Глава 3
Дочь вождя

На следующий день, в восточной части деревни, у отвесной скалы, с которой низвергался живописный двадцатиметровый водопад, я неожиданно обнаружил предмет из другого мира и другой жизни… белый обтекаемый автомобильный трейлер – прицеп! Он стоял на площадке, выложенной плоскими, тщательно подогнанными камнями, с двух сторон симпатичный вагончик был окружен цветочными клумбами. С третьей стороны располагался аккуратный бассейн, в который по специальной канавке поступала вода из водопада.

Я застыл в изумлении у этого оазиса цивилизации. Потом, как загипнотизированный, сделал несколько шагов вперед. Захотелось искупаться в сказочном бассейне, смыть пыль, пот, семена и ворсинки сухой травы, на которой пришлось спать и от которой до сих пор зудела кожа. Но, увы, реализовать столь скромное желание не удалось. Тут же передо мной выросли два воина с нацеленными в грудь копьями. Они были мне по плечо, но вид имели решительный, что подчеркивалось боевой раскраской. У одного лицо раскрашено желтой краской, у другого – красной.

– Кто здесь живет? – широко улыбаясь и крутя на темляке лопатку, спросил я, не очень рассчитывая на ответ. Но, как говорил известный гангстер Аль Капоне: «Доброе слово и револьвер в придачу действуют гораздо убедительнее, чем просто доброе слово». Я неоднократно убеждался в справедливости этого афоризма. Правда, сейчас револьвера у меня не было, но остро отточенная стальная лопатка в каменном веке вполне способна его заменить. Особенно если находится в умелых руках.

– Бегиме. Дочь вождя Твалы, – ответил желтый, завороженно глядя на рассекающую воздух сталь. Она напоминала пропеллер, но он никогда не видел пропеллера. Зато наверняка видел боевые топоры.

– Где она?

– Кто?

– Бегиме. Дочь вождя Твалы.

– В городе, – сказал красный. – Но скоро будет дома. За ней уже послали.

Не попав в бассейн, я решил искупаться в реке. Вышел на опушку, недалеко от подвесного моста, по которому меня сюда привели. Два охранника тут же обратили ко мне улыбающиеся лица, принялись подпрыгивать и махать руками.

– Хайме, Большой Бобон!

– Хайме, Бобо!

Снисходительно кивнув, я тоже помахал в ответ и тоже крикнул: «хайме» – что, очевидно, означало «привет», или нечто в этом роде. Все-таки приятно быть популярным и уважаемым. Особенно если уважение заслуженное!

Я прогулялся вдоль обрыва – в одну сторону, в другую. В принципе, это идеальное место для маяка. Отсюда прекрасно виден океан, много солнца… Если бы вкопать трубу прямо здесь и поручить охранителям моста приглядывать за двумя объектами сразу… Но это исключено – уж больно бросается в глаза, к тому же слишком сильный раздражитель для детских душ нгвама. Они в первый же день сковырнут чужеродный предмет в пропасть!

Что ж, остается расслабиться и бесцельно полюбоваться пейзажем. До берега океана простирается густой тропический лес, на зеленом фоне выделяется серое пятно – знакомая куполообразная скала, на которую сел вертолет. Это и есть «Купол». До него километра три, если не больше. Удивительно – прошли мы их довольно резво, хотя и поднимались в гору… Я посмотрел в другую сторону. В нескольких километрах вверху торчал из «зеленки» такой же серый купол – близнец первого. Он так и называется – «Купол-Близнец». А прямо подо мной бежала река. Наверняка холодная, но что делать…

Когда я стал спускаться по крутой, с сыпящимися из-под ног камушками тропинке, часовые забеспокоились.

– Хорле, Бобо! Хорле! – Они снова махали руками, но уже не радостно, а обеспокоенно.

– Да не собираюсь я никуда! Искупаюсь и вернусь!

– Хорле, Бобо! Бандара! – Теперь в их голосах слышался испуг. – Кайе Бандара!

Не обращая больше внимания на этих клоунов, я сбежал на берег. Черный вулканический песок, черные острые камни, черные скальные обломки размером с дом… Быстро раздевшись, я придавил одежду лопаткой и совершенно голый подошел к воде. О купальном костюме я как-то не подумал, хотя тут, конечно, пригодилась бы моя прекрасная палочка.

Река с шумом бежала по черному ложу и оттого казалась черной. Почему-то мне это не нравилось. Может быть, потому, что я никогда не купался в черной воде. Выбрав место поглубже, окунулся. Действительно холодно, но не так, как я ожидал. Мыла, естественно, не было, пришлось мыться мелким черным песком. Он царапал кожу и усиливал кровообращение, оказывая согревающий эффект. Может, запатентовать песок как моющее средство? Чем черт не шутит, а вдруг я разбогатею и стану миллионером? Конечно, долларовым!

Краем глаза будущий миллионер заметил какое-то движение. Медленное, но все-таки движение… Резко повернулся – ничего! Посередине река кипела, завихряясь вокруг многочисленных камней, ближе к берегу текла спокойней. И вместе с тем, что-то мне не нравилось, все больше и больше… Я почувствовал опасность!

Быстро подобрал тяжелый голыш, размером с два кулака. Из-под руки незаметно посмотрел назад. Один из черных камней шевельнулся и слегка сдвинулся. Причем, против течения! А когда я зашел в воду, его вообще не было на этом месте!!

Не сводя взгляда с подозрительного камня, начинаю пятиться к берегу. Сначала медленно, потом нервы не выдерживают и я уже собираюсь бегом выскочить из воды… Но тут камень поднимается, обнаруживая шипастые пластины и холодные безжалостные глаза на узкой крокодильей морде. С морды стекает вода… До нее метров пять, ждать больше нечего – я изо всех сил мечу свой голыш, и попадаю прямо в голову! Раздается глухой удар, и круглый блестящий шар отлетает от первобытного панциря чудовища, не причинив ему заметного вреда. В следующий миг рептилия стремительно бросается вперед. Отпрыгиваю в сторону и мгновенно забираюсь на скользкий черный валун.

Чешуйчатое чудище такой маневренностью не обладало, оно пронеслось мимо, как промахнувшаяся торпеда, и вылетело на берег. Несостоявшийся миллионер опасался, что крокодил вернется, но с ним произошло что-то странное – черный песок вздыбился и длинной струей охватил рептилию! Песок крутился вокруг крокодила, тот крутился вокруг черного смерча, бил хвостом, щелкал узкой, как щипцы, зубастой пастью, но – впустую. А потом смерч обвился вокруг пасти, и часть тела рептилии оказалась погребенной под песком… К тому же, у песка обнаружилась своя пасть, поменьше, но с ужасающими клыками, напоминающими кривые кинжалы восточных народов.

Да нет, никакой это не песок – это гигантская черная змея, размером с толстый телеграфный столб! Судя по всему, она подстерегала на берегу беспечного Дмитрия Полянского! Ничего себе, животный мир! Теперь понятно, почему аборигены ходят исключительно по мосту… И понятно, что кричали охранники…

Битва чудовищ продолжалась около двадцати минут. Но исход ее был уже предопределен. Удав обвился вокруг крокодила, только кончик хвоста и половина челюсти торчали из тугих колец, которые сжимались при каждом выдохе жертвы, так что вздохнуть она уже не могла. Через полчаса все было кончено, и удав стал заглатывать бездыханную жертву. Выглядело это ужасно: неимоверно распахнув пасть, змей как резиновый натягивался на свою добычу. Челюсти, голова, передние лапы и треть туловища крокодила скрылись в утробе победителя. Его тело при этом раздулось в четыре раза. Я искренне порадовался, что два чудища нашли друг друга, и ни одно не нашло меня!

Но у «телеграфного столба» тоже не все шло гладко: вдруг он перестал натягиваться на свою будущую еду и принялся лихорадочно сворачивать в кольца нераздутую часть своего тела. Толстая спираль то скручивалась, то раскручивалась, то выпрямлялась, била хвостом, вздымая черную песчаную пыль, – и эти движения напоминали конвульсии. Еще через несколько минут «телеграфный столб» перестал дергаться, распрямился и застыл. Теперь можно было рассмотреть на боках гигантского гада серые узоры неправильной формы. Не знаю, напоминали ли они иероглифы, но давали название своему обладателю: иероглифовый удав. Довольно редкое животное. Когда-то в Бангкоке я ел отличный бифштекс из такого. Но сейчас он за малым не съел меня… Неужели это и есть диалектика, которой нас учили в школах и институтах?!

Жалко, что я не умею рисовать. Не так, как умею, а как Босх или Сальвадор Дали. Получилась бы совершенно гениальная сюрреалистическая картина: черный пляж, огромный черно-серый удав, вытянувшийся на добрых десять метров, с раздувшейся передней частью и чудовищно распяленной пастью, из которой торчит черно-зеленое туловище среднего по размеру крокодила с неестественно вывернутыми задними лапами. Вокруг стоит живописный народ нгвама, а с высоты рассматривает происходящее белое, беспощадно яркое африканское солнце.

«Вот это фантазия! – поражались бы мировые эксперты. – Как он такое придумал? Просто запредельно! На аукционе Сотсби это полотно уйдет за миллион долларов!»

Я бы действительно добавил к картине штрихи своего видения: солнце сделал черным, а женщин племени, конечно, переписал: у меня все они были бы яркими сексапильными красавицами, в нарядах от лучших кутюрье, контрастирующими с доминирующим черным цветом, дикими изможденными мужчинами, и олицетворяющими красоту и привлекательность человеческой жизни. Больше того, всех красавиц я бы сделал белокожими – сюр так сюр!

А вот к черной фигуре жреца Анана я бы пририсовал огромные крылья летучей мыши, и он бы выглядел еще более зловеще, чем сейчас, хотя представить, как это – «еще более», было сложно. Даже у такого художника, как я, не хватило бы на это мастерства. Он был в скелетообразной раскраске, в своей очковтирательской палочке, но лицо его искажал бешеный гнев.

– Лавета бандара! – гортанно крикнул он, показывая на мертвого удава. Из перекошенного рта летела слюна. – Лавета бандара!

Народ нгвама опустился на колени. Женщины закрыли глаза руками.

Жрец повернулся ко мне. Хорошо, что я успел одеться, – это придавало уверенности.

– Белый чужак убил бандара? – требовательно спросил он.

Конечно, приятно прослыть героем. И хотя естественный характер смерти животных был очевиден, соблазн присвоить себе несовершенный подвиг мог склонить менее правдивую душу ко лжи. Но, естественно, не мою. Тем более, что в этом вопросе угадывался какой-то подвох.

– Нет, великий жрец Анан. Это сделал крокодил.

Он как будто ничего не слышал. Шагнув вперед, протянул сухую жилистую руку, почти упираясь мне в грудь корявым пальцем с неровным, длинным ногтем.

– Пришелец, Бобо убил бандара? – попытался подойти он с другого бока. И по этой настойчивости я понял, что победителя вряд ли ждет награда.

– Крокодил убил бандара, великий жрец! – Я решительно резанул ладонью прогретый, насыщенный водяной пылью воздух, как бы отсекая любую связь между собой и мертвым удавом.

Жрец разочарованно отвернулся, поднял руки к лицу и застыл в глубокой задумчивости. Коленопреклоненные аборигены с напряженным ожиданием смотрели на высушенную черную фигуру. Пауза затягивалась, напряжение нарастало. Из Анана получился бы хороший актер.

Наконец, жрец простер руки вперед и разразился длинной тирадой, окончание которой потонуло в ликующих выкриках народа нгвама. Туземцы вскочили на ноги и затряслись в неистово-радостном танце. Сквозь шум воды сверху послышались нарастающие крики. Высоко подпрыгивая, с обрыва бегом спускались полтора десятка женщин в развевающихся на ветру травяных, широких юбках, с болтающимися грудями и большими плетёными корзинами на лысых головах. Все они были упитаны, а в руках у нескольких сверкали под солнцем широкие стальные мачете. Радость на размалеванных лицах, увы, не делала их привлекательней…

Сбежав вниз, упитанные женщины, как пираньи, набросились на неподвижного крокодило-удава. Подчиняясь ритму неслышной мелодии, мачете, как молоточки в рояле, синхронно взлетали вверх и с силой падали вниз, с трудом прорубая толстую шкуру и рассекая вязь иероглифов. Брызгала кровь, летели в сторону ошметки… Интересно, кто и что написал на боках удава? И кому адресовал это послание? Ответ уже никто не получит: упитанные женщины работали быстро и слаженно. Одни ловко рубили добычу на куски, другие складывали мясо, третьи водружали наполненные корзины на голову и карабкались обратно наверх. Похоже, это был хозяйственно-заготовительный взвод. Через несколько минут от удава ничего не осталось. Заготовительницы перевернули освобожденного крокодила на спину и столь же успешно принялись разделывать. Интересно, сам крокодил понял, что его освободили?

Благодаря неожиданной и богатой добыче вяло булькающая жизнь племени закипела и забурлила, как доходящий бараний шулюм. Поселок напоминал разворошенный муравейник. Длинные цепочки женщин и детей слаженно носили мясо в холодную пещеру за водопадом. Мужчины в возрасте и подростки сноровисто заготавливали дрова. Воины помоложе и покрепче зачем-то нанесли целую гору камней и копали яму в центре площади. Всех объединяла приподнятая атмосфера радостного возбуждения.

Только Большой Бобон чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Но вскоре его позвал вождь Твала и приказал собираться в путь.

– Мы должны принести жертву Тому, чье имя нельзя произносить, – коротко пояснил он. – Ты пойдешь с нами в Черное ущелье. Жрец Анан хочет, чтобы ты предстал перед Повелителем Духов!

Что ж, особого выбора у меня не было. Да и не особого – тоже.

В путь отправилась целая делегация. Передовой отряд составляли положенная на деревянные носилки огромная голова удава да щипцеобразная голова крокодила, тоже устроенная на носилках. Вождь Твала, жрец Анан да незадачливый метеоролог Виталий Ковалев шли пешком. Все остальные выполняли вспомогательные функции: несли и охраняли то, что составляло основную ценность. Пятеро раскрашенных под скелеты воинов с копьями шагали впереди, за ними важно выступал жрец Анан в такой же скелетной окраске в парадном головном уборе из звериной шкуры и птичьих перьев. Потом, в окружении воинов с копьями и луками, двигались мы с вождем Твала. Причем раскраска у воинов и у Твалы была одинаковой. Создавалось впечатление, что у вождя свои телохранители, а у жреца – свои, причем они не доверяют друг другу! Это было интересное открытие… Замыкали авангардную группу носильщики, потому что лишенные туловищ головы чудовищ самостоятельно двигаться не могли… За передовым отрядом, растянувшись по склону, брели несколько десятков аборигенов – взрослые мужчины и женщины, которые, скорей всего, выполняли функции представителей общественности.

Впереди высилась голая каменная вершина, напоминающая громадную серую шишку, вздувшуюся среди зеленых волос джунглей. Это и была цель нашего путешествия. Тропинка, петляя между черных скальных обломков, довольно резко шла в гору. Полуденное солнце особо не напрягалось, воздух в ущелье оставался довольно прохладным, поэтому идти было довольно легко. Пахло сыростью и зеленой листвой.

Передовой отряд по численности и составу мало отличался от того, который пленил меня несколько дней назад. Правда, живописных фигур в армейском снаряжении и с огнестрельным оружием на этот раз не было. Я вспомнил, что и в поселке их давно не видел.

Путешествие в Черное ущелье заняло несколько часов. Неожиданно густые заросли закончились, и мы вышли на достаточно большую площадку, которая треугольником углублялась в довольно мрачную расщелину, куда не попадали лучи света.

Здесь зловещим перстом торчала вверх узкая черная скала, напоминающая палец, а под ней устрашающе раскорячилась выдолбленная из дерева огромная, в полтора моих роста, черная фигура Того, чье имя нельзя произносить. Непропорционально огромная голова, карикатурно-грубые черты: большие круглые глаза из красной блестящей слюды, хищно загнутый клювообразный нос, огромный, широко открытый рот с торчащими белыми клыками из человеческих ребер… Уши чудища почти доставали до земли. Подобно индийскому танцующему Шиве, Макумба имел шесть рук, напоминавших щупальца готового к нападению осьминога. Вообще, внешний вид идола вызывал самые нехорошие ассоциации, тем более что вокруг были разбросаны человеческие кости. И вместе с тем, Макумба внушал мрачное почтение: создавалось впечатление, что он всё видит, всё слышит и, если надо, всех покарает.

Все аборигены пали ниц, кроме вождя и жреца, которые ограничились тем, что опустились на колени и смиренно склонили головы. Я поспешил последовать их примеру. Выдержав длительную паузу, которая значительно повысила градус владевшего всеми напряжения, жрец поднял голову, увенчанную своей церемониальной шапкой, и обратился к Макумбе с длинной и запутанной речью.

Не надо быть полиглотом, чтобы понять ее смысл. Обращения к божествам, как и к начальству, по содержанию всегда приблизительно одинаковы: сообщается, кто перед ним, за что благодарим, чего просим, и преподносится подарок, который может называться по-разному: жертва, взятка, «хлеб-соль». Последовательность действий в процедуре общения аборигенов с Макумбой нарушена не была, и после выступления жреца головы удава и крокодила были торжественно возложены на жертвенный камень.

Я думал, на этом все закончится, но оказалось, что нет.

– Подойди ближе, чужеземец, и вставь руку в рот Того, чье имя нельзя произносить! – приказал жрец Анан, повернувшись ко мне.

Стоящие вокруг туземцы смотрели с острым интересом, и на их раскрашенных лицах отражалось напряженное ожидание. Они наверняка знали, что сейчас что-то произойдет. Честно говоря, не надо иметь много фантазии, чтобы предположить, что произойдет с чужеземцем, сунувшим руку в разверстую пасть идола, олицетворяющего черные силы, довлеющие над племенем нгвама. И мне меньше всего хотелось это делать.

– Закон моего народа не позволяет мне, чужеземцу, вставлять руку в рот великому божеству, – сказал я. – Этот жест уважения первым должен сделать великий жрец, положив в рот покровителю народа нгвама какой-либо дар, например, этот замечательный банан.

Но жрец Анан не собирался следовать моему совету. Глаза его злобно заблестели.

– Чужеземец вставит руку в рот Тому, чье имя нельзя произносить! – угрожающе повторил жрец.

Стоящие за его спиной «скелетные» воины выдвинулись вперед. Острия копий нацелились мне в грудь.

Тогда я повернулся к вождю Твала.

– Вождь, мой Президент запрещает так поступать со святыми чужих народов! Ты своими ушами слышал его гневный голос. Гость не может совать руки в рот великому божеству! Первым это должен сделать жрец!

Я понимал, что Анана никакими силами не удастся заставить засунуть в идола руку. Поэтому придумал для него лазейку и добавил:

– Жрец, или тот, кого он назначит.

Использование противоречий между центрами власти племени принесло результат.

Вождь Твала выслушал меня благосклонно и кивнул.

– Да будет так!

Его воины выступили вперед и тоже выставили копья. Со стороны жреца торчали четыре копья, им противостояли пять острых каменных наконечников. И моя заточенная саперная лопатка, которой я небрежно крутил вокруг запястья. Поблескивающая сталь описывала круги с угрожающим безразличием пропеллера винтомоторного самолета.

Жрец Анан недовольно сморщился.

– Хорошо. Мы не будем класть дары повелителю духов.

Но вождь Твала был настроен по-другому.

– Нет, – сказал он. – Мы накормим Того, чье имя нельзя произносить!

Он указал пальцем на одного из «скелетов».

– Ты! Ты положишь в рот повелителю духов вот этот банан!

Воин побледнел и затрепетал, но теперь три копья сотоварищей и пять копий охранников вождя нацелились в него со всех сторон.

Дрожа всем телом, бедняга взял банан, на негнущихся ногах подошел к идолу и быстро засунул угощение в зловеще открытую пасть. Ему повезло: он успел отдернуть руку. В следующую секунду из темного зева выскочила голова разъяренной черной гадюки. И тут же спряталась обратно. Как будто на миг мелькнул смертоносный язык Макумбы.

– Смотрите все: жрец хотел убить белого гостя! – закричал я, обращаясь к вождю. – Жрец хотел убить посланника великого Президента! Жрец желает зла народу нгвама!

Вождь нахмурил брови.

– Я слышал гневный голос Президента, который властвует над нашим гостем! Он обещал явить свою силу. Зачем ты хотел убить чужеземца до назначенного срока? Ты хотел навлечь гнев его Президента на наш народ?

Среди туземцев раздался недовольный ропот.

– Нет, я не хотел его убить! – закричал жрец Анан. – Это было испытание. Если белый гость не замышляет зла против нашего народа, то ему ничего не грозило. Если же он вынашивает черные мысли, то Повелитель духов покарал бы его на месте.

– Значит, я невиновен! – сделал вывод я.

Жрец Анан был слаб в силлогизмах. И момент не позволял ему подобрать убедительное оправдание своему поступку. Поэтому ему оставалось только кивнуть.

– Нет, скажи вслух! – настаивал я. – Белый гость невиновен перед народом нгвама?

– Невиновен, – нехотя кивнул жрец. И быстро добавил: – Если он очистится, приняв на себя тень Того, чье имя нельзя произносить!

– Что это значит?

Тонкие губы жреца змеились коварной усмешкой.

– На белого гостя нанесут изображение Повелителя духов. Если оно тебе не повредит, значит, ты невиновен!

– Это будет уже второе испытание! Разве одного недостаточно?

Но жрец уже отвернулся.

Через некоторое время процессия двинулась в обратном направлении. Все, кроме голов удава и крокодила, возвращались восвояси.

На следующий день в поселок прибыла дочь вождя. Выглядело это довольно необычно: вдруг лесные заросли раздвинулись, и на поляну вынырнул небольшой живописный отряд. Впереди шел пленивший меня бородач в армейском жилете-разгрузке, следом – автоматчик в пилотке и крепкий абориген в офицерской фуражке, с винтовкой «М-16» наперевес. Четверо мускулистых парней несли на плечах легкие, сплетенные из гибких ветвей носилки, с которых грациозно спрыгнула темнокожая девушка в желтой майке, синих джинсах, белых кроссовках и желтой бейсболке с красной рекламой Макдональдса.

– Бегиме! Бегиме! – с радостными криками встретили ее женщины, сбегающиеся со всех концов поселка.

Встреча проходила тепло, но без фанатизма и излишеств: никто не падал на колени, не целовал девушке руки, не трогал одежду. И вождь встретил дочь довольно сдержанно: потерся нос об нос – и пошел себе дальше. А она осталась в окружении бойко щебетавших подружек, которые, очевидно, сообщали ей последние новости. Судя по тем самым жестам удачливых рыболовов и быстрым взглядам в мою сторону, можно было легко догадаться, что, или, точнее – кто являлся новостью номер один.

Как вежливый человек, я дал им наговориться, после чего подошел и скромно представился:

– Я Большой Бобон. Здравствуйте.

– Хелло…

Бегиме приветливо улыбнулась и опустила глаза вниз. Я думал – от смущения. Но нет, это был ознакомительный взгляд, какой европейские девушки бросают на нового знакомого. Но ничего необычного она, естественно, не увидела и перевела взгляд на лицо.

– Поможете донести вещи?

Я поднял небольшую и довольно легкую дорожную сумку.

– Вы что, не привезли подарков?

– Нет. Подарки – табу. Отец и Анан запрещают привозить что-либо из Большого мира. Особенно Анан.

Она прекрасно говорила по-английски. Вопреки романтическим стандартам, которые насаждаются в книгах и фильмах, Бегиме не была красавицей. Хотя существенно отличалась от остальных женщин племени. Кожа напоминала не жгуче-черный африканский кофе, а европейский кофе с молоком. И черты лица помягче: изящный носик, аккуратные губы. Похожа на мулатку.

– А далеко этот Большой мир?

– Не очень. Три пеших дневных перехода и двенадцать часов на автобусе.

Я знал, что африканские автобусы представляют собой чудовищную помесь шасси грузового автомобиля высокой проходимости и будки пассажирского салона, забираться в который надо по высокой и узкой железной лестнице. Сделать это без тренировки очень нелегко. Да и три дня через джунгли, даже в носилках – тоже не сахар. Однако, судя по всему, Бегиме подобные трудности не смущали.

Тропинка вывела к райскому уголку: впереди показался падающий водопад и белый трейлер.

– А это здесь откуда?! – поинтересовался я.

Бегиме небрежно взмахнула рукой.

– Купили в Большом мире.

– А как же табу? И откуда деньги? И как доставили?

Дочь вождя повторила свой жест.

– Это особый случай. И отдельный разговор. А доставили обычно: двадцать сильных воинов рубили дорогу и катили. Рубили и катили. Целый месяц. Специально для того и железные мачете купили.

Когда мы подошли ближе, из кустов вынырнули давешние охранники, один в желтой, другой в красной раскраске. На этот раз они не трясли своими копьями, а радостно улыбались и кланялись дочери вождя. Она погладила каждого по голове, и воины удовлетворенно опустились на корточки.

– Они охраняют твой дом? Чтобы ничего не украли?

Бегиме покачала головой.

– У нас нет краж. За кражу суровая кара. Поэтому вещи можно оставлять повсюду – никто не возьмет чужого.

– Но я видел у некоторых воинов форму и оружие, которые они взяли у других людей.

– Значит, вначале их убили. Это совсем другое дело. Когда хозяина убивают, вещь становится ничьей, и тогда ее может взять каждый…

Я подивился своеобразному представлению о пределах допустимого, которые творились в этом племени, но, как говорится, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Тем более в такой монастырь, где тебя могут съесть. При нарушении устава.

Бегиме забрала у меня сумку и вошла в аккуратный вымощенный дворик.

– Спасибо. Мне надо отдохнуть. Вечером увидимся.

Огромный турбовинтовой самолет медленно выкатился по бетонным плитам взлетной полосы к белой линии старта и замер на несколько секунд, дожидаясь команды руководителя полетов. Наконец сигнал поступил, и первый пилот до отказа двинул вперед массивные ручки газа. Четыре двигателя взревели, восемь вращающихся в противоположные стороны винтов яростно взбили откровенно прохладный воздух в мутную горячую смесь и растворились в разорванных молекулах кислорода, превратившись в бликующие круглые тени. С ревом набирая полную тягу, турбины стремительно разгоняли 170-тонную машину – пробежав полтора километра, она достигла скорости отрыва и тяжело взмыла над невысокими пологими сопками, на которых лениво паслись привыкшие к шуму олени.

Расхристанные пацаны, несмотря на легкую снежную крупу игравшие в футбол неподалеку от аэродрома, прекратили свое занятие и, приставив ладошки козырьком, наблюдали за взлетом.

– Стратегический бомбардировщик пошел! – со знанием дела сказал рыжий мальчишка лет четырнадцати в потертом шлемофоне. – Отец рассказывал – он может вокруг земли без посадки облететь!

– Да не, это не бомбардировщик, – возразил его сверстник, одергивая ушитую, но все равно великоватую летную куртку. – Видишь, у него впереди круглая елдовина торчит? У бомбардировщиков таких нет. Это разведчик…

– Много ты понимаешь, – огрызнулся рыжий. – Самый настоящий бомбардировщик!

Пока пацаны спорили, гигантский самолет превратился в маленькую серебристую точку и растворился в низких серых облаках. Он действительно походил на стратегический ракетоносец «Ту-95», по кодификации НАТО – «Медведь». Но на самом деле это была его модификация – дальний морской разведчик «Ту-95 РЦ», а яйцеобразная «елдовина» являлась уникальной станцией разведки и целеуказания с кодовым названием «Всевидящее Око». Она за короткое время фиксировала расстановку сил противника на площадях в миллионы квадратных километров и передавала карту оперативной обстановки на корабли, подводные лодки и командные пункты береговых ракетных частей.

Сейчас «Око» бездействовало. Только луч радарной развертки нервно описывал бесконечные круги на люминесцирующем экране, не утолщаясь и не раздваиваясь, а следовательно, демонстрируя отсутствие каких-либо препятствий, на военном языке – «целей», в радиусе двадцати километров. За толстым стеклом – сплошная серая вата, в кабине царила напряженная тишина: летчики не любят «слепых» полетов.

Прошло около получаса. На шести тысячах метров облака закончились, и стартовавший из хмурой осени Заполярья «Ту-95 РЦ» вынырнул в мир яркого лета: здесь царили чистое голубое небо и ослепительное белое солнце – пилоты даже опустили светофильтры шлемов. Конечно, никакого лета на самом деле не было и в помине, одна видимость: температура воздуха за бортом приближалась к минус пятидесяти. Но личный состав военной разведки привык к обманам и мистификациям.

Подполковник Симаков уверенно, но аккуратно шевелил штурвалом, завершая широкий вираж на юго-запад и стремясь плавно подогнать стрелку компаса к нужному делению. И, наконец, это ему удалось.

– Есть боевой курс, – сказал он и включил автопилот.

– Отлично! – Второй пилот майор Ильченко откинулся на спинку кресла.

Теперь можно было немного расслабиться: автоматика должна провести огромную машину от Северного полярного круга до Южного полушария. Хотя на маршруте с плечом одиннадцать тысяч километров автопилот еще никогда не обходился без вмешательства человека. И вряд ли обойдется на этот раз. К тому же одиночный полет на почти предельную дальность не дает поводов для расслабления. Особенно внеплановый и срочный полет, цели которого непонятны даже опытному экипажу.

– Кофе? – Самый молодой член экипажа – снайпер-штурман капитан Заносов принялся отвинчивать крышку огромного китайского термоса.

– Поберег бы, – рассудительно сказал бортинженер майор Высоков. – Нам лететь двадцать восемь часов…

– На столько все равно не хватит, – беспечно хохотнул майор. Недавно ему исполнилось двадцать восемь. И это был его первый по-настоящему дальний полет. – Лучше сразу выпить, чтоб потом вспоминать приятное…

– Ну, пей, пей, – улыбнулся Высоков. – Вот женишься – научишься бережливости…

– Так куда мы летим, командир? – спросил Ильченко, непроизвольно понижая голос. Однако внутренняя связь донесла его слова до каждого. Так же, как и нарочито будничный ответ командира.

– Загляни в полетное задание, – буркнул Симаков. – Задача: «вскрыть» обстановку в Северной Атлантике.

Второй пилот хмыкнул.

– А с чего вдруг? Обстановку уже десять лет спутники «вскрывают». К тому же, трансконтинентальных полетов уже давно не было. И керосина постоянно не хватало. А тут – трах-бах – полетели! Девяносто тонн залили и дозаправка – столько же. Чем это объяснить?

– Да что ты меня все пытаешь, Саша? – махнул рукой командир. – Я действительно ничего не знаю! Вызвали в штаб, задачу поставили – и вперед! Сказали: отработаете качественно – ордена получите! Ну да они часто так говорят…

– Я пока жениться не собираюсь, – прихлебывая кофе из крышки, продолжил диалог с бортинженером Заносов. – Кстати, как твой младший?

– Слона слепил. – Высоков полез в карман комбинезона.

– Слона?!

– Ну да, вот, смотри…

Заносов скептически хмыкнул.

– Это слон?

– Конечно, слон! Вот голова, вот хобот, вот хвост… Ты попробуй, лучше слепишь? А пацаненку четыре года, сам придумал папе подарок. Это теперь мой амулет!

– Да я ничего не говорю… Классный слон! На, глотни…

– Ладно, давай!

«Ту-95 РЦ» набрал девять тысяч метров и пролетел первую тысячу километров. Все члены экипажа отметили про себя этот факт. Но вслух никто ничего не сказал. Слишком длинный и опасный путь лежал впереди.

– Большой мир недалеко, но нгвама не хотят с ним соединяться. Они живут в своем мире, по собственным законам…

Мы с Бегиме шли по поселку и вели светскую беседу. Точнее, это она вела светскую беседу, а я проводил разведопрос.

– «Они»… А ты? Ты признаешь законы племени?

Дочь вождя немного замешкалась, но кивнула.

– Конечно. Ведь я одна из них… Если бы не стечение обстоятельств, я бы никогда не видела Большого мира, жила не в прицепе, а в хижине, раз в месяц купалась в реке, боялась Макумбы, соблюдала все табу. А законы любого народа… Они, как правило, разумны.

– И каннибализм?

– Каннибализм?

Наступила пауза.

– Конечно, это старый отмирающий обычай, – моргая чистыми глазками, сказала девушка. – Но понимашь, случаются неудачные годы, когда не ловится рыба, звери уходят далеко в джунгли, неурожай бананов и кокосов, а человек…

Она еще немного подумала и пожала плечами.

– Человек – он есть всегда, и каннибализм спасает племя от вымирания…

Оригинально! И, кстати, достаточно логично…

– Но это же дикие обычаи, – робко возразил я.

– Дикие, – согласилась Бегиме. – Но полезные. Я не собираюсь возвращаться в племя, и, конечно, в городе я забуду про них…

– Ну, что ж, – кивнул я. – Это вполне разумно.

– А весь народ нгвама будет продолжать жить по законам, которые ты называешь дикими. Но других у них нет. Разве можно их за это винить? Ведь они свято верят в Макумбу, приносят ему жертвы и даже опасаются произносить вслух его имя!

– Это странно… Ведь они знают про спутники и самолеты, у них есть рация… Я прилетел на вертолете, но никто не принял меня за Сына Неба и не пал ниц! Напротив, меня схватили и приговорили к съедению! Какой Макумба?

Бегиме слегка улыбнулась.

– Это особенности менталитета. Они как дети. Если ты пообещаешь, что добежишь до Черного ущелья за полчаса, тебя поднимут на смех. А если скажешь, что силой Макумбы взлетишь, как птица, и долетишь за пять минут – тебе поверят!

– Так кто же есть Макумба?

– Макумба – предводитель злых сил, которыми может управлять Анан. Непоколебимая вера в эти силы и, самое главное, в возможность Анана ими управлять и есть то, на чем держится власть жреца!

– А чем он подтверждает свое могущество? К словам ведь быстро привыкают. И перестают верить.

– Подтверждает, – вздохнула Бегиме. – Анан умеет обращаться со змеями. Он усыпляет их, нажимая какие-то точки на голове, и они оцепеневают – становятся ни живыми, ни мертвыми. Но когда захочет, он может оживить любую. Говорят, он разговаривает с ними. И очень часто его противника насмерть жалят змеи! Это и есть проявление силы!

Бегиме взяла меня за руку.

– Кстати, женщины ловили много змей возле твоей хижины. Если бы ты ночевал один, то неизвестно, проснулся бы утром… Ведь Анан хочет избавиться от чужака. Он даже пытался обвинить пришельца в убийстве священного удава, хотя все видели, что ты ни при чем! А за убийство бандара положена смерть!

– Чем же я ему так помешал?

– Чужой человек не поклоняется Макумбе и не боится Анана. Поэтому он и устроил так, что люди съели отца Праттера…

– Вот даже как… А вождь? Твала ведь сильней Анана?

– Отцу очень трудно, – сказала Бегиме. – За ним есть только вооруженные люди, преданные и готовые выполнять его приказы. А за вождем стоит идея. Ведь идея сильней оружия. Правда?

Чувствовались знания, полученные в колледже. Я думаю, мало кто из ее соплеменников мог обсуждать эту тему.

Я согласно кивнул.

– Да, идея очень много значит. Но оружие значит не меньше.

Девушка кивнула.

– Я знаю. Оружие решило так, что я – дочь вождя Твала, а не жреца Анана.

– То есть?!

– Отец со жрецом Ананом в молодости соперничали из-за белой женщины, моей матери. У них даже был поединок. Это отец ранил его в лицо…

– Но откуда тут взялась белая женщина? Как в кино, из упавшего самолета?

– Нет. Из погибшей экспедиции. Они искали золото, но попали под обвал. Все погибли, а мать спасли наши охотники.

– И где она сейчас?

– В Большом мире. Только поэтому я живу так, как сейчас. Но мне приходится опасаться мести Анана. Поэтому мой дом постоянно охраняют лучшие воины отца.

– Кстати, о мести… Как у вас наносят татуировку?

– Какую? Татуировки бывают разными. Это может быть лекарство от ревматизма или головных болей, когда не помогают травы, листья, кора деревьев. Рисунок на теле у женщины показывает – замужем она или нет, мать или вдова. У мужчины – насколько он храбрый воин или хороший охотник. Чаще всего наносят узоры отец или Анан. Часто это делает старый Киблык, иногда – кто-то из нескольких знающих стариков. Главное тут – знать, как изготовить краску, как делать надрезы, как сварить отвар для заживления. А почему ты спросил?

– Анан придумал испытание татуировкой Макумбы. Она должна меня очистить, но это если не причинит вреда. А мне почему-то кажется, что причинит!

Бегиме встревожилась.

– Очищение тенью?! Это очень опасно! Я помню три таких случая. И все трое испытуемых умерли!

– Самовнушение. Они знали, что должны умереть. Со мной такие штуки не пройдут.

Дочь вождя покачала головой.

– Может, конечно, и самовнушение. А может, яд черной гадюки… Тут надо принять серьезные меры…

Прошло больше десяти часов треска, рева и вибрации. «Ту-95 РЦ» летел на рабочей высоте пять тысяч метров. Хотя он считался рекордсменом по скорости среди винтовых самолетов и развивал до 850 километров в час, до точки разворота оставалось еще две тысячи километров. А горючего в баках плескалось всего около девяти тонн. В пространстве над нейтральными водами их должен ждать самолет-заправщик. Сейчас дальний морской разведчик пересекал воздушное пространство Африканского континента. Разрешения на пролет у них не было, и приходилось радоваться, что ни Эфиопия, ни Чад, ни Камерун, ни Борсхана не могут контролировать пространство на такой высоте. К тому же, у них не было высотных истребителей и ракет ПВО.

– Подержи штурвал, командир, – попросил Ильченко и, получив разрешение, отстегнулся, медленно, старательно разминая ноги, прошел в узкий тупичок между закутком штурмана-снайпера и креслом бортинженера, повозился с комбинезоном и помочился в стоящее у двери и прихваченное ржавой проволокой к потускневшей стальной ручке железное ведро. Потом так же медленно вернулся на место и пристегнулся.

– Что-то много набралось, – ни к кому не обращаясь, сказал он. – Как бы через верх не пошло.

– А на «Белых Лебедях» биотуалеты стоят, – вздохнул Заносов.

– И кухня есть, – добавил Высоков. – Можно картошечки поджарить, колбаски…

«Всевидящее Око» работало уже два часа и успешно «вскрывало» обстановку вокруг. Радиолокационные датчики, остронаправленные микрофоны, приемники радиосигналов, гидрофоны, фото– и кинокамеры фиксировали все, что находится в воздухе, на земле, на воде и под водой. Карта обстановки никуда не передавалась – на этот раз информация просто накапливалась.

Подробная расшифровка будет произведена на Базе, однако уже сейчас экипаж знал, что Африку огибает авианосец с эсминцем и крейсером сопровождения; акваторию Атлантики бороздят двенадцать торговых и пять военных судов; под водой находятся три подводные лодки, а в воздухе – шесть самолетов. Каковы их типы, классы, вооружение и принадлежность – определят специалисты. Впрочем, это не касалось двух истребителей с отличительными знаками американских ВВС, которые догнали морского разведчика и шли по обе стороны, на расстоянии нескольких десятков метров. Пилоты показывали на них пальцами и весело смеялись. Действительно, на фоне космических очертаний бомбардировщика «Стелс» архаичный винтомоторник казался ископаемым птеродактилем, каким-то чудом вырвавшимся из мезозойской эры в современный мир.

– Козлы! – скривился Ильченко. – Ну и что, что старый? Мы и на нем выполним любую задачу!

– Палубники, – не отвлекаясь на эмоции, констатировал Симаков.

– Да, с того авианосца, – подтвердил Ильченко. – Иначе как бы они здесь оказались…

– Надо уйти от них, скоро заправка…

– Давай попробуем…

Через два часа, в условленной точке, они встретились с летающей цистерной – пузатым самолетом-заправщиком «М-3». Симаков с первого раза поймал раструб шланга и за двадцать минут «Ту-95 РЦ» принял в почти пустые баки 80 тонн топлива. Американские «палубники» вели себя прилично: наблюдали с приличной дистанции и помех не создавали. Сложная операция прошла успешно.

И почти сразу дальний разведчик совершил широкий разворот и лег на обратный курс. Командир щелкнул тумблером, выключая «Всевидящее Око». Задание было выполнено.

– Ну, все в порядке, скоро будем дома! – с явным облегчением сказал Заносов.

Симаков досадливо поморщился.

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь…

Ильченко постучал по деревянной накладке на панели. И Высоков недовольно покрутил головой. Летчики – народ суеверный.

Татуировка претерпела длительную эволюцию. От втирания красителей в открытую рану и поджигания выложенных на теле пороховых узоров до специальных машинок, которые под анестетиком наносят тебе выбранную в цветном альбоме картинку.

Надо сказать, что в племени нгвама татуировка этого пути не прошла, оставшись на первобытном уровне.

Низкорослый, довольно древний на вид абориген с вывернутыми ноздрями сосредоточенно нанес мне на грудь охру, выложив одному ему известный рисунок. Процедура заняла больше часа, и я надеялся, что нанесенная краска каким-то чудесным образом впитается в мое тело и на этом обряд очищения закончится.

Но, как известно, чудес не бывает – потом началось самое главное. Мастер татуировки – таких в российских тюрьмах называют «кольщиками» – острой раковиной делал надрезы прямо по живой коже, а затем втирал в раны какую-то черную, пряно пахнущую едкую жидкость, которую черпал из половинки кокосового ореха. Надо сказать, что процедура напоминала пытку, и мне с трудом удавалось терпеть дикую боль. Успокаивало то, что благодаря принятым Бегиме мерам татуировку наносил не Анан, а Киблык, с которым дочь вождя заранее провела профилактическую беседу. А для верности уколола его шипом, предварительно опущенным в черную жидкость из кокоса. Так что яда в краске точно не было. Оставалось просто перетерпеть боль.

Я был распят на жертвенном камне и, закусив губу, смотрел в голубое небо. Бегиме сидела рядом и держала мою вспотевшую от боли руку. Далеко-далеко блестел в солнечных лучах крохотный серебристый самолетик, оставляющий длинный, постепенно расплывающийся шлейф инверсионного следа. Наверное, это «Боинг», следующий рейсом из Претории в США. В мягких креслах развалились умиротворенные пассажиры: они пьют соки и виски, едят бифштексы или рыбу, смотрят боевики и комедии, лениво флиртуют со стюардессами. В просторном комфортабельном салоне поддерживается оптимальная температура и действуют цивилизованные законы.

А еще выше, в космосе, летают разные по назначению, запущенные разными странами, но одинаково сложные искусственные спутники, которые тоже строго подчиняются нормам международного и космического права. Не исключено, что разведывательные аппараты через свою мощную оптику сфотографируют и этот кусок Борсханских джунглей. Возможно даже, что на снимке будет виден жертвенный камень с распростертым на нем несчастным Дмитрием Полянским. И Киблыком, который с упоением совершает свои садистские процедуры. Хотя вряд ли кто-то будет специально изучать этот квадрат джунглей без специального задания…

Такие размышления помогали отвлечься, но широконосый абориген все кромсал мою грудь, я даже подумал, что хитроумный Анан не собирался меня травить – просто под видом татуировки приказал вырезать мне сердце. Возможно, так оно и было, но Бегиме и тут спутала злодейские замыслы. Время от времени она давала мне выпить что-то хмельное и вытирала горящую грудь чем-то похожим на губку, явно пропитанную анестезирующим раствором, потому что я чувствовал, как боль уменьшается и кровотечение постепенно останавливается.

Нанесение татуировки длилось несколько часов. В конце концов грудь у меня онемела, и я перестал что-либо ощущать. Даже то, как меня несли в хижину.

Возвращаться домой трудней, чем лететь на задание. Потому что происходит послестрессовое расслабление, мобилизация всего организма сменяется полным упадком сил. Секунды превращаются в минуты, минуты – в часы. Да и делать уже вроде бы нечего, а безделье – лучший катализатор депрессии. Тут хорошо бы принять транквилизатор, но медицинские препараты в России не в чести, а то, что их успешно заменяет, на службе категорически запрещено.

В кабине было тепло, даже жарко, спертый воздух пах нагретым железом, резиной и немного мочой. Почти весь экипаж пристегнулся к своим неудобным креслам и забылся в тяжелой дреме. Бодрствовал только второй пилот. Он рассеянно смотрел в лобовое стекло, за которым стало понемногу смеркаться.

Вдруг красная лампочка на панели приборов мигнула раз, второй, третий… И зловеще загорелась постоянным огоньком тревоги.

– Падение давления масла на втором двигателе, – четко доложил Ильченко. И тут же щелкнул тумблером.

– Аварийное отключение!

Симаков среагировал мгновенно – резко дернулся, но ремень бросил его обратно на спинку. Штурман и бортинженер тоже мгновенно перешли в состояние бодрствования. Четыре пары глаз напряженно уставились в правое стекло.

Один из размытых кругов вдруг материализовался: потемнел, загустел и превратился в крутящиеся в противоположные стороны винты. Потом они остановились. Это было противоестественное и ужасное зрелище. Самолет затрясло.

– Дисбаланс вектора тяги правой и левой плоскостей, – доложил Ильченко. – Уменьшаю мощность левой пары. Штурману внести корректирующие поправки курса!

Обстановка в кабине резко изменилась. Переполненное помойное ведро отошло на второй план. Разве это неприятность? Да пусть хоть вообще разольется по полу, лишь бы не торчали за окном парализованные лопасти, на высоте девять тысяч метров! И хотя считается, что «Ту-95 РЦ» может лететь и на одном двигателе, – это хвастовство конструкторов, бумажная теория, которую ни один здравомыслящий летчик не захочет проверять на практике. И потом, одно дело – дотянуть немного до полосы, а совсем другое – преодолеть шесть тысяч километров!

– Сказал же: «Не говори гоп…» Накаркал, Васька! – Симаков погрозил штурману пальцем и с досадой ударил кулаком о ладонь.

– Петя, просчитай измененные параметры режима полета. А я доложу руководству…

Высоков погрузился в расчеты, а командир связался с Базой:

– Первый, я двенадцатый, падение давления в системе смазки второго двигателя, двигатель отключен, жду указаний… Первый, я двенадцатый, падение давления в системе смазки второго двигателя, двигатель отключен, жду указаний…

– Двенадцатый, вас понял, ждите указаний, – после второго вызова отозвался руководитель полетов.

– Командир, расклад такой: скорость снижается до пятисот километров, время в пути увеличивается до двенадцати часов, расход топлива возрастает на двадцать пять процентов, – озабоченно доложил Высоков. – Имеющегося запаса хватит на пять тысяч километров. До Базы шесть тысяч сто пятьдесят. По прямой.

– Я понял, – мрачно кивнул Симаков. И тут же превратился в слух – на связь вышел руководитель полетов.

– Рассчитайте измененные параметры движения. Особенно – расход топлива.

– Расчеты произведены. Топлива не зватит. Реальное плечо четыре тысячи километров. Дозаправка в воздухе проблематична из-за пониженной курсовой устойчивости. Необходима посадка.

– Вопрос требует проработки. Ждите.

В кабине наступила напряженная тишина.

– Похоже, дело пахнет керосином, – сказал Ильченко.

Симаков вздохнул.

– Где они возьмут аэродром с трехкилометровой полосой? Может, на какой-то из военных баз НАТО такой и есть, но к врагу мы ведь не пойдем. А в братских странах таких полос нет.

Командир вздохнул еще раз.

– А что там может быть, а, Петя?

Бортинженер пожал плечами.

– Может, вышел из строя масляный насос. Может, прохудился трубопровод. Может, засорились фильтры. Да мало ли что еще… Машине сорок лет. Людей в этом возрасте списывают с летной работы…

Он осекся. Симаков крякнул. Ему недавно исполнилось сорок два, и он каждый день ждал предписания об увольнении.

Дальний разведчик с омертвевшим двигателем, дергаясь и рыская по курсу, летел в никуда. Экипаж находился в прострации. Все ждали указаний с Базы, которые чудесным образом выправят положение. И они последовали.

– Условия для посадки по маршруту следования отсутствуют, – бесстрастно, как автомат, произнес руководитель полетов. – Постарайтесь своими силами устранить неисправность.

И другим, уже человеческим голосом добавил:

– Держитесь, ребята! Удачи!

– Я так и знал! – в сердцах сказал Симаков. – Ну ладно, Петя, тогда действуй. Твой выход!

Один день я пролежал пластом. Кожа на груди опухла и сильно болела, температура поднялась под сорок. Бегиме отпаивала меня бульоном с кусками белого, похожего на куриное, мяса. Девушки, как всегда, окружали мою постель, они приносили душистые травяные отвары и какие-то истолченные в порошок горькие корни. Как ни странно, первобытные снадобья помогли. На второй день боль стала уходить, а силы – прибавляться, на третий Большой Бобон вновь важно разгуливал по поселку. Только теперь я не мог снимать рубашку: увидев изображение Макумбы, нгвама испуганно разбегались либо закрывали руками глаза и с криком падали ниц.

У Бегиме было зеркальце, и она тайком дала мне посмотреть на татуировку.

Да-а-а, страшная рожа! Как жить с ней в Большом мире? Впрочем, в него еще надо вернуться… Потому что жизненная перспектива оставалась туманной – отведенные мне десять лун истекают. И что тогда? Неужели меня и вправду съедят? Да нет, не может быть! Они ведь неплохие и незлобивые люди. К тому же, теперь меня узнали поближе и даже зауважали, вдобавок я прошел все испытания и полностью очистился… Нет, не должны!

Но этот успокаивающий вывод я делал исходя из наших представлений о нравственности и нашей логики. А если отбросить шелуху ценностей цивилизованного общества, то вырисовывалась вовсе не столь благополучная картина.

Сожрут, сто процентов сожрут! И не потому, что аборигены такие плохие и злобные, нет. Просто между умерщвлением животного и человека они практически никакой грани не проводят. А если и проводят, то отнюдь не в пользу последнего: по их представлениям, мой глаз придаст охотнику неимоверную зоркость и меткость, мозг – ум и хитрость, а сердце с прочим ливером – храбрость и здоровье… А очищение, уважение и вся остальная лабуда для них ровно ничего не значит!

Вестей от Юджина не было, и я после нескольких безуспешных попыток сам соединился с моим другом.

– Здравствуй, дружище! – бодрый голос американского резидента вселил в меня уверенность. И не зря!

– У меня для тебя есть хорошие новости…

Я весь превратился в слух.

– На твое счастье, наш авианосец находится неподалеку и сейчас огибает Африку. Через два дня, в полдень, он проведет небольшие учения, пошумит над твоим племенем. Надеюсь, это станет наглядным подтверждением твоей силы!

– Спасибо, Юджин. Даже не знаю, как тебя благодарить…

Он хрипло рассмеялся.

– Баш на баш, мы в расчете. Хотя ты можешь, наконец, сказать мне – что я наболтал тогда в Берлине? Этот вопрос мучит меня много лет…

– Ничего, – как можно искренней сказал я. – Я же вколол тебе антидот. А обстановка не располагала к расспросам.

– Да? – недоверчиво спросил Юджин. – Ну ладно. Желаю удачи. Сообщи, как все пройдет. Конец связи!

Я вскочил. Меня раздувало силой и энергией, будто после укола спецназовского «озверина». Расталкивая толпившихся у входа женщин, я выскочил наружу и выбежал на центральную площадь. Здесь горели костры, на которых булькало жидкое варево из бататов, гусениц и мелких грызунов. Вряд ли его запах мог вызвать аппетит, но, тем не менее, вызывал. Раздавались чавканье, гул неспешных разговоров и смех. Нгвама ужинали.

Я подбежал к самому большому костру, у которого сидели вождь Твала и жрец Анан со своими советниками и телохранителями. Здесь пахло вполне прилично: жареной цесаркой-индейкой, в аромат горячего какао очень гармонично вплетался запах кокоса. Племя оценило мою придумку с молоком.

– Слушайте меня, вождь и жрец! Слушай меня, народ нгвама! – громко крикнул я, воздев руки к звездному небу.

Выглядело все это, конечно, очень театрально. Красно-желтые костры, черные, раскрашенные охрой аборигены, черное, с мириадами звезд, небо, бледная, немного неполная луна, загадочно шумящий вокруг черный тропический лес и выскочивший на авансцену белый Большой Бобон со своей лопаткой в руке. Но в данном случае как раз такой эффект и требовался. Чавканье прекратилось, наступила тишина. Внимательные взгляды со всех сторон скрестились на новом актере.

– Я обещал явить вам силу своего Президента! И я сделаю это ровно через две луны, в полдень! Готовьтесь увидеть невиданное могущество! Оно напугает вас, но не бойтесь, я возьму всех под защиту!

Поляна отозвалась глубоким вздохом, и вновь наступила тишина. Но мизансцена была явно неоконченной, скомканной и, по всем правилам драматургии, требовала продолжения. И оно последовало!

– У чужака нет никакого могущества! – закричал жрец Анан, вскакивая. – Тот, чье имя нельзя произносить, охраняет народ нгвама! Через две луны, в полдень, я принесу ему жертву, и все увидят, у кого настоящая сила! А чужак… Чужак…

Исчерпав силу словесных аргументов, жрец замешкался и, как часто бывает, попытался заменить их аргументом силы. Жилистая рука метнулась вперед в мощном выпаде. Злой черный посох в змеиной раскраске и со змеиной головой мелькнул над костром в черной ночи и ожил, превратившись в самую настоящую змею, готовую вонзить ядовитые зубы в доброго и благородного Большого Бобона. Хорошо, что у него имелась саперная лопатка! Она описала красивый фехтовальный полукруг, сталь рассекла смертоносный «посох», и две половинки гада беспомощно заизвивались на каменистой земле.

– О-о-х! – выдохнули зрители.

Подчиняясь знаку хозяина, два раскрашенных под скелеты аборигена из личной охраны бросились вперед. Один угрожающе выставил мачете, второй взметнул вверх тяжелый каменный топор.

Я резко отскочил в сторону, чтобы они оказались на одной линии, мешая друг другу. Отточенное лезвие лопатки рубануло первого по вооруженной руке. Раздался истошный крик – мачете, со сжимающей рукоятку черной кистью, звякнуло оземь. Обезрученный «скелет» со стоном метнулся к костру и сунул кровоточащий обрубок в огонь, чтобы «запаять» сосуды. Второй «скелет» замер с поднятым оружием, и это спасло ему жизнь: лопатка опустилась на бритую голову плашмя, мускулистое тело бесчувственно растянулось на жухлой траве.

– Жрец опять хотел убить гостя! – закричал я. – Вы все видели это! Но правда и сила на моей стороне!

Аборигены зашумели, хотя и непонятно было, кого они поддерживают.

Вождь Твала тоже вскочил и поднял свой жезл из берцовой кости человека. Шум стих.

– Две луны! – хрипло возвестил он. – Еще две луны чужак находится под защитой моего слова! Никто не смеет его убить!

Заступничество вождя меня несколько подбодрило. Но видимого воздействия на ситуацию не оказало. Другие «скелеты» угрожающе зашевелились, ощетинились копьями и булавами. Тогда я распахнул рубашку, и ужасающий лик Макумбы выглянул наружу. Это подействовало. Раздались крики ужаса. Нгвама стали падать на землю и разбегаться.

С высоты пять тысяч метров он казался щепкой, оставляющей за собой на серо-голубой поверхности океана широкий белый след, который только в нескольких кабельтовых терял четкость очертаний, а пропадал и вовсе через милю.

На самом деле ударный авианосец «Холидей» имел длину 220 метров, водоизмещение 80 тысяч тонн, ядерную силовую установку мощностью 280 тысяч лошадиных сил и мог развивать скорость до 32 узлов, что в пересчете на сухопутные мерки составляет 60 километров в час. Его экипаж составлял 4300 человек, а на борту размещалось 80 боевых самолетов и вертолетов, четыре ракетных дивизиона и более двадцати орудийных комплексов крупного калибра. Прибыв в любую точку земного шара, «Холидей», даже без ядерных зарядов, мог за час неузнаваемо изменить мир в радиусе нескольких тысяч километров. Именно поэтому его маршрут утверждался Президентом Соединенных Штатов.

Риэл-адмирал Брукс командовал авианосцем уже восемь лет. Он был самым главным на этой начиненной оружием, боеприпасами и взрывчаткой стальной махине. Он отвечал за все, что происходило на борту и вне его, он нес ответственность за жизнь и здоровье каждого из членов экипажа, численность которого превышала население среднего городка в штате Мэн или Огайо. Его можно было бы сравнить с мэром или даже губернатором, но ни один мэр и губернатор не имеют в своем распоряжении такой мобильности, а тем более такой энергетической и ударной мощи. Поэтому Брукс тоже был назначен Президентом США и даже удостоился аудиенции и рукопожатия Первого лица государства.

Сейчас Брукс озадаченно сидел в просторной командирской каюте, уставясь на твердый желтый бланк шифротелеграммы, которую он только что расшифровал своим личным кодом, как всегда, когда такие документы адресованы ему лично.

«Риэл-адмиралу Бруксу, борт авианосца „Холидей“. Вам надлежит кратковременно изменить курс следования и прибыть в точку с координатами…, став на рейде в трех милях от берега и в 12–00 отработав двумя штурмовиками „Корсар“ учебно-тренировочную атаку условных объектов в безлюдной местности на линии скал „Купол“ и „Купол-Близнец“. При гарантированном подтверждении безлюдности произвести обстрел последней четырьмя ракетами класса „воздух-земля“. По выполнении задачи продолжить следование установленным курсом. Приказ согласован на всех необходимых уровнях и носит характер высшей степени секретности. Начальник штаба Флота адмирал Дженссен».

Бруксу недавно исполнилось сорок девять. Несмотря на это, он был поджар, мускулист и каждое утро, на глазах личного состава, десять раз подтягивался на перекладине. Его лицо, взгляд и манеры выдавали волю, решительность и умение добиваться цели. И они не обманывали. И все же, в таком возрасте лучше не допускать никаких ошибок. Молодых охотников занять место на капитанском мостике «Холидея» – хоть отбавляй!

По внутренней трансляции командир вызвал старшего помощника, и через несколько минут Мелвин Каменски читал шифротелеграмму с тем же видом крайнего недоумения, который совсем недавно выражал его начальник. Каменски был на два года моложе, грузнее и вряд ли смог бы подтянуться больше одного раза. Но он был хорошим аналитиком, опытным командиром и мудрым человеком.

– Что скажешь, Мел? – наконец нарушил молчание Брукс. Они с Каменски были друзьями и полностью доверяли друг другу. – Ты читал когда-нибудь нечто подобное?

Старпом покачал головой.

– Никогда. Что за учебно-тренировочная атака в строго определенном месте? Что означает «гарантированное подтверждение безлюдности»? А тебе, Эдвард, приходилось раньше получать такие приказы?

Командир повторил его жест.

– Это очень странный документ, Мел. Ведь должна быть санкция Президента на изменение маршрута. А где ссылка на ее номер? Старая лиса Дженссен упомянул лишь, что все согласовано. И посоветовал нам держать язык за зубами. Как я понял, записывать в бортовой журнал эту учебную атаку не рекомендуется.

Мел Каменски и Эдвард Брукс многозначительно посмотрели друг на друга.

– Это «Фирма», Эдвард, – понизив голос, сказал старпом. – За этой шифровкой стоит «Фирма». Это их почерк!

– Я тоже так думаю, Мел. Скорей всего, им надо свергнуть один режим и поставить другой. Или просто припугнуть какого-то африканского царька. Для этого надо побряцать оружием. И они решили сделать это нашими руками.

– Что решаешь, Эдвард?

Брукс усмехнулся.

– Выполнять приказ штаба флота. Точно, безукоризненно и в срок! Разве у меня есть другой выход?

Адмирал щелкнул тумблером селектора.

– Брэда Чэндлера ко мне!

Старпом кивнул.

– Да, надо тщательно подобрать пилотов! Но думаю…

– Чэндлера не следует посвящать во все подробности, – закончил Брукс его мысль, пряча шифрограмму в замаскированный под деревянной обшивкой сейф.

Раздался короткий стук, и тут же дверь каюты резко распахнулась. Командир авиакрыла был атлетически сложен, коротко стрижен, квадратная выступающая челюсть выражала волю и упрямство. Четким движением он приложил ладонь к пилотке и доложился, как положено по уставу:

– Капитан флота Чэндлер прибыл по вашему приказанию, сэр!

– Мне нужны два хороших пилота, капитан, – не тратя времени на предисловия, сказал Эдвард Брукс. – Для выполнения сугубо конфиденциального задания командования. Отработка атаки по береговой цели.

Если командир авиакрыла и удивился, то виду не подал. И ни на миг не задумался.

– Бесшабашные рисковые парни, любят гарцевать, работают на грани фола. Имеют десятки поощрений и столько же взысканий. Неболтливые. Такие подойдут?

– Подойдут, – кивнул Брукс.

Резервная смена пилотов отдыхала в кубрике. Двенадцать молодых спортивных парней в синих комбинезонах с вышитыми на рукавах флагами США и фамилиями над левыми нагрудными карманами по очереди рассказывали анекдоты.

– И тут на мостик поступает радиограмма: «„Сто тридцать второй“, я „Пятый“, вы идете прямо на меня, меняйте курс!» Брукс отвечает: «„Пятый“, я авианосец „Холидей“, уступите дорогу!» А ему снова: «„Сто тридцать второй“, не могу уступить дорогу, срочно меняйте курс!» Брукс побагровел: «Я Риэр – адмирал Брукс, командир авианосца „Холидей“, водоизмещением 80 тысяч тонн, с экипажем 4 300 человек! Со мной следуют крейсер „Громовержец“ и эсминец „Стремительный“! Так что немедленно освободите дорогу!» А ему отвечают: «Послушай, болван, нас здесь всего трое – я, Том и собака. Но изменить курс придется вам, потому что я маяк!»

Рассказчик – симпатичный парень с гладко зачесанными на пробор черными волосами рассмеялся первым. Слушатели вежливо улыбнулись.

– Я уже слышал этот анекдот, Мэтью, – сказал бритоголовый крепыш с холодными серыми глазами. – Только там не было Брукса и «Холидея».

– Да, это я придумал, – признался Мэтью. – Чтоб интересней было!

Теперь летчики рассмеялись по-настоящему. В это время в кубрике ожил динамик громкой связи.

– Лейтенантам Гексли и Дэвису срочно явиться к капитану Чэндлеру!

Смех смолк. Черноволосый Мэтью Гексли и бритоголовый крепыш Генри Дэвис вскочили. К начальнику авиакрыла надо было являться бегом.

Гексли взлетал первым.

Выпускающий офицер умело показал направление руления, и лейтенант без труда попал передним колесом в замок челнока катапульты. Потом он до максимума поднял обороты двигателя, включил форсаж, огненные струи ударили в поднятую стальную заслонку, защищающую стартовую команду. Прикованный к челноку «Корсар» дрожал и безуспешно рвался вперед, но тут сработала катапульта, и штурмовик с шестикратным ускорением рванулся вперед.

Голову лейтенанта прижало к подголовнику, приборная доска расплылась, и приборы размазались, потому что глаза вдавились в глазницы. Самолет жестко трясло, как гоночный велосипед, вылетевший с гладкого трека на булыжную мостовую. Но продолжалось это всего две с половиной секунды: пробежав сто метров и набрав скорость 250 километров в час, «Корсар» вырвался в голубое сияние неба, ревущие двигатели мгновенно подхватили его и понесли вверх – к яркому африканскому солнцу. Дэвис воспользовался второй катапультой и потому оказался в воздухе всего на сорок секунд позднее.

Заложив крутой вираж, штурмовики синхронно легли на боевой курс.

Садиться на двухсотметровый авианосец, который с высоты кажется прыгающей по волнам щепкой, совсем не то, что приземляться на надежную твердь бесконечной бетонной полосы. Поэтому пилоты палубной авиации зарабатывают вдвое больше, чем обычные летчики, к тому же, ходят слухи, что Президент знает каждого из них лично и даже ежегодно дает обед в честь своих морских асов. Насчет знакомства с Президентом и обеда, конечно, вранье, а все остальное – чистая правда: каждый пилот-палубник действительно высокооплачиваемый ас-виртуоз.

Несмотря на небольшой боковой ветер, Мэтью Гексли сел с первого захода. Снизив скорость до посадочной, он вышел точно к началу полосы, мягко ткнулся колесами в резиновое покрытие, тут же чуть задрал нос и дал форсаж, чтобы не свалиться в воду, если не поймает аэрофинишер. Но такого с ним никогда не случалось, и сейчас тоже посадочный крюк зацепился за второй трос. Мэтью сразу сбросил газ и включил режим торможения. Волоча за собой тугой нейлоновый канат, «Корсар» пробежал сто сорок метров и остановился у толстой белой черты финиша. Это была блестящая посадка! Точно такую произвел через несколько минут и Генри Дэвис.

– Вы свободны, ребята! – весело сообщил им толстый Джейкоб. Его черные щеки лоснились, будто начищенные жирной ваксой. – Капитан разрешил отдыхать до утра!

– А отчет? – спросил Мэтью.

Дежурный офицер пожал плечами.

– Про отчет ничего не сказано. Только про отдых.

Пилоты переглянулись. Это было явным нарушением установленного порядка.

– А к Президенту нас не вызывали? – поинтересовался Генри.

– Пока нет, – улыбнулся Джейкоб. – Вы еще не набрали двести посадок!

– Что ж, тогда идем мыться! – Мэтью хлопнул товарища по плечу и взглянул на часы. Вылет продолжался четырнадцать с половиной минут, но в воздухе время течет по-другому и имеет другую цену – когда в душевой они стали на весы, оказалось, что каждая из этих минут стоила им ста граммов веса.

– И что ты думаешь? – спросил Дэвис, с удовольствием подставляя тугим, горячим струям вспотевшее и усталое тело.

Гексли выглянул из кабинки, удостоверяясь, что кроме них здесь никого нет, прополоскал рот и выплюнул струю на пол.

– Не знаю. Я ожидал, что там база каких-нибудь партизан или наркоторговцев. А это какие-то дикари…

– Мне кажется, что и наверху были люди. По крайней мере, один. Он жег костер возле того чучела…

Гексли еще раз прополоскал рот.

– Ну и что?

– Ничего. Просто непонятно, зачем мы туда летали.

Его напарник выключил свой душ.

– Лично я никуда не летал. Думаю, и ты тоже. Во всяком случае, наших отчетов в природе не существует. Держу пари, в книге полетов и бортовом журнале тоже нет никаких записей. А сейчас я иду спать.

Дэвис недоуменно смотрел ему в спину.

– Подожди, я тоже!

Авианосец «Холидей» разворачивался, ложась на прежний курс.

Неожиданности неожиданны для неосведомленных людей. Я каждый день с нетерпением смотрел на океан. И в одно прекрасное утро увидел на далекой голубой поверхности черную точку. Нет, не точку… Щепку! А ровно в полдень от нее отделились две крохотные точки, которые мгновенно оказались надо мной. Они не увеличивались постепенно, а просто превратились в огромных, ревущих, металлических чудовищ, которые пролетели так низко, что можно было рассмотреть заклепки на блестящих стальных днищах.

Рев, гул, вой, свист! Динамический удар воздушной струи сшибал листву, ветки, валил людей, в нескольких домах сорвало крышу. Аборигены с воплями ужаса разбегались в стороны, некоторые падали ниц, закрывая голову руками и вжимаясь в землю.

Мелькнув над поселком, самолеты исчезли. Наступившая тишина заложила уши, словно пробки из мягкой резины. Медленно оседала пыль, крохотными парашютиками опускались, кружась, сорванные листья. Они не успели достичь земли, как кошмар повторился – самолеты зашли на второй круг! На этот раз каждый дал залп – это было величественное и страшное зрелище: ударил гром, желто-красные огненные струи вырвались из-под крыльев, сигарообразные тела ракет устремились вперед, а через секунду на Куполе-Близнеце раздался ужасающий грохот, полыхнуло пламя, дрогнула земля, посыпались скалы… Вряд ли жрец Анан, который с раннего утра жег жертвенный костер и молился перед статуей Макумбы, был готов к ракетному удару! Даже я не ожидал такого поворота.

Чиркнув крыльями по испуганному небу, штурмовики сделали очередной разворот. На этот раз они шли еще ниже – казалось, заостренные кромки плоскостей срежут крыши домов, сбреют верхушки деревьев и срубят головы тем, кто хоть немного возвышается над поверхностью земли. Но таких, практически, не было. Все племя распростерлось на жухлой выгоревшей траве, забилось под деревья, спряталось в камнях. Искаженные лица, остекленевшие глаза, открытые рты… Мужчины бросили оружие и впали в транс, женщины кричали, дети плакали.

Только могущественный и смелый пришелец, гордо выпрямившись на дрожащих ногах, стоял посередине поляны и, воздев руки вверх и в стороны, оберегал неразумный народ нгвама от хищных железных птиц. Именно благодаря ему, на этот раз, все обошлось благополучно: грохот реактивных двигателей исчез вдали и больше ничего не случилось – самолеты растворились в небе и уже не вернулись.

– Большой Бобон веело! Бобон веело! – восторженно скандировала окружившая меня радостная толпа. Многие опустились на колени, некоторые, приблизившись вплотную, трогали мою одежду и пытались потереться носами о руки.

– Большой Бобон веело!

На языке нгвама слово «веело» означает высшее проявление смелости, мужества, самопожертвования и отваги.

Я гордо распрямил спину и даже приподнялся на цыпочки, чтобы все племя могло видеть своего героя. Все-таки дикари борсханских джунглей ценили меня гораздо выше, чем коллеги, друзья и знакомые в Москве. Не говоря уже о начальниках. Причем, оценка эта была всесторонней: тут я и Большой Бобон, и веело…

Я снисходительно улыбался, принимая восхваления. Никто не знал, чего мне стоило это испытание – чуть штаны не намочил. Правда, «чуть» не считается.

Через несколько минут внимание аборигенов переключилось: они с возбужденными криками показывали вверх – туда, где раньше находилось капище Макумбы. Даже с большого расстояния было видно, что там все уничтожено. Рухнул зловещий Черный палец, обломки окружающих скал засыпали всю площадку, статую злого духа наверняка снесло в пропасть. Вряд ли уцелел и его служитель Анан.

– На колени перед Большим Бобоном! – это уже закричал появившийся откуда-то Твала.

Сейчас он не был похож на вождя племени. Обычный старый, потрепанный жизнью абориген. Без боевой раскраски, без головного убора из перьев, без жезла – символа власти, без даже той самой трубочки – ее отсутствие наглядно выдавало обман и подтверждало мои предположения о том, что он злоупотребляет служебным положением и безосновательно преувеличивает свои достоинства. Но подданные беспрекословно выполнили его команду и снова повалились на колени.

– Твой президент оказался могущественней Макумбы и жреца Анана, – сказал Твала. – Их больше нет. Народ нгвама достаточно силен для того, чтобы поклоняться сильному Богу. Назови имя своего Бога!

Как всегда, вождь Твала путал реальность и вымысел. А точнее, реальную силу президента США и силу вымышленного Бога, который якобы наслал самолеты на его племя. Но, в конце концов, мне это было на руку. Надо только придумать красивое и звучное имя…

Я задумался. Идея пришла неожиданно, и мне понравилась.

– Моего Бога зовут Юджин, – гордо сказал я, еще больше выпятив грудь. – Отныне он будет и вашим Богом.

– Да будет так! – Вождь Твала приложил к груди соединенные ладони и коснулся их подбородком. – Мы будем поклоняться ему так же верно, как служили Макумбе. У него всегда будут богатые дары…

Я одобрительно кивнул.

– Хорошо. Но ему надо будет поставить изваяние. Каждый Бог должен иметь материальную оболочку. Должен иметь тело.

Вряд ли вождь Твала понял, что такое материальная оболочка. Но общий смысл моих слов распознал верно.

– Мы поставим тотем. Красивый тотем, – охотно подтвердил он. – Ты укажешь нам подходящее место?

– Да, конечно, – сказал я. – Оно должно быть не таким мрачным, как Черное ущелье. Потому что Юджин – это добрый Бог, который пошлет народу нгвама много дичи, рыбы, фруктов. Но Юджин не любит человеческих жертвоприношений!

Окружившие нас туземцы слушали внимательно и почтительно.

– Вам придется отказаться от этого обычая. Можете приносить в жертву только птиц, рыб и животных. Приносить в жертву людей отныне – табу! Очень строгое табу!

– Хорошо, – сказал вождь Твала и смиренно склонил голову, как будто я и был великим Богом. В этот день он неотступно ходил за мной по пятам. И даже в хижине сидел на пороге и не спускал с меня глаз. При нем я сел за рацию и вызвал американского резидента.

– Спасибо, старик, – сказал я. – Спектакль удался на славу. Меня уже не собираются есть. Наоборот, я в большом почете. Вождь Твала сидит на полу и смотрит, как прирученная собачка.

Вождь Твала действительно то смотрел на меня, то осматривался по сторонам. При всей своей продвинутости он явно не понимал, как можно разговаривать с тем, кого нет поблизости.

– Я твой должник. Ты меня здорово выручил, Юджин!

Вождь Твала упал на пол и закрыл лицо руками. Но глаза смотрели сквозь неплотно сдвинутые пальцы.

– Ладно, – снисходительно сказал резидент. – Как говорят в России: «Долг платежом красен!»

– Ничего себе! С каких это пор ты стал изучать русские пословицы, Юджин?

Глаза Твалы зажмурились, очевидно, от благоговейного ужаса.

– Да так, прочел случайно в одной книжке.

Гм… Странно.

– Еще раз спасибо, Юджин.

Я выключил рацию.

Твала проявил признаки жизни.

– Неужели ты говорил с… С самим…?

Он не смог произнести имя, только показал пальцем вверх, на крышу из пальмовых листьев.

– Конечно, с Юджином. Ты же слышал. Я сказал, что ты будешь отвечать за его тотем.

– Да, я слышал, – дрожащим голосом сказал вождь Твала. – Его тотем не будет ни в чем нуждаться!

– Иначе тебя постигнет судьба Макумбы! – нагнал холоду я.

В «Ту-95 РЦ» герметизирована только пилотская кабина. Зачем отапливать и поддерживать нормальное давление в огромном фюзеляже: при необходимости можно защитить только наиболее чувствительные приборные блоки, это гораздо экономичней…

Поэтому Симаков вначале снизился до полутора тысяч метров, и только тогда бортинженер Высоков впервые за весь полет открыл дверь и вышел в не успевший прогреться, выстуженный, как морозильная камера, покрытый инеем фюзеляж. За ним без особой охоты пошел Заносов: командир послал его для подстраховки. Только в кино все рвутся в самое пекло и готовы вылезти даже на самолетное крыло, в реальной жизни находится не много желающих рисковать. И вряд ли можно осуждать людей за то, что они, в большинстве своем, не герои.

Здесь грохот и вибрация были вообще непереносимы, а от холода начали стучать зубы.

«Ничего, сейчас потеплеет», – машинально подумал Высоков, хотя не это сейчас было главным.

Достав из чемоданчика с инструментами гаечные ключи, штурман и бортинженер быстро отвинтили люк для регламентных работ, за которым открылся темный проем. Высоков посветил туда фонариком.

Крыло внутри выглядело как приплюснутый тоннель с косой крышей. Метра два в ширину, сантиметров семьдесят высотой, все в переплетении трубопроводов, кабелей, проводов…

Вдруг в темноте раздалось какое-то шевеление, громкий скрип, скрежет, тут же в крыло проник свет и резкий ветер, а впереди стало как будто свободней. Командир выпустил шасси. Это, конечно, еще больше уменьшило скорость и увеличило расход топлива, но подобраться к двигателю стало легче.

– Ну, Вася, будь наготове! – сказал бортинженер, хотя вряд ли мог бы уточнить, что он имеет в виду.

Заносов тоже ничего не понял. Но ему было достаточно того, что лезть в эту зловещую щель предстоит другому.

– Давай, Петя, с Богом! – Он хлопнул напарника по напряженной спине.

Высоков неуклюже пролез в щель и, стоя на четвереньках, принялся с трудом протискиваться в глубину крыла. За собой он тащил тяжелый аварийный чемоданчик.

До двигателя было метра четыре, но этот путь занял целую вечность. Он расцарапал лицо и руки, разорвал комбинезон на плече, вывозился в солидоле и грязи. Когда он подобрался к цели своего путешествия, то увидел под ногами бездну, над которой висела стойка с четырьмя черными колесами, каждое размером с половину человеческого роста. На дне бездны раскинулась серо-желтая холмистая пустыня с торчащими скалами. По пустыне неслась скособоченная крестообразная тень, от которой убегали то ли лошади, то ли козы.

У майора перехватило дыхание, и он чуть не потерял сознание. Возможно, оттого, что в лицо бил холодный и упругий поток, забивавший нос и рот, мешающий дышать. Однако стало гораздо теплее. Он с трудом развернулся и принялся рассматривать остывший серый обтекатель двигателя.

Огромный самолет, словно раненый дракон, с шумом и ревом несся над Африкой, пугая жирафов, носорогов и даже львов. Крыло заметно прогибалось и вибрировало. Под ногами зияла открытая гондола шасси. Как можно искать неисправность в таких условиях?

Больше всего майору хотелось вернуться в кабину. В конце концов, там он окажется в одном положении со всеми остальными. И будет делать то, что делают они. Может, и обойдется – дотянут как-нибудь. А если поступит приказ покидать машину – ну и прыгнет, как все… Да, гораздо проще, когда от тебя лично ничего не зависит. Но надо хотя бы посмотреть, хотя бы обозначить какие-то действия, чтобы товарищи не сказали, что ты ничего не сделал, а просто наложил в штаны…

Вцепившись в какую-то стойку, бортинженер выпрямился, подсвечивая фонариком, осмотрелся по сторонам. В конце концов, он вылез в крыло, он добросовестно искал неисправность, и не его вина, что он не смог ее найти!

А это что? Какие-то брызги, а здесь они сливаются в одно большое пятно, которое протянуло вниз щупальца-потеки… Вот она – причина! Протечка в трубопроводе! Вот здесь, на изгибе медной трубки… Причина настолько наглядна, что не заметить ее невозможно! Даже сделать вывод, что не заметил, – невозможно! Хотя зачем делать вид? Можно просто устранить неисправность! Наложить хомут – и все, что может быть проще… Где хомут?

Он полез в свои инструменты. Но одно дело – открыть чемоданчик на ровной поверхности и спокойно искать то, что тебе нужно, а совсем другое – сидеть над бездной, как пташка на жердочке, и с трудом копаться в узкой щели, перебирая ключи, пассатижи, мотки проводов, плавкие предохранители и прочую ерунду… Вот скотч, пригодится. А где же хомуты?! Он раскрыл чемоданчик пошире, но тут самолет тряхнуло и все содержимое посыпалось вниз, в пустыню с черными скалами… Черт! Самолет набирал высоту! Что происходит?!

Пнув ногой ставший ненужным чемодан, Петя Высоков машинально ощупал карманы комбинезона. Что это? А-а-а, слон… Он и не очень похож на слона, но это амулет, а амулеты всегда помогают… Скотч и пластилиновый слон. Обычный пластилин, амулетом его сделало прикосновение маленьких пальчиков Мишани… Где здесь отверстие? Скорей всего под штуцером. Его и не видно, настолько крохотное, но судя по следам масла – вот оно… Обмазываем пластилином, теперь скотч, опять пластилин, снова скотч… Вон какую гулю навертел, только долго ли она продержится? Выдержит ли давление масла, а если выдержит, то сколько? Если хотя бы половину пути – все будет в порядке! Домотаем весь скотч – маслом кашу не испортишь! Все! Ура!

Победитель всегда ощущает адреналин в крови. Энергия требовала выхода, а мочевой пузырь – освобождения, и Высоков помочился в бездну, на недалекую снежную вершину. Вот почему Симаков набрал высоту… Но сейчас ни бездна, ни вершины его совершенно не пугали. Сбросив вниз пустой чемодан, майор стал протискиваться обратно. Теперь путь прошел быстрее, и вскоре он увидел испуганное лицо штурмана.

– Ну что?!

– Все нормально! – Петя покровительственно похлопал молодого человека по плечу. – А теперь принеси ведро и выплесни во-он туда…

– Какое ведро?

– То самое. Нам еще долго лететь. Кстати, сколько времени меня не было?

– Двадцать минут…

– Вот видишь, а ты боялась! Вынесешь ведро, а потом привинтишь люк на место. Сам. А я устал.

– Конечно, конечно, товарищ майор.

В кабину вернулся совсем не тот майор Высоков, который вышел из нее полчаса назад. И дело было не в перепачканном комбинезоне и чумазом кровящем лице. В кабину вернулся победитель.

А через минуту лопасти второго двигателя ожили и вновь превратились в прозрачный круг, как, собственно, и должно было быть.

«Ту-95 РЦ» вернулся на Базу в расчетное время. Импровизированная латка на трубопроводе выстояла весь полет. Как сказал бригадир ремонтников, такого просто не может быть, ибо противоречит законам физики. Но, очевидно, одной физикой законы мироздания не исчерпываются.