В то время, когда Александр Кудасов с товарищами бурно проводил время в «Золотом круге», Оксана и ее пожилой кавалер плыли по Дону на небольшом кораблике, стилизованном под парусную шхуну. На самом деле судно шло на моторе: паруса, мачта, да и сам корпус с угловатыми обводами были сплошной декорацией и не были приспособлены для борьбы с морской и даже речной стихией. Кораблик был приписан к стоящему прямо на берегу ресторану «Петр Великий» и предназначался для прогулок гостей после изысканного обеда и солидных возлияний… Первый час прогулки стоил четыре тысячи рублей, второй – три, третий – две, остальные – по договоренности. Сурен Гаригинович, разорвав банковскую упаковку, не считая отделил капитану половину пачки пятисотенных купюр и спросил:

– До Москвы дотянете?

Это была шутка, но шутить с Бабияном мог позволить себе не каждый, поэтому молодой загорелый мужчина в морской фуражке, непроизвольно бросив взгляд на огромного телохранителя, вполне серьезно объяснил:

– Не получится. Остойчивость не та, топлива не хватит, да и документов нет. Нам же надо будет через шлюзы идти, а без документов невозможно. К тому же, каюты у нас больно маленькие, затомитесь.

– Ну, нет, так нет, – добродушно согласился Бабиян. – А до Степнянска дойдем?

– Это без вопросов! – просиял капитан.

На палубе уже был накрыт десертный стол: фрукты, конфеты, шампанское, шоколад, коньяк и любимый Оксаной кампари. Негромко тарахтел мотор, неторопливо плыли мимо поросшие кустарником берега, играла легкая музыка, специально захваченный на прогулку официант споро подливал напитки. Капитан стоял за штурвалом в крохотной, как домик кума Тыквы, рубке, помощник-матрос туда не помещался и вставил только голову, оставаясь полуголым туловищем на палубе. Шкафообразный телохранитель Алик сидел на стуле в стороне, ближе к носу. Он никогда ничего не ел и не пил в присутствии хозяина, он даже не смотрел в его сторону, но безошибочно реагировал на каждый жест.

Бабиян пил коньяк, Оксана через трубочку потягивала кампари с грейпфрутовым соком и со льдом. Этот коктейль открыл для нее Сурен, и ей он пришелся очень по вкусу. Вообще, Сурен научил ее смотреть на мир совсем другими глазами. И несмотря на разницу в возрасте, она чувствовала себя с ним легко и свободно. Более того, гораздо увереннее, чем с Кудасовым и другими своими сверстниками.

– Я тебя поздравляю с окончанием института, – с легкой улыбкой Сурен протянул девушке плоскую, обтянутую бархатом коробочку. Оксана открыла ее и охнула: внутри переливалось перламутровым блеском жемчужное ожерелье. С завернутыми в старые колготки кольцом и сережками оно составляло красивый и дорогой гарнитур. Сурен, как всегда, сдержал слово.

– Спасибо! – девушка вскочила, обошла стол и от души расцеловала Сурена в колючие щеки. Тот довольно улыбнулся.

– Это тебе спасибо. Когда подарок доставляет радость, мне радостно вдвойне… Где думаешь работать?

– В шестнадцатой школе, учителем начальных классов. Это и от дома недалеко, да и с маленькими детьми хлопот меньше…

– Хочешь, ко мне иди, – предложил Сурен и допил коньяк. Проворный официант тут же подскочил и налил еще.

– Кем? – удивилась Оксана.

– Какая разница? Кем хочешь! Хоть секретарем, хоть заместителем. Ничего делать не будешь, тысячу каждый месяц получишь.

– Тысячу?

– Тысячу. Долларов.

– Долларов?!

Сурен довольно улыбнулся.

– Ну конечно, Барби! Не рублей же!

Она покачала головой.

– Столько мой бывший жених заработает в своем лесу месяца за два-три!

– Почему бывший? – заинтересовался Сурен.

– Потому что он не может устраиваться в жизни. Он предложил мне ехать с ним в какую-то тайгу, к этим ужасным ракетам, которые сделают его импотентом, – с досадой сказала она. – А потом накричал на меня и бросил трубку.

– Это плохо, – Бабиян покачал головой. – Каждая девушка должна выходить замуж, создавать семью. Таков закон природы.

– Слушай, Сурен, женись ты на мне, – неожиданно предложила Оксана.

Бабиян утратил обычную невозмутимость и даже поставил рюмку на стол. Он внимательно посмотрел в лицо своей юной спутницы: не шутит ли?

– Ты что, серьезно?

– Вполне, – девушка выжидающе прищурилась, уголки губ чуть заметно поползли вверх. – А что, тебя это пугает?

Губы Сурена Бабияна, известного в определенных кругах Тиходонска под прозвищем Змей, сжались в плотную линию, холодные глаза заблестели твердыми злыми льдинками.

– Меня никто и ничто не может напугать, детка. Ты разве не знаешь, что я женат?

Незнакомый жесткий тон и ледяной взгляд испугали Оксану. Она перестала улыбаться. Окружающая природа пожухла, приятная прогулка вмиг утратила свою прелесть.

– Я знаю… – Но любишь-то ты меня, а не свою жену…

– А ты знаешь, что у меня есть дети и четверо внуков? – холодные глаза безжалостно гипнотизировали молодого педагога.

– Ну да… Но что это меняет?

– Как что? Я сам, мое имя, мои деньги и мое имущество сейчас принадлежат семье. А если я женюсь на тебе, кому они будут принадлежать? Может быть, тебе и твоей семье?

Теперь в голосе кавалера звучала отчетливая угроза. Вмиг исчезли обычные обходительность и дружелюбие. Перед Оксаной сидел совсем другой человек. Чужой и страшный.

– При чем здесь имущество и деньги? Разве я из-за этого?!

– А из-за чего? Из-за моей красоты? Я действительно был красивым парнем… Лет тридцать-сорок назад. Когда тебя еще не было на свете.

– Я и не думала претендовать на твои деньги, – растерянно лепетала Оксана. Она чувствовала, что допустила серьезную ошибку, и не знала, как поправить дело.

– Это правильно, – кивнул Сурен. – Те, кто так думал, все плохо кончили. Все до одного.

– Вы меня неправильно поняли, Степан Григорьевич! Просто мне надо выходить замуж, вот я и подумала…

– Головой надо думать, а не… другим местом!

Сурен хлопнул ладонью по столу, рюмка покатилась на палубу. Официант быстро поймал ее, но ставить обратно не стал и ушел на корму. Алик бросил настороженный взгляд и снова отвернулся.

– С какой стати я должен на тебе женится, милочка?! И зачем? Чтобы ты наставляла мне рога?!

Оксана отшатнулась назад, будто ее ударили по лицу. Зеленые кошачьи глаза наполнились слезами.

– По-твоему, я потаскуха?

Бабиян пожевал губами, сделал ищущее движение рукой, и перед ним мигом оказалась наполненная коньяком рюмка.

– Я этого не говорил…

Сурен опрокинул рюмку и отправил следом еще одну.

– Но подумал. Ведь подумал, Степан Григорьевич? – девушка раскраснелась от гнева и обиды.

Бабиян вскочил, резко прошелся по палубе взад-вперед, как загнанный в клетку тигр. Если бы у него был хвост, то наверняка он хлестал бы себя по бокам. Но хвоста у него не было. И он подскочил к капитанской рубке.

– Какого хера ты тут торчишь? – схватив матроса за руку, он рывком выдернул его голову наружу. Алик мгновенно вскочил на ноги.

– За что ты получаешь мои деньги?! За то, что стоишь и ничего не делаешь?!

– Я моторист… Если мотор забарахлит – чиню, или водозабор забьется… – Испуганно оправдывался тот. – Тогда я за борт лезу и прочищаю…

– Вот и лезь за борт, живо! Дармоеды! Пошел вон!

Сурен потащил матроса к борту. Тот не сопротивлялся. Алик на всякий случай подошел поближе. Капитан с каменным лицом смотрел вперед. Если бы было можно, он бы закрыл глаза.

– Прыгай сам, а то выброшу под винт! – остервенело орал Сурен, толкая парня в спину. Ему ничего не оставалось, как перелезть через перила и прыгнуть в воду. Раздался всплеск, взметнулся фонтан брызг.

– Давай и этого халдея за борт! Сами нальем! – приказал Сурен, и Алик бросился на корму, где оцепенело стоял официант. Тот шарахнулся в сторону.

– Не надо, я же в одежде…

Алик молча сгреб официанта в комок, как мешок с тряпьем, перевалил через перила и швырнул в воду. Раздался еще один всплеск.

– Вот так-то лучше! – сказал Бабиян и, просунув руку в рубку, похлопал капитана по плечу. – Отдашь половину бабок – мы сэкономили на персонале.

– Да, да, конечно, – испуганно закивал тот.

Сурен вернулся за столик, сам налил и выпил.

– Развелось дармоедов, только деньги хотят получать… Вчера дома смотрю: мышь залезла к коту в тарелку и жрет его «Китти-кэт», а он сидит и на нее смотрит! Ты же, гад, должен у меня дома мышей ловить, за это я тебя кормлю!

Он потянулся к рюмке, но теперь подскочил и наполнил ее Алик.

– Только знаешь, я сам в этом виноват! Ведь, если бы я кота не кормил, он бы был голодный и эту мышь обязательно сожрал! Правильно, Барби?

Оксану била нервная дрожь.

– А если… они… утонут? – с трудом вымолвили дрожащие губы.

– Да ну, что ты, тут недалеко, – добродушно рассмеялся Сурен. – Иначе я разве б стал их купать? Это же шутка! Вон, гляди, как плывут!

Действительно, два пловца постепенно приближались к берегу.

– Теперь послушай про наши дела, – тон его заметно смягчился. – Между нами должна быть полная ясность. Хочешь, возьму тебя на работу. Хочешь, сниму тебе квартиру, обеспечу содержание – не работай, делай, что хочешь. Хочешь, поедем в Турцию отдохнем. Или в Венецию, на гондолах кататься. Это все можно. Но семью рушить – извини! Хочешь замуж, пожалуйста, выходи за своего лейтенанта. Я его оставлю в городе, на хорошей должности…

Бабиян замолчал. В запале он соврал, прогнал чернух у, задвинул фуфло. Управлять кадровыми расстановками в ракетных войсках он пока не мог. Но вырвалось слово, а за слова отвечать надо… Если не перед этой девчонкой, то перед самим собой!

– Свадьбу вам справлю хорошую, оплачу все!

Это совсем другое дело, это он и вправду может.

– В общем, в жизни я тебе помогу. Но глупости всякие из головы выбрось! Ты меня поняла, Барби?

Перед Оксаной сидел прежний Сурен. От пережитого она разрыдалась.

– Ну все, хватит, пойдем вниз, я тебя успокою… Эти ведь козлы хотели посмотреть, как мы трахаться будем. А нам зрители ни к чему. Хочешь, и Алик за борт прыгнет?

Телохранитель почтительно смотрел на хозяина. У Оксаны ни на миг не возникло сомнения, что если Сурен прикажет, он прямо в одежде бросится в воду. Она замотала головой.

– Нет, нет, не хочу…

Сурен довольно улыбнулся.

– Ну, тогда ладно. Пойдем вниз, Барби!

Никакого настроения у Оксаны не было, но в такой ситуации деваться некуда. Иначе можно самой оказаться за бортом.

Каюта была крохотной: в половину обычного железнодорожного купе, с единственным лежачим местом, занимающим практически всю ее площадь. Такая каюта действительно не годилась для длительных или даже коротких путешествий. Она предназначалась только для одного. И была использована по своему прямому назначению.

Когда кораблик пристал к берегу, капитан протянул Сурену обратно полученные деньги. Тот засмеялся.

– Ты что? Я же пошутил! А это передай ребятам, чтоб не обижались, – и он отдал капитану оставшуюся часть пачки.

Военврач БЖРК майор Булатова пыталась сосредоточиться на книге, но монотонный стук колес все больше и больше склонял ее ко сну. Глаза непроизвольно смыкались, во всем теле чувствовалась неимоверная усталость. Сегодня выдался суматошный день. И главное, ужасно длинный, почти бесконечный. Да что там день! Весь рейс растянулся настолько, что кажется, длился целую вечность. Возможно, дело в происшествии с мотоциклистом или с внеплановым посещением мужа – то есть в обилии впечатлений, а может, в общей усталости…

Она отложила монографию по психологии в сторону и поднялась с жесткой полки, наступив босыми ногами на неуставной коврик. Поезд мчался на бешеной скорости по ночной степи, будто тоже торопился домой, на базу. Никакой степи женщина не видела, потому что в БЖРК не было окон – просто имитация во внешней обшивке. Но у нее была прекрасно развита интуиция, к тому же она любила выглядывать в перископы кругового обзора и хорошо изучила рельеф местности по маршруту следования.

Майорская форма висела сбоку на вешалке, Наталья Игоревна была в синем спортивном костюме, подаренном полковником Булатовым. До Кротово еще пять часов пути, они должны прибыть под утро. Хотелось лечь и уснуть. Но перед этим требовалось сходить в туалет, в условиях БЖРК это целая процедура. Женщина взяла накладную защелку, надела неуставные шлепанцы и вышла в коридор. Здесь царили синий полумрак и безлюдье. По правилам внутреннего распорядка в двадцать три часа объявлялся отбой и весь личный состав, кроме дежурной смены, отходил ко сну. Основная часть экипажа ночевала в шестиместных купе, которые почему-то назывались каютами. Только начальник поезда Ефимов, особист майор Сомов, командир пуска полковник Белов и она, военврач Булатова, имели право на отдельные каюты.

Туалет располагался через две двери, по негласной договоренности им пользовалась только военврач, но Наталья Игоревна все же деликатно постучала. По соображениям внутренней безопасности, запираться в любых помещениях БЖРК запрещалось, исключение делалось для тех же лиц. Наталья была уверена, что если бы военврачом оказался выпускник военно-медицинской академии или другой доктор мужского пола, то на них бы эта привилегия не распространялась.

Войдя внутрь, она вставила защелку в специальные пазы, заперлась и сделала свои дела, потом вымыла руки и вернулась обратно в каюту. От избыточного давления слегка закладывало уши. Это потому, что уменьшились хождения и реже открываются двери. А вообще избыточное давление нужно для того, чтобы снаружи не просочились какие-нибудь вредные вещества: слезоточивый газ CS, смертоносный зарин, радиоактивная пыль и прочая гадость, представляющая угрозу для личного состава. Наружный воздух засасывается только через специальные фильтры и подвергается автоматическому анализу.

Наталья выдернула из узла волос на затылке простую заколку, и пепельно-русые локоны рассыпались по хрупким плечам. В дверь осторожно постучали. Кто это может быть? Начальство всегда пользуется внутренним телефоном, дежурный – тоже… Она щелкнула задвижкой.

– Да, войдите!

Дверь откатилась. На пороге стоял командир взвода охраны второй смены старлей Виктор Гамалиев. Один из самых активных поклонников военврача, это он вопреки инструкции пускал ее к перископам обзора, даже не задумываясь о ее родстве с командиром части. Виктор был на удивление самоуверенным и слегка нагловатым молодым человеком. Каждый раз, когда заступала вторая смена, старлей находил повод пообщаться с майором Булатовой, причем его конечная цель не составляла большого секрета. Но явиться в такое время! Уход с поста не остается незамеченным, а в поезде не так много мест, куда можно пойти, поэтому уже через полчаса весь экипаж будет знать об этом визите. Наталья нахмурилась, но капитан не обратил на это никакого внимания.

– Я прищемил руку дверью! – с ходу сказал он, как бы предлагая один из вариантов легенды прикрытия. Если докторша захочет, она вполне может впустить его на десять минут…

– Почему вы с этим пришли ко мне? – холодно спросила Наташа. – Пустяковыми травмами занимаются санитары, в вашем взводе это прапорщик Марков.

– Прапорщик Марков не может сравниться с майором Булатовой. Ни в каком отношении.

Он пристально и откровенно смотрел ей в глаза. Похоже, мальчик настроился на решительную атаку…

Булатова знала, что старлей младше ее лет на восемь, внимание молодого человека ей немного льстило. Но обстановка БЖРК совершенно не располагала к флирту.

– Я не собираюсь ни с кем сравниваться, старший лейтенант, – по-прежнему холодно сказала она. – Я собираюсь лечь спать. Причем одна. Вы меня хорошо поняли?

Гамалиев многозначительно прищурился.

– Более чем! Спокойной ночи, товарищ майор. Извините за позднее вторжение.

Старший лейтенант захлопнул дверь, и Наташа снова осталась одна. Нельзя сказать, что ее это обрадовало. Некоторое время она еще стояла на одном месте без движения и смотрела перед собой. Потом крадучись подошла и осторожно откатила дверь. Гамалиев стоял на том же месте, смотрел на нее в упор и улыбался.

– Почему вы не идете к прапорщику Маркову? Кажется, вам нужна была медицинская помощь? – спросила она первое, что пришло в голову, и тут же поняла, что сморозила глупость.

– Прапорщик меня не вылечит, Наталья Игоревна, – еще шире улыбнулся молодой человек.

– Но… Ну… Почему вы здесь стоите? – майор Булатова пыталась возмутиться, но у нее ничего не получалось.

– Проверял песню, Наталья Игоревна.

– Какую песню?

– Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я, – довольно мелодично пропел старлей под аккомпанемент колес.

Наталья хотела ответить что-нибудь остроумное, но в голову ничего подходящего не приходило. Она молча захлопнула дверь и заперла ее. Интуиция подсказывала, что Гамалиев так и стоит перед ее каютой. Она приложила ухо к двери, но из-за стука колес ничего не было слышно. Однако через несколько минут тяжелые сапоги протопали в дальний конец коридора. Только через несколько минут!

«А он весьма симпатичный… – подумала Наташа. – Если бы я впустила его на перевязку? Военно-железнодорожный роман… А что, это способ скрасить серое существование на БЖРК…»

Если не кривить душой, то Виктор Гамалиев ей нравился. Не так чтобы очень, но он был самым приятным из всех мужчин, с которыми судьба сталкивала Наташу за последний год службы. Несмотря на это, мысль о возможной измене не доставляла ей радости. Ей было жалко Андрея. Но в то же время Наташе было жалко и себя. Молодость безвозвратно уходит, а она… Да что там молодость, молодость уже ушла! Зрелость уходит по каплям, как вода из сомкнутых ладоней, и впереди, не так уж и далеко, маячит старость. Что она увидит, оглянувшись на прожитое? Выслугу лет? Службу на благо отечества? Жизнь по уставу? Господи! Майор Булатова и забыла, когда последний раз чувствовала себя просто женщиной. Может быть, еще тогда, в юности, когда гоняла с Сашей на мотоцикле, прижимаясь к родной горячей спине…

Только сейчас она вдруг осознала, что тот далекий образ любимого юноши руководил ею, когда она скомандовала извлечь из сетки разбившегося мотоциклиста. Если бы кто-то в свое время смог помочь Саше, ее жизнь сложилась бы совершенно иначе. И сейчас ее точно не было бы на борту атомного поезда…

Вздохнув, Наташа погасила в каюте свет и, не раздеваясь, проворно нырнула под одеяло. Жизнь не знает сослагательных наклонений: как сложилась, так и сложилась. Она военврач БЖРК и все-таки привыкла жить по уставу. Но сон не шел, и она еще долго ворочалась с боку на бок.

Пока во втором вагоне не могла заснуть Наталья Игоревна, в четвертом вагоне группы запуска начальник смены Белов в своей каюте занимался самотестированием на встроенном в стену дублирующем компьютере управления. Привычно вводил исходные цифры, отработанно производил расчет и… получал неверный результат!

В горле Белова пересохло от волнения, руки дрожали, на лбу выступила предательская испарина, и полковник поспешил промокнуть ее грубым ярко-зеленым носовым платком. Дрожащими пальцами Евгений Романович вновь пробежался по клавиатуре, выводя на плоский экран монитора столбики цифр. Перевел взгляд на лежащую слева сопоставительную таблицу. Белов не мог поверить своим глазам. Снова ошибка! Грубейшая ошибка, недопустимая для командира пуска!

Это началось сразу после контрольного тестирования. На ежедневных прогонах боевых ситуаций он раз за разом не попадал в цель! Оставшись в своей каюте наедине с компьютером, Белов отключил его от общей сети и принялся экспериментировать. Пять ошибок из десяти проб! Это провальный результат, признак профессиональной несостоятельности…

В чем же дело? Столько лет он безукоризненно рассчитывал траектории и без промаха попадал в цель. Не мог же он внезапно разучиться? Если у кого-то спросить, тебе деликатно укажут на возраст, но ведь это формальный признак! Нельзя вмиг потерять многолетний навык только потому, что тебе исполнилось пятьдесят пять! Скорей всего, дело в усталости. Да, это единственное правдоподобное объяснение.

Белов стер из памяти машины результаты прогона. Это запрещалось, но он и так уже нарушил все возможные запреты. И самый главный: немедленно докладывать об изменении самочувствия, препятствующем успешному выполнению боевой работы! Но он прекрасно себя чувствует! Только раз за разом промахивается…

В текущей работе ему удалось это скрывать: как только он понял свою беду, так сразу и переложил работу по ежедневным вводным на дежурного оператора. А сам предпринимал попытки в отсутствие посторонних глаз, причем положительные результаты оставлял в памяти компьютера и на контрольных распечатках, а отрицательные уничтожал. Но бесконечно так продолжаться не могло. Максимум, он сможет продержаться месяц. Один месяц, до следующего контрольного тестирования. Второй провал никак не удастся замаскировать… Что же делать?

Полковник вскочил на ноги.

– Тук, тук, тук! Тук, тук, тук! – угрожающе стучали колеса.

В крохотной каюте было негде повернуться, и внезапно он ощутил недостаток воздуха, стены словно сдвинулись, сжимая грудную клетку и не давая дышать. Хотелось бежать – в коридор, тамбур, межвагонный переход – куда угодно, но ближе к свежему воздуху! Белов резко рванул дверь в сторону и стремительно выскочил в зал группы запуска. Синий полумрак, только у аппаратуры яркий свет точечных ламп, дежурный оператор и инженер находятся на своих местах. Один контролирует состояние «изделия», другой готов принять учебную или боевую вводную из Центра. Оба попытались доложиться по форме, но он остановил их движением руки.

– Что с вами, товарищ полковник? Вам плохо? – спросил капитан Петров, свидетель той роковой ошибки при контрольном тестировании. Свидетель или очевидец? Видел ли он, что произошло на экране? Почему он так внимательно смотрит? И что он рассмотрел на лице своего непосредственного начальника? Что полковник Белов созрел для отставки? Тогда у капитана есть шансы! Конечно, звезд с неба он не хватает, но считает неплохо. Сносно. Во всяком случае, ошибок делает намного меньше! Если освободится место начальника смены, он вполне может на него претендовать! Ишь, улыбается, гаденыш… Или это не улыбка, а блики от лампы? Все равно…

– У меня все очень хорошо, товарищ капитан! – отрубил Белов. – Лучше внимательно следите за ситуацией!

– Есть! – капитан обиженно уткнулся взглядом в экран.

Белов отвлекся, и ощущение удушья прошло. По инерции он вышел в тамбур, но здесь была такая же спертая атмосфера, как и во всем поезде. Только если открыть наружную дверь, внутрь ворвется свежий степной воздух! Как хочется глотнуть свежего воздуха! Полковник положил ладонь на ручку герметизации. Что ж, он вполне сможет это сделать. Правда, за глоток свежего воздуха придется расплатиться должностью, но когда нечем дышать, о должности думать не приходится…

Реальная возможность открыть дверь успокоила его окончательно, и он вернулся к себе. По пути заглянул в открытую каюту смены запуска. В синем сумраке белели четыре будто неживых лица. Закрываясь в своем купе, Белов бросил взгляд на капитана Петрова. Тот, не отвлекаясь, смотрел на монитор.

Итак, что делать? Командир запуска не в состоянии рассчитать траекторию, в результате виртуальный учебно-боевой удар нанесен неточно. С небольшим отклонением от заданных координат.

Белов приободрился.

Действительно, по большому счету, отклонение было предельно мизерным. В реальной боевой ситуации нет никакой разницы – попадет ракета точно в цель или угодит на сто метров в сторону. Или даже на двести метров! Что такое двести, триста, пятьсот метров, и даже один-два километра для ядерного взрыва?! Ничего! Это просто повод выкинуть на пенсию неугодного командованию человека!

Сердце Евгения Романовича предательски заныло. Что, если об этом станет известно? Сейчас, когда его карьера и так висит на волоске, подобные инциденты только на руку тем, кто мечтает отправить полковника на заслуженный отдых. А он, черт возьми, получается, сам им в этом помогает! Сволочи! Никому нельзя верить, ни на кого нельзя рассчитывать!

Полковник опять взмок и ухватился за свой зеленый платок. Чудовищный цвет! Правда, его купила жена, а он не избалован проявлениями заботы со стороны боевой подруги! Он вытер лоб, шею, лицо, засунул платок в карман. Надо довериться Ирине! Взять отпуск, отдохнуть вдвоем, восстановить нервы, и все встанет на свои места, он снова станет считать без ошибок! Ему положена путевка в санаторий, причем на двоих с женой, причем каждый год, – это одна из льгот службы на БЖРК. Надо ею воспользоваться. И тогда все пойдет как прежде, он, Белов – профессионал высокого класса, будет служить еще долго, а этот негодяй Петров перестанет издевательски улыбаться, он так и сгниет за пультом дежурного оператора!

Белов снял мундир, аккуратно повесил его на вешалку и лег в помятую постель. Сердце билось ровно, колеса стучали уже не грозно, а успокаивающе, полковник расслабился и стал засыпать.

«Лишь бы ничего не прознал вынюхивающий все ищейка-особист!» – мелькнула напоследок тревожная мысль.

А офицер военной контрразведки майор Сомов не спал в третьем, штабном вагоне. У него была довольно просторная каюта, которая днем выполняла функции служебного кабинета. В соседнем купе располагалась его собственная радиостанция с лейтенантом-шифровальщиком, который подчинялся только ему. Майор Сомов был третьим человеком в БЖРК, а может быть, и первым – как посмотреть. Только он, начальник БЖРК Ефимов и командир пуска Белов постоянно носили личное оружие во время всего рейса. Но пистолет Макарова, хотя и помогает принудить взбунтовавшийся экипаж к повиновению, не позволяет решать масштабные задачи. А звено «черных автоматчиков» – позволяет! Причем они подчиняются только ему одному, майору Сомову! А сам Сомов не подчинен ни начальнику БЖРК, ни командиру пуска, никому в этом поезде. Поэтому он свободен в своих решениях и если раскопает измену, от которой не поздоровится всему руководству БЖРК, а то и командованию отдельного дивизиона, то не станет ничего скрывать, – сразу отправит сигнал своему начальству!

Но измена – дело достаточно редкое. В мире существует множество угроз безопасности, которые встречаются куда более часто. В большинстве – это человеческие слабости, разного свойства и калибра. Пьянство, наркомания, внебрачный секс, всевозможные половые извращения, расстройства психики, повышенная нервная возбудимость, – вроде бы обыденные вещи, а могут погубить БЖРК так же легко, как и прямой шпионаж или диверсия! Именно поэтому майор неутомимо пропускает через свой кабинет личный состав, расспрашивает каждого, выпытывает: что видел, что слышал, о чем догадывается… Незаметно для окружающих, в общей массе, проходят и специальные человечки – доверенные лица, которые целенаправленно собирают информацию и передают своему куратору. И технические средства играют свою роль: встроенные в важных местах микрофоны, подключенный параллельно компьютер, автоматические устройства съема информации…

Два источника и поймали полковника Белова в расставленную майором сеть. Вначале попросился на прием капитан Петров: он стоял за спиной Белова во время контрольного тестирования и обратил внимание на какой-то непорядок в цифровых рядах. Значения этому вначале не придал, но когда Белов вдруг повторил тестирование, задумался: а что бы это значило? Заглянул в отчеты об испытаниях, а там вместо двух – всего один! А второй где? Непонятно… Вот и пришел капитан к офицеру особого отдела посоветоваться, как учили… Наверное, у него свой интерес есть – Белова подсидеть, но для дела это не важно.

А тут из Москвы шифровка приходит лично Сомову: на контрольный тест два отчета поступили. Один Белов прислал, положительный. А второй автоматически пришел – отрицательный! И получается, что начальник смены вначале тест завалил, а потом пытался это скрыть! Вот такой факт, тут и до измены недалеко…

Ведь ошибиться, в конце концов, всякий может. Но если честно признался и исправить старается – значит, честный человек, ему можно верить… А если начинает маскировать, фальсифицировать, выкручиваться – тогда человек гнилой, и надо к нему повнимательней присматриваться!

Сомов собрал все, относящееся к Белову, в один файл, сбросил под паролем на дискету, а дискету запер в маленький, но надежный сейф.

Потом он прочел несколько сообщений доверенных лиц. Так, ерунда: прапорщик Свиридов тайком пронес сигареты и в нарушение правил внутреннего распорядка курит в межвагонных переходах (а кстати, Белов тоже курит, причем при подчиненных!), прапорщик Конев заснул на дежурстве у кругового перископа, лейтенант Матвеев жаловался, что эта железная коробка ему осточертела… Мелочевка, конечно. Но… Курочка по зернышку клюет, а яйцо вон какое получается!

Сомов сжал внушительный кулак и довольно осмотрел его со всех сторон. Одно маленькое нарушение – действительно ерунда, второе – уже система, а третье – это, извините, линия поведения… Он стал распределять информацию по личным делам проштрафившихся. Тут деликатно звякнул внутренний телефон.

– Товарищ майор, старший лейтенант Гамалиев к доктору ходил. Придумал, что руку прищемил, и ушел с поста, – раздался приглушенный голос.

– И что?

– Да ничего. Она его не пустила. Постоял, постоял под дверью, да пошел обратно.

– Ладно, молодец, наблюдай дальше и докладывай!

Сомов не распознал голоса: может, кто-то из его доверенных лиц, а может какой-то инициативник. Неважно, сигнал есть сигнал, а любой стук – это пища для особиста. Ай да Гамалиев! Губа у тебя не дура, надумал к жене командира клинья подбивать! Надо будет к тебе присмотреться попристальней…

Ложился спать он уже поздно, когда до Кротово оставалось часа два езды.