто мухи дохнут со скуки! Эта Белова, которая постоянно таскается с телефонистками и сплетничает о разговорах офицеров, эти коммунальные дрязги, эта еле текущая из крана вода!

Она наконец не выдержала и, поставив стакан на стол, растерла обожженные ладошки.

– Меня хватит на три дня, не больше. Постирать, выкупаться, отоспаться на твердой, не раскачивающейся кровати, и все: я хочу опять в рейс! Не потому, что мне там нравится, а просто чтобы убежать из этой помойки! К тому же здесь у меня приличная зарплата, все эти надбавки складываются в солидную сумму. И льготный стаж выслуги. Словом, есть перспектива на будущее. Старость-то, увы, не за горами…

Наталья Игоревна грустно усмехнулась.

– Но у тебя есть муж! Похоже, ты на меня совершенно не рассчитываешь!

Военврач помолчала. Чуть дольше, чем позволяли приличия.

– Ну, почему же… Рассчитываю…

Ответ прозвучал неубедительно. Опытный полковник сделал вид, что этого не заметил.

– Делай так, как тебе лучше, – сказал он. – Я не собираюсь насильно держать тебя в болоте и помойке.

Если полковник и обиделся, что супруга называет вверенную ему особо режимную часть обидными словами, то виду не подал.

– Вот и замечательно!

Наташа почувствовала, что перегнула палку и примиряюще улыбнулась.

– К тому же, если уволиться, то где я найду такого замечательного, все понимающего и доброжелательного начальника? Нигде!

– Хорошо, что ты это понимаешь, – Булатов бросил короткий взгляд на часы.

– Ты долго у нас пробудешь? – спросила Наташа.

Муж качнул головой. У него был отсутствующий вид.

Мысленно он уже проверял поезд.

– До Архангельска. Через три часа самолет.

– А… Мы не успеем?

– Ну что ты, Наташа… Как ты себе это представляешь? Весь поезд знает о моем прибытии, я должен пройти по вагонам, проверить технику, поговорить с личным составом…

– Ну ладно…

Распрощавшись с Сашей, Оксана в университет не пошла. Никакой консультации по психологии у нее сегодня не было, а если и была, то она не входила в учебную программу. Сев в такси, девушка приехала на площадь Героев, заглянула в магазин «Швейцарские часы», расположенный на первом этаже высотного здания из проржавевшего железа и тусклого стекла, потом зашла в вестибюль, позвонила по внутреннему телефону, представившись, передала трубку угрюмому охраннику и была пропущена внутрь.

Игнорируя лифт, Оксана взлетела по лестнице на четвертый этаж, как выпущенная из клетки птица, с наслаждением расправившая занемевшие крылья. Но птица рвется к облакам, повинуясь инстинктам, а она и сама не могла понять, какое именно чувство гнало ее по напичканному офисами зданию. Любовь? Очень сомнительно. Любопытство? Вероятно. Тяга к новым ощущениям? Еще вероятнее. Интерес к незнакомой, острой и безумной игре? Вполне возможно… А скорее – пряный коктейль из всех перечисленных компонентов.

Впрочем, она не привыкла глубоко анализировать свои ощущения и обычно даже не задумывалась над ними. Через несколько минут загорелые ноги принесли ее ладное тело к стальной двери, деликатно обшитой светло-коричневым ламинатом с вычурной золоченой табличкой «ООО Строительные материалы».

Оксана не успела нажать кнопку звонка, как дверь раскрылась. Шкафообразный охранник, не чета сидящему внизу увальню, обозначил уважительный жест.

– Проходите, пожалуйста, Степан Григорьевич вас ждет.

Это подчеркнутое уважение, несомненно, входило в состав того коктейля, за которым она каждый раз торопилась на встречу с Суреном.

В просторной приемной девушка получила очередную дозу внимания: красивая секретарша встретила ее ослепительной улыбкой, предназначенной для VIP-персон, и повторила:

– Пожалуйста, Степан Григорьевич вас ожидает.

Улыбнувшись в ответ, Оксана поправила прическу и куснула губы, чтобы они стали ярче. Сквозь двойную дверь она прошла в просторный, обставленный дорогой офисной мебелью кабинет. Сурен уже шел ей навстречу, широко улыбаясь и расставив руки для объятий.

– Здравствуй, Барби! Ты все хорошеешь! Мне всегда радостно тебя видеть!

Он поцеловал Оксану в лоб и обе щеки, то ли по-дружески, то ли по-отечески.

Сурену Бабияну недавно исполнилось шестьдесят пять, он был на двадцать лет старше Оксаниного отца, а ей вполне годился в деды. Назвать его красивым или симпатичным было нельзя. Большая лысина, окруженная венчиком редких седых волос, морщинистый лоб, круглые серые глаза, большой клювообразный нос, впалые щеки, тоненькие седые усики-стрелочки. Хотя он брился каждое утро, седая щетина пробивалась вновь очень быстро, создавая впечатление некоторой неряшливости, но тонкий запах дорогого одеколона вносил поправку: никакая это не неряшливость, а модная «шведская небритость», ради которой за баснословные деньги приобретаются специальные бреющие машинки. Хорошо скроенный по фигуре дорогой костюм, отглаженная рубашка, слегка распущенный узел галстука – единственная вольность, которую он позволял себе в неофициальной обстановке.

Образ благообразного предпринимателя нарушал ледяной металлический взгляд, именно он, как ни странно, и являлся магнетически притягательным для Оксаны. И, конечно, само имя Сурена Гаригиновича, хорошо известное в мире предпринимателей Тиходонска. И его слава донжуана… И умелая обходительность, невиданные прежде знаки уважения и внимания. И невиданная же щедрость…

Он появился как джин из сказки. Оксана стояла на троллейбусной остановке, когда рядом остановился огромный белый «Лендкрузер», из которого вышел представительный, хорошо одетый, благоухающий необычными ароматами пожилой мужчина… Впрочем, нет. Загорелый Сурен не производил впечатления пожилого. Просто взрослый, зрелый человек. Или человек в возрасте. Очень обходительный и обаятельный, надо отдать ему должное. Он предложил подвезти девушку.

И хотя каждой девушке с детства внушают, что не следует садиться в машину к незнакомцам, в данном случае и машина, и незнакомец не внушали опасений. Более того – располагали к интригующей и многообещающей прогулке. Оксана села в джип, приняла приглашение пообедать в одном из самых дорогих ресторанов города, прямо за столиком получила привезенную шофером бархатистую темно-бордовую розу на длинном стебле, а после шикарного обеда и интересной беседы Сурен завез ее в ювелирный бутик и купил кольцо с огромной матово-белой жемчужиной, которое до сих пор, спрятано в ее шифоньере, замотанное в ношеные колготки. Так начался их роман.

Оксане было лестно, что столь уважаемый и известный человек обратил на нее внимание и искренне расположился к молоденькой, не знающей жизни студентке. Когда они входили в дорогой ресторан или принадлежащий Сурену ночной клуб, ореол его славы и значительности окутывал и Оксану. Это и перед ней распахивали тяжелые двери, и перед ней расшаркивались, и ей предназначались любезные, часто заискивающие улыбки.

– Я уж думал, ты сегодня не придешь, – Сурен бросил короткий взгляд на наручные часы. – Впрочем, ради тебя я готов перекроить свои планы.

– Меня задержал жених, – с достоинством произнесла Оксана. Знать себе цену и при каждом удобном случае ее завышать девушку научил сам Сурен.

– Он вернулся с преддипломной практики, и мы обсуждали планы на будущее.

– Ах да, – Сурен Гаригинович рассеянно махнул рукой. – Он ведь у тебя курсант-ракетчик… Военная жизнь, скитания по гарнизонам, общежития… Это не для Барби. Я бы не советовал тебе торопиться.

Сердечко Оксаны учащенно забилось. Эта заинтересованность выдавала серьезные намерения богатого ухажера.

– Я и не тороплюсь. Собственно, это он постоянно заводит разговоры о свадьбе. Я согласия еще не дала. У меня нет никакой охоты жить в лесу. Он будет неделями сидеть под землей, а мне что делать?

– Это еще полбеды, – прицокнул языком Сурен. – Там же радиация-шмаризация, волны-молны… Они там все становятся импотентами. Зачем тебе нищий муж-импотент?

– Ой, правда?! – ужаснулась Оксана. – Я этого и не знала! Но все равно сказала, что согласна только на Москву. Или Тиходонск.

– И правильно, моя умница! – обняв девушку за гибкую талию, предприниматель увлек ее к окну и обвел рукой раскинувшуюся внизу площадь с похожим на трактор театром, старинным зданием Управления дороги и высоченной стелой Победы.

– Это большой город, в нем идет большая жизнь. А какая жизнь в отдаленном гарнизоне? Неустроенный быт, задержки зарплаты, дрязги между офицерскими женами, интриги между их мужьями… Это не жизнь, это существование. Разве для этого ты создана? Конечно, нет! Помнишь, как мы ездили в Сочи? Весной, конечно, там не так весело, как в сезон, но думаю, ты почувствовала вкус жизни?

– Конечно, – кивнула Оксана.

Там они жили в фешенебельной гостинице, ходили по дорогим ресторанам, купались в шикарном бассейне с морской водой, ели шашлыки на набережной, бросали в море монетки. В Сочи Сурен научил ее делать настоящий минет, вначале ей это не понравилось, но постепенно вошла во вкус.

– Пойдем, Барби, я чем-нибудь тебя угощу, – Сурен увлек ее в комнату отдыха, где на столе, как всегда, стояло шампанское, шоколад, бутерброды и фрукты.

– Ой, я как раз проголодалась, – Оксана с удовольствием надкусила бутерброд с копченой колбасой. – Ты всегда такой внимательный…

Действительно, Кудасов, не успев познакомиться, сразу же захотел затащить ее в постель, да и вообще ни один из сверстников никогда не порывался ее накормить. Разве что собственным белком.

Сурен, улыбаясь, погладил ее гладкую ногу.

– Я старше, опытнее и должен о тебе заботиться. Вот, кстати, имей в виду: когда лежишь на спине, никогда не принимай в рот. Можно захлебнуться. Насмерть. Когда-то давно в Степнянске был такой случай. Хорошая девочка, студентка… Делала «шестьдесят девять» со своим знакомым, сперма попала в трахею, и она погибла…

Оксана лукаво улыбнулась.

– Какой ужас! Я никогда не думала, что это такое опасное занятие.

Наставник печально кивнул.

– Это еще не все. Степнянск ведь большая деревня, слухи там быстро расходятся, а нравы строгие, особенно в те годы. Получился срам на весь город. Родители от нее отказались, даже тело из морга не забрали. И парень с позором уехал. А в чем они виноваты, если разобраться?

Сурен снял пиджак, аккуратно повесил на плечики в стенной шкаф. Под мышкой, в открытой кобуре у него висел пистолет. Расстегнув две пряжки, он снял кобуру и, обернув ремнями, тоже спрятал в шкаф.

– Зачем тебе пистолет? – спросила Оксана.

– Жизнь такая, Барби. Каждый норовит сожрать тебя или что-то отнять. Если не будут бояться – останусь голый и босый, оттраханный и еще всем должный.

Он разлил шампанское.

– Давай выпьем за все хорошее, – предложил Сурен и снова посмотрел на ее надкушенный бутерброд и на часы.

– Ты торопишься? – Оксана с удовольствием выпила холодный пузырящийся напиток.

– Жду звонка, – неопределенно ответил тот. – Дела…

Оксана съела несколько бутербродов, яблоко и банан. Незаметно они допили бутылку шампанского. В голове приятно шумело. Сурен гладил ей ноги, постепенно забираясь все выше и выше. Наконец ноги кончились…

– Подожди, Суренчик, мне надо помыться…

Настоящим именем Бабияна называли только родственники и близкие друзья. Для общего пользования существовал русифицированный вариант: Степан Григорьевич.

– Не надо, моя прелесть, ты и так чистенькая…

– Нет, нет, нет, обязательно, – Оксана осторожно высвободилась и нырнула в душ. Уже через пять минут она выскользнула наружу, свежая, еще влажная и лишь для приличия прикрытая полотенцем.

– Ты просто королева…

Сурен страстно обнял ее за плечи, свободной рукой сорвал и отбросил в сторону полотенце, жадно впился в розовые губы. Оксана слегка отстранилась и пробежалась пальчиками по волосатой груди, как пианистка, пробующая клавиатуру. Густые седые пряди навивались на ноготки.

– Я все равно стесняюсь, – томно произнесла она, кокетливо моргая длиннющими ресницами, отчего ее сходство с куклой Барби стало еще больше. Страсть захлестнула Сурена, и он почувствовал, как животная сила превращает его в первобытного самца. Такие благотворные флюиды исходили не от каждого молодого тела, поэтому он и боготворил Оксану. Но надеяться на этот порыв было нельзя.

– Ты знаешь, я не успел выпить таблетку, – извиняющимся тоном сказал он. – Придется по-другому…

– Хорошо, как захочешь, – прошептала Оксана, жарко дыша в ухо и покусывая его острыми зубками.

Они устроились на диване, Сурен захватил ртом одну из ее упругих грудей с остро торчащими возбужденными сосками. Оксана протяжно застонала. Ее собственные пальчики уже расстегнули брюки партнера и колдовали с орудием сексуального труда, которое то приобретало необходимую твердость, то снова ее теряло, как будто Сурен много лет провел в шахте возле радиоактивной ракеты.

– Давай, давай, – Бабиян сбросил штаны и откинулся на мягкие подушки, Оксана тут же сползла вниз и прибегла к оральной стимуляции. Дело пошло на лад. Сурен воспрял и, подмяв девушку под себя, энергично вошел в нее, одновременно погрузив в рот пальцы задранной на плечо ноги. Оксана стонала и извивалась, покручивая рукой собственные соски. Глаза ее закатились, но тут соитие закончилось, ибо рабочий орган предпринимателя утратил необходимую упругость и выскочил наружу. Оксана знала, что надо делать, и тут же захватила его рукой, другая рука скользнула между собственных бедер и быстро задвигалась, поглаживая нежный розовый бутон. Раскрасневшееся лицо Сурена покрыли мелкие капельки испарины, он застонал. Вязкая молочная струя лениво выплеснулась на гладкий девичий живот. Она тоже застонала. Руки расслабленно разжались.

«Ручной запуск», – вспомнила Оксана рассказы Кудасова и не удержалась от легкого смешка.

– Что такое? – обеспокоено спросил Сурен.

– Ничего, ничего, просто мне хорошо…

Оксана уже успела привыкнуть к замещающим формам секса. Возраст Сурена делал свое черное дело: без «Виагры» он не мог успешно играть в первой лиге. Оксане приходилось самой заботиться о себе. Но и в этой необычности был определенный кайф. Во всяком случае, ее такая игра устраивала. Никто из ее сверстников не прибегал к таким ласкам, которыми владел Сурен, и никто из сверстниц не видел, как лысоватая голова могущественного Бабияна движется у тебя между ног. Сурен тоже был доволен. Каждый из них получал то, что хотел.

– Оксанка! – мать, как ядро из пушки, выскочила в коридор, как только хлопнула дверь. – Ну где ты опять шляешься?

Девушка провела рукой по волосам, небрежно повесила сумочку на вешалку.

– С Сашей в кино ходили, – с легким раздражением ответила она. – Я не понимаю, что ты так волнуешься. Я ведь уже взрослая!

Ирина Владимировна скрестила руки на груди.

– Я уже не раз говорила тебе – когда выйдешь замуж, тогда и будешь взрослой. Пусть тогда за тебя муж волнуется, – нравоучительно произнесла она. – А расхаживать ночью по Тиходонску опасно. Слышала, как соседей ограбили прямо возле дома? Пристукнут и фамилию не спросят. Или еще хуже…

Оксана тихо засмеялась.

– А что может быть хуже, чем пристукнут?

– Что ты веселишься? Я серьезно говорю. Газеты читаешь? Там такое расписывают, волосы дыбом встают…

– Да успокойся, я на машине прямо к подъезду подкатила…

– На какой машине?

– На «Москвиче». Сашин друг подвез. Что ты все выпытываешь?

– Как ты с матерью разговариваешь? Пока в доме живешь, должна слушаться… Вот выйдешь замуж…

Оксана отмахнулась, словно от назойливой мухи, и, присев на тумбочку, начала разуваться.

Ирина Владимировна осеклась.

– Новые? Где взяла?

– Что взяла? – девушка подняла на мать зеленые, как у кошки, глаза.

– Что ты дурочку строишь?! У тебя новые босоножки, – Ирина Владимировна мотнула головой в сторону красных босоножек на высоченной «шпильке», которые Оксана аккуратно поставила под вешалку.

– Вот я и спрашиваю: откуда?

– Ах, босоножки! Так бы и говорила, – Оксана избалованно оттопырила нижнюю губу. – Это мне Саша подарил. В честь встречи после долгой разлуки.

– На какие же, интересно, шиши? – не унималась мать. – Они тысяч пятнадцать стоят!

– Ему на практике сразу за полгода выплатили. А он там и не тратился совсем. Вот и расщедрился.

– Да курсанту столько и за полгода не заработать, – покачала головой Ирина Владимировна. – Хотя ты его в такую даль проведывать ездила, наверное, он оценил…

Поездкой к жениху Оксана залегендировала путешествие с Суреном в Сочи. Сейчас она чувствовала раздражение. Как бы мать не сболтнула Кудасову.

– Про эту поездку уже забыть пора! Что ты все за старое цепляешься!

– Да ни за что я не цепляюсь. Просто говорю, что балует он тебя. Ему же потом это и аукнется.

– Ничего не балует, небось не автомобиль купил! Ты его еще научи от жены деньги зажимать! Для дочки пожалела! – резко оборвала она причитания матери.

– Так вы женитесь? – насторожилась Ирина Владимировна.

– Посмотрим. Расписаться – дело нехитрое, только надо думать о будущем. Одно дело быть генеральшей, а другое – куковать в глухом лесу!

Мать покачала головой.

– Смотри, доиграешься… У меня в молодости была подруга – писаная красавица. Тоже все женихов перебирала. Так и кукует одна, хотя и в городе. А генералы из лейтенантов вырастают…

– Ладно, я это учту, – недовольно сказала Оксана и направилась к себе в комнату.

– Ужинать-то будешь? – спросила на всякий случай Ирина Владимировна, глядя в спину дочери.

– Нет. Мы в кафе поужинали.

Оксана закрыла за собой дверь. В ее комнату родители никогда не заходили, это была ее личная территория. Вся остальная жилая площадь считалась общей.

Она подошла к высокому зеркалу, остановилась напротив него и придирчиво окинула взором свое отражение. Оксане Моначковой было двадцать два года, и выглядела она очень сексуально. Среднего роста, аккуратная худенькая фигурка: плоский живот, маленькая грудь с розовыми сосками, округлые бедра, аппетитная попка, безукоризненной формы ноги… Кукольное личико: фарфоровые щечки, тонкий, чуть вздернутый носик, чувственная линия губ и лебединая шея. Рыжеватые волосы, густые и блестящие, ниспадали до плеч ослепительным каскадом, как в рекламе шампуня. Барби, одним словом. Так ее называют последние три месяца. И ей это нравится.

Игривым движением руки отбросив со лба золотистую челку, Оксана ласково улыбнулась себе в зеркало. Потом разделась, полюбовалась на свое тело с бритым лобком, – в ванной у нее лежит бритвенный станок, которым она бреет ноги, лобок, подмышки; растерла пальцем небольшой синячок возле пупка. Ничего, пройдет. Кудасов не обращает внимания на такие мелочи. Хотя Сурен бы обратил.

Оксана залезла в шкаф, порывшись в белье, достала свернутые в комок старые колготки, развернула и извлекла на свет божий серьги и кольцо с крупными, отборными жемчужинами. Сурен обещал еще подарить такое же ожерелье, тогда будет полный комплект… Только как все это легализовать? Пока она надевала украшения только в компании самого Сурена и его друзей. Все солидные мужики смотрели на нее, как кот на сметану, только что не облизывались. Один даже сунул украдкой свою визитку…

Девушка надела серьги, кольцо и принялась принимать перед зеркалом соблазнительные позы.

– Голая Барби в украшениях – это улет! – говорил Сурен, закатывая глаза со слегка желтыми белками.

И глотал «Виагру», которой обычно старался не злоупотреблять, чтобы не перегружать сердце: «А то помру, что ты тогда будешь делать?»

Оксана в ответ махала руками: дескать, не говори глупостей. Но она уже успела понять одну вещь, столь же простую, сколь и непостижимую: тогда другие мужчины будут наперебой водить ее в рестораны, возить на шикарных машинах и дарить драгоценности! Только за то, чтобы получить доступ к определенной части ее тела и проделывать манипуляции, которые не только не вызывают неприятных ощущений, но даже доставляют удовольствие! Непостижимым было то, что эта часть тела так же, как рука или нога, досталась ей от природы совершенно бесплатно, и когда она девчонкой обыденно мыла ее или защищала прокладками в критические дни, то никогда не предполагала, что, повзрослев, начнет получать такие дивиденды… Причем оказалось, что, в отличие от других женщин, мышцы этой части тела у нее подвижны и умеют сжиматься. И хотя никаких ее заслуг в этом не было, сумма дивидендов увеличивалась.

Спрятав украшения на место, она набросила легкий шелковый халатик и вышла на общую площадь.

Мать хлопотала на кухне, отец сидел в зале у телевизора, полностью поглощенный футбольным матчем. Квартира показалась тесной: все друг у друга на виду, развернуться негде.

Девушка прошла в ванную комнату и повернула кран. Тоже убого: тусклый дешевый кафель, допотопный душ, еле пропускающий воду. Ни биде, ни джакузи…

Нет, пожалуй, пора выходить замуж! Причем удачно, по любимому Суреном Карнеги.

Площадь Героев в Тиходонске – место оживленное. По одну сторону стоит монументальный драматический театр, выстроенный в тридцатых годах прошлого века в форме трактора, по индустриальной моде того времени. Ходили слухи, что позже архитектора расстреляли. Якобы за то, что трактор под определенным углом и с определенной высоты напоминал фашистскую свастику. Вертолетов в то время еще не было, и как обнаружили второй, вредительский вид сооружения, оставалось тайной. Но в слухи верили. Потому что разоблачить и расстрелять в те годы можно было кого угодно. И за что угодно.

Архитектора более позднего времени, создавшего высоченную стелу с парящей в высоте бронзовой статуей богини Победы, никто и пальцем не тронул, хотя куда более веские основания для этого имелись. Во-первых, к юбке Богини он приделал дно, из которого грубо торчали обрубки ног, а во-вторых, кроме эстетического безобразия допустил технические просчеты, и в итоге статуя пришла в аварийное состояние и потребовала демонтажа, денег на который, естественно, не было.

Если провести между театром и стелой воображаемую линию, то справа окажется высотное здание из ржавого железа и мутного стекла, а слева – пятиэтажное квадратное здание, выстроенное еще при царе в самом начале прошлого века, причем в рекордные сроки, о чем убедительно сообщали цифры на фронтоне: 1902–1904 гг. Царские строители никаких поводов для репрессий не давали: здание стояло незыблемо и даже не трескалось. Мало того, оказалось, что оно возведено на грунтовых водах, но об этом узнали только тогда, когда современные работяги пробили стену подвала и внутрь, словно в пробоину корабля, тут же пошла вода. Теперь здесь располагалось южное управление железных дорог с его многочисленными отделами и службами, в числе которых находилось и Управление военного коменданта, поэтому к людям в армейской форме здесь давно привыкли.

Сухощавый майор лет тридцати пяти изнывал от жары даже в летней форме: рубашке с коротким рукавом, расстегнутым воротом и в легкой пилотке вместо бронеподобной фуражки. Впрочем, пилотку он, в нарушение устава, держал в руке. Косясь на женщин в открытых платьях, майор пересек наискосок площадь, вошел в управление, поднялся на второй этаж, но не свернул в отсек комендатуры, а набрал код на железной двери, лишенной вывески, таблички с номером или каких-либо еще опознавательных знаков.

– Где? – спросил он у молоденького солдата-срочника со штык-ножом на поясе.

– В комнате отдыха, – тот показал рукой в глубь помещения. – Кино смотрит.

– А ты не сиди, развалясь, когда кто-то входит, – сделал майор внушение дневальному. – Может, это тебя убивать пришли!

По левую сторону достаточно длинного коридора располагались несколько дверей: небольшие – в туалет и душ, высокая двойная – в кабинет уполномоченного, еще две обычные – в кабинеты попроще. В торце располагалась комната отдыха. Из-за закрытой двери действительно доносилась музыка, звуки выстрелов и сопутствующий любым боевикам грохот. Олег Станиславович Кандалин работал. И хотя он не любил, когда его отвлекали, вызов был срочным. Майор подошел к двери, постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.

Невысокий приземистый мужичок лет сорока восьми в форменных брюках и обуви, но с голым лоснящимся торсом, сидел в кресле и смотрел очередной видеофильм. В руке он держал блокнот, карандаш и пульт дистанционного управления.

– Здравствуй, Костя, – уполномоченный по Южной зоне подполковник Кандалин, привстав, крепко пожал сухощавую кисть вошедшего. – Проходи, садись спокойно. Поезд сейчас под Архангельском, там с проверкой Булатов.

– Да, знаю, – сказал майор. – Я же только что из гарнизона.

Садиться он не стал и стоя уставился на экран.

Там бандиты в масках грабили поезд. Двое держали под пистолетами машинистов и лежащих на земле охранников, двое потрошили вагон-сейф. Автогенное пламя с искрами вгрызалось в стальную переборку.

Кандалин включил ускоренную перемотку и сделал пометку в блокноте.

– Есть что-нибудь? – спросил майор.

– По тактике кое-что попадается. А по технике почти ничего. У них в основном автомобили навороченные, а боевых поездов практически нет. Только в фантастических фильмах… Таран впереди локомотива, выдвижные рельсы для преодоления пропасти и прочая нереальная ерунда… Нашел, правда, две детали… Раскладная сетка впереди, ее мы уже поставили. И паруса над составом. Надо просчитать, если получается, то можно и нам такие сделать…

Помощник уполномоченного Константин Маслов был лет на пятнадцать младше своего шефа. Безусловно, любая женщина посчитала бы Константина просто красавчиком. Зачесанные назад светлые волосы, голубые глаза, прямой нос, широкие скулы. Но главное – уверенная манера держаться, которая выдавала скрытую силу духа и тела. Одним словом, природного обаяния в нем было хоть отбавляй.

– БЖРК под парусами, это действительно здорово, – Константин улыбнулся, демонстрируя собеседнику ряд ровных белоснежных зубов. – Могу себе представить…

– Ничего смешного. Если сделать легкие складные мачты, то в районах, где нет контактной сети, они вполне могут стать альтернативным источником движения в аварийной ситуации. Но речь не об этом.

Кандалин пружинисто выбросил из кресла свое жилистое тело, набросил форменную рубашку и застегнул пуговицы, сразу принимая строгий официальный вид, как и положено человеку, наводящему ужас на всех железнодорожников Южной зоны. После того, как с подачи такого же уполномоченного в Челябинской области уволили начальника отделения дороги и разослали об этом информационное письмо по всем дорогам, отношение к уполномоченным резко изменилось. Теперь исчезла необходимость дважды повторять даже самую пустяковую просьбу.

– Пошли в кабинет!

Мимо стоящего навытяжку солдатика уполномоченный с помощником прошли в большую светлую комнату с огромной картой железных дорог на стене, добрым десятком телефонов, системой ВЧ-связи и радиостанцией. На карте по уровню 65-й параллели у Белого моря краснел флажок, обозначающий местонахождение БЖРК. Чтобы установить его, Кандалину наверняка приходилось становиться на стремянку.

– Ну, как обстановка в поезде? – спросил подполковник, занимая место за столом, как раз напротив карты. Красный флажок должен всегда находиться у него перед глазами. Он отвечал за движение поезда, Маслов – за личный состав и техническое состояние БЖРК.

– Без отклонений. Хотя Белов что-то чудит. С женой у него какие-то нелады, между рейсами мрачный ходит. В пределах нормы, но все-таки… С ним надо решать вопрос.

– Как раз за этим я тебя и вызвал, – сказал подполковник. – Дело в том, что появился очень перспективный кандидат…

– Даже перспективный? – удивился майор. – То вообще не могли никого подходящего подобрать!

– Вот слушай, – нахмурился Кандалин. Он не любил, когда его перебивают. Впрочем, этого никто не любит.

Резко зазвонил телефон железнодорожной связи. Судя по первым фразам, секретарша соединяла уполномоченного с каким-то начальником.

– Здравствуйте, Виктор Тихонович, я – уполномоченный Министерства обороны подполковник Кандалин. Да, я просил со мной связаться. Речь идет о солярке для спецпоезда. Та, которую мы получаем, – очень низкого качества…

Очевидно, собеседник возражал, Кандалин поморщился и отставил трубку подальше. Мембрана с такой силой сотрясала воздух, что даже сидящий в стороне Маслов мог расслышать раздраженный барственный голос.

– Другие дизели на ней успешно работают и никто не предъявляет претензий…

Кандалин вновь прижал трубку к уху.

– Возможно, другие дизели на ней и работают, но у нас не обычный поезд… Этого я не знаю, только у нас должна быть качественная солярка, причем по цистерне во всех местах дозаправки… Да, всего десять цистерн в разных частях России. Что ж, очень жаль. Я так и напишу в рапорте руководству, что вы не можете обеспечить бесперебойное движение спецпоезда. Вы помните информационное письмо про пятиминутную задержку в Челябинской области? И чем она закончилась для начальника отделения дороги?… Помилуйте, я не собираюсь никого пугать, я собираюсь только написать рапорт о том, что вы мне сейчас сообщили… Это другое дело… Да, пожалуйста, изыщите… Что ж, можно пока поставить по половине цистерны в каждой точке. Но в ближайшее время следует обеспечить полный и постоянно возобновляемый запас. Очень хорошо, спасибо. Всего доброго…

Кандалин положил трубку.

– Только одного все боятся – что выгонят к чертовой матери! И когда понимают, что это реально, то ведут себя совсем по-другому… Ладно, о чем мы говорили?

Он наморщил лоб.

– Ах, да…Так вот, в министерство пришло письмо из Красноярского полка МБР, где дается исключительная характеристика курсанту Тиходонского ракетного училища Кудасову. Математический склад ума, прекрасная математическая подготовка, скоростные и точные расчеты. Хорошая интуиция, ассоциативное мышление, безупречное поведение. Он блестяще прошел все тесты, психологически устойчив, выражает желание служить на стратегических «изделиях», готов даже залезть под землю.

– Когда у них выпуск? – коротко осведомился Маслов.

– Через неделю. Времени мало, поэтому не откладывай.

– Ясно. С чего начать?

– Наведи справки в училище, посмотри личное дело, проведи ознакомительную беседу. Потом тест на полиграфе. Если результаты окажутся положительными и все, что о нем пишут, подтвердится, тогда я проведу с ним окончательный разговор.

– Есть, товарищ подполковник, – ответил майор Маслов, как и положено по уставу.