Маленький сморщенный человечек не более одного метра шестидесяти сантиметров ростом с торчащими седыми клочками волос на голове, скромно притулился на скрипучем кресле в углу кабинета и терпеливо ждал, когда «большие люди» соизволят обратить на него свое драгоценное внимание. Лоуренс Кольбан начинал университетским профессором, но большую часть своей жизни проработал в правительственной организации. Сейчас он, пожалуй, не сумел бы и вспомнить, сколько и каких операций, в каких странах и на каких континентах провел он по линии технической разведки.

Наиболее значимой была операция «Камбала», центром которой стало уникальное устройство разведывательного перехвата и накопления информации: герметичное, обладающее полной автономией и не нуждающееся в обслуживании, способное функционировать под водой. «Камбала» должна была по запросу передавать накопленную информацию тем, кто сможет ее найти. Именно такие параметры содержались в техническом задании, доведенном до Кольбана. И он спроектировал и изготовил прибор, фиксирующий любые виды электронной информации на магнитную ленту в двух режимах: либо непрерывно в течение 150 суток, либо по заданной программе более длительное время с общей продолжительностью записи более 4000 часов. Он решил целый ряд чисто технических проблем: кроме самого устройства создал гидроакустический маяк, работавший по кодированному запросу с радиусом передачи до 500 метров, снабдил его автономным электрохимическим источником питания, придумал механизм крепления к основному контейнеру. Все выходящее за пределы технического задания его не интересовало. Он не задумывался, как и где «Камбала» будет устанавливаться, с какими целями и на какой срок. За качественно выполненную работу Кольбан получил премию и забыл о ней. Специальная подводная лодка доставила «Камбалу» в Охотское море, боевые пловцы-диверсанты установили ее на лежащий на дне магистральный кабель связи Магадан – Петропавловск-Камчатский и в течение полугода с интервалом в 15 дней американские разведчики на японских рыбацких шхунах с расстояния в 500 метров, ничем не рискуя, снимали накопленную информацию. Потом советская контрразведка ликвидировала «Камбалу», но все это Кольбана уже не касалось.

По образованию Кольбан был радиофизиком, в университете изучал радиосигналы Вселенной, исследовал пульсары, участвовал в программе по поиску внеземного разума, но позже его уникальным способностям нашлось более радикальное применение. Однажды, во времена «холодной войны», созданный им инфразвуковой излучатель заставил выброситься с шестого этажа агента-перебежчика, круглосуточно находящегося под усиленной охраной. Это было в Восточной Германии лет двадцать назад. Одновременно с важным агентом в окно выбросились и оба охранника. Однако несмотря на это Лоуренс не оставил теоретическую науку: продолжал исследования, публиковался в физических и астрономических журналах, участвовал в международных симпозиумах. Его руководство вполне устраивало, что среди мировой научной общественности он считался выдающимся ученым современности, работающим в Национальном агентстве по авиации и космонавтике – НАСА. На самом же деле Кольбан числился главным инженером технического отдела Центрального разведывательного управления США. В детали и тонкости своих разработок, выходящие за рамки конструктивных решений, он никогда не вдавался, и случай в восточном Берлине рассматривал в отрыве от трех трупов как очередное успешно выполненное техническое задание.

Осторожно пригладив рукой нерасчесанные вихры на голове, будто опасаясь привлечь внимание начальства к своей персоне, Лоуренс покосился на орлиный профиль директора. Шеф ЦРУ, опустив обе руки на стол ладонями вниз, хмуро взирал на расположившегося по другую сторону Ричарда Фоука. На протяжении последних десяти минут директор не произнес ни единого слова. Он лишь внимательно слушал то, что ему говорили, и время от времени кивал головой. То ли в знак согласия с собеседником, то ли в знак несогласия: определить смысл кивков никто не мог до тех пор, пока директор не откроет рот. Кольбану, как и другие сотрудникам, было прекрасно известно, насколько закрытым и лишенным внешнего проявления эмоций являлся глава разведывательного ведомства. Однако молча слушать глупости он не любил, поэтому долгое молчание шефа скорее можно было расценивать как одобрение.

– …Я не отвергаю эффективности агентурной работы, господин директор, – неторопливо и веско говорил Ричард Фоук. – Но после провала Прометея мы лишились доступа к информации о «Мобильном скорпионе». Я полагаю, что центр тяжести следует перенести на технические методы проникновения…

Директор чуть заметно усмехнулся.

– Да, попытка использовать «Протон» не увенчалась успехом, – продолжил Фоук уже быстрее, опасаясь, что шеф в любой миг может оборвать его монолог и не даст высказаться до конца. – Но «Протон» создавался для отслеживания атомных подводных лодок, его неудача не означает, что другой разведывательный спутник, рассчитанный для поисковой работы по параметрам «Скорпиона», тоже окажется неэффективным. Конечно, это колоссальные затраты, но если не добиваться дополнительного финансирования, то мы не сможем решить поставленную президентом задачу…

– Похоже, что вы, Ричард, лучше меня знаете, что и как надо делать? – с легкой усмешкой откликнулся директор, не меняя при этом ни позы, ни выражения лица.

Фоук на миг замолчал. Но он знал себе цену и потому продолжал смотреть шефу прямо в глаза.

– Я просто знаю, что и как надо делать. Лучше или хуже кого-то – судить не мне. Но если задача выследить «Скорпиона» поставлена передо мной, а не перед кем-то другим, значит, на своем уровне компетентности я знаю это лучше других!

Шеф в очередной раз кивнул. На этот раз смысл кивка был очевидным: от соглашался с подчиненным.

– Итак, в чем заключается неуязвимость «Мобильного скорпиона»? – продолжил Ричард Фоук. – В том, что мы не имеем возможности установить его координаты. Атомный поезд русских все время перемещается, теряясь на огромных российских пространствах. Если мы поймаем его в сеть или обнаружим его базу, можно будет переходить к следующему этапу операции…

Шеф коротко покосился в сторону тихо сидевшего в углу Лоуренса Кольбана, понимая, что присутствие главного инженера здесь вовсе не случайно. Он помнил также, что почти все акции, которые планировал этот коротышка, давали положительный результат.

– И как вы собираетесь его поймать? У вас есть конкретное предложение, подготовленное с помощью мистера Кольбана?

– Да, сэр, – кивнул Фоук.

– Я слушаю.

Начальник русского отдела нагнулся, подхватил с пола увесистый кожаный портфель, все это время мирно покоившийся возле правой ноги, и водрузил его на колени. Щелкнул замками, раскрывая объемное нутро.

Кольбан внимательно наблюдал за его действиями из-под густых лохматых бровей, низко нависающих над глазами. Узловатые пальцы Фоука проворно юркнули в кожаное чрево и тут же вынырнули, сжимая сложенную вчетверо карту и несколько схваченных скрепкой листов бумаги.

– Взгляните на эти схемы и чертежи, сэр, – он положил перед шефом извлеченные документы. Тот неспешно разложил карту на рабочем столе. Рядом разложил листки. На двух листах были чертежи, три остальных покрывал мелкий убористый почерк, явно не принадлежащий Ричарду Фоуку. Директор вновь покосился на Кольбана.

– Совершенно верно, сэр, – безошибочно истолковал его взгляд Фоук. – Этот проект разработал и к настоящему времени довел до рабочего состояния наш главный инженер технического отдела.

– И в чем его суть? – Шеф ЦРУ решил разобраться с бумагами позже, когда останется один. – Хотел бы услышать ее из уст самого разработчика. Подойдите ближе, мистер Кольбан. Садитесь рядом со мной.

По-стариковски крякнув, Лоуренс поднялся со стула, приблизился к столу и молча расположился в неудобном для него, слишком глубоком кресле.

– Расскажите мне, в чем суть вашего проекта? – предложил директор.

– В поиске объекта детекторами низкой радиоактивности, – голос у Кольбана был низким и гортанным.

– Нам известно, что на борту объекта поиска имеется источник повышенной, хотя и незначительно повышенной, но все-таки повышенной радиоактивности, – это первая посылка…

Ученый загнул палец. Он привык буквально разжевывать свои мысли, чтобы их могли потреблять и те, чьи мозги не в состоянии переваривать тонкие материи.

– Этот источник движется по рельсам. Не по бездорожью, не по воде, не под водой, не по шоссе, не по воздуху, а именно по рельсам.

Кольбан задумался на миг и уточнил:

– По железнодорожным рельсам.

Он опять задумался, но директор пришел ему на помощь:

– Не по рельсам трамвая или подземки, не по монорельсу, а именно по железнодорожным рельсам. Я понял вас, мистер Кольбан, продолжайте.

– Это вторая посылка. Из первой и второй посылок с достоверностью вытекает логический вывод: зафиксировать местонахождение объекта можно с помощью детектора низкой радиоактивности, который тоже движется по рельсам. В одном направлении с объектом, или в противоположных – сути дела это не меняет. Главное, что детектор низкой радиоактивности, изготовленный на базе обычного счетчика Гейгера, пройдет мимо искомого объекта. И среагирует на него. Одновременно необходимо вести аэрокосмическую фотосъемку. Сопоставив координаты, отмеченные детектором с фотоснимками, мы сможем идентифицировать объект, вывести его из зоны невидимости.

Кольбан замолчал. Ему казалось, что ничего яснее сказанного быть на свете не может. И он был по-своему прав. Но на разных уровнях компетенции существует своя правота. Директор взял остро отточенный карандаш, покрутил его, постучал по столу и внимательно осмотрел со всех сторон, будто это и был «Мобильный скорпион».

– А если они не встретятся? Если ваш детектор и «Мобильный скорпион» разминутся?

– Такое возможно. С учетом протяженности железных дорог, продолжительности рейсов «Скорпиона» и коэффициента случайных чисел можно высчитать вероятность как положительного, так и отрицательного результата. Теоретически, при грубой прикидке варианты равновероятны. То есть пятьдесят процентов каждый. Иными словами – пятьдесят на пятьдесят. Если они разминутся, придется повторить попытку. И повторять ее до тех пор, пока положительный результат не будет получен.

Карандаш хрустнул в руках директора. Он сделал над собой усилие и задал следующий вопрос:

– Почему детектор определит то, что не может определить спутник?

Лоуренс Кольбан тяжело вздохнул.

– Дело в том, что орбита спутника находится, ориентировочно, в трехстах километрах над Землей. Любое излучение, в том числе и радиоактивное, имеет обыкновение рассеиваться. В атмосфере микроизлучение объекта теряется уже на дистанции в один-два километра. Может, немного меньше, может, немного больше… Но даже пять или десять километров – это гораздо меньше, чем двести-триста километров. К тому же, скорее всего, крыша объекта покрыта свинцом, поэтому повышенный уровень радиации может гаситься уже на пятидесяти-ста метрах. А может, на двухстах или трехстах. Но триста или даже пятьсот метров – это тоже гораздо меньше, чем расстояние до спутника. Поэтому датчики спутника и не фиксируют микроизлучение объекта – у них просто не хватает чувствительности. А детектор низкой радиоактивности пройдет в нескольких метрах от объекта: в двух, трех, пяти, десяти… Может двадцати или тридцати. Причем мимо его боковой стенки, которая вряд ли имеет специальную защиту. Именно поэтому детектор с двух или двадцати метров определит то, что не может определить спутник с двухсот или трехсот километров. В этом все дело, сэр.

Хотя ученый всего-навсего ответил на поставленный вопрос, у присутствующих создалось впечатление, что он дал оценку их умственным способностям. И оценка эта была крайне невысокой.

– Почему прямо не передать импульс на спутник, чтобы получить целевой снимок? – спросил директор.

Кольбан опять тяжело вздохнул.

– Во-первых, спутник в данный момент может не находиться над точкой контакта. То есть, он может находиться над точкой встречи и тогда сделает целевой снимок, но может и не находиться в пределах съемки и тогда сфотографировать объект не сможет. В то же время мощный радиоимпульс почти наверняка привлечет внимание противника. Конечно, существует возможность, что и не привлечет, то есть пройдет незамеченным. Но с большей долей вероятности, что все-таки привлечет. Если он не привлечет внимания и спутник будет находиться над точкой контакта и сделает фотографию, тогда имеет смысл передавать импульс на спутник. Если импульс привлечет внимание противника…

– А спутник не будет находиться над точкой контакта, – перебил его директор, – и не сможет сделать снимок, то передавать импульс на спутник не имеет смысла. Я правильно вас понял?

Директор язвил, но Кольбан посмотрел на него с явным одобрением и кивнул.

– Совершенно правильно, сэр. Надо только добавить, что имея отметку детектора, мы сможем определить местоположение объекта и при несовпадающей по времени съемке. То есть, если снимок будет сделан в плановом порядке – раньше или позже. Методом компьютерной экстраполяции, сэр. Поэтому риск передачи импульса превышает возможную выгоду. Это делает передачу неоправданной.

Директор долго смотрел на растрепанного человечка. Ему хотелось спросить у Ричарда Фоука: «Где вы нашли этого идиота?» Но, во-первых, он знал, что Кольбан не идиот, его разработки определили успех ряда операций ЦРУ и способствовали славе ведомства и возглавляющего его человека. А во-вторых, то, что может позволить по отношению к подчиненному любой российский руководитель, даже гораздо меньшего уровня: обругать матом, швырнуть пепельницей, ударить в ухо, не говоря уже о такой мелочи, как назвать идиотом, в условиях реальной охраны прав и свобод гражданина – просто немыслимо.

Ибо оскорбленный Кольбан, не задумываясь, обратится в суд, судья не задумываясь начнет процесс и не колеблясь вызовет ответчика, кем бы он ни был: директором ЦРУ, министром юстиции или президентом США. Прецедент уже создан: на глазах всей страны судебные врачи исследовали половой орган бывшего президента на предмет наличия кривизны, о которой говорила якобы пострадавшая от его сексуальных домогательств совершенно рядовая и заурядная американка Пола Джонс. А в ходе процесса показания Кольбана подтвердит, несмотря на зависимое от ответчика положение, и свидетель Ричард Фоук, и он сам – директор. Даже если ему очень не хочется изобличать самого себя – деваться некуда: лучше заплатить штраф за оскорбление словами, чем получить не условный, а вполне реальный тюремный срок за неуважение к суду. Недаром и тот бедолага-президент каялся на всю страну в одном-единственном минете, отпущенном под настроение стажерке своей администрации. Если бы в России за подобные прегрешения клеймили позором на всю страну, то все телеканалы показывали бы только мордатых и толстопузых руководителей различного ранга, выступающих в роли кающихся грешников. А за оскорбления подчиненных могли загреметь практически все начальники – и бывшие, и действующие.

Но директор не мог себе представить, что его российский коллега генерал Мезенцев на каждой планерке кроет матом подчиненных и даже не подозревает, что делает нечто нехорошее, за что с него могут спросить по всей строгости закона. И подчиненные, что характерно, воспринимают это как должное и даже не помышляют о таких глупостях, как жалобы вышестоящему начальству или, упаси Боже, в суд. И до тех пор, пока директор ЦРУ и другие руководители американской администрации не могут себе представить реалий российской действительности, сохраняется миф о «загадочной русской душе», феномен которой Запад, на горе себе и радость России, не может разгадать уже столько десятилетий.

Кольбан, в свою очередь, смотрел на директора ЦРУ. Он тоже мог задать Фоуку вопрос: «Где вы взяли такого идиота?», тем более что в отличие от директора не располагал сведениями, опровергающими это мнение. Но, во-первых, вышеприведенные соображения полностью распространялись и на него, а во-вторых, директор платил ему неплохую зарплату. Так что оскорблять его словами у ученого не было никаких оснований. Поэтому они просто сидели и молча смотрели друг на друга.

– А как ваш детектор поедет по российским железным дорогам? Кто его будет сопровождать? Ведь это большой риск! – наконец нарушил молчание директор.

Кольбан развел руками.

– Я могу только собрать прибор и высказать соображения по его эксплуатации. То, о чем вы говорите, не входит в сферу моей компетенции. Но думаю, его надо замаскировать в грузовом контейнере, следующем через Россию транзитом под пломбами страны-отправителя.

Ричард Фоук откашлялся. У него была такая манера привлекать к себе внимание во время беседы.

– Действительно, тактические вопросы продумает мистер Паркинсон. А я прослежу, чтобы взаимодействие между Паркинсоном и мистером Кольбаном было наиболее эффективным. Только один вопрос: какова конечная цель отслеживания «Мобильного скорпиона»?

Директор долго молчал, глядя в сторону окна. Наконец заговорил и голос был совершенно бесцветным.

– Это политическое решение, его должно принимать высшее руководство страны. На мой взгляд, любая угроза национальной безопасности должна быть уничтожена.

Совещание закончилось.

В коридоре Кольбан одобрительно сказал Фоуку: а ведь директор вовсе не такой иди… Я хочу сказать, что некоторые мысли он хватает на лету!

Последнюю фразу директора он, как всегда, пропустил мимо ушей. Подобные детали его не касались.