Глава 2
Съесть в полнолуние
За 20 дней до дня «Ч». Джунгли Борсханы. Вечер
– Зачем белый чужак пришел в наш мир? Зачем хотел убить народ нгвама?
Я с трудом понимал смесь искаженного португальского и плохого английского, но, судя по тону вопросов, они не сулили мне ничего хорошего. Из-под шапки спутанных курчавых волос меня снизу вверх зло буравили черные колючие глаза, выпучивающиеся при каждом выкрике; плоский нос широким равносторонним треугольником выдавался над большим, красным внутри, ртом, обрамленным выпуклой верхней губой и тонкой нижней. Все лицо было густо намазано черным, только вокруг глаз оставались незакрашенные круги. Он был похож на бойца группы дальней разведки в маскировочной окраске. Или на спецназовца в черной маске. Но продетое сквозь носовую перегородку перо, загнутое с двух сторон вокруг рта, портило впечатление, а такие же перья, продетые сквозь кожу на висках и головной убор – вроде шляпной тульи из дерева, с торчащими в стороны разноцветными перьями и меховой макушкой, окончательно уничтожало это сходство.
– Я друг твоего народа… Я никому не причиню зла…
Короля, конечно же, делает окружение, но даже без взгляда на почтительную свиту в насупленном человеке, который стоял сейчас напротив меня, можно было узнать вождя. Правда, какие-то особо пышные и дорогие наряды не способствовали такому узнаванию – кроме краски на нём почти ничего не было. «Почти», потому что его мужское достоинство было упаковано в длинную конусообразную деревянную трубку, широкий конец которой привязан к мошонке, а узкий, посредством веревочной петли, подвешен на шею. И всё! Вот такой аскетичный и гламурный стиль…
– Зачем принес бомбу, если друг? – жезлом, украшенным пучком ярких разноцветных перьев, вождь указал на трубу в брезентовом чехле.
Разбирательство происходило на небольшой, поросшей короткой травой поляне, очевидно, предназначенной для всяких ритуальных мероприятий, в данном случае – судилища. Под кроной баобаба возвышалось большое кресло из черного вулканического камня, даже не кресло, а трон – с высокой спинкой, увенчанной человеческим черепом и павлиньими перьями. По обе стороны кресла-трона были сложены кучки сухого хвороста, к счастью, слишком маленькие, чтобы на них кого-то сжигать.
Посередине поляны, на вытоптанном пятачке стояла жертва долга – Дмитрий Полянский, окруженный тремя конвоирами, почти упиравшимися двумя копьями и стволом «АК» ему в спину и бока, чуть в стороне лежал зачехленный маяк, на котором сидели два бесхвостых то ли павлина, то ли индюка. Передо мной стоял вождь со свитой, а по периметру толпились зрители – как я только что узнал, это был народ нгвама, который я, якобы, хотел уничтожить.
Нгвама имели далеко не процветающий вид: изможденные морщинистые лица, торчащие ребра, непропорциональные фигуры… К тому же, все они были низкого роста – самые рослые не превышали метра семидесяти, но таких можно было пересчитать по пальцам. Возможно, это следствие браков с пигмеями, а скорей всего, причины еще более банальны: ранняя сексуальная жизнь, инцест, скудная однообразная пища и отсутствие витаминов. Я расправил плечи и распрямил позвоночник, демонстрируя все сто семьдесят шесть сантиметров своего богатырского роста.
Взрослые разрисованы ритуальными узорами. Большинство составляют женщины – в набедренных повязках с раздутыми животами и висящими до талии плоскими грудями, на шее – подобия ожерелий. У многих лысые головы испещрены шрамами и татуировками. У некоторых аборигенок лица, груди и животы покрыты белой краской или глиной. Мужчин заметно меньше – худые, жилистые, с палочками на главных частях своего тела, иногда, для пущей сохранности, поверх палочек тоже накручены повязки. В руках – луки и копья. Детей много, в основном девочки, все голые, некоторые явно страдали рахитом. Наиболее прилично выглядели молодые девушки, почти все они были в разноцветных венках.
– Это не бомба, великий вождь, – льстиво улыбаясь, сказал я.
Честно говоря, мне было не до улыбок, мучила мысль: зачем мужчины нгвама пришли с оружием? Почему кресло вождя украшено человеческим черепом? Какое отношение имеет этот зловещий символ к добрым скотоводам, охотникам или землепашцам? Уверен, что никакого – так, случайное совпадение…
– Это ядовитый газ! – вмешался уродливый абориген, с длинными, как у орангутанга, руками и короткими кривыми ногами.
Он стоял по правую руку от вождя и гораздо ближе, чем телохранители, советники и слуги. Лысый череп выкрашен белой краской, лицо обезображено многочисленными шрамами, один пересекал полузакрытый левый глаз. Всё тело покрыто чёрной краской, а поверху нарисован белый скелет. На шее – подходящее по тону белое ожерелье из мелких зубов. Обезьяньи, что ли?
По близости к вождю, раскраске и страху, с которым все поглядывали на него, это мог быть только шаман, жрец или другой специалист по контактам с духами. И несколько стоящих за ним воинов были раскрашены, как скелеты.
– Пришелец отравит народ нгвама! – Длинная рука жреца театрально взлетела вверх, в начавшее темнеть небо. В руке он держал посох, или трость, очень странного вида: с искусно вырезанной змеиной головой, змеиной раскраской и тонко вырисованной чешуей. Очень тонкая работа. Словно самая настоящая одеревеневшая змея.
В Африке после захода солнца сразу же наступает ночь. Сумерки стремительно сгущались.
– Это не газ, великий жрец! – с той же отвратительной улыбкой и успокаивающей интонацией сказал я. – Это мой амулет. Он охраняет меня от злых духов и болезней.
Я улыбнулся еще шире и выставил вперед пустые ладони.
Для простых душ лесных людей внешние формы поведения должны быть убедительней, чем плохо разбираемые слова. И я надеялся на ответные улыбки.
Но, увы, мудрая логика не помогла. Вождь молча развернулся, подошел к своему трону и взобрался на высокое сиденье. Жезл он взял в правую руку, как скипетр. И вдруг я понял, что это берцовая кость человека! И на шее у жреца никакие не обезьяньи зубы – у обезьян вообще нет зубов: их заменяют костяные пластинки… Это человеческие зубы! Ну и дела! Череп, зубы и кость – таких совпадений не бывает! Значит, это не мирные и добрые землепашцы… Только каннибалов мне не хватало!
Жрец внимательно оглядел меня с головы до ног. Наверное, прикидывал: помещусь ли я в их обеденный котёл. Затем ткнул меня своим посохом в грудь, повернулся, раскачивающейся походкой примата пошел следом за вождем и сел на небольшое возвышение справа от трона. Свита, ощетинившись копьями, выстроилась вокруг них полукругом. Дело явно шло к финалу. Причем явно драматическому.
– Зачем ты здесь? – спросил вождь и снова уставил на меня свой жезл.
– Я пишу книгу об Африке, – сказал я первое, что пришло в голову.
– Зачем?
– Люди хотят знать, как вы живёте…
– Зачем?
– Им интересно. К тому же, я заработаю деньги…
Непроглядная тропическая ночь накрыла африканскую землю. Несколько аборигенов, привычно орудуя спичками, зажгли костры. Желтое пламя плясало причудливый танец, бросая блики на лица вождя и жреца. В отсветах огня они выглядели еще более зловеще.
– Зачем тебе деньги?
– Чтобы купить еду и одежду…
Меня преследовало ощущение, что я разговариваю не с вождём людоедского племени, а с актёром, убедительно исполняющим эту роль. И массовка играла вполне убедительно. Может быть, это очередное испытание на пригодность? Тогда все становится на свои места: и карикатурно-колоритный Колосков, и внезапно улетевший вертолет… Но зачем моему руководству устраивать столь дорогостоящий спектакль? И как они добились такого стойкого удушающего запаха пота, исходящего от статистов?
– Еда растет на деревьях и гуляет в лесу. Зачем ты хотел убить народ нгвама?
Я замолчал. Вспомнились книги Хаггарда и Майн Рида: в них цивилизованный белый человек, попадая в дикие племена, легко подчинял их своей воле и из пленника превращался в божество. Благодаря огнестрельному оружию, умению добывать огонь, а то и мнимой способности тушить солнце или луну… Но нгвама не удивишь ни огнестрельным оружием, ни огнем, а даты солнечных и лунных затмений я, в отличие от книжных героев, наизусть не помню. Да и в жизни они случаются гораздо реже, чем в романах, причем вовсе не в самый подходящий момент.
Метеоролог Ковалев вздохнул и, будто собираясь вознести молитву, поднял голову вверх. Большая луна выглядела зловеще: темные пятна морей напоминали глазницы человеческого черепа. Черный купол южного неба был испещрен крупными яркими звездами. Маленькая светящаяся точка быстро двигалась между ними. Спутник! Возможно, это и был «МХ-10», но в тот момент я ничего не знал о его существовании. Да это и не имело значения. Главное, что через час-полтора сателлит вновь пролетит по этой орбите. Я оживился – это можно обыграть… Если белый пришелец сможет вернуть звезду через определенный промежуток времени, значит, он могущественный посланник Богов!
– Смотрите, великий вождь и жрец! – торжественно, громким голосом объявил я и многозначительно направил перст в небо. – Смотрите, народ нгвама! Видите бегущую звезду?
– Это не звезда, – скрипучим голосом сказал вождь. – Это спутник.
– Спутник, который не поможет тебе спасти свою жизнь, – уточнил жрец.
Я почувствовал себя как туго накачанный мяч, из которого вдруг выпустили воздух.
– Мы не такие дикие, как ты думаешь, чужак, – презрительно усмехнулся вождь. – У нас есть радио, и мы можем вызвать врача, если понадобится. Моя дочь учится в Хараре, и даже когда она гостит здесь, то каждый день принимает ванну. У нас был телевизор, но он сломался. И мы знаем, что в небе летают самолеты и ракеты.
От такой продвинутости я остолбенел. Может, вождь нгвама разбирается и в радиомаяках для подводных ракетоносцев? А я-то наплел чепуху про амулет от злых духов! И кстати, такое объяснение он совершенно некритично принял на веру…
– Сними одежду! – неожиданно приказал вождь.
– Что?!
Он требовательно взмахнул своей костью.
– Одежду! Всю!
Стоящий сзади толмач довольно больно уколол копьем в шею, и я сразу все понял. Через мгновенье освещенный костром Дмитрий Полянский стоял перед народом нгвама в чем мать родила. Последний раз мне приходилось публично обнажаться на медкомиссии, при поступлении в разведшколу. Тогда врачи выявляли физические недостатки. А что происходит сейчас? Это обыск или унижение?
Наступила напряженная тишина. Вождь слез с черного трона, подошел вплотную и принялся меня рассматривать. То же самое проделал жрец, а затем и свита советников. Осмотр был целенаправленным, причем на этот раз эксперты явно интересовались не недостатками, а исключительно достоинствами, точнее, строго определенным достоинством, для осмотра которого каждому приходилось сгибаться в поясе. Распрямляясь, они издавали неопределенные звуки и переглядывались. Как мне показалось – многозначительно. Да и в рядах народа нгвама, особенно его женской части, прокатилась волна оживления: послышались смешки, раздались одобрительные выкрики.
Вождь отдал короткий приказ, и один из свиты куда-то убежал. Потом вождь, повернувшись к народу, выкрикнул пять труднопроизносимых имен. Пять воинов отделились от толпы и, подчиняясь повелительному жесту, выстроились в одну шеренгу слева от вождя и жреца, застыв в одной и той же позе: ноги сжаты, древко копья упирается в землю и прижимается к босой ступне, а острие отставлено в сторону на расстояние вытянутой руки. Очевидно, они выполняли стойку «На караул!» Но дело было не в названии стойки и не в копьях, а в палочках, защищающих самые уязвимые части их тел.
– Смотри! – Вождь указал на свою палочку, потом на палочку жреца, потом, поочередно, на палочки замерших воинов. Оказывается, что все они были разными. У вождя – самая длинная, выкрашенная в красный цвет, у жреца – немного короче и черная. У пятерки копьеносцев палочки постепенно уменьшались, менялись и цвета: от желтого – у первого в шеренге, до неокрашенных у двух последних. Они были совсем короткими и крепились не к шее, а к обвязанной вокруг пояса веревке.
Я начал понимать, что палочки не только защищают нежные отростки от грубых веток и колючих кустарников, но и отражают положение мужчины на иерархической лестнице воинов нгвама. Однако вождь не надеялся на чью-то догадливость и сообразительность: он повелительно махнул рукой, и воины, развязав шнурочки, сняли свои трубочки. Мои предположения наглядно подтвердились: длина палочки была пропорциональна длине того, что она прикрывала. Хотя прямой зависимости тут не наблюдалось, напротив – имелись значительные преувеличения: конечно же, никакой необходимости привязывать футляры к шее не имелось – все вполне могли обойтись веревочками вокруг пояса…
Я был уверен, что в случае с вождем и жрецом даже пропорции не соблюдались – ведь они не сняли футляры для пущей наглядности и убедительности! Ничего удивительного: наши начальники тоже преувеличивают свои умственные способности и организационные навыки…
В это время вернулся отосланный с поручением слуга. В руках у него была довольно длинная желтая палочка с двумя красными кольцами посередине. Он передал ее вождю, а вождь торжественно протянул мне и недвусмысленным жестом показал, куда надлежит ее надеть. Потом указал, что мое место – между жрецом и первым копьеносцем. То есть я – третий человек в племени, по крайней мере, по одному важному физиологическому показателю.
Что ж, это уже признание! И уважение! Думал ли когда-нибудь я – сын простых родителей, скромный труженик российской разведки, что совершенно независимые и объективные люди в другом полушарии Земного шара поставят меня на почетное третье место среди целого суверенного народа? А если учесть махинации и очковтирательство местного начальства, бездоказательно узурпировавшего первые места, то можно считать, что я занял высшую ступень на пьедестале почета! И такой красивой палочки, как у меня, ни у кого не было!
Я даже несколько смутился. Все-таки, это слишком высокая оценка моих скромных достоинств. Вот мой однокашник по 100-й школе Тенгиз Кавзадзе действительно производил фурор в бане, и он бы гораздо лучше представил российских мужчин на международной арене. Впрочем, я сейчас изображаю американца, так что за престиж родины можно особенно не беспокоиться. К тому же, все относительно… Если бы я тягался с Тенгизом – это было бы одно дело, а с изможденными кровосмешениями и скудной пищей дикарями – совсем другое!
Между тем, вождь вернулся на трон, жрец занял свое место, свита опять выстроилась полукругом. С улыбкой победителя я водрузил желто-красную палочку на место и принялся завязывать шнурочки. С непривычки выходило не очень ловко. Но я справился, как всегда справляюсь даже с более сложными задачами.
– Через десять лун наступит полнолуние, – торжественно заговорил вождь.
Я приосанился. Ясно, что это начался панегирик в мою честь.
– Это великий праздник в честь Того, чье имя запрещено произносить, – продолжил вождь. – Все эти дни и ночи ты будешь моим гостем. Ты будешь вкусно есть, пить орахну и сладко спать. И ты вольешь свежую кровь в наш народ. Тебя ждёт большое удовольствие. Моему народу нужны сильные воины, и женщины племени должны будут родить их от тебя.
– За десять дней?!
Вождь взглянул на меня скорбным взглядом.
– У тебя мало времени. В великий праздник тебя принесут в жертву Тому, чье имя запрещено произносить. Мы отдадим должное старинному обычаю, и ты будешь съеден…
– Съеден?! Да вы с ума сошли… То есть да, конечно, обычаи надо чтить… Но почему именно меня надо съесть? Ведь у меня большая палочка! – для убедительности я поцарапал ее ногтем.
На лице вождя промелькнуло подобие доброй улыбки.
– Потому что ты чужак. И ты хотел убить народ нгвама!
Кровь ударила мне в голову.
– Да ты… Да ты что, совсем оборзел?! – яростно заорал я. – Я тебе что, бык-производитель? И одновременно мясной бык? Да я… Ты знаешь, кто я?!
Я затряс поднятыми к небу кулаками и затопал ногами. В голую спину под левой лопаткой тут же уперлось острие. Настолько сильно, что прокололо кожу, и я почувствовал, как струйка крови побежала к пояснице.
Нгвама никогда не видели корриду. До выхода тореадора его помощники втыкают короткие пики – бандерильи, в загривок быка, чтобы тот разозлился как следует. Сейчас быком был я. Но им не следовало меня злить.
Раз! Я резко присел и развернулся, как будто танцевал гопак. Выставленная нога подсекла крайнего из моих конвоиров, и он неловко опрокинулся на спину.
Два! Я ударил кулаком в мошонку того, кто стоял за моей спиной, и подхватил выпавший из его рук «калаш».
Три! Вскочив, я ударил третьего конвоира прикладом в челюсть – снизу вверх и наискосок. Такой удар используют китайцы при бое на шестах и наши десантники в рукопашной.
Четыре! Развернувшись, я сфокусировал взгляд на фигуре вождя и вскинул автомат к плечу.
Корчащиеся на земле конвоиры и мой воинственный вид произвели впечатление. Полукруг воинов вокруг черного трона ощетинился острыми каменными наконечниками. Но помешать полету пули они не могли. И вождь понял это не хуже других. Он сжался и стал меньше в размерах. Но на расстоянии в пять метров это не могло его спасти.
Книжные рекомендации Хаггарда и Майн Рида безнадежно устарели. Но методика государственных переворотов и смены режимов тщательно отработана в руководствах по проведению «острых операций» всех спецслужб мира. Они достаточно просты, эффективны и, что интересно – все одинаковы. Надо убить самого главного, а потом пообещать остальным райскую жизнь, которой они, несомненно, достойны, но которой их своекорыстно лишал убитый злодей. И все. Можно смело занимать освободившееся место.
Автомат нетерпеливо подрагивал и вжимался в плечо, ожидая треска короткой очереди и рывков отдачи, мушка, как и полагается, была ровной, а прицельная траектория заканчивалась прямо посередине высокой спинки трона. Я мог убить вождя и занять его место. Но… Народ нгвама говорил на своем языке, только единицы с трудом понимали английский и португальский. Как мне нарисовать им прекрасное будущее? А если массы не поймут своих выгод и за мной не потянутся… Это уже будет никакая не революция, а обычное преступление. Здесь не просвещённая Европа и не добренькая Россия, за убийство вождя сожрут на месте, без всякого суда присяжных и адвокатов…
Ствол автомата опустился. Я демонстративно передернул затвор, чтобы разрядить оружие и показать, что не собираюсь ни в кого стрелять. Но патрон почему-то не вылетел. Оттянув затвор, заглядываю внутрь и обнаруживаю, что автомат пуст! Чего ж они так испугались? Бросаю оружие на землю. Поляна отвечает протяжным вздохом облегчения. Вождь снова распрямился и приобрел прежний, величавый вид. Его охрана грозно затрясла своим оружием и принялась переступать с ноги на ногу. Настолько медленно, что было непонятно: то ли это наступление, то ли его имитация.
– Вы знаете, кто я?! – завел я прежнюю песню. – Да я… Да я!
Кто «я»? В голову ничего не приходило. Крутилось только: «Да у меня самая большая дудка!» – но это они и так знали.
– Знаете кто?! Знаете…
Как ни странно, заинтригованный народ нгвама слушал меня внимательно, точнее, затаив дыхание, ждал окончания фразы. Наверное, такого типа: «Я наследный африканский принц! На колени, о мои заблудшие подданные!» Но до такого, я, конечно, не додумался.
– Я американский гражданин! Если вы тронете меня хоть одним пальцем, сюда приплывет корабль с самолетами, пушками и солдатами! И вас всех убьют! А деревню сожгут!
Охрана замерла. Копья медленно опустились. По поляне прокатился очередной вздох. Это был вздох почтительного уважения.
Еще не совсем пришедший в себя вождь поднял костяной жезл. Наступила тишина. Но он ничего не говорил. И никто ничего не говорил. Я тоже ошеломленно молчал, не понимая, что произошло.
Почему я назвался американцем? Это вовсе не пресловутое «низкопоклонство» перед Западом. И не выплеск скрытых симпатий и привязанностей. Во-первых, США считаются нашим Главным Противником. Во-вторых, я по-человечески не люблю америкосов – этих самовлюбленных снобов, пожирателей фаст-фуда, литров колы и килограммов льда. Но одного у них не отнимешь – они умеют заботиться о своих гражданах. На всю жизнь я запомнил книгу «Путешествие Тома Сойера на воздушном шаре». Точнее, один эпизод: как Гек Финн кричал охотящимся на него арабам: «Что вы делаете, я же американский гражданин, если вы меня тронете, придут солдаты и всех вас убьют!»
Сейчас я практически повторил эту фразу. И она оказала чудодейственное влияние.
Вождь взмахнул своим жезлом.
– Американский президент тебя знает?
– Конечно! – Мой голос приобрёл самую убедительную интонацию. – Он знает всех своих подданных.
Народ нгвама оживленно перешептывался. Мои слова явно произвели впечатление. Вождь повернулся к жрецу и стал ему что-то говорить. Тот отреагировал довольно бурными возражениями. Они заспорили.
– Как зовут твоего президента? – спросил, наконец, вождь.
– Клинтон. Билл Клинтон.
– Меня зовут Вождь Твала. Ты должен доказать свою силу. Пусть твой президент подаст мне знак. Тогда ты останешься жить…
Он явно считал себя равным президенту США. И при этом был не так уж и не прав. Хотя народ нгвама состоял всего из нескольких сот человек против двухсот девяноста миллионов жителей США, могущество вождя было ничуть не меньше власти Президента. А может, и больше. Во всяком случае, Клинтон не рискнул бы публично распорядиться убить кого-то. И уж тем более, не мог приказать его съесть. А Вождь Твала вполне мог.
Твала покосился на жреца, и Анан дополнил фразу:
– …Если Тот, чье имя нельзя называть, не станет этому препятствовать!
Это уточнение мне совсем не понравилось. Но я не показал вида. Наоборот – разулыбался и, порывшись в сброшенной одежде, с вежливым полупоклоном, протянул вперед ладонь, на которой лежала плитка гематогена.
– Подарок.
Вождь Твала заинтересовался и поманил меня пальцем. Телохранители расступились, и я беспрепятственно подошел к трону. Вождь осторожно принял открытую плитку и, положив кусочек в рот, начал медленно жевать. На угрожающе раскрашенном лице проступила блаженная улыбка. Жрец встал. Его здоровый глаз сверлил меня обиженно-выжидающе. И то правда, у вождя и так всё было – и власть, и охрана, и корона, а тут еще и сладость белых людей неожиданно свалилась, а у жреца, кроме трубочки на члене, не было ничего. Действительно несправедливо! Я протянул плитку и ему.
Служитель культа замешкался, разбираясь с упаковкой. Неожиданно распробовавший сладость Твала вырвал гематоген у него из рук. Наступила немая сцена. Жрец так и остался стоять с открытым ртом. Вождь, немного подумав, отломил кусочек от своей плитки и положил ее прямо в рот жреца, как будто бросил монету в автомат для продажи жевательной резинки. Рот немедленно закрылся, челюсти сделали несколько жевательных движений, и на лице жреца тоже расплылось выражение счастья.
Я улыбнулся. Отношения с местным руководством налаживались. Во всяком случае, принятие подношений, учитывая российский опыт, можно истолковать именно таким образом. К тому же я убедился, что они непосредственны, как дети. А главное, что удалось установить, – светская власть здесь сильней, чем духовная!
За 18 дней до дня «Ч».
Североморск. Военно-морская база подводных ракетоносцев
ТРПКСН«Россия» черной блестящей горой возвышался над пирсом, как туша мифологического кита – одного из тех, которые, якобы, держали на своих спинах Землю. Льдинки с хрустом терлись о резину противогидроакустического покрытия. Размеры крейсера поражали воображение: длина – 170 метров, ширина – 23, высота – 25, водоизмещение – 50 тысяч тонн. Конечно, Землю он бы не удержал, зато свободно мог обрушить ее в тартарары, ибо нес на борту 20 баллистических ракет с десятью разделяющимися головными частями каждая. Залп из двухсот ядерных зарядов был способен расколоть земной шар или сорвать его с орбиты.
Этим мощным оружием управляли сто двадцать «пальцев», а командовали ими «головы», выстроенные строго по вертикали: решение на запуск принималось на самом верху, спускалось вниз по этажам штабов, поступая, наконец, к командиру, который и вставлял стартовый ключ в боевой пульт…
Но сейчас время боевой работы еще не наступило: сто девятнадцать членов экипажа готовили отсеки к походу, один лежал в госпитале, а командир принимал имущество по описи.
Капитан второго ранга Сергеев имел достаточный опыт, чтобы не погрязнуть в мелочах. В конце концов, недостача бушлатов, тушенки или расходных материалов принципиального значения не имела. Поэтому он в первую очередь проверил наличие и сертификаты готовности двадцати морских баллистических ракет «РСМ-52», восемь зенитных ракет «Игла» и двадцать восемь торпед различных модификаций. Потом наступил черед навигационных и радиолокационных комплексов, систем связи и пожаротушения. Очень скрупулезно была проверена ядерная двигательная установка, аппаратура Центрального поста управления, радиобуи экстренной связи. До поры до времени все шло хорошо.
– Стоп! – вдруг сказал Сергеев. – Не хватает пяти «идашек»!
– Да брось ты, – устало отмахнулся сдающий лодку каперанг Васильков. – У нас всегда так было. Полный экипаж в море никогда не выходит. Вот сейчас – старший торпедист в госпитале, с сотрясением мозга. Говорит – сорвался с трапа. А особисты подозревают, что его по голове ударили. Может, снимут подозреваемых…
– Это не разговор, – жестко сказал Сергеев. – Речь ведь не о коробке макарон.
– Да перестань! Если к такой ерунде цепляться, то никогда корабль не примешь!
– «Ида» – не ерунда. От него жизни зависят. Я акт не подпишу.
Пока «головы» спорили, «пальцы» проверяли приборы на своих постах, «драили медяшку», принимали на борт продукты, питьевую воду, горючее… В торпедном отсеке было душно, сильно пахло машинным маслом. Двое матросиков из прошлогоднего призыва тихо переговаривались.
– Врачи сказали, Конь полмесяца пролежит, – сказал Терехин, замеряя вольтметром аккумулятор очередной торпеды. – А через два у него дембель. Хорошо бы уйти в «автономку» месяца на три, тогда мы разойдемся…
– Да, иначе эта отмороженная скотина тебя прикончит, – кивнул Ивашкин. – Как ты вообще решился его отоварить?
– А что было делать? Лизать ему ботинок?! Ключ под руку попался, а он не ожидал…
– Хорошо, что он тебя не заложил. В благородство играет, тварь!
– Да нет, благородство тут ни при чем, – Терехин отложил вольтметр. – Он же приблатненный. А у них закладывать нельзя. Надо самому мстить… Меня и так особист два раза опрашивал. Я ни есть, ни пить не могу…
Работа в отсеках продолжалась.
За 19 дней до дня «Ч».
Джунгли Борсханы. Поселок аборигенов
Проснулся я от солнечных лучей, проникших в «рот дома». Так нгвама называли дверь – точнее, широкое входное отверстие, отдаленно напоминающее арку. Пока я не мог разобраться, на каком языке они говорили: сесото, хауса, суахили, банту… Да это и не имело практического значения – в Африке более восьмисот языков, и ни одного я толком не знал.
«Храбрость – это терпение. Терпение в опасности – это победа». В связи с чем, интересно, афоризм Тамерлана оказался первым, на что наткнулось моё тяжело вплывающее в реальность сознание? Глаза открывать не хотелось, но присутствие рядом посторонних людей ощущалось настолько явственно, что пришлось напрячься и разлепить веки. Взгляд упёрся в травяной потолок. Осторожно повернул свинцовую голову. Вокруг плотным кружком сидели на корточках восемь-десять жутко раскрашенных, шрамированных, татуированных женщин, которые завороженно рассматривали мой пах.
– Большой Бобон заминале! Большой Бобон минарандо! – шумно отреагировали они на мое пробуждение.
Стряхивая липкие остатки болезненного сна, я резко сел и обнаружил, что на мне ничего нет. То есть совершенно ничего – ни одежды, ни даже полученной по заслугам красивой палочки-выручалочки. Весталки племени нгвама тоже не были отягощены одеждой и в упор целились в меня из-под расставленных коленей темными жерлами портативных крупнокалиберных гаубиц. Что это с ними?! Воспетые в «Камасутре» «нефритовые ворота» как будто перенесли попадание фугасного снаряда! Неужели так выглядят жертвы варварского обряда обрезания?!
Взаимное рассматривание затянулось. Потом ко мне протянулись восемь темных рук. Без маникюра, но в волдырях, москитных укусах и расчесах.
– Большой Бобон минарандо…
Инстинктивно отпрянув и прикрывшись шортами, я сердито закричал:
– Уходите! Все на улицу! Быстро! Долой!
На каких языках я это кричал, потом мне вспомнить не удалось. Но тон, даже в цивилизованном обществе, почти всегда бывает красноречивее слов. Женщин как ветром сдуло!
А я невольно предался философским размышлениям, которые всегда сопутствуют плохому настроению.
Жизнь быстротечна, и все в ней относительно. Для кролика даже десять минут – большой срок, а для меня десять дней – мгновенье… Но при чем здесь кролик? Ах, да… И пушистый длинноух, и я – интенсивные производители. Кролику хорошо: он занимается этим для собственного удовольствия, а на меня возложено решение демографических проблем племени нгвама… Только позавчера вечером, на базе, перед сном я вспоминал дежурных подруг в Москве, размышляя, которой позвонить сразу после возвращения. Сейчас же меня жаждет целая толпа женщин, а я не могу без содрогания думать о своей ответственной задаче.
«То взлет, то посадка, то снег, то дожди…» – закрутился в памяти мотив давней песни.
Действительно, взлеты чередуются с посадками, а то и падениями! Только вчера утром я, принимая душ, решал – ждать ли плотного завтрака или перекусить фруктами и лететь налегке, а уже вечером как следует отметить выполнение задания, пусть даже в компании с Колосковым. В конце концов обошелся чашкой кофе с шоколадными галетами да парой бананов. А теперь сам превратился в законсервированный на десять дней праздничный обед племени нгвама…
Я осмотрелся.
Оказывается, что ночевал я на слое подсушенной ароматной травы, разложенной прямо на утоптанном земляном полу. Очевидно, трава испускала какие-то дурманящие флюиды, потому что спал я крепко и без сновидений. Все тело чесалось, в голове копошились какие-то букашки… Конечно, хижину следовало продезинфицировать, а ложе застелить простыней или, на худой конец, брезентом. Но, подозреваю, ни простынь, ни брезента в племени нет. Хорошо хоть, что тщательно подмели пол и выгнали всяких опасных тварей…
Все мои вещи оказались нетронутыми, маяк лежал у входа, похоже, что чехол не открывали. Даже саперная лопатка была на месте, что меня совсем удивило: по местным меркам это целое богатство!
Красивую палочку я оставил на травяном ложе – выходной костюм надо беречь. Надел свой повседневный наряд колонизатора, отстегнул лопатку, внимательно осмотрел прочную отполированную ручку с кожаным темляком, попробовал ногтем блестящую заточку лезвия и остался доволен. В диких джунглях, да еще в племени людоедов, такая вещь может очень даже пригодиться!
Собравшись, я осторожно вышел на улицу. Охраны не было. Чуть в стороне оживленно болтали и жестикулировали изгнанные мной гостьи. Среди них оказались три молодые и достаточно привлекательные самочки. Они были похожи на удачливых рыбаков, которые хвастают перед менее удачливыми размерами якобы пойманных рыб.
Прямо у входа стояла плетёная корзина со связкой бананов, кокосами и похожими на инжир плодами. Неподалеку в подвешенном над костерком котелке булькала густая коричневая жидкость с сильным ароматом какао. Миниатюрная аборигеночка в узкой набедренной повязке и с голой грудью помешивала в котелке оструганной веткой. Увидев меня, она тихо засмеялась, сделала приглашающий жест и ловко налила свое варево в выдолбленную тыквочку, которые заменяли здесь и кружки, и бокалы, и фужеры. Осторожно глотнув, я убедился – натуральное какао, из хорошо и правильно прожаренных и перемолотых бобов. Но в первобытном варианте – горькое, терпкое и будоражащее, аж скулы сводит. Как такое пить?
Я присел на корточки, тут же подбежали еще две не отягощенные одеждой девушки и, игриво посматривая и многозначительно улыбаясь, поднесли корзину с фруктами. Я выбрал кокос, и одна тут же убежала. Пока я крутил в руках большое волосатое яйцо, раздумывая, как лучше с помощью своего ножика добраться до содержимого, девушка уже вернулась с мачете и привычно вскрыла орех. Вот это сервис!
Сладкое, с кислинкой, водянистое молочко было прохладным. Я перелил его в какао, чем вызвал удивлённый смех аборигенок, которые уселись полукругом вокруг и не сводили с меня глаз.
– Будьте здоровы! – Я приветственно поднял импровизированную кружку, чем вызвал новый взрыв хохота. Аборигены едят гусениц, а содержащийся в них витамин «Ф» способствует веселью и смешливости.
Теперь какао стало гораздо приятней. Девушки наперебой чистили мне бананы и неизвестные плоды, которые оказались весьма приятными на вкус. Здесь я точно не растолстею. А уж холестерин мне и вовсе не грозит. Отлично! Мой знакомый доктор рассказывал: «Вскрываю бомжей – так у них сосуды чистенькие, ни одной бляшки. Потому что жирного не едят! С такими сосудами можно сто лет прожить…»
«А чего ж ты их вскрываешь?»
«Ну… Отравления, травмы, обморожения…»
«А-а-а… Это, конечно, совсем другое дело!»
Девушки, игриво подталкивая друг друга и хихикая, тоже стали пробовать какао с кокосовым молочком. И продолжали активно угощать меня, дотрагивались до одежды, старались прижаться, в общем, всячески выражали свое восхищение и были готовы носить Большого Бобона на руках…
Что же я такого сотворил этой ночью?
Неужели?!
Под воздействием какао сознание постепенно прояснилось, и я понял, в чем дело. Они пришли исполнять приказ своего вождя и принять семя белого великана, которое спасет все племя от вырождения! А я их выгнал… Или я все же исполнил свой долг? Хотя бы частично? Пытаюсь вспомнить вчерашний вечер, но ничего не получается. В памяти всплывает только скудный ужин, да орахна, которую пили по кругу из выдолбленной тыквы. Может быть, тяжелый сон вызван не запахами моей постели? Может, меня опоили каким-то любовным снадобьем, и я уже начал процесс вливания свежей крови?
Я еще раз, уже внимательно, осмотрел весталок племени нгвама. Если быть снисходительным, то четыре или даже пять годились для любовных утех. Но остальные – страшные, сморщенные, с висящими грудями, улыбающиеся беззубыми ртами – бр-р-р! Я содрогнулся. Нет, это уже не секс, а зоофилия! В любом состоянии я не мог дойти до такого… До такого безобразия!
– Ты, ты и ты! – Я указал на каждую из отбракованных жриц любви пальцем. – Вы больше не приходить! Приходить можно тебе, тебе и тебе! И таким, как вы!
За 14 дней до дня «Ч». Открытый космос
«МХ-10» вошел в рабочий режим. Он совершал один оборот за другим, то входя в холодную космическую ночь, то выносясь на яркий солнечный свет. Центр управления полетом тщательно контролировал функционирование аппарата. Тестирование аппаратуры показало полную работоспособность всех систем. Маневренные двигатели постепенно скорректировали орбиту, и «МХ-10» приблизился к группе российских спутников космической ориентации и позиционирования. Солнечные батареи зарядили аккумуляторы, и теперь энергии вполне хватало для работы генератора радиоподавления. «МХ-10» был готов к началу операции и ждал соответствующей команды.
За 19 дней до дня «Ч».
Джунгли Борсханы. Поселок племени нгвама
Разъяснив весталкам свои представления о стандартах красоты, я беспрепятственно принялся обходить территорию. Лопатка висела на правом запястье, и я небрежно поигрывал ею, как петербургский франт двести лет назад поигрывал тростью, прогуливаясь по Невскому проспекту. И учтиво спрашивал прохожих:
– Вождь Твала. Где его дом? Я ищу вождя…
Встречные мужчины, особенно в скелетной раскраске, напрягали бицепсы и строили грозные гримасы, зато женщины приветливо здоровались, заговаривали, при этом все держались почтительно и называли меня Большим Бобоном или Бобо. Я отвечал, знакомился, пытался вступать в беседы. Удавалось это с трудом. Но, к огромному удивлению, оказалось, что многие жители деревни на начальном уровне владеют английским! На вопрос: откуда? – я ответа не получил, но дело пошло быстрее, и я постепенно проникал в тонкости языка нгвама.
Откровенно удивляли имена. Занеле – хватит девочек. Банеле – хватит мальчиков. Пендиле – другая девочка… Оказывается, восклицание отца или матери в момент окончания родов и становилось именем.
Когда мальчик лет десяти назвался Мутееса, а его мать, которая выглядела как бабушка, объяснила, что это означает Божья воля, я начал кое-что понимать.
– У вас был миссионер? Это он учил вас английскому?
Нгвама заметно пугались, прекращали беседу и быстро уходили. Похоже, эта тема относилась к табу. Так же, как и Тот, чье имя нельзя произносить. Так же, как и местонахождение дома вождя. Во всяком случае, скоро у меня не осталось собеседников.
Пришлось самому обойти всю деревню. Она оказалась больше, чем на первый взгляд, потому что еще десяток домов прятался в лесу. Но я подумал, что вряд ли главный начальник племени нгвама предпочтет жить в отдалении – мода на загородное жилье сюда еще не дошла.
Так и оказалось: вождь жил в самом центре поляны, в обычной хижине, может, чуть большей, чем у его подданных. Правда, он размещался в ней один, а все остальные теснились в своих жилищах вдесятером. У входа стояли два воина в боевой раскраске, с луками и копьями в руках. Завидев меня, они молча натянули луки, и я поспешно отступил на несколько шагов.
– Президент Америки хочет говорить с вождем Твала! – сообщил я. И громко повторил это несколько раз, пока изо рта дома не показался заинтригованный вождь. Он оглядывался вокруг, явно не понимая, где прячется американский коллега.
– Президенту нужно радио! – отчаянно жестикулируя, сказал я. – Он хочет говорить по радио!
Вождь кивнул. Его совершенно не удивила такая постановка вопроса. Через несколько минут он, в сопровождении двух телохранителей, повел меня по деревне. Идти пришлось недолго – на противоположный конец поляны, где в удобном месте стоял явно нежилой дом. Туда мы и вошли.
Я будто вновь переместился во времени и пространстве. Складная солдатская кровать, застеленная выцветшим шерстяным одеялом, три грубые табуретки, напрочь лишенные изящества стол и тумбочка, несколько икон, на стене – четыре сделанные «Полароидом» фотографии с одинаковым сюжетом: упитанный священник добродушно улыбается в окружении своей паствы – трех-четырех напряженных аборигенов. Здесь же, на вешалке, висели брюки, куртка, несколько рубашек, черная сутана, черная широкополая шляпа и большой католический крест на длинной цепочке. Внизу стояли стоптанные ботинки с высокой шнуровкой и мягкие разношенные кроссовки. На столе, под керосиновой лампой, пылился прибор, напоминающий компьютер. Это была австралийская рация «Кодан», отличающаяся от «Эфира» так же, как бомбардировщик «Стеллс» отличается от довоенного «У-2». Рядом с рацией лежали Библия на английском языке, газовая зажигалка, и стояла пустая бутылка из-под виски «Золотой фазан».
Бросалось в глаза, что земляной пол чисто выметен, и вообще – в помещении было тщательно убрано, и царил образцовый порядок, как в музее «Уголок цивилизации». Кто-то явно создавал впечатление, что живущий здесь человек просто вышел ненадолго, но скоро обязательно вернется. Вот и все его вещи – в целости и сохранности! Только в чем он тогда ходит? Неужели голый?!
Вождь Твала внимательно наблюдал за моей реакцией.
– У вас был миссионер? – как можно мягче поинтересовался я. Но вождь не понял. Или сделал вид, что не понял.
– Вот радио, – указал он пальцем и, присев на корточки, принялся наблюдать за мной.
Что ж, в данный момент рация интересовала меня куда больше, чем судьба миссионера. Тем более, что последняя не составляла большой загадки.
Я осмотрел «Кодан». Батареи, конечно, были мертвыми, но солнечное зарядное устройство работало исправно. Я вынес его на улицу, повернул белую панель так, чтобы синеватые ячейки фотоэлементов смотрели прямо на солнце, и стрелка вольтметра сразу качнулась вправо. Стоящие у входа телохранители вождя благоговейно следили за моими действиями. На всякий случай, я сделал несколько «колдовских» пассов руками и проговорил что-то неразборчивое.
Через несколько минут напряжение и ток достигли нормативного уровня. Я включил питание, заглядывая в чудом сохранившийся клочок бумаги, выставил нужную частоту: 15 016 килогерц.
– Ковалев вызывает «Утес», – сказал я.
На этом моя работа закончилась. Не надо вертеть ручки настройки, напрягая слух, разбираться в тресках и шумах эфира, без конца повторять вызов – все сделает автоматика. А когда поймает ответный сигнал, очистит его от посторонних шумов и принесет мне. Оставалось только ждать.
Что может сделать Колосков? Прислать пару вертолётов с десятком бойцов и начать боевые действия на территории суверенной Борсханы? Ерунда. У него всего один вертолет, и тот, возможно, уже развалился. К тому же поведение ангольского пилота бесконечно далеко от неукротимой победной ярости берсерка, и если таков общий стандарт ангольских воинов, то вряд ли этот рейд станет победоносным. Да и не факт, что у самого Колоскова, несмотря на всю его бесшабашность, хватит решимости развязать очередную локальную войну. Это не местных военачальников за яйца хватать. За подобные штуки его, в лучшем случае, отправят военруком в какую-нибудь занюханную школу российской сельской глубинки. Это в самом лучшем случае! А то и в тюрьму.
«Кодан» издал короткий зуммер, и в хижине раздался отчетливый голос Колоскова. Судя по всему, он был еще трезв. Или почти трезв.
– «Утес» слушает! Кто вызывает?
– Кто, кто! Ковалев из метеоцентра!
– Едрена корень, Виталик, ты, что ли? – слышимость была прекрасная, как будто командир базы сидел со мной рядом.
– Нет, вождь Твала!
Услышав свое имя, вождь удовлетворенно кивнул.
– Ты где?! – продолжал задавать дурацкие вопросы командир базы.
– В п…! – раздраженно рявкнул я.
– Ты чё это? – обиделся Колосков.
– Да то! Меня захватили людоеды, грозят через десять дней сожрать! А твой черножопый пилот улетел, хотя у него был автомат!
– Так что, выходит, Муаб тебя бросил?! – взревел полковник. – А мне, сука, сказал – ты ушел и не вернулся… Я его, гада, сейчас же на второе упражнение поставлю!
– Да это дело десятое! Сейчас другое важно…
– Слушаю, говори!
– Сообщи в Москву, в разведцентр!
За такое нарушение конспирации положено увольнение без пенсии. Но любые дисциплинарные меры не шли ни в какое сравнение с перспективой быть съеденным. И сейчас мне было на них наплевать.
– Подполковнику Иванникову сообщи!
– Подожди, не пойму… Куда сообщить? В центр метеоразведки? Откуда там подполковники?
– Записывай телеграмму. «Олимп…»
– Какой олимп, едрена корень?
– Записывай, потом поймешь! «Олимп. Захвачен в Борсхане племенем нгвама. Приговорен к съедению…» Нет, не так, вычеркни. «Через десять дней буду подвергнут физическому уничтожению. Выполнение задания под угрозой. Нуждаюсь в помощи. Зевс».
– А-а-а, вот оно что…, – понимающе протянул Колосков. – Вон ты что за птица! Ну, ты даешь… А с виду, действительно, как эти трехнутые ученые… Ну, и куда это посылать?
– Отдай своему особисту, он знает.
– А где ты рацию-то взял?
– У них тут жил миссионер, потом, похоже, они его сожрали. Это его рация.
– Н-да, пацан, ты влип… Ладно, я все сделаю! Держись! До связи!
Я перевел дух и вытер пот со лба. Не знаю, поможет это или нет, но, по крайней мере, я сообщил о своем положении…
– Что сказал американский Президент? – поинтересовался вождь Твала. – Он недоволен?
Я нахмурился.
– Он очень рассердился. Никто не смеет брать в плен его подданных! И никто не смеет угрожать им смертью!
Вождь Твала и бровью не повел. Прищурившись, он долго смотрел мне в глаза. Пронзительно и испытующе. Сегодня он уже не походил на карнавального злодея. Твёрдый, спокойный и чуть насмешливый взгляд неглупого, много повидавшего человека, привыкшего к опасностям, знающего себе цену и готового на равных тягаться с Президентом Соединенных Штатов.
– Сердиться может тот, кто имеет силу, – веско произнес он. – Пусть покажет, что он силен, и мы окажем ему свои почести!
– Он покажет свою силу. А пока он приказал, чтобы я жил здесь, в этом доме, и разговаривал с ним по радио.
– Живи, – неожиданно легко согласился вождь. – У тебя осталось девять лун.
– А где хозяин всего этого? – я показал рукой вокруг.
– Он жив и здоров, – быстро ответил вождь Твала, отводя взгляд. – Он скоро вернется. Но ты с ним не встретишься…
– Хорошо бы! – искренне пожелал себе я.
За 17 дней до дня «Ч».
Североморск. Военно-морская база подводных ракетоносцев
Основная операция проводилась в ноль три часа. Пирс и прилегающая территория были оцеплены спецназом СЯС. Шеренга бойцов в черном обмундировании, черных беретах, с черными автоматами, пули которых, по слухам, превышали мощность 120-миллиметровых орудийных снарядов, вытеснила вахтенных, дежурных, патрульных, – всех, кто обычно нес здесь ночную службу. Только командир крейсера, старший помощник и командир ракетной части стояли на мостике, внимательно наблюдая за происходящим.
В ярком свете прожекторов плавучий кран вытягивал из первой ракетной шахты «России» толстенную шестнадцатиметровую «РСМ-52» с десятью ядерными боеголовками индивидуального наведения. Когда огромный серо-зеленый цилиндр повис на тросах, центровка корабля изменилась, и крейсер слегка качнуло.
Экипаж бодрствовал на своих постах, ломая головы над тем, что происходит снаружи. Официально матросы всегда узнают о боевых задачах корабля в последнюю очередь, но обычно утечки информации, слухи и догадки позволяют нарисовать картину, достаточно близкую к секретному приказу.
Крейсер качнуло еще раз.
– Чувствуешь? – поднял палец Ивашкин. – Точняк – новую ракету грузят. Значит, правда, что на испытательный запуск пойдем.
– Плохо, – вздохнул Терехин. – Это быстро. А Коня, говорят, скоро выпишут…
– Не скажи, – покачал головой приятель. – Продовольствия и воды загрузили много. Кок говорит – как на дальний поход…
– Хорошо бы, – с надеждой сказал Терехин. – А то мне хана. Хоть дезертируй!
Ивашкин чихнул. Сегодня в торпедном отсеке было сыро и промозгло.
– А чего отопление отключили?
– Не знаю.
– Наверное, это связано с загрузкой. Как думаешь, что это за ракета?
– Не знаю. Ты лучше скажи: что делать, если быстро вернемся? Сбежать?
– Хватит дурью маяться. Лучше к новому командиру подойди и все расскажи. Говорят, он мужик понимающий.
– Да не-е-е… Командиру не до меня. Да и что ребята скажут?
Наступила томительная тишина. Снаружи доносились лязгающие звуки – что-то цепляло за обшивку. Но торпедисты не обращали на них внимание.
– О! Придумал! – оживился Ивашкин. – Если запуск пройдет успешно, всех обязательно поощрят. Ну, грамоты там, медали, отпуска… Если будешь хорошо пахать, вполне можешь получить отпуск! А пока вернешься, этот козел уйдет на дембель!
– А что, это мысль! – заулыбался Терехин. Впервые за последние дни.
Выгруженную «РСМ-52» увезли в подземное хранилище. Теперь железная рука крана поднесла к отверстию первой шахты экспериментальное изделие «Смерч». Эта операция была более сложной, и монтажники СЯС с помощью специального оборудования старательно направляли в открытый люк двигательную часть ракеты. Наконец попытки увенчались успехом. Направляющие устройства «Смерча» вошли в приемные пазы шахты, и ракета заскользила вниз. Крейсер качнуло в очередной раз. Крышка люка закрылась. В отсеки пошла команда «отбой!»
Сергеев со своими помощниками оформил документы: «РСМ-52» снята с боевого дежурства, «Смерч» с неядерной головной частью поставлен на дежурство… Потом позвонил Веремееву. Тот ждал в штабе и сразу снял трубку.
– Ну, что?
– Все нормально, товарищ контр-адмирал, – с облегчением доложил Сергеев.
– Тогда подписывай все документы. В девять ноль-ноль получишь инструктаж, а в пятнадцать уходишь в поход.
– Но…
– Никаких «но»! – резко бросил начальник штаба. – Васильков мне все доложил. Не валяй дурака, кавторанг! Ты думаешь, что можешь сорвать задание государственной важности?! Идеала в жизни не бывает. Всегда чего-нибудь не хватает. Главное – успешный запуск. Все остальное потом. Вернешься – доукомплектуешься. Что молчишь?
– Я слушаю вас, товарищ контр-адмирал, – глухо ответил капитан второго ранга.
– Как меня понял?
Наступила неприятная пауза.
– Есть подписать акт, – наконец сказал Сергеев.
В 15.00 тяжелый подводный крейсер «Россия» отдал швартовы и вышел в открытое море. В 16.40 он нырнул на глубину пятьдесят метров, лег на курс и набрал скорость двадцать узлов. Начался дальний поход. Торпедист Терехин был этому несказанно рад.
За 15 дней до дня «Ч».
Джунгли Борсханы. Поселок нгвама
Прошло несколько дней. Они не отличались разнообразием. Скудный растительный завтрак – бананы, ананасы, кокосы, причем далеко не всегда спелые; бесцельные прогулки по окрестностям; изучение обычаев нгвама; ежедневные сеансы связи с Колосковым, который все никак не мог получить ответ из Центра…
Ужин тоже не отличался сытностью, особенно с учетом того, что я не ел гусениц, червей и пауков. Запеченные в золе бататы и неизвестные корнеплоды, которые приходилось запивать обязательной порцией орахны – местного пива, потом наступало странное забытье, и пробуждение в компании семи-девяти молодых девушек, каждый раз разных, правда, отвечающих стандартам, установленным строгим Дмитрием Полянским.
Что именно я с ними делал, в памяти не оставалось, хотя можно было выдвигать разные предположения. Но некоторые приходилось тут же отбрасывать: например, сражаться в шахматы или в шашки мы не могли по причине отсутствия досок и фигур, чтение вслух тоже было маловероятно, ибо в миссионерской лампе давно закончился керосин, к тому же я не захватил с собой образцов возвышенной классической литературы… Поочередное рассказывание русских и африканских сказок не исключалось, так же как игра в «бутылочку», хоровое пение и еще несколько вариантов необременительного времяпрепровождения…
Надо сказать, что я существенно продвинулся в изучении языка нгвама. В нем было всего пятьдесят самых простых слов. «Вождь», «жрец», «порядок», «тот, чье имя нельзя произносить», «смерть», «жизнь», «еда». Таких слов, как «власть» и «демократия», у аборигенов не было. Так же как, впрочем, слова «любовь». Техническая сторона занятия, которое европейцы возвышенно именуют любовью, тут называлась «чики-чики, фоки-фоки». И сопровождалась определенными движениями рук, которые обычно совершают жокеи, желающие притормозить рвущуюся вперед лошадь. А вот поэтическое название пальцев – «дети руки», мне особенно понравилось.
Во время изучения окрестностей меня иногда сопровождал любознательный мальчонка Мутееса. Однажды, когда мы зашли в лес и двинулись по узкой, но достаточно протоптанной тропинке, он стал беспокоиться, заступать дорогу и просить вернуться назад. Но я не послушал, и вскоре мы увидели странный дом, стоящий на отшибе, в густой чаще.
– Туда нельзя! – крикнул мальчик. – Там живет жрец Анан!
Дом резко отличался от всех других жилищ поселка: вытянутый вверх, узкий, черный – то ли шалаш, то ли чум, окруженный высокими шестами. На шестах были надеты какие-то кувшины или выдолбленные тыквы, а между ними, на натянутых веревках, висели, раскачиваясь, какие-то предметы, напоминающие отрезки водопроводных шлангов – разной толщины и длины. Я хотел подойти поближе, но Мутееса отчаянно воспротивился и всем телом потянул меня за руку.
– Там Макумба! Смерть! – испуганно повторял он, дрожа всем телом. Зубы его стучали.
Но я уже и сам рассмотрел, что на шестах надеты вовсе не кувшины и не тыквы, а выкрашенные в разные цвета человеческие черепа. А на веревках висели… змеи! Десятки, а может и сотни змей! Тяжелая аура этого гиблого места внушала страх, и даже такому смельчаку, как Дмитрий Полянский, не захотелось продолжать свои изыскания.
Я повернул обратно.
– Зачем Анан убил столько змей? – спросил я.
– Не убил! Они все живые! И охраняют его дом! А могут выполнять его приказы! – возбужденно говорил Мутееса, округлив глазенки, в которых метался животный страх.
– А кто такой Макумба? – спросил я.
Смуглая кожа Мутеесы побледнела, он упал на колени и забился в истерике.
– Я нарушил табу! Меня убьют!
– Не бойся, я никому не скажу. Так кто это такой?
– Это тот, чье имя нельзя произносить!
Ребенок горько рыдал. Мне с трудом удалось его успокоить, и он убежал домой. Прогулка оставила самое тягостное впечатление. А когда вернулся в свое жилище, это впечатление усугубилось.
Я лежал на жесткой кровати, когда резкий зуммер вызова бросил меня к «Кодану».
– Виталик, ты? – Обычно оптимистично-грубый голос Колоскова сейчас удивил меня сочувственно-интеллигентными нотками. Я понял, что дело плохо.
– Нет, жрец Анан.
– Ты чё?
– Давай короче!
– Тут, братан, понимаешь, такая херня… В общем, давай, записывай…
– Говори, я так запомню.
Чуткая аппаратура донесла шелест разворачиваемой бумаги.
«Зевсу. Вследствие особой государственной важности порученной вам операции ее надлежит выполнить любой ценой. С учетом ограниченности во времени примите все меры к завершению операции в течение оставшихся семи дней. Олимп».
Колосков сочувственно помолчал.
– Я бы тебя вытащил, только как? Я призрак, и все мы призраки. К тому же, тут нужны десантники-диверсанты, а у меня таких кадров нет. Советники да ангольская пехота. Так что, держись. А как выберешься – мы тебя сразу подберём.
– Ну-ну…
– Чего?
– Спасибо за помощь.
Я выключил рацию и вместе с ней все свои чувства. Но рация выключилась, а чувства – нет. Поразительно! Сообщаю, что через несколько дней меня сожрут, а родные руководители приказывают поторопиться и успеть! Что это, как не крайний цинизм? А впрочем, чему удивляться? Вот если бы помощь пришла незамедлительно, меня бы это здорово удивило!
Ладно. Как всегда, надо рассчитывать на себя. Надо установить маяк и выжить. Врожденная глупость, иногда именуемая чувством долга, никогда не позволит мне поменять местами первую и вторую задачи.
Вскочив, я перевернул табурет и со всего размаху ударил кулаком в гулкую глинобитную стену. Она хрустко вдавилась и пустила радиальные трещины, как крашеное пасхальное яйцо.
Суки!.. Ну, ладно! Я доберусь до вас, козлы! Я поставлю этот грёбаный маяк и вернусь. Я офицер, а не кусок дерьма. Ни вам, ни мелкочленным каннибалишкам я не по зубам. Я разбросаю семя своё по этому вырождающемуся племени, я перетрахаю всё движущееся в этих джунглях, но я вырвусь отсюда. Я до блеска начищу сковородообразную физиономию бросившего меня пилота. И вернусь в Москву. Хотя бы для того, чтобы посмотреть в глаза Ивану. Очень выразительно посмотреть. Пусть прикроет морду рукой, как воспитанники Колоскова защищают свои мошонки. Для меня это будет вполне достаточно…
Но это будет потом, и, чтобы это «потом» наступило, надо придумать какой-то выход уже сейчас…
Я снова сел за «Кодан».
Австралия – огромная страна с мало заселенной территорией. Поэтому там рации заменяют и стационарные телефонные сети, и мобильную связь. Заменяют все. Это станции широкого назначения. Я повозился с «Коданом», переключил аппарат в режим космической связи и без особой надежды набрал номер Северо-Атлантического спутника, потом ввел универсальные цифры: 0630 – служба сервиса спутниковой компании «Клондайк–Связь».
Но соединение произошло, причем довольно быстро.
– Здравствуйте, чем могу помочь? – осведомляется по-английски любезная девушка.
– Пожалуйста, посольство США в Претории.
После короткой паузы оператор диктует цифры. Я тут же набираю номер.
– Посольство Соединенных Штатов, – отвечает уверенный, жесткий голос. Десять против одного, что он принадлежит африканцу.
– Мне нужен мистер Уоллес. Юджин Уоллес.
На том конце связи ощутимое замешательство.
– У нас нет такого, сэр…
– Соедините с третьим секретарем, – уверенно требую я. Именно эта должность является «крышей» для американских резидентов. Да и для наших тоже.
– Но третьего секретаря зовут Роджер Ньюмен…
– Плевать мне, как его зовут! Соединяйте!
Снова пауза. Наверняка дежурный докладывает о странном абоненте. Наконец я слышу щелчок соединения.
– Секретарь посольства США Роджер Ньюмен слушает, – раздается глухой солидный голос, в котором проскальзывают настороженные нотки. Голос не очень изменился за эти годы.
– Добрый день, мистер Ньюмен!
Собеседник хмыкнул.
– Привет, Сергей! Я так и знал, что это ты. Кто еще вспомнит мое прежнее имя? Да и тебя сегодня наверняка зовут по-другому… Говори, я включил скремблер… Ты где?
– Совсем рядом, Юджин, в Борсхане. У меня к тебе дело…
Он хмыкнул еще раз.
– Не сомневаюсь. Трудно представить, что ты просто захотел поздороваться со мной. Или заехать выпить виски от скуки. Излагай свое дело.
С Роджером Ньюменом, как и с Юджином Уоллесом, надо держать ухо востро.
– Мой вертолет потерпел аварию в Борсхане, и меня захватили людоеды, – в очередной раз начал я свою историю в несколько измененном виде. – Через семь дней они пообещали меня съесть.
– Какое племя? – деловито уточнил Юджин.
– Нгвама.
– Да, эти могут… Пару лет назад они съели миссионера. И несколько солдат из Намибии.
– Спасибо, ты меня успокоил. Но я сказал, что я – личный знакомый президента США. И если сумею это подтвердить, то они оставят меня в живых…
Некоторое время я слышал только шумное дыхание Юджина: нос ему в Берлине всё-таки перебили, он даже собирался делать ринопластику, но видно, так и не собрался. Вдруг он неожиданно спросил:
– А что ты там делаешь, дружище?
– Говорю же: вертолет потерпел аварию…
– Это я понял. Но ведь ты летал не в Подмосковье, а на территории моего обслуживания. Что ты делаешь в зоне наших национальных интересов?
– У меня отпуск. Я прилетел на сафари.
– А-а-а… Это другое дело. У тебя постоянная связь?
– Надеюсь, да. Запиши волну.
– Сейчас. И сориентируй по своему местоположению.
– Три-четыре километра от берега, на траверсе скал «Купол» и «Купол-Близнец».
– Соединись со мной послезавтра. Я постараюсь что-нибудь придумать.
