Книга: Секретные поручения
Назад: Глава вторая НЕ ЗАГОНЯЙТЕ ЛЮДЕЙ В УГОЛ
Дальше: Глава четвертая РАДИКАЛЬНЫЕ РЕШЕНИЯ

Глава третья
СОВЕСТЬ УБИЙЦЫ

Из ненаписанной книги «С. Курлов. ЗАПИСКИ СЕКСОТА»

 

Глава II…
ЧЕРДАК
…Пошел утром в туалет, а там дерьма на полу по самые щиколотки. Лопнул канализационный стояк (дом, что ли, оседает?), оттуда прет, а я не могу ничего сделать, даже сантехника вызвать. Конспирация. Каждый раз, когда слышу, что соседи сливают воду, бегу подставлять таз. Потом отыскал банку полузасохшего столярного клея и ацетон, раскопал среди тряпок рваные капроновые чулки. Развел клей, замотал дыру чулками и обмазал. Ночью снова рвануло. Снова разводил, мотал и мазал. Лег в шесть утра, убирать дерьмо уже не стал.
…Квартира провонялась, сил нет больше торчать здесь. Не ел со вчерашнего утра.
В конце концов плюнул на все, оделся и вышел на улицу. День холодный и ясный, листья скребут по асфальту, восточный ветер несет их в сторону реки. Выяснил свое местонахождение. Улица Р. Люксембург, дом N 14. Рядом стоят три корпуса «хрущевок» и желтый кирпичный дом со скульптурами вокруг окон. Там лифт с сеткой, где двери нужно самому закрывать, — наверное, еще в пятидесятых годах строили. Подъезд просторный, чистый, ничем не воняет.
Поднялся на верхний этаж, вышел на чердак, огромный такой чердачище, метров под сто — удивительно, как еще под офис не загребли. Маленькие окошки-форточки с решеткой под потолком, ни одного стекла не осталось. Холодно. Зато воздух свежий и чисто. Какие-то матрацы, ящики, картонные коробки из-под телевизоров, стопки газет.
Мне здесь понравилось, я присел на матрац, перекусил прихваченными сырком и консервой. Смотрел через зарешеченное окошко на улицу, видел окна квартиры, где торчал последние десять дней. Обычные окна, такие же, как и все остальные. Стол на кухне, буфет, сушилка для посуды, рядом висит на гвоздике сковородник с яркой расписной ручкой. Через гардины можно разобрать рисунок обоев в зале: белые нарциссы на зеленом поле. Никогда и не подумаешь, что это «лэст стейшн» для мокрушников. Что там здорово воняет.
Уходя, столкнулся в вестибюле с красивой девчонкой. Чем-то похожа на длинноволосых «жакетниц»; тонкая такая, глаза светло-серые, скорее даже серебристые, огромные. Хорошие глаза. И лицо хорошее.
В этот день дошел до набережной. Обратно ехал автобусом — совсем страх потерял.
Зато почувствовал себя человеком. А ведь совсем недавно, когда порошки закончились, на стены бросался, было очень трудно.
Дрын постепенно уплощается в памяти, становится двухмерным, картонным. Про бритву даже вспоминать не хочется, паскудно и страшно — ведь на самом краешке стоял.
Позвонил родителям. Матери дома не было, отец сказал: «Она теперь целые дни с подружками гуляет. Как будто мы с ней местами поменялись». Про меня особенно не расспрашивал, у него свои проблемы. Светка, стерва, натравила на отца Чумаченко, тот приходил с какими-то бритыми подонками, предложил отцу выкупить всю фирму за пятнадцать, тысяч долларов. Отец даже врезать никому не успел — его самого уложили на пол и ноги вытерли об пиджак. Я сказал, чтобы срочно нашел покупателя из друзей, надо продавать контору за любую цену. Отец не слушает, хорохорится.
Говорит: «Да кто они такие?!»
Во время разговора я дважды менял таксофоны, чтобы не вычислили. Хотя кому я нужен?
Вернулся домой в десять вечера, стал убирать говно. Труба, к счастью, еще держится.
…Сегодня встал в шесть утра — и сразу слинял отсюда. Будто кто-то гонит меня прочь. Страшно. Сам не знаю, чего боюсь. Взял с собой консерву, чаю налил в термос. Снова отправился в тот дом, устроился на чердаке, позавтракал с комфортом.
Весь день гулял по набережной, специально выбирал места поглуше. Дон уже в ледяной шуге, холодный ветер шумит, от него череп сводит судорогой. Надо доставать зимнюю одежду… Зато не воняет.
Не выдержал, позвонил Светкиной маме, сказал, что ее дочь во весь рост трахается с урками и колется наркотиками. Она кричала: как вам не стыдно? Что вы себе позволяете? Но было заметно, что Светкины дела для нее уже не новость.
Вечером опять забрался на чердак, ужинал там. Видел из окошка ту девчонку. У нее хорошее лицо и фигура классная…
…Спал неважно, запах все-таки донимает, хоть проветривал уже несколько раз.
Лежал в постели, думал: может, мне стоит вообще перебраться туда, на чердак? Со всеми потрохами? Плохо, что там ни воды, ни канализации. И зимой будет холодно, если форточки не позабивать.
А утром нашел на чердаке чей-то огромный рваный носок, как раз под моей форточкой, где я обычно завтракаю и ужинаю. И несколько окурков дукатовской «Примы». Вчера всего этого здесь не было, я точно знаю. Что-то екнуло внутри.
Отфутболил носок подальше, с него посыпалась какая-то труха. Размер в районе 46-47. Человек, который его носил, должен быть под два метра ростом. Бомж?
Беглый? Я сейчас как Робинзон Крузо, который увидел след дикаря на песке.
Походил по набережной, поднялся к рынку, купил у черных кропаль «дури». Хорошо, что еще есть деньги. Но мало. И главное — пополнять их неоткуда. Посмолил мастырку, сразу стало веселей, захотелось что-то делать, изменять все вокруг.
Позвонил Агееву, сказал открытым текстом:
— Выполнял ваши поручения добросовестно, теперь сижу в говне и в прямом, и в переносном смысле. Давайте вытаскивайте.
Тот вяло так в ответ:
— Я тебя в говно не толкал, сам влез. И вообще это не телефонный разговор.
Подскакивай, поговорим. И не бойся, никто тебя не бросит, вытащим. Конкретно, что надо?
Тут мне мыслишка пришла, говорю:
— Есть такой хрен, Чумаченко. Адрес запишите… Наркотиками балуется, с бандитами связан. Сейчас он мне дорогу перешел. Надо, чтобы пару лет я его не видел.
— Понял, — отвечает майор. — Ты откуда говоришь?
Тут я трубку на рычаг и брякнул. Уж больно вопрос не понравился.
Но идти к нему придется, больше деваться некуда. Расскажу все как на духу, пусть выручает. Ему ведь невыгодно, чтобы меня допрашивали прокурорские люди, у которых с Управлением традиционно натянутые отношения? Негласный сотрудник, сексот, выполняющий правительственное задание по борьбе с наркотиками. Он же убийца. Каково?
Херово. Потому Агеев и не будет сдавать меня. Меня просто прикончат в этих подвалах. Но и на этой гнусной хате ничего хорошего не высидишь. Скорей всего тоже прикончат. Один конец. Не те, так эти… Вот устроился…
Так и подмывает свалить на чердак. С концами. Помочиться в случае чего можно на улице, за углом. Умыться — на железнодорожном вокзале, не так уж и далеко, сразу за площадью Революции. Никто не будет знать, где я. Даже Родька Байдак.
Правда, остаются еще бомжи, которые с наступлением холодов начнуть обживать свои «зимние квартиры». Но их я урою…
А вот где еду брать? Здесь хоть консервы есть и курево. Только воняет. Сколько раз проветривал квартиру, а все равно воняет.
Ужинал на чердаке. Снова видел ту девчонку с серебристыми глазами. Возвращалась с работы, наверное. На несколько секунд задержалась у подъезда, искала в кармане ключи от почты. В руке плоская сумочка, скорее саквояж, в таких бумаги и документы удобно носить. Сегодня она в джинсах, белый приталенный плащ расстегнут, ноги у нее красивые. Работает в какой-нибудь конторе, торгующей мороженой рыбой, выстукивает на компьютере договора и накладные. Пальцы вон какие тонкие и длинные. Без колец. Не замужем. А может — учительница? Или аспирантка?
…Неожиданно заявился Метла. Принес блок «Бонда» — говорит, купил на свои деньги. Так я ему и поверил. Запаха никакого он не услышал. Ничего удивительного, от него самого разило, как от той трубы — не мылся, наверное, неделю. Глаза запали, рожа помятая. Видно, крепко на иглу присел.
Говорит, и у него дела плохи. Как-то невнятно он буровит, вроде Машка его сдала с потрохами. Родику кто-то передал: дело о водителях возобновляют. Я спросил: о каких водителях? Кто передал? Метла сказал, что не мое дело. И выматерился: а этой суке все равно не жить!
Если что, сказал, он тоже пустится в бега. Только квартиру ему подберут другую, получше. Попросторнее. Вместо «Бонда» будет «Мальборо», вместо овсянки — сосиски, вместо тушенки — свежие антрекоты в вакуумной упаковке. Фрукты, овощи.
Видеотека.
— Надо будет, так и бабу приведут, — сказал Метла. — Это не вопрос.
Но я смотрел на его рожу, и мне казалось, что Метла уже в бегах и что он много бы отдал, только бы остаться здесь. И прямо сейчас.
Все-таки чутье у меня есть. Раньше не было, а теперь появилось, как у зверя.
Проснулся в пять утра, как палкой ударили: надо убираться из этой засранной хаты! Вскочил, собрался, и к себе на чердак. А через полчаса подъезжает Метла с двумя амбалами, один, кажется. Гость, а второго я не знаю. Машину на углу оставили, осмотрелись, Метла с Гостем в подъезд зашли, третий на атасе остался.
Ясно, зачем в такую рань пожаловали, по повадкам видно… Но обломилось у них, опоздали! Потом сидели в машине целый день, надеялись — вернусь. Хрен вам, выкусите! Часов в семь убрались.
Только я дух перевел, консерву открыл — глядь… Сначала я просто глазам не поверил, такое только в страшном сне привидеться может. Вижу — идет та девчонка, рыбка серебристая. Рядом с ней парень. Они вывернули из-за угла пятиэтажки, где трамвайная остановка, приближаются сюда, к подъезду. Разговаривают, улыбаются.
На ней тот же белый приталенный плащ, волосы рассыпаны по плечам, она то и дело поворачивает голову к своему спутнику. Хотел бы я слышать, о чем они говорят.
Когда подошли поближе, я узнал этого парня. И не поверил глазам. Скорее снова уткнулся в свой обед. Мечу. Мне же от нее ничего не надо было, я вижу ее всего четвертый раз в жизни, я даже не собирался к ней подходить, знакомиться, напрашиваться на что-то. Мысли такие в голову не приходили. Просто смотрел из чердачного окна, и все.
Чего он тогда лезет, спрашивается? Что вынюхивает? Чего ему надо?
Неужели этот глист Петровский вычислил меня?!
* * *
Денис продолжал «ворошить муравейник». Послал повестку Дмитрию Павловичу Байдаку — официально, по почте, с уведомлением о вручении. И приписку сделал: «В случае неявки будете доставлены приводом». Как положено. Правда, это положено для простых граждан. Сильные мира сего, к которым, несомненно, относился Байдак, считают, что для них существуют другие правила. И не без оснований.
Действительно, если городской прокурор твой друг, то разве осмелится обычный следак нагло послать тебе повестку, как бесправному работяге? Да еще со столь дерзкой припиской! Хотя хрен ей цена: у кого поднимется рука подписать постановление на привод? И кто из милицейского начальства направит пару сержантов привезти городскую шишку в зарешеченной машине, как обыкновенного сявку? И какой такой сержант бестрепетно пройдет сквозь все милицейско-секретарские кордоны городской администрации и в высоком кабинете, где впитанный с молоком матери страх перед руководством так и гнет плечи к полу, накинет наручники на могущественного Дмитрия Павловича?
Вот и выходит: закон-то есть, но применяется он только к тем, кто живет «на общих основаниях». Ютится по углам, давится в переполненном, зато дешевом трамвае, часами выстаивает в очередях за пенсиями и пособиями, затягивает пояс до получки, униженно выпрашивает, чтобы отдали хотя бы прошлогодний заработок, пьет самогонку, ест картошку и вермишель, унижается, одалживается, надеется, благодарит и просит, просит, просит…
Направленная Байдаку повестка — это открытый вызов всей новой номенклатуре, которая оказалась еще более жадной, беспардонной и отпетой, чем старая. Но дело в том, что Денис Петровский не обычный следователь, и приписку он сделал не просто так… Вопрос проработан и согласован, Агеев кивнул и небрежно бросил:
«Мамонтов пошлет своих ребят, и они этого Байдака на аркане приведут через весь город!»
Пока до аркана не дошло, а может, и не дойдет — вот Хой сам явился, когда вызвали, не стал отношения обострять. Но показания дал округлые, от всего отперся: никуда его люди не ездят, в подъездах не пакостят, людей не пугают, тем более не избивают. А если вдруг кто-то такое хулиганство и учинил, то исключительно по своей инициативе и в свободное от работы время. Скажите, кто это был, и я его в три минуты рассчитаю! Но ушел напуганный, хотя и пытался сохранить обычную солидность.
Заметалин по повестке не явился, Денис отпечатал постановление об аресте, пошел к Степанцову. Тот изобразил удивление.
— Так сразу? Может, надо подработать, доказательств подсобрать?
— Сейчас я его за изнасилования арестовываю. Есть прямые показания потерпевшей, вполне достаточно, чтобы на десять суток закрыть. А за это время я его на все раскручу. В том числе и убийство водителей.
Денис держался уверенно. Он уже познал сладость тайной власти. Если Хулио заерепенится, он подаст рапорт Агееву и пойдет за санкцией к прокурору области.
И обязательно ее получит. Поэтому сейчас он не чувствовал зависимости от шефа, характерной для обычного следователя. Скорее наоборот: он изучал Степанцова, отслеживал его реакции, фиксировал ошибки и неслужебные заинтересованности. Так рыбак водит на леске клюнувшую рыбу, чтобы обессилить ее и вытащить на берег.
«Выгоним гада без пенсии, — сказал Агеев. — А может, и посадим. Чтобы другим неповадно было!»
— Раскрутишь, говоришь? — испытующе посмотрел Степанцов. Петровский почувствовал, что во взгляде шефа появилось что-то новое. То ли удивление, то ли опаска. То ли и то и другое сразу.
— Тогда ладно.
Хулио размашисто подписался, подышал на печать и оттиснул крупный лиловый герб.
Денис переслал постановление Суровцу. «Для исполнения», — как написал он в сопроводительной. Строго и официально. Майор отплатил ему тем же, переслав рапорт зонального опера о том, что Заметалин дома не живет, его местонахождение неизвестно и принимаются меры к розыску, о результатах которого будет сообщено дополнительно.
Понедельник — день тяжелый. Петровский задержался на работе допоздна. Он устал и проголодался. Хотелось есть, спать, любить Валерию, пить подогретое вино… В кабинете было холодно, и он изрядно продрог.
Насчет Валерии и подогретого вина — это, конечно, проблематично, а ужин, отдых и «Вести» у телевизора относились к вполне реальным удовольствиям. Густые сумерки, ветер, срывается мокрый снег, мерзостная погода, брр… На улице ни души. И вдруг — две здоровенные тени у подъезда. Как из-под земли выросли. Как раз в тот момент, когда бежать уже поздно. Видно, опытные…
— Попался, сучок! — прошипел один. — Думал — засадишь меня, и все? А вот хер тебе!
Второй, ничего не говоря, махнул ручищей, Денис еле успел поднырнуть — аж свистнуло над головой. Но, видно, тело готово было к такому обороту: «крюк» справа по бороде — раз! Вроде вскользь — по самому кончику подбородка, справа налево. Самый страшный удар, если правильно попадешь: голова дергается, мозги сотрясаются — нокаут. Ему повезло — правильно попал. Тут не ошибешься, потому что противник не назад опрокинулся от толчка, а вперед рухнул, словно бык под молотом, значит, сознание потерял.
— Паскуда! Кишки на сук намотаю, как папаше твоему!
Тускло блеснула полоска железа, Денис еле успел отскочить. Смысл слов не сразу достиг возбужденного сознания, но в окне первого этажа вдруг вспыхнул свет, желтый квадрат выплеснулся в темноту зимней ночи, и он узнал Кружилина. В руке тот держал нож, жало целилось Денису в живот.
И снова рефлексы опередили разум: рука метнулась вперед, вцепилась в густую бровь, резко рванула в сторону. Бровь оторвалась гораздо легче, чем щетина зубной щетки. Правая половина кружилинского лица залилась кровью.
— А-а-а! Ты мне глаз выбил, сука!
Нож упал на землю, преступник двумя руками схватился за кровоточащую рану. Денис не стал радоваться победе: ударил тяжелым ботинком в коленную чашечку, не попал, но и просто в кость оказалось достаточно. Кружилин кулем осел на мерзлую землю, завыл, раскачиваясь, как китайский болванчик.
— Заткнитесь, пьяные рожи! — крикнула в форточку тетя Сима из восьмой квартиры.
— Сейчас милицию вызову!
Денис не обратил на крик ни малейшего внимания. Он находился в другом измерении.
Мамонт учил, что противника надо добивать до конца. Нож отблескивал клинком, призывно темнела рукоятка, беззащитно белела открытая шея скорчившегося негодяя.
Злейшего врага семьи, убийцы отца.
Если вогнать нож под ухо и вложить в руку второму мерзавцу, все спишется на него, он ничего не докажет и загремит на десяток лет… Это и будет справедливость! Но… Сотворить такую справедливость Денис не мог… А вот еще один «крюк» он гаду вкатил, угодив куда-то между челюстью и виском. Утробно хрюкнув, Кружилин повалился на бок и остался лежать без движений.
Схватив обмякшее тело под мышки, Денис затащил его в подъезд и столкнул в подвал. Безвольно болтающаяся голова стукнулась о крутые ступеньки. Как будто палкой по тыкве ударили. Потом выбежал на улицу, платком поднял нож, мигом взлетел к себе на этаж, трясущимися руками отпер замок.
— Боже мой! — мать шарахнулась в сторону. — Что случилось? Ты убил человека?
Не отвечая, Денис заперся в комнате, схватил телефон и набрал номер Мамонта.
Счастье, что это его линия работы — иметь дело с Агеевым в такой ситуации не было ни малейшего желания.
— На меня напали, двое, с ножами! — возбужденно выкрикнул он, услышав знакомый голос. — Нужна помощь, срочно!
— Ты цел? — спросил Мамонт. — Сейчас буду. Минут через пятнадцать.
Только тут Денис сообразил, что Мамонт живет на Западном, уже вечер и он настроился на отдых… Может, лучше было позвонить в райотдел и не поднимать паники? Но шестое чувство подсказывало, что в милицию звонить нельзя и он все сделал правильно.
— Открой, Денис, немедленно открой! — барабанила в дверь мать. — Расскажи мне, что случилось! Что за крики, откуда нож?
— Замолчи! — рявкнул он, выходя в коридор. — Не твоего ума дело! Иди к себе и не высовывайся!
Обойдя застывшую соляным столпом мать, Денис хлопнул дверью. Он боялся, что на шум выйдут соседи, но в подъезде никого не было: время отучило людей проявлять излишнюю активность. Через несколько минут к дому подкатил синий микроавтобус, наружу упруго выпрыгнули четверо в штатском.
Мамонт подошел вплотную, оглядел его, потрогал.
— Все в порядке? Где они?
Кружилин еще находился без сознания. Его выволокли из подвала и затолкали в темный салон, со стороны казалось, будто грузят пьяного. Второй нападающий очухался раньше, и найти его не удалось. Микроавтобус скрылся в ночи. Мамонт остался с ним. Денис рассказал свою историю.
Контрразведчик прищелкнул языком.
— Что-то Агеев намудрил… Хорошенькое дело — «развороши муравейник»! Он тебя выставил, как былинного богатыря, против всей этой банды. А ни доспехами, ни щитом не снабдил, да и меча не дал… Повезло, что так обошлось. Только они не успокоятся. Раз не получилось — попробуют второй…
— Я рапорт написал на оружие — прокурор в корзину бросил, — пожаловался Денис.
— Это ерунда. Напиши начальнику Управления — он все решит с Побеленным. Толку с этого пистолета немного — вот в чем дело! Давай лучше я тебе двух своих ребят приставлю — на всякий случай…
В кармане у Мамонта зазуммерил телефон.
— Да… Вот так?.. Ну и хрен с ним. Нечего на людей с ножом кидаться… Куда?..
И правильно сделали. Возвращайтесь на базу.
Он повернулся к Денису.
— Не повезло этому быку. Похоже, поврежден позвоночник… Его отвезли в больницу, как найденного на улице. Может, теперь так и пролежит всю жизнь на спине…
— Что? — растерянно переспросил Денис. Он не испытывал раскаяния или угрызений совести. Просто все оказалось очень просто. Без волокиты и формальностей.
Гнетущая семью всю жизнь проблема разрешилась за пару минут. К тому же он остался в тени.
— Тебя что-то волнует? — спросил проницательный Мамонт.
— Нет, — чуть помедлив, ответил Холмс.
На следующий день следователь Петровский написал Степанцову рапорт, где изложил обстоятельства нападения. Без подробностей о защитных действиях. Написал коротко: мне удалось забежать в квартиру, нападающие скрылись в неизвестном направлении. Он уже достаточно овладел формально-бюрократической фразеологией. К тому же понимал: рапорт надежно защитит, если Кружилин расскажет, кто сломал ему шею.
В коридоре курили Крус и Вася Кравченко.
— Красивая девка, — рассказывал Вася. — Даже лицо не изменилось, знаешь, как бывает у висельников…
Кравченко сменился с дежурства, а в рассказах следователей всегда имеется своя специфика. Денис поздоровался, те кивнули в ответ.
— А эксперт знаешь что сказал? — продолжал Вася. По тону Денис понял, что сейчас услышит что-то необычное.
— У нее в задний проход будто черенок от лопаты вставляли, все разорвано… Вот дела!
— Как ее фамилия? — Денис почувствовал, что бледнеет.
— Фамилия? — Кравченко наморщил лоб. В круговерти выездов фамилии запоминаются реже, чем факты.
— Вешкова, кажется. Или нет… Вешняк. А зачем тебе?
Петровский многоэтажно выругался. В это время по лестнице поднялся невысокий человек с круглой головой и острым взглядом маленьких глаз. Ярость Дениса приобрела конкретную направленность.
— Ах ты гад!
Он бросился вперед, и майор Суровец едва успел уклониться от удара.
— Ты что, охренел?! — заревел он и попытался поймать руку Дениса на излом. Но тот вырвался, и захват не получился.
— Я давал задание свидетельницу охранять?! — хрипел Денис, подбираясь к шее майора. — А тебе бензоколонки важнее! Теперь ее убили! И я тебя посажу за халатность, как обещал! Сто процентов посажу!
— Да у тебя еще сажалка не выросла! — зло скалился Суровец. — Я тебя сейчас по стене размажу! Ты псих долбаный! На людей бросаться…
Тесно сцепившись, они боролись на самом краю лестничной площадки, и пришедшие в себя следователи принялись оттаскивать и разъединять противников.
— Там никакого криминала, Денис! Типичное самоубийство, — увещевал коллегу Кравченко.
— Не обращай внимания, Сергей, парень молодой, нагрузка большая, у кого хочешь может крыша съехать, — успокаивал майора Тихон Крус.
Наконец Денис отпустил Суровца. Руки у него дрожали, голос прерывался.
— Люди гибнут один за другим, а криминала нет! — хрипло сказал он. — Завтра меня убьют, и тоже криминала не окажется. Только хрен вам всем!
— А мы-то при чем? — обиделся Тихон. — Чего ты намто хрены суешь?
Ничего не ответив, Денис вернулся к себе в кабинет.
* * *
— …Петровский, — эхом отозвался голос на пустынной в это время года набережной. — Сопляк, первый год работает, только недавно стажировку закончил и на должность стал. Но странный сопляк… Очень странный… Не нравится он мне!
Две машины — вишневая «Ланча» и «девяносто девятая» — застыли под голым тополем.
Двое мужчин стояли, оперевшись на каменный парапет, стараясь не смотреть друг на друга. Они были похожи, как братья: седые, крепкие, ухоженные. Морщины на суровых лицах суть шрамы, полученные в боях за высокие кресла и квадратные метры. Нет, не братья в биологическом смысле этого слова… скорее члены одного братства, девизом которого служило знаменитое: «Цель оправдывает средства».
Любая цель, любые средства, гербовые бланки оправдательных приговоров. Один был чиновником мэрии, другой был прокурором. Оба носили плащи одинакового покроя, хотя ни один из них не опустится до того, чтобы копировать другого; оба носили туфли «Филанто», недорогие, но добротные — хотя как один, так и другой никогда не обращали внимания на марку. И оба они были жуликами — хотя никогда не признавались себе в этом.
— И прокурор города не может дать укорот зеленому следователю? — задумчиво спросил Дмитрий Павлович Байдак. — Или не хочет?
— Я хотел отобрать у него дело, дал указание, а он обжаловал его прокурору области! Даже опытные следователи на это не идут, стараются избегать конфликтов, так жить спо — койней. А он пожаловался! Ладно, пусть жалуется — обычно на зональном жалоба и умирает: прокуроров всегда поддерживают. А тут нет — Побеленный его поддержал! А на меня стал косо смотреть, даже за руку здоровается неохотно…
Байдак потер замерзшие ладони.
— Почему так?
— Не знаю. Это тебе одна странность. Вторая — ведет себя сопляк дерзко, уверенно, как будто за ним кто-то стоит. Проверяли — никто не стоит! Ни брата-начальника, ни свата денежного у него нет, да и вообще никого! Я раз глупость сболтнул, потом хотел отказаться, а он улыбнулся с таким превосходством, как будто у него в кармане магнитофон все записывает!
Байдак хмыкнул.
— Проверить надо было!
— Хотел. Мой человек направил пару лихих ребят его прощупать — оба пропали!
Потом один объявился. В больнице, со сломанным позвоночником! Тоже странная история!
— Да…
— А сопляк вдобавок пистолет решил завести. Я рапорт в корзину бросил, а он напрямую Побеленному подал! И тот без моей резолюции дал согласие, на себя ответственность взял! Это вообще уму непостижимо…
— Да… — невыразительно повторил Байдак. — Только самая большая странность не в этом. В другом.
Степанцов ждал продолжения, но не дождался и был вынужден сам спросить:
— В чем же?
Байдак резко повернулся, и прокурор совсем близко увидел вытаращенные в ярости глаза.
— Про то, что я имею отношение к «Елочке» и «Застройке», не знает даже моя жена!
Там все оформлено на подставных лиц! И твой Петровский никак не мог это пронюхать!
Байдак говорил страшным шепотом, Степанцов никогда не видел старого приятеля в таком состоянии. Чувствовалось, что вот-вот он сорвется…
— Успокойся, Дмитрий…
— А он пронюхал! И вовсю копает под меня! А ты не можешь ничего сделать! А он прислал мне повестку с припиской: «В случае неявки будете подвергнуты приводу»!
Теперь Байдак кричал, но кричал тихо — напряженно хрипели голосовые связки, брызгала слюна, глаза готовы были вылезти из орбит. Степанцов испугался, что его разобьет инсульт.
— Успокойся, Дмитрий…
— Я очень спокоен! Когда он меня арестует, я тоже буду очень спокоен! Чего мне нервничать, если у меня такой замечательный друг — прокурор города!
Байдак сплюнул в темную воду, быстрым движением положил на парапет красивый бордовый «дипломат» из натуральной кожи, щелкнул замочками и поднял крышку.
Внутри лежали две прозрачные папки с" бумагами, сотовый телефон, раскладной стаканчик и плоская бутылка бренди в специальном футляре. Расплескивая янтарно-желтую жидкость, Дмитрий Павлович налил стаканчик до краев и залпом выпил. Потом долго смотрел перед собой — на вязкую холодную реку, пустой белый пляж на противоположном берегу, черную зубчатую полоску лесополосы за пляжем.
Через несколько минут его отпустило.
Байдак сложил стаканчик, спрятал бутылку в футляр, запер «дипломат» и пошел к машине. Прокурору он выпить не предложил. И руку не протянул. Даже «до свиданья» не сказал.
Дверца «Ланчи» захлопнулась, машина беззвучно завелась, отъехала назад, нарисовав колесами изящную букву J, — и устремилась по щербатым плитам набережной в сторону Лысой горы.
"Красивая тачка, — с тоской подумал Степанков. И еще подумал:
— Что же теперь будет?"
Назад: Глава вторая НЕ ЗАГОНЯЙТЕ ЛЮДЕЙ В УГОЛ
Дальше: Глава четвертая РАДИКАЛЬНЫЕ РЕШЕНИЯ