Глава третья
Про ядерный ультиматум скоро узнала вся Москва. Конечно, это не следует понимать буквально: лифтерша тетя Клава, инженер Виктор Михайлович, заврайсобесом Соколова, влиятельный и богатый директор овощной базы Рубен Гургенович, ловец «горячих» сенсаций газетчик Юркий, даже крупный банкир Салманов, как и еще почти двенадцать миллионов москвичей, ни о чем не подозревали. Но про них не говорят «вся Москва», ибо не они делают погоду в столице, не они решают, каким быть завтрашнему дню, не они составляют политический бомонд, систематически попадающий в видеокамеры на многочисленных великосветских тусовках.
А тот круг сверхвлиятельных людей, который, несмотря на немногочисленность, узурпировал право считаться «всей Москвой», отреагировал на тревожную новость однозначно: начался массовый исход родственников политической элиты. Совершенно неожиданно уехали из столицы их жены, прихватив беспричинно прервавших учебный год детей. Объяснения были нейтральными, чтобы не вызвать всеобщей паники: кому-то потребовалось навестить приболевших родителей, кто-то отправился погреться в Анталью или на Канары — можно выдумать сотню безобидных причин, особенно если никто не собирается проверять их достоверность.
Сами зубры бизнеса и политики не могли покинуть свои места: гипотетическая возможность ядерной катастрофы не шла ни в какое сравнение с реальной угрозой утратить за время отсутствия реальные рычаги влияния и навсегда потерять власть. Поэтому они работали в условиях хотя и достаточно абстрактного, но все же вполне вероятного риска для жизни, за что очень уважали сами себя, куда больше, чем минер, вывинчивающий взрыватель мощного фугаса, — тому просто не приходит в голову давать оценки своим поступкам.
Собравшиеся на даче у Семена Исаевича Поплавского гордились своим героизмом достаточно сдержанно, как люди, привыкшие к опасностям. За большим круглым столом в гостиной расположились шесть человек, располагающие огромными личными состояниями, разветвленными связями в высших эшелонах власти и практически неограниченными возможностями. На столе имелся традиционный набор холодных закусок и дорогая водка, но пока к ним не притрагивались.
— В случае чего, сюда не достанет, — кинематографично улыбаясь, процедил бывший спикер верхней палаты парламента Норейко, которого среди своих называли Красавчиком. — Семен знает, где строить…
— Все знают, — махнул рукой хозяин. — Нечего сиротами прикидываться.
— Знают все, а сидят на пороховой бочке немногие, — многозначительно пожевал губами похожий на бульдога управляющий делами Администрации Президента. Несмотря на невзрачную внешность и скромную одежду, он держался очень уверенно, да и прозвище имел чрезвычайно выразительное: Кукловод. Правда, произносили его шепотом и с оглядкой.
— Мы не очень далеко от вас сидим, — обиженно пробурчал вице-премьер Шатохин. Он был очень близок к Богомазову и всегда представлял его в щекотливых ситуациях, когда «светить» главу правительства не следовало.
— Близко, далеко… Будто в этом дело! — поморщился Поплавский. — Как велики шансы, что они взорвут эту штуку?
— Горец сидит на месте, — сказал Гонтарь. — Мои разведчики наблюдают за каждым его шагом. Ведет обычный образ жизни, спокоен…
— Значит — нет?
Министр помолчал.
— Да ничего это не значит! Надо учитывать мусульманский фанатизм, особое отношение к смерти… Мало примеров по Афгану? Да и сейчас уже набралось фактов… Приходит бабушка: «Сыночки, где командир?» Комбат выходит. «Дети голодают, помогите чем можете!» Наши тащут консервы, хлеб, сгущенку, сгрудились в кучу, а тут взрыв — оказывается, бабушка динамитом была обмотана! Или пацан двенадцатилетний выскакивает из подворотни с автоматом — та-та-та! Майора — насмерть, подполковнику легкое, горло… Но тот успел положить сучонка… А через день во всех газетах снимки — русская армия убивает детей!
Гонтарь сам не заметил, как перешел на крик.
— Успокойся, Сережа, — Поплавский налил в стакан минералки, но выпил ее сам. — Выскажи свое мнение: что делать будем?
— А что делать… — Гонтарь потух. — Появился хороший предлог закончить эту кампанию. На мой взгляд, нужно его использовать. Мне уже надоело выслушивать сентенции о собственной бездарности и небоеспособности армии!
— А она боеспособна? — ядовито поинтересовался сановитый седовласый мужчина с вальяжными манерами — некогда заместитель управляющего концерна «Роснефтьпром», а теперь его совладелец. Присутствующие знали, что основным держателем акций являлся бывший управляющий, а ныне премьер Богомазов.
— Знаете, что говорит моя жена? Спрашивает: сколько в армии солдат? Три или четыре миллиона? Так пусть два миллиона оставят на всякий случай — вдруг американцы надумают напасть, а миллион — в Чечню, если там война… И все кончится малой кровью за неделю! По-моему, она права…
— Говорить легко, Петр Петрович, — с видимым спокойствием произнес министр обороны, хотя наглые водянистые глаза выпучились, что являлось верным признаком сдерживаемого гнева. — Ваша жена — очаровательная женщина, и я бы с удовольствием с ней побеседовал. Но от слов до дел — очень большая дистанция. Что бы вы сказали, если бы все скважины и перерабатывающие заводы оказались уничтоженными? Вряд ли вам это понравится. И еще кое-кому — тоже…
Намек был понятен. Петр Петрович замолчал.
— Давайте прекратим препирательства, — на правах хозяина сказал Поплавский. — Сейчас речь о другом. Дударик сдался и возобновил платежи. Значит, надо сворачивать войну. Как это сделать? Поставленная задача не выполнена — незаконные вооруженные формирования не разоружены. Тысячи солдат и офицеров погибли. Народ не поймет, если мы вдруг выведем войска. И так в прессе слишком много публикаций о том, что финансовые корни конфликта уходят в Москву… Нам не нужен поиск этих корней. Поэтому ультиматум появился вовремя! Нам просто некуда деваться — не можем же мы рисковать столицей! И это гуманное решение не сможет оспорить никто!
— Я скажу так: если бы ультиматума не было, его следовало бы придумать, — процедил Красавчик. — Но что поделывают наши силовики? Может быть, группа антитеррора вот-вот снимет проблему с повестки дня? Тогда мы окажемся в дурацком положении.
— Мы приказа не получали, — вяло проговорил Гонтарь. — Насколько я знаю, МВД и ФСБ — тоже. Коржов, как всегда, пытается отличиться, но задача ему не по зубам. Скажу больше — она никому не по зубам. В мире не было аналогичных ситуаций, потому не выработаны и меры борьбы с ними!
— Пусть так, — картинно прищурился Красавчик. — Но не слишком ли мы торопимся останавливать машину? Деньги-то пока не получены…
— Это другой разговор, — поднял руку Поплавский. — Мы вернемся к нему чуть позже…
— Прекращение войны предполагает переговоры на высшем уровне, — вмешался Кукловод. — Но Дударик настолько скомпрометирован, что диалог с ним унизит Президента и подорвет его авторитет. Нужна другая фигура.
— Для этого у нас есть генерал армии Гонтарь, — добродушно проговорил Шатохин, похлопывая министра по плечу.
Петр Петрович скривился:
— Проработать рокировку чеченских фигур лучше поручить кому-нибудь другому. Чтобы избежать провала.
— Я посоветуюсь с Президентом, — бросил Кукловод. Он единственный из присутствующих имел доступ в Кремлевскую больницу.
— Как его здоровье? — не к месту спросил Шатохин. Петр Петрович тоже встрепенулся, изображая живейшую заинтересованность.
— Нормально. На днях покажется по телевизору. Надо прекратить ненужные домыслы.
Вице-премьер скорбно кивнул.
— Сплетен очень много. Кто-то распускает слухи про несостоявшийся переворот и упоминает при этом имя Виктора Петровича. Скажите Президенту, что это грязная клевета!
— Не имеющая ни малейших оснований! — решительно добавил Петр Петрович.
— Это игры Коржова, — сказал Гонтарь. Его неприязнь к начальнику СБП была общеизвестной. — Он вытащил козырь из крапленой колоды — некоего Верлинова. Тот попил крови у нашего разведуправления…
Услышав фамилию Верлинова, Петр Петрович и Шатохин переглянулись. Именно он провалил далеко идущий замысел премьерской команды.
— Кстати, — Поплавский навалился грудью на стол. — Я слышал про Верлинова от Горца. Курьера перехватили в поезде и очень умело забрали деньги. Буквально за несколько секунд: нейтрализовали, подкинули наркотик и навели милицию. А вез их парень весьма серьезный…
На самом деле Тепкоев узнал фамилию Верлинова от Координатора, санкцию на это дал Поплавский. Но старик всегда запутывал концы, чтобы скрыть собственные источники информации.
— Его убили? — поинтересовался Норейко.
— Уже потом, в камере достали… Да дело не в этом… Горец считает, что деньги забрал Верлинов.
— Вот пусть Горец и занимается, — сказал Красавчик. — В конце концов, это они потеряли два зеленых лимона.
Шатохин и Петр Петрович переглянулись еще раз. Шестерка не была единым монолитом, интересы собравшихся по ряду моментов могли существенно расходиться. В части замены Первого лица Красавчик и Кукловод стали бы непримиримыми врагами окружения премьера. Поэтому для них Верлинов в эпизоде у Кремлевской больницы — герой. А для вице-премьера и представителя топливного комплекса — опасный враг, который, помешав один раз, вполне способен спутать карты и в следующий. При столь радикальных противоречиях ставить вопрос о Верлинове здесь было нельзя. Но сам по себе генерал никому не интересен, за ним никто не стоит, и если им займется Горец, то это наиболее оптимальный вариант.
— Другие предложения есть? — Поплавский обвел взглядом присутствующих. — Ну и хорошо. А теперь давайте немного закусим. Не возражаете?
И по этому вопросу мнение группы Шести оказалось единым.
* * *
Магомет Тепкоев не собирался подрывать заряд. Он не был трусом и не утратил способность умереть за свой род. Просто когда имеешь много денег и возможностей, эта способность несколько трансформируется. Он готов был пожертвовать жизнью в случае необходимости. Эта крошечная, почти незаметная оговорка коренным образом отличала его от прапрадеда — простого пастуха в горах, готового по первому зову отдать тейпу остроту родового кинжала, меткость отделанного перламутром мултука и буйство собственной горячей крови. Ведь именно готовность умирать, без оценки числа противников, могущества их рода, судьбы собственных детей и любых других оценок, в том числе необходимости смерти, и лежит в основе освященного веками обычая мести, цементирует его, создает славу маленькому народу и внушает страх врагам.
Но у прапрадеда, кроме кинжала, мултука и крови, ничего не было, и сам он не мог существовать без поддержки рода. А у Магомета на нескольких счетах в разных странах имелось три миллиона долларов, вилла во Флориде, трехэтажный дом в Турции, не считая квартир, автомобилей и дач в Москве, многочисленного имущества на родине и сотен вполне кредитоспособных должников, разбросанных по всему миру. Он мог долго и безбедно жить в любом уголке земного шара, вкушая изысканные яства, лаская красивых женщин, повелевая многочисленной прислугой и почетной свитой, разъезжая на самых лучших автомобилях, которые очень любил. Все это крепко привязывает к жизни, и сегодняшний Магомет Тепкоев отличался от того тринадцатилетнего мальчика, который застрелил кровника прямо в зале суда.
Конечно, он не смог отказать дяде Исе и объявил ядерный ультиматум правительству России, но это был лукавый ультиматум, такой же, как и «переговоры» федеральных сил с сепаратистами, да и вся вялотекущая, лживая чеченская война. Потому что ниточки, управляющие событиями в родной республике, уходили в Москву, именно отсюда срывались специальные операции по ликвидации верхушки мятежников и тормозились в решающий момент войска — как раз накануне окончательной победы. Тепкоев знал, сколько денег заплачено за предательские команды, а тысячи российских семей знали, сколько жизней их сыновей унесли лукавые приказы. Угроза атомного взрыва была очередным блефом, она позволяла нужным людям провести те решения, которые устроят всех. А сам ультиматум стоил гораздо меньше согласия Дударика возобновить платежи группе Шести.
Во всем виноват Дударик. Непомерная амбициозность этого коротышки, усугубленная стойкими отклонениями в психике, заставила его нарушить основной принцип мирного сосуществования: имеешь сам — дай иметь другим. Без бакшиша не решаются большие дела, хотя Хамхоев, Бекбулатов и другие алчные проходимцы напели ему другое: не надо ни с кем делиться, мы особый народ, живущий в особой республике, мы станем вторым Кувейтом! И вот результат. Сколько пролилось чеченской крови, сколько разрушено домов, сожжено машин и денег… Остановились цветные ксероксы, выплевывавшие миллиарды фальшивых рублей и долларов, нарушились отработанные связи, позволяющие извлекать из воздуха триллионы самых настоящих гознаковских рублей… Московская община понесла огромные убытки, да и «особый народ» не разбогател. Если не считать народом кучку жирных негодяев да отпетых уголовников, познавших вкус безнаказанности и вседозволенности и никогда не поменяющих автомат на гаечный ключ или строительный мастерок…
Магомет вышел из-за стола и заходил взад-вперед по просторному кабинету. Толстый ковер мягко подавался под ногами. Некоторые намекали ему, что ковры вышли из моды, престижней мраморные полы с подогревом или еще что-то, поражающее воображение. Но удобно то, что удобно. Ему нравилось пружинящее покрытие, приятно массирующее босые ступни, нравилось целебное тепло настоящей шерсти, нравился причудливый, завораживающий при долгом рассматривании, арабский узор.
Дударик согласился не сам по себе. Его заставили согласиться. И заставили не дергающиеся на ниточке танки федеральных сил, а мнение влиятельных земляков, живущих в Москве, Турции, Иордании, США… В том числе и он, Магомет Тепкоев, последовательно отстаивающий свою позицию на протяжении всей войны. Странной войны. Он не испортил отношений ни с кем из своих московских друзей и деловых партнеров, с ним не опасаются встречаться люди из правительства и президентского окружения… А ведь он фактически представитель враждебного государства! Да еще объявившего России атомный ультиматум! Но лукавство в том и состоит, что их не рассматривают представителями единого целого: Тепкоев вроде сам по себе, Дударик сам по себе, ядерный террорист Бузуртанов — сам по себе. Так считает официальная Москва, и группа Шести делает вид, что тоже так считает.
Группа Шести… Их не шестеро, нет, это драконы — у каждого шесть шей, на каждой шее шесть голов… Шестьсот шестьдесят шесть — дьявольское число. Не Дударик договорился с драконами — Магомет и сотни других Магометов нашли с дьяволами общий язык. А они присматривают замену низкорослому шизофренику, и поскольку Тепкоев ближе, у него и шансов больше. Недавно Кукловод прозрачно намекнул, что именно Магомет сможет сменить Дударика, ведь республике нужны не московские марионетки, а уважаемые земляками руководители. По всем показателям Тепкоев подходит: два высших образования — вначале как многие парни из нефтеносной республики окончил Московский институт нефти и газа, потом истфак, даже два года в аспирантуре отучился… В республике имеет вес, в Москве — тоже не последний человек, политику знает как с лица, так и с изнанки. Умеет улаживать возникающие проблемы. Кстати, Кукловод вроде между делом сказал, что недоразумение с деньгами надо исправить. И действительно непорядок. Хотя деньги и не большие, но и не такие уж маленькие. А главное — создавать прецедент нельзя. Даже если бы десять долларов украли — надо виновных найти и из горла вырвать. Чтобы другим неповадно было.
Тепкоев сел обратно за стол. Никто не мог знать о времени перевозки и маршруте курьера. Это тайна такого уровня, что число осведомленных исчисляется единицами — два-три человека, не больше. И каждый кровно заинтересован в успехе операции: слишком велико бремя ответственности. Курьер уже заплатил за провал жизнью, отправитель, скорее всего, — тоже. Никому нет резона болтать о таких делах. И тем не менее информация ушла. Чудес не бывает: сработали либо технические средства прослушивания, либо очень большие деньги. В любом случае это по силам только мощной специальной службе. Координатор назвал ему и службу, и ее начальника. При этом шепнул, что ряд нашумевших ликвидации последнего времени, в том числе и подрыв Лечи Эранбаева, — тоже дело рук Верлинова.
Фамилия генерала Верлинова уже гремела однажды в криминальном мире столицы в связи с пропажей общаковых денег — тогда теневая касса организации Седого лишилась миллиарда рублей. С генералом пытались «разобраться», но он посадил на кол двух «быков» Седого, а потом его люди перебили почти всю Юго-Западную группировку, включая ее руководителя. Так что информация Координатора походила на правду. Но с другой стороны, Верлинов недавно крепко помешал нефтегазовым королям, не исключено, что те подставляют его чеченцам, чтобы разделаться с опасным противником чужими руками. Значит, надо все тщательно перепроверить…
— Салям! — в кабинет без стука вошел Арсен Татаев. После смерти Лечи он стал наиболее приближенным к Тепкоеву человеком. Сейчас Битый Нос был заметно возбужден.
— Контрразведка ищет Ильяса! — без предисловий начал он. — Ребята поехали за его вещами, и их повязали — одного у офиса, второго на квартире. Спрашивали: «Ты Бузуртанов?» Филин ответил — нет, его притащили в отделение, обычную ментовку, проверили и отпустили. А Али Шерипов сказал — да, так его отвезли в хитрую контору, вроде войсковой части, там с ним говорил какой-то майор, а потом генерал, но генерал его быстро расколол, и тоже дали под зад коленом…
— Как фамилия генерала, не знаешь? — неприятное чувство насекомого под сильным микроскопом охватило Тепкоева.
— Знаю, — Арсен достал листок от записной книжки. — Ребята «пробили» и контору… Вот: Верлинов — начальник службы какого-то контроля… Раньше это был одиннадцатый отдел КГБ.
Неприятное чувство усилилось. Ильяс Бузуртанов сидел под землей у пульта управления ядерным зарядом. Но пока об этом никто не знал. Столь ответственное дело Магомет хотел поручить Лечи, но его смерть внесла в планы спешные коррективы. Поэтому ультиматум объявили анонимно. Только сегодня вечером имя атомного террориста станет известным заинтересованным лицам. А генерал Верлинов уже ищет Ильяса! Значит, все верно: он действительно работает против чеченской общины и контролирует каждый их шаг!
— Верлинова надо убрать! — жестко сказал Магомет и, жестом остановив открывшего рот Арсена, пояснил:
— Лечи на нем, и деньги тоже на нем. Но он очень опасен, помнишь, что получилось с Юго-Западной группировкой?
Битый Нос озабоченно выругался.
— Поэтому надо все тщательно продумать и хорошо организовать. Мы с тобой разработаем план, а потом решим, кому его исполнять.
— Лучше всего украсть кого-то из семьи, — сказал Татаев. — Жену там или ребенка. Тогда он сделает то, что мы скажем, и придет туда, где нам будет удобно.
— Пожалуй, так, — кивнул Магомет. — Выясни, с кем он живет, есть ли охрана, ну ты знаешь что…
— Хорошо. За этими делами чуть не забыл: там Илья с скандалит.
— Чего? — Горец приподнял брови.
— Сказал, что если ультиматум не исполнят, то он без всяких твоих приказов взорвет бомбу. Во имя народа. Потому что если пригрозить и не сделать — никто не будет бояться. Тут он прав…
— Он просто идиот, и ты такой же! Ты понимаешь, о чем идет речь? Живо отправь кого-нибудь вниз, пусть у него заберут пульт!
Битый Нос пожал плечами.
— Почему я идиот? Я говорю то, что есть. А вниз он никого не пустит. И будь уверен: через тридцать часов он нажмет кнопку!
— Не надо было сообщать ему шифр!
— Как так? — вскинулся Битый Нос. Действительно, это все равно что посадить человека в засаду с незаряженным пистолетом. Так не делается. Но всегда предполагается, что человек слушает старших.
— Ты думаешь, он это сделает?
— Сто процентов.
Впервые за много лет невозмутимый Горец потерял самообладание. Вскочив, он забегал по кабинету, изрыгая ужасные ругательства. Поскольку родной язык не обладал необходимой мощью, использовался великий и могучий. К нему прибегали часто в подобных ситуациях и это не считалось непатриотичным.
* * *
На второй день Президенту стало лучше. Не то чтобы «значительно», как написали газеты, и не настолько, чтобы позировать телевидению и подписывать указы. Однако ему пришлось, превозмогая недуг, исполнить и то и другое: Первому лицу необходимо думать не только о физическом здоровье, но и о политическом долголетии.
«Живая собака лучше мертвого льва», — гласит восточная поговорка. Показавшийся на экранах лев, сидящий в «адидасе» за рабочим столом, должен был заставить собак поджать хвосты и вернуться к своим собачьим делам. Так и произошло. Про ядерный чемоданчик перестали спрашивать даже досужие корреспонденты, а версию о сердечной недостаточности приняли без обсуждения все ключевые фигуры большой политики — и внутренней, и зарубежной. Тем более что диагноз в известной степени соответствовал действительности: сердечная недостаточность имела место, хотя была вызвана инфарктом миокарда. Такая приблизительность в политике является вполне допустимой.
После съемок Президент, не сняв спортивного костюма, тяжело опустился на кровать. Коржов сел рядом.
— Какая-то погоня, какие-то люди, ты лежишь на мне с пистолетом, — наморщив лоб, медленно выговаривал Президент. — Это бред или что?
— Нет, не бред, — начальник Службы безопасности начал рассказ о происшедших событиях.
— Вот оно как… Распустили бандитов, понимаешь… На Президента нападают! — пожаловался Хозяин, не уточняя — кто именно распустил бандитов.
— Это только цветочки, — продолжил Коржов. — Вы находитесь в больнице фактически без охраны, я вызываю подкрепление, и вдруг оказывается…
Эту часть рассказа Президент слушал с особым вниманием. Правая бровь приподнялась и надломилась, придав лицу надменное и угрожающее выражение.
— Какова роль самого Богомазова? — резко спросил он.
Коржов пожал плечами.
— Виктор Петрович вел себя очень лояльно. Похоже, некие силы просто двигали его, как таран. Но он не приложил ни малейших усилий. Хотя если бы я не выставил мощную физическую защиту, остановившую «Леопардов», то неизвестно, как могло обернуться дело…
— Значит, Степашкин единственный, кто засветился в этом деле? — бровь изогнулась еще сильнее. Казалось, Хозяин наводит любимую двустволку на вынырнувшего из камыша секача.
— Да. Остальные отсиживались, выжидали. Можно предположить, что они ничего не знали… Хотя вероятность этого совершенно ничтожна.
— Мало ли что ничтожна… Ее надо учитывать! Если бить во все стороны, можно много дров наломать. Мы должны верить людям. А вот со Степашкиным все ясно! Подготовь указ: в отставку, на его место Борецкого. Он единственный, кому я могу доверить ФСБ. А ты будешь командовать и главком охраны, и своей Службой.
Президент обессиленно откинул голову на подушку. Бровь стала на место.
— Значит, дело спас твой ставленник — Верлинов? Молодец…
Было непонятно, кому адресована похвала — Верлинову или Коржову. Начальник СБП посчитал, что обоим.
— А какие меры принимаются к ядерным террористам?
— По моему заданию Верлинов разработал очень необычный план…
Но Хозяин уже не мог воспринимать новую информацию, а тем более оценивать ее. Глаза самопроизвольно закрывались, левая часть тела угрожающе немела. Откуда ни возьмись, материализовался лечащий врач, тут же появилась медсестра с капельницей. Выставлять Коржова ни у кого смелости не хватало, но начинающаяся суета попросту не оставляла ему здесь места. Генерал встал и молча вышел из палаты.
* * *
Когда знаешь шифр, управлять пультом подрыва ядерного заряда совсем несложно. Нажатием кнопок выставляешь на электронном табло нужную комбинацию цифр, как в электронном будильнике. Включается красная лампочка готовности и снимается блокировка пусковой кнопки. Вопреки расхожим представлениям, она не красного, а черного цвета. Отодвигаешь шторку и нажимаешь кружок размером со старый пятак.
Что произойдет потом, Ильяс Бузуртанов не представлял. Но был полон решимости нажать кнопку независимо от последствий для него и всех остальных обитателей подземелья. Только так можно было смыть позор. Ведь никто не забыл, как он пригласил друзей в ресторан полюбоваться на красивую разборку с глупыми русаками. А те перемочили ребят прямо на глазах гостей. Кто остался виноватым? Этот ишак Ильяс! Ему долго руки не подавали и не здоровались, пока он на блюдечке не поднес общине атомную бомбу. Но если бомба не взорвется, то даже она со временем забудется. А убитые соплеменники останутся в памяти земляков навсегда. Поэтому у него два выхода: или заставить российское правительство выполнить требование маленького, но несгибаемотвердого народа, или поднять на воздух половину Москвы. И в том и в другом случае он станет героем.
— Слышь, ученый, а от нас что-нибудь останется? — в очередной раз спросил он.
— Откуда я знаю, — нехотя откликнулся Бобренков. — Смотря где находится фугас.
Он в очередной раз проиграл в нарды, и хотя краснорожий кавказец приучал его к этой незнакомой игре почти насильно, поражение оставило неприятный осадок.
В штабной палатке было накурено и еще более душно, чем в подземном коридоре. Но брезентовые стены создавали иллюзию защищенности и укрывали от посторонних глаз. Сейчас пульт находился в сейфе. Сквозь специально вырезанный полукруг выходил толстый черный кабель, теряющийся в глубокой расщелине. Как далеко он идет, никто из присутствующих не знал.
— Скорей всего он неподалеку. Тогда мы все испаримся. Или нас завалит землей.
— Боишься? — осклабился Бузуртанов. Спеца хотели ликвидировать или посадить на иглу, чтобы был под рукой, если понадобится. Но Магомет узнал, что у того есть выходы на Саддама Хуссейна, и распорядился создать ему нормальные условия. А какие условия в подземелье? Место в палатке, хорошая жратва и выпивка да баба. Лема Терлоев прислал сразу двух. С учетом специфики места работы, обе были наркоманками и, получив дозу, спокойно делали свое дело. Но спец почему-то не прибегал к их услугам, и девочки обслуживали охрану. Тем бабы не полагались, но зачем профессионалкам простаивать? Так рассудил Ильяс. Он считал, что ребята заслужили маленькие радости. Боевое прикрытие обеспечивали восемнадцать человек. Они несли посменную службу у перегораживающей туннель стены и контролировали другие направления. Ребята были специально подобраны из отчаянных головорезов, многократно проверенных в деле. Их не пугала ни непроглядная темень, ни огромные крысы, ни высасывающие человека насухо гигантские пауки.
— Боюсь, — согласился Бобренков.
— То-то! А я не боюсь. Знаешь, в чем между нами разница? Я обрезанный, а ты нет! Потому сидишь как щенок — хвост поджал и все.
Ярко светили два батарейных фонаря, казалось, они еще больше нагревают воздух. Уходя из дома, Паганель не предполагал, куда попадет, и чувствовал себя нелепо в пиджачной паре и грязной, пропотевшей сорочке. Галстук он снял в первый же момент, когда понял, в какую историю вляпался.
— А что я могу сделать? — он расстегнул на груди рубашку, распахнул пиджак.
— Задушить меня и перегрызть взрывной кабель — вот что! Я бы на твоем месте так и поступил.
— Это ты так думаешь.
— Почему только думаю? Как думаю, так и сделаю!
Плотный круглолицый чеченец полулежал на покрытой надувным матрацем раскладушке и сверлил собеседника круглыми, горячечно блестящими глазами. Даже при искусственном освещении он чувствовал себя уверенно и излучал энергию неукротимой воли и силы. Мощный энергетический поток насквозь пробивал слабое биополе Паганеля, он ощущал неравенство сил, но не хотел сдаваться.
— Давай поменяемся местами и посмотрим.
— Давай! — Ильяс сунул руку под куртку, вытащил большой черный пистолет и, щелкнув предохранителем, рукояткой вперед протянул Игорю.
— Держи!
Тот не шевельнулся.
— И что будет?
— Проверим, чего ты стоишь. Ты же хотел поменяться местами? Меняйся!
Бобренков покачал головой:
— Это не равный обмен. Я никогда никого не убивал и даже не умею стрелять из этой штуки. Вот если бы вместо твоих головорезов вокруг были мои, да и я был головорезом…
— Вот ты сам и признал, в чем дело, — Бузуртанов спрятал пистолет. — Одни умеют убивать, а другие — нет. Тот, кто умеет, всегда сильнее того, кто не умеет. Только я одного не пойму…
Черноусый джигит с интересом рассматривал анемичного очкарика.
— Что тут сложного? Вот почему ты не можешь? Это же так легко. Нажал курок — и все! Не надо хорошо учиться в школе, не надо заканчивать институт, ничего не надо…
— Надо только быть зверем… — непроизвольно вырвалось у Паганеля.
— Э-э-э! — гортанно крикнул Ильяс. — Значит я — звэрь?
Он резко взмахнул рукой, Бобренков отшатнулся. Но джигит лишь довольно рассмеялся.
— Зверем быть хорошо! Зверей все боятся. И женщины с первого слова слушаются. Кстати… Иди, приведи мне Лолу.
Игорь хмыкнул.
— Она, по-моему, всех слушается.
— Ошибаешься, дорогой! Только тех, кто платит. Или кто может рожу испортить. Вот Машка любому расстелится, потому я ее не зову.
— Усраться можно! Оказывается, и выбирая из двух блядей, ты руководствуешься высокими моральными принципами! Извини, старик, я о тебе плохо думал!
— Э-э-э, хватит болтать! Мне все равно, что ты там думаешь. Плохо, хорошо… Ты такой же, как они: пришел сюда за деньги, теперь стараешься за страх. У девок работа, им деваться некуда, а у тебя что? Иди куда сказал.
Отодвинув брезентовый полог, Паганель шагнул из ярко освещенного помещения в темный туннель. Здесь было посвежее, и он вновь запахнулся.
— Погулять? — спросил дежуривший у входа Алик.
— За Лолой послал.
— А-а-а… Она в казарме, шампанское пьет, — парень перебросил на другое плечо автомат. — Разве это женщины? Грязные тряпки. Я к ним близко не подхожу, противно. Еще какой-то микроб перескочит…
Казармой называли большую двадцатиместную палатку у перегораживающей туннель глухой стены. Постоянный пост охранял другую стену, на противоположном конце туннеля — там был оставлен проход для связи с внешним миром. Здесь же постоянно находились основные силы, способные, как считал главнокомандующий Ильяс, дать отпор внезапно напавшему врагу.
Палатка была заставлена ящиками: с консервами, лекарствами, батарейками, патронами, водкой, вином и минеральной водой в литровых пластиковых бутылках. На ящиках сидели, ели, пили, накрывая надувными матрацами или тряпьем, спали и пользовали Лолу с Машкой. Впрочем, кто кого пользовал однозначно сказать было нельзя: девицы не оставались пассивной стороной, они настолько активно организовывали процесс, что казались инструкторами, успешно обучающими зеленых новобранцев новому и достаточно сложному делу.
В первый день своего появления, пущенные Бузуртановым «на общак», они деловито построили подлежащий обслуживанию контингент и пересчитали, обнаружив шестнадцать горячо жаждущих женского общества мужских душ и прочих принадлежностей, находящихся в состоянии полной боевой готовности. Затем строй разделили надвое. Половину приняла под командование Лола, половину — Машка. Каждую восьмерку, в свою очередь, поделили и выставили по обе стороны импровизированных спальных мест. После чего дамы разместились между подгруппами в положении «на четвереньках» и сноровисто повели прием сразу с двух концов тренированных тел, что очень сократило процедуру и поразило даже видавших виды гвардейцев. После этого «казарма» и получила свое наименование.
Сейчас здесь находилось человек двенадцать. Пресытившиеся женскими прелестями играли в нарды и пили водку, в затхлом воздухе плавал пряный аромат анаши. В другом углу ненасытные любители совмещенных развлечений, разложив голую Машку на ящиках, превратили бледный плоский живот в импровизированный карточный стол, попутно предпринимая гинекологические изыскания с помощью горлышек винных бутылок. Машка лениво повизгивала. Лола стояла здесь же и, кутаясь в халат, с легкой презрительной улыбкой наблюдала за происходящим.
Когда Бобренков вошел, все головы повернулись к нему. Игорь почувствовал, что краснеет.
— Тебя Ильяс зовет, — преодолевая стыд, проговорил он. Ему не приходилось бывать в бардаках и притонах.
— Значит, надо что-то перевести или отпечатать, — кивнула Лола. — А может, подготовить докладную записку.
— Иди, иди, — загалдели кругом. — И подругу возьми, чтобы веселей было. А мы этого петушка приспособим к делу!
Дюжина глоток грохнула недоброжелательным смехом. Игорь постоянно чувствовал откровенную враждебность, хотя и не мог понять, чем она вызвана. От него явно ждали каких-то ответных действий, но он только пожал плечами и вышел в темноту, надеясь, что держался с достоинством. Хотя в глубине души понимал, что от его достоинства уже давно ничего не осталось.
— Доведи меня, дружок, — подсвечивая фонариком, Лола скользнула следом. — Я боюсь пауков. Они правда размером с собаку или эти скоты так пугают?
— Не знаю. Говорят, правда. А вы раньше секретарем работали? Или референтом?
Остро страдая от психологической изоляции, Паганель старался завести нормальные человеческие отношения хоть с кем-нибудь из обитателей здешнего мира.
— И сейчас работаю. Прям в Академии ученых наук. А ты чего, хочешь меня к себе переманить? Я пойду. Только наверху, здесь мне уже остопиздело.
Женщина прижалась вплотную. От нее разило кислым вином, хотя она не производила впечатления пьяной.
— Что принюхиваешься? Думаешь, нажралась, как свинья? Я моюсь шампанским. Эти скоты воды не дают: мало, самим нужна. Вот и приходится: и умываться, и подмываться, и руки, и ноги… Тоже остопиздело.
Нормальные человеческие отношения можно установить с нормальными людьми. Похоже, таких здесь не было.
— Что молчишь, ученый хренов?
Хотелось дать по сопатке этой суке, так, чтобы брызнула кровь. Но он почему-то этого не сделал.
Когда Лола скрылась в штабной палатке, он потоптался у входа и двинулся дальше по туннелю. Длина обжитого участка не больше двухсот метров, через пару минут он подойдет к местной «проходной». Там всегда стоит пост. Но, вопреки уверенности Ильяса, его люди — никудышные часовые и вполне могут спать на дежурстве. Бывают же чудеса на свете… Вдруг выход не охраняется, он прошмыгнет в пролом, побежит по неконтролируемым коридорам и через какой-нибудь час окажется на свободе! Если, конечно, осмелится на побег, и если за ним не пошлют погоню, и если не заблудится в черноте преисподней…
Последние метры он шел на цыпочках, уже уверенный, что путь на поверхность открыт, хотя и сомневающийся в том, что осмелится им воспользоваться. Он привык жить в соответствии со складывающимися обстоятельствами, не умел рисковать, изменять окружающую обстановку, подчиняя ее своим потребностям. Его этому попросту не учили. Да и необходимости раньше не возникало. Шаги сами собой становились все короче. Он боялся, что трусливо остановится на пороге свободы и тем распишется в собственной никчемности, подтвердив обидные слова Ильяса. Но судьба отложила испытание мужества: впереди послышались приглушенные голоса и какая-то возня. Как ни странно, он испытал облегчение и, став на полную ступню, тут же зацепил маленький камешек.
— Кто там, иди помоги! — обратились к нему из темноты. Он посветил. Двое охранников протаскивали в неровное отверстие большой ящик. Здесь же стояла массивная катушка с проводом полевой связи.
— Обойдетесь, — Паганель развернулся и побрел в обратном направлении. Сзади раздался взрыв ругательств. Но он уже привык не обращать на это внимания: сносить оскорбления — удел раба. Сливин, сволочь, продал его в рабство. Хотя перед этим он сам обозначил свою готовность. Правда, речь шла о другом — знаниях, навыках, умениях. Тело, душа, честь и свобода не выносились на торг. Но оказалось, отрезать от целого маленький кусочек не всегда возможно. Соглашаясь работать «пип-шоу», девица понимает, что ее шансы стать жертвой изнасилования резко возрастают… Ильяс правильно сказал: он такой же, как Лола и Машка.
Но знал ли Сливин все? Или по доброте душевной подкинул рядовую халтуру, не подозревая, чем она обернется? Тогда он должен озаботиться пропажей сослуживца и сообщить в милицию или в родной первый отдел… Хотя как он объяснит свою роль в этом деле? Да и «работодатели» наверняка предусмотрели подобную возможность…
Луч фонаря, скользнув по боковой стене, утонул в глубокой тени. Расщелина. Их тут было несколько. В одной, по слухам, гигантский паук высосал насухо обкурившегося анашой «бойца». В другой, зарезав конвоира, скрылись какой-то русский парень с бабой. Паганель подошел поближе. Луч терялся в темноте. Из земляного зева тянуло могильной сыростью. Как загипнотизированный, он шагнул в непроглядный мрак. Руки и ноги свело холодом, позвоночный столб оледенел: впереди кто-то был! Атавистическое ночное видение первобытного пращура определило одушевленный кусок черноты размером с человека.
— Игорь…
Шепот его собственного имени прозвучал громче выстрела. Паганеля просто парализовало. Нечеловеческий ужас бился в сознании, пытаясь вырваться на волю в облегчающем душу крике, но спазмы сковали все тело, в том числе и гортань.
Одушевленная чернота надвигалась.
— Спокойно, Игорь… Тихо…
Если верить кинофильмам и книгам, то тут он должен был упасть в обморок, однако спасительное беспамятство не приходило. Судьба испытывала его мужество, и испытание это было не последним.
Железные руки легли на плечи, прижали к жесткому ребристому туловищу, металлической голове с торчащими вперед стеклянными глазами. Бобренков обреченно дернулся. В данный миг он верил в привидения, чертей, восставших из мертвых, зловещих духов подземелья, хранителей-закопанных кладов, словом, во все что угодно.
— Мы за тобой, Сливин все рассказал, — прошептал неизвестный прямо в ухо. Перевернутый мир встал на материалистические ноги. Оцепенение прошло, мышцы расслабились, в том числе и те, которым расслабляться не следовало. Рвущийся наружу крик получил беспрепятственный выход через гортань, но тяжелая ладонь прихлопнула его на губах. Со сфинктром мочеиспускательного канала никто, кроме самого Паганеля, справиться не мог, поэтому изрядная порция горячей жидкости протекла в штаны.
— Иди за мной! — неожиданный спаситель потащил обмякшего инженера в глубину расщелины.
После того как Скороходов показал конкретную точку в квадрате «А-16», все стало на свои места. Васильев мгновенно сориентировался, сопоставил подземные карты с их наземной проекцией, негласно блокировал ближайшие к месту событий эвакуаторы. На совсекретных схемах подземных спецкоммуникаций бетонный туннель изображался жирной прямой линией, в нескольких местах от нее отходили карандашные штрихи — так эксплуатационники изображали естественные провалы, расщелины, штольни. Карта этих образований, разумеется, отсутствовала, но недостатки любых карт восполняются опытом работы, памятью, интуитивным умением ориентироваться под землей, логикой восполнения пробелов. Из сотрудников, много лет топтавших спецтуннели, майор составил пять поисковых бригад и направил в прилегающие районы с задачей обследовать все проходы, ведущие в нужном направлении.
Ударная группа с предосторожностями проникла в туннель со стороны глухой стены, заложила взрывчатку, вставила в шов направленные микрофоны и скрупулезно вела аудионаблюдение. С другой стороны подобраться не удавалось: террористы контролировали каждый метр, начиная со входа, замаскированного под вентиляционную шахту. Напротив невзрачной кирпичной башенки с решеткой стояли два джипа, из которых изредка выходили размять ноги коренастые джигиты, с переносного лотка кавказцы торговали цветами, тут и там прогуливались молодые люди с характерной внешностью, такие же обосновались в прилегающих коммерческих киосках, сменив примелькавшихся бойких девчонок. Портативные детекторы разведчиков Службы внутреннего контроля фиксировали под одеждой молодых людей металл массой от восьмисот граммов до килограмма двести. На данном этапе Васильев ограничился тем, что поставил на чердаки ближайших домов четверых наблюдателей, способных успешно выполнять и задачи снайперов.
Через восемнадцать часов с начала операции бригада старшего лейтенанта Белобородько нашла проход, с большой долей вероятности ведущий к логову террористов. Васильев сам отправился на место. Экипированный для подземного боя, в инфракрасных очках, с остронаправленным микрофоном, он выдвинулся впереди группы и первым шел по узкому и довольно извилистому коридору с мокрыми глинистыми стенами. Может быть, здесь в свое время прошел Скороходов. Верлинов предлагал привлечь лейтенанта к поиску, но Васильеву эта мысль не понравилась: слишком много странностей обнаружилось в его рассказе. Да и сам Скороходов не очень стремился под землю — перенесенные испытания не прошли для него бесследно.
Впереди запахло цементной пылью, воздух стал суше, и майор насторожился: поблизости явно находился основной туннель. Подняв руку, он дал знак остальным оставаться на месте, а сам стал медленно продвигаться, осторожно ставя ногу на полную подошву. В призрачном зеленом свете ночного видения открылось широкое пространство, и майор замер. Время остановилось, но и он и его спутники умели ждать. Впрочем, на этот раз ждать пришлось недолго: чувствительный микрофон уловил шаги одного человека. Тот тихо бормотал что-то себе под нос.
— Сволочь этот Сливин, ох сволочь, — четко раздалось в наушнике. — Продал меня с потрохами…
Такое везение бывает раз в жизни, а то и реже. Похищенный Паганель-Бобренков сам шел в руки! Это все равно, что с разворота выстрелить за спину и попасть в подброшенную монету! Теперь следовало четко «снять» его, не произведя ни малейшего шума.
Бобренков шел посередине туннеля, достать его без броска было бы трудновато. А если выпрыгнуть — он просто умрет от разрыва сердца… Да и любой шум может вызвать непредсказуемые осложнения… «Сюда, иди сюда», — напрягшись, послал майор мысленный приказ. А может, просто отчаянное заклинание. По своему опыту он знал, что на глубине, где экранированы магнитные, электрические, радиационные и всякие другие поля, биоволны ощущаются очень остро. «Ко мне, Бобренков, я тебя жду!» Он никогда не верил в телепатию и прочие чудеса, но сейчас просто не видел другого выхода.
И чудо произошло: Паганель остановился, шагнул в расщелину, потом сделал еще шаг…
— Игорь… — Васильев пошел навстречу. — Спокойно, Игорь… Тихо… Иди за мной…
Он прижал Паганеля автоматом к бронежилету, зажал ему рот и, шепча что-то успокаивающее, потащил в глубину прохода. Тот слабо отбивался, потом обмяк. Достаточно отдалившись от туннеля, майор посадил физика на землю. Белобородько выдвинулся на блокировку направления, два прапорщика прикрывали тыл. Все были опытными бойцами и прошли испытание в операции «Пустыня». В принципе, они вчетвером могли разнести гнездо террористов. И хотя приказа на активные действия Васильев не получал, он не боялся экспромтов.
— Мы из контрразведки, — сняв инфракрасные очки, майор на миг осветил обычное человеческое лицо. Это должно было успокоить Паганеля. — Где находится пульт? Он сможет им быстро воспользоваться? Где пульт? Отвечай!
Пульт был заперт в сейфе. Чтобы добраться до него, Бузуртанову потребовалось бы не менее четырех-пяти минут. Незапланированная молниеносная операция имела большие шансы на успех.
— Пульт все время в руках, палец на кнопке, — ответил наконец Бобренков. Он сам не знал, почему так сказал. Может быть, потому, что хотел как можно быстрее убраться из этого проклятого подземелья. Но его никто не собирался уводить отсюда.
— Сколько там человек? Чем вооружены? Пьют? — задал Васильев обычные в подобных случаях вопросы. Паганель что-то отвечал. Мыслями он был уже далеко отсюда. Спасение пришло самым чудесным образом, как в кино. Впрочем, он привык, что государство обязано беречь, охранять и защищать его, так что воспринял это как само собой разумеющееся. Теперь скорей наверх, подальше от бандитов, ядерного заряда и подмывающейся шампанским Лолы!
— Значит, так не получится… — сам себе сказал Васильев. — Сделаем по-другому. Стрелять можешь?
— Что? — слабо пискнул Паганель.
Отстегнув клапан нагрудного кармана, майор извлек пистолет, включил фонарь.
— Патрон в стволе. Сдвинул эту штуку и жми на спуск. До восьми раз. Стреляет бесшумно. Завалишь его и отключишь пульт. Потом идешь сюда, мы встречаем. Или дашь сигнал, любой — мы придем.
Обычный боевой инструктаж подействовал на Паганеля, как парализующий газ. Оказывается, никто не собирается его спасать и этот грубый мужик не думает беречь перспективного ядерного физика.
— Держи! — пистолет тыкался рукояткой в ладонь. Второй раз за час. Они посходили с ума…
— Я же не умею! — свистящим шепотом произнес он, отталкивая смертоносный металл. — Я не умею убивать! Почему вы все заставляете меня?
— Ты не умеешь убивать? — изумился Васильев. — А что ты делал всю жизнь? Игрушки? Или атомные бомбы?
— Только проектировал… Это совсем другое…
— Другое? Допустим! А сделать бомбу для Ирака — тоже другое? Или как раз то самое?
— Откуда вы… — Бобренков поперхнулся воздухом. — Кто это…
В наушнике майора послышался шип Белобородько — условный сигнал полной тишины, тошнотворно пахнущая оружием жесткая ладонь зажала безвольно расквашенные губы Паганеля.
Через несколько минут наушник ожил опять. Васильев выслушал сообщение.
— Что там носят твои друзья? И зачем им кабель на поверхность? — жестко спросил он.
— Почему друзья? Они захватили меня насильно…
— Прямо выкрали из дома? Или ты сам отправился немного помочь им? Ты вообще-то знаешь, что они хотят взорвать к чертовой матери Москву? Ладно, заткнись! Тебя скоро хватятся?
— Наверное, уже хватились… Надо скорей уходить!
— А кто будет разгребать твое говно? Это же ты взвел им бомбу! — Майор замахнулся, но в последний миг сдержал руку. Паганель сжался. Его бил озноб. Оказывается, там, наверху, его не считают жертвой бандитов! Для всех он такой же бандит…
— Я не хотел… Меня заставили… Выведите меня на поверхность!
В кромешной тьме Васильев не видел его лица, но и так было ясно: ничего не выйдет. Рассчитывать на этого человека нельзя. Но и обойтись без него невозможно. Только он способен подойти к пульту. У майора мысль работала предельно просто и конкретно. Задача: обезвредить ядерных террористов. Важность задачи допускала применение любых способов решения. Плевать на конструкторские способности этого слизняка, на его силы и возможности, жизнь и судьбу — его надо включить в задачу и использовать с максимальной отдачей. Лучше всего в сложившейся ситуации, не глядя на гениальность вонючих мозгов, сделать из него «отмычку». Но нет спецснаряжения. Жаль.
— Нервы у тебя, браток, ни к черту, — участливо произнес майор, и Бобренкову показалось, что собеседника подменили. — Да и я тоже разволновался, извини… Но дело-то не шуточное! На, глотни для спокойствия…
Перед спуском каждый боец получает так называемый расходуемый запас — двести пятьдесят граммов водки или разбавленного спирта. В критической ситуации он должен послужить для обеззараживания раны, детоксикации отравленного организма, противошокового или антипростудного средства. Слово «расходуемый» означает, что запас не приходуется по возвращении. Случаи укусов крысами, неожиданных ранений, провалов в ледяную воду или отравлений окисью углерода за всю историю Службы исчисляются единицами, но факты добровольной сдачи расходуемого запаса еще более редки: их не зафиксировано ни одного. Не потому, что сотрудники растаскивают дармовую выпивку по домам: для праздничных столов она не годится — выданное «на риск» приносит несчастье. Поэтому группа по возвращении немедленно уничтожает универсальный напиток многократно апробированным, а потому самым надежным способом. Но сейчас майор жертвовал и самым святым.
Васильев нащупал вялую руку, вложил плоскую фляжку в горячие пальцы. На этот раз они сомкнулись. Послышалось бульканье и звуки глотков. Процесс шел без задержки, что выдавало изрядную тренированность Паганеля.
— Уйти мы не можем, такой приказ: спасать Москву любой ценой, — проникновенно продолжал майор. — Нас отсюда просто не выпустят. Поэтому надо сделать дело.
Бульканье и глотки продолжались.
— Ты не очень и виноват, тебя впутали в эту историю. А теперь полностью искупишь вину, еще и орден получишь!
Паганель выдохнул, восстанавливая дыхание. Васильева обдало перегаром.
«Как бы там не унюхали, — мелькнула разумная, но запоздавшая мысль. — Был трезвый, стал пьяный. Где поили?»
— Точно, меня впутали! — громко сказал Бобренков, и голос его был тверд. — Но я искуплю!
Майор вновь протянул «ПСС», и теперь горячие пальцы сомкнулись на рукоятке, как на фляжке со спиртным.
— Сунь в правый карман и держи на нем руку, но не привлекая внимания. Выжди, когда останетесь вдвоем, и бей в спину или затылок…
— Почему в спину?
— Так лучше, глаза не видишь… Два раза дай для верности. И сразу — пульт! Сколько тебе надо, чтобы его перенастроить?
— Минуты две. Может, три. Не больше. Если мешать не будут… — по голосу Васильев понял, что инженера «взяло».
— Начнут мешать — бей в пульт. Заряд ведь не взорвется?
— Не должен… Там не просто импульс — шифросигнал…
— И отлично! Ничего не бойся. Только не забудь предохранитель снять… А эту кнопку засунь куда-нибудь под пиджак, вот так… Это радиомикрофон. Мы будем все слышать…
— Я их всех, гадов, перебью! Издевались, оскорбляли… Ждите моего знака. И сразу — вперед!
Паганель вошел в роль суперагента и не подозревал, что у него практически нет возможности выжить. Но обезвредить пульт он мог. А больше от него ничего и не требовалось.
— Да, если спросят — где пил, скажи: «С ребятами».
Васильев напоследок хлопнул очкарика по плечу и, выпустив в туннель, смотрел вслед. В призрачном зеленом мире, чуть покачиваясь, двигалась по пути в один конец призрачная нескладная фигура. Камикадзе, стартовавший в последний полет. Но майор не испытывал угрызений совести: и у него с группой имелось не очень много шансов уцелеть.
— Раз — предохранитель, два — курок! — бормотал наушник. Васильев подумал, что, отдав свой радиомикрофон, он для товарищей стал немым. Это могло вызвать серьезные осложнения, но сейчас заботило совсем другое.
Паганель шагал дерганно, словно кукла. Им руоводила не собственная воля, а гипнотизирующее обаяние личности майора Васильева и умело использованный тем алкоголь. «Робот для разминирования», — подумал Васильев. Но аналогия, к сожалению, была чисто внешней. Если бы за зеленой фигуркой тянулся провод управления — тогда бы продолжал действовать оператор и шансы на успех резко возросли бы. У всех. Но чудес не бывает. Майор сделал что мог и даже больше. Теперь все зависело от никчемного слизняка, пытающегося сыграть серьезную мужскую роль.
Обратный путь показался Бобренкову долгим. Доза спиртного сделала свое дело: он чувствовал, что сумеет застрелить этого наглого кавказца, всячески унижавшего его достоинство и даже сравнившего с проститутками. Вспомнился какой-то старый фильм: отважный партизан в землянке среди переодетых предателей, миг — и перевернут ногой стол, выхвачен из галифе наган — бац, бац, бац! И герой обыскивает трупы в поисках важных документов. И он вполне может так поступить! Он не станет стрелять в спину, наоборот… «Повернись лицом к смерти, гад!» — всплыла в сознании хрестоматийная фраза.
На сером бетоне под ногами Паганель заметил несколько проводов. Раньше их здесь не было. У «штабной» палатки царило оживление, но оно оказалось не связанным с его отсутствием. Несколько фонарей осветили подошедшего и равнодушно погасли.
— Вот пусть ученый послушает, — глумливо прогнусавил кто-то.
— Ильяс сейчас на всю Москву говорит, — гордо пояснил Алик. — На всю Россию! Во всем мире услышат. Ребята телевизор принесли, посмотрим, что про нас покажут…
— Ты что, ишак, помогать не захотел? — грубо спросил простуженный голос и невидимая рука толкнула Паганеля в грудь.
Горячие пальцы крепче сжали взмокшую рукоятку. Сейчас он вполне был способен нажать на спуск. Но не время!
— Отвяжись! Меня Ильяс за другим посылал!
— Ты его адъютант, да? А где ты вообще был? Мы прошли, тебя не видели!
— Смотреть хорошо надо. В сторону отошел отлить…
— На ноги не попало? Что-то ссаками завоняло! — он попал в точку, кровь прилила к лицу Игоря. Раздался гогот. Новое развлечение перекрывало происходящее в палатке.
— Это сперма, — вмешался Алик. — Он у Ильяса адъютант по блядям: строит, перекликает, разводит. Ну и сам поддрачивает.
Теперь загоготали все бандиты.
— Баб мне привезли, — обиделся Паганель. Не то чтобы он считал Алика другом, но все же… — Захочу — вы все дрочить будете!
Это вызвало новую вспышку гогота. Алик наклонился, принюхиваясь.
— А где это ты вмазал?
Мысли ворочались, как тяжелые жернова. Паганель бы не сообразил, что ответить, если бы не инструкции Васильева.
— С ребятами, — столь же универсальный, сколь и обтекаемый ответ вполне удовлетворил Алика. Он вообще был неплохим парнем: говорил по-человечески и высказывал вполне понятные нормальному человеку мысли. Но Бобренков знал, что это ничего не значит — стоит Бузуртанову мигнуть, и Алик пристрелит его, даже не спросив за что.
— …таково последнее справедливое требование нашего народа, — донеслось из палатки. — И мне, Ильясу Бузуртанову, доверено добиться его выполнения!
— Теперь Ильяс знаменитей Магомета станет, — сказал кто-то.
— Придумал тоже… Магомет приказал — Ильяс сделал. Почему знаменитей?
— Все, кино кончилось. Давайте расходитесь, он базара не любит, — распорядился Алик. — Идите на посты, в «казарму»…
Щелкая зажигалками, прикуривая и переговариваясь на ходу, темные фигуры направились в конец туннеля. Бобренков отодвинул брезент и вошел в палатку.
— Слышал, как я выступал? — спросил Бузуртанов. Он сидел перед блестящим студийным микрофоном, складывая листок с машинописным текстом, и явно был доволен собой.
— Слышал… — тихо ответил Паганель. Что-то изменилось. Надо было войти сюда сразу. Сейчас запал прошел. Освещенная одним фонарем палатка уже не казалась похожей на землянку, где он собирался совершить свой подвиг. И бесшабашного подъема духа не осталось, только физическая составляющая опьянения — сонливость и вялость.
Готовый к смертельному броску, Васильев по тону понял, что его подзарядка иссякла и робот перешел на собственный личностный ресурс. А значит, все пропало…
— Ну и как? — Ильяс ждал восторгов или, по крайней мере, похвалы. Но услышал другое.
— Ты говорил, что я блядь, да? — Паганель подстегнул себя, потому что еще минута, и он вообще ничего бы не смог сделать. — Что я не могу убивать?
Большой палец бесшумно сдвинул предохранитель.
— Говорил, — блестящие, чуть выпуклые глаза пристально уставились на напряженного Паганеля. Тот понял, что Васильев был прав — выстрелить в лицо гораздо труднее.
— И что дальше? Напился и хочешь со мной подраться? Давай лучше с Лолой и Машкой… — Бузуртанов зевнул и отвернулся, нашаривая бутылку.
Камикадзе потащил из кармана чугунную руку. Пистолет весил не меньше пуда. До спины врага было метра полтора. Указательный палец одеревенел и не слушался.
— Налить тебе или хватит?
И вся рука до плеча онемела. Человек не может сделать то, чего сделать не может.
— Что молчишь? — Ильяс обернулся и увидел оружие. — А-а-а… Ну давай!
Он даже не испугался, по крайней мере не выказал страха. Паганель почувствовал себя попавшимся на непростительно гадкой проделке мальчишкой. Впереди ждало лишь одно — суровое наказание. И только если покаяться и хорошо попросить прощения, можно надеяться на смягчение кары… Он был готов бросить пистолет, но в это время раздался дикий пронзительный визг. В темном углу, накрытая одеялом, лежала Лола. Очевидно, она недавно приняла дозу и сейчас вынырнула из сладкого забытья.
— Я-я-я-а!! — крик наполнял палатку и весь туннель, давил на психику и требовал немедленно заткнуть широко раскрытый рот. К руке вернулась чувствительность, он чуть развернул корпус, переводя прицел.
Одеяло отлетело в сторону, Лола вскочила.
— Я-я-я-а!
Она была в обычном рабочем наряде: поясе и драных черных чулках. Ствол перечеркнул округлые белые груди. Боковым зрением камикадзе увидел вдвигающегося в палатку Алика. С плеча тот снимал автомат. Крик оборвался, и Лола быстро легла на спину, будто кто-то дернул ее сзади. Указательный палец тоже обрел гибкость и раз за разом нажимал спуск, но выстрелов слышно не было. Камикадзе понял, что дело происходит во сне, оттого и намешано столько странных событий. Он улыбнулся Алику и Ильясу, ему предстояло проснуться, а им оставаться в злом неприятном мире.
— Да-да-да! — подтверждающе ударила короткая очередь, острые, пробивающие рельс пули рванули мягкое тело, и все сны закончились навсегда.
— Чего это он? — спросил Алик. — За что бабу-то?
— Мудак, при чем здесь баба! — Ильяс бросился к сейфу и торопливо стал тыкать ключ в замочную скважину. — Где он взял пистолет?! Бесшумный пистолет! Тревога! Приготовить гранаты! Я сейчас взорву к шайтану весь город!
Он извлек пульт за три минуты. За это время Васильев с группой откатился на достаточное расстояние, и разрывы полетевших во все щели и проходы гранат не причинили им вреда. Но за спиной что-то сыро чавкнуло, и коридор дохнул спертым, с запахом тротила воздухом.
— Обвал! — крикнул Васильев и витиевато выматерился. Хотя микрофон личной связи лежал на трупе Бобренкова, все члены группы его прекрасно услышали.
* * *
Чем выше ранг государственного деятеля, тем разветвленное и сложнее комплекс мер обеспечения его безопасности. Областного губернатора охраняют как единичное тело меньшей или чаще большей комплекции. На уровне министра в круг охраняемых персон, кроме него самого, входят и совместно проживающие члены семьи. У президента или премьера охраняют всех домочадцев — и жен, и детей, и внуков, и правнуков, ежели таковые появятся. Поэтому когда первая леди рассказывает о своих походах по магазинам, то она, мягко говоря, фантазирует, лакирует образ, подгоняя его под стандарты, понятные миллионам телезрителей, которые являются, между прочим, и потенциальными избирателями.
Ну что ей делать в магазине? Можно, конечно, заглянуть для интереса, вызвав обычную в таких случаях волну паники и холуйской показухи, сорвав на полдня работу торговой точки и прекратив движение на прилегающих улицах. Но дальше-то что? Демонстративные покупки, призванные показать, будто кремлевские небожители ничем не отличаются от простых смертных, бесполезны, они не имеют обычной сладости и не приносят удовлетворения.
Потому что небожители не едят отборные помидоры и салями из Елисеевского, не носят рубашки и штиблеты из Петровского пассажа, не бреются электробритвами из ГУМа: продукты могут быть отравлены, вещи пропитаны ядом, а электроприборы — замыкать на корпус. Не обязательно умышленно, с целью убийства: экологические просчеты, технологическое разгильдяйство и производственные ошибки встречаются гораздо чаще и хотя по тяжести последствий зачастую не отличаются от террористических актов, но настигают именно рядовых граждан. И пить молоко с пестицидами или радионуклидами — тоже привилегия простого человека, хозяина своей страны. Буренка, поящая политическую элиту, пасется на особых пастбищах, а по линии здоровья и благонадежности проверена до седьмого колена, так же как и те люди, которые ее обслуживают.
Итак, если исключить рекламные цели, небожителям нет нужды ходить по магазинам. Все необходимое доставят на дом в упакованном, аппетитном, а главное — самом безопасном виде. Этим испокон веку занималось Девятое управление КГБ СССР, а в новые времена — Главное управление охраны. Но семью Верлиновых эти организации не обслуживали. Валентина Семеновна через день сама отправлялась за хлебом насущным. Она не обладала телевизионной известностью, и никто не обращал внимания на пятидесятидвухлетнюю женщину, сохранившую нерасплывшейся когда-то очень стройную фигуру. Никто, кроме двух молодых мужчин характерной южной внешности: смуглые лица, орлиные носы, смоляные усики и живые черные глаза, следовавших буквально по пятам на протяжении всего маршрута.
Они стояли за Валентиной Семеновной в булочной, заходили в овощной, долго ждали у молочного, пока она выбирала сливки для внука: Борька был привередлив в еде. Когда женщина, нагруженная двумя объемистыми сумками, переходила дорогу, южане подошли сзади.
— Извините, мы от Валерия Антоновича, — с легким акцентом произнес один. — Он просил срочно привезти вас к нему.
Рядом притормозила черная «Волга», дверцы раскрылись будто сами собой. Все это выглядело убедительно для любой женщины. Но не для той, которая тридцать лет прожила с сотрудником спецслужбы.
— Подержите сумки! — уверенно то ли попросила, то ли приказала она, всучила каждому сковывающий движения груз, а сама шагнула к машине, но вместо того, чтобы сесть в нее, резко захлопнула дверцу и бросилась бежать.
— Нападение! Помогите! Позвоните в милицию!
Кричала она именно то, что нужно кричать в таких случаях, чтобы привлечь внимание прохожих и деморализовать нападающих. Еще пять лет назад усачи прыгнули бы в автомобиль и умчались, посчитав операцию сорванной. Но пять лет прошли, повальная вседозволенность и безнаказанность развратили до мозга костей преступников и полностью уничтожили гражданскую активность населения. Если надо затолкать бабу в машину, то какая разница — происходит дело в безлюдном лесу или на тысячелюдной Тверской! Южане бросились в погоню, быстро настигли добычу и, не обращая внимания на окружающих, затащили ее в «Волгу». Взревел мотор. Воспитанные новой действительностью люди безучастно шли по своим делам, некоторые остановились поглазеть и двинулись дальше, когда бесплатное представление закончилось. Никто не сделал попытки записать номер, и ни один никуда не позвонил.
* * *
У генерала Верлинова выдался очень напряженный день. Он сидел в своем кабинете за важной беседой с неприметным, начавшим толстеть человеком лет шестидесяти двух — бывшим сотрудником института одиннадцатого отдела. Старые работники помнили, что его фамилия Лыськов и до ухода на пенсию он занимался подземными лодками — направлением, впоследствии признанным неперспективным. Секретарь получил приказ никого не впускать и ни с кем не соединять, но выполнить его так и не смог. Вначале в приемную ворвался взволнованный Васильев, и чрезвычайность его дела легко определялась даже по внешним признакам: он был весь в грязи и не снял подземного снаряжения и боевой амуниции. В таком виде к начальнику Службы не приходил еще никто.
Но чрезвычайность сообщения майора не перевесила важности разговора с Лыськовым: генерал только на пять минут вышел в приемную, выставив секретаря и охранника, переговорил с Васильевым, после чего вернулся в кабинет.
— Я не могу ничего гарантировать, — продолжил объяснения пожилой человек, растерянно разводя руками. — Изделие находится в земле более года, его техническое состояние мне неизвестно, способ активации не определен, прямого доступа нет…
— Только что я получил сообщение, которое просто обязывает вас дать гарантированный результат! — жестко сказал генерал. — Работа будет оплачена, возможно — и возможность довольно высока — отмечена наградой. Ресурсы, приборы, материалы будут предоставлены в необходимом объеме. Можно экспериментировать: отрицательный результат не принесет вреда, а положительный — решит задачу. Срок — от двух до десяти часов.
— Сколько? — не поверил Лыськов.
— Крайний срок — двенадцать.
— Да, я просто отвык от вас за три года, — слегка усмехнулся тот, но по выражению лица и глаз было видно, что он уже думает над проблемой. Значит, не так уж и отвык. — Мне нужны люди из моей группы. Хотя бы Самохин, Князев и Лавров.
— Найдем, привезем, — кивнул Верлинов.
— Просто отвык, — повторил пенсионер. — Честно говоря, мне бы не хотелось возвращаться ко всему этому. Знаете почему?
— Давайте отложим разговор о моральных проблемах на потом. Хорошо?
В кабинет без стука вошел секретарь. Выражение лица у него было каким-то странным.
— Возьмите городской телефон, товарищ генерал.
— Я же сказал — ни с кем!
— Возьмите телефон, товарищ генерал, — секретарь отвел глаза в сторону. Чувствуя, как холодеет под ложечкой, Верлинов снял трубку. У него была отменная интуиция.
— Верлинов.
— Слушай внимательно, генерал, и запоминай, — напористо и уверенно приказал грубый мужской голос с едва различимым южным акцентом.
Холод превратился в лед. Болезненно жгучий, наждачно-шершавый и остро колючий. Никто и никогда не звонил по этому номеру, чтобы произносить такие слова и таким тоном. Да и сам номер мог знать только очень ограниченный круг лиц из высшей государственной номенклатуры. Там говорят обтекаемо-вежливо, даже когда речь идет о самых крайних вещах: отстранении от должности, предании суду и иных неприятностях. Развязный голос, ворвавшийся в систему спецкоммуникаций «с улицы», нес угрозу совсем других крайностей.
«Борька или Валя, — сразу же подумал Верлинов, и ледяной отросток уколол в сердце. — С чем связано? Только с ядерным ультиматумом. Хотят, чтобы я сидел тихо. Значит, „чехи“… Больше некому!»
— Знаешь, где твоя жена?
«Валя! Она собиралась по магазинам… Средь бела дня, сволочи…»
— Конечно, знаю, — ухитрившись сохранить спокойный, уверенный тон, сказал он. — Вы ее похитили. Запихнули в машину прямо на улице и увезли. Как у себя в Грозном! Думаете, все обойдется?
На том конце провода наступила тишина. Такого оборота анонимный собеседник не ожидал.
— Что замолчал, Магомет? Или это Арсен? Плохо слышу, не разберу кто… — почувствовав, что попал в точку, генерал продолжил наступление. Называя наобум распространенные чеченские имена, он ничего не терял, потому что случайное совпадение должно было окончательно добить звонившего, а ошибка воспринималась как осведомленность, хотя и не совсем точная. Но в азартных играх с судьбой удача сопутствовала Верлинову, который никогда не боялся рисковать. Арсен Битый Нос едва не выронил трубку. У него создалось впечатление, что генерал видит по проводам и сейчас к будке телефона-автомата в Химках уже летят оперативные машины. А судя по тому, что было известно о Верлинове, после задержания его вряд ли препроводят к следователю, предоставят дежурного адвоката, а утром отведут к доброму судье — генерал действует совсем по-другому.
— Похоже, ты язык проглотил? — закреплял успех Верлинов. — Думаешь, я тут плачу, в милицию звоню? Нет, дружок! Я приказал вытесать колья. Догадываешься, зачем? Молодец! Пока три…
Цифру «три» генерал назвал произвольно, но Арсен сопоставил ее с числом непосредственных участников похищения. «Откуда он все знает? Это какой-то дьявол», — он вытер покрывшийся холодной испариной лоб. Впервые пришла мысль, что зря они ввязались в это дело: добыча могла оказаться не по зубам. Он понимал и то, что затянувшееся молчание выдает его слабость и ведет к «потере лица». С усилием он разомкнул намертво сцепленные челюсти.
— Будь на телефоне, тебе позвонят об условиях, — вытолкнул Битый Нос вязкие слова — пятую часть от того, что должен был сказать. Но все остальное в сложившейся ситуации прозвучало бы просто глупо.
— Я раньше позвоню, — с нескрываемой угрозой сказал генерал. — Может быть, сразу в дверь. Нашли, козоебы, с кем связываться!
Битый Нос положил трубку, просеменил по льду двадцать метров до ждущей за углом машины и тяжело ввалился в салон.
— Вперед, быстро! — ноги были ватными, пальцы рук заметно дрожали.
— Куда «вперед»? — спросил сидящий за рулем Али Шерипов. — Домой? Или к Магомету?
— Скорей трогай, сейчас нас вязать будут!
Али впервые видел Татаева в столь взвинченном состоянии. Он резко рванул автомобиль с места.
— Что случилось?
— Этот дьявол все знает! Домой мне теперь нельзя… И к Магомету тоже… Давай к Галке.
Шерипов поцокал языком, что у горских народов означает выражение удивления и озабоченности.
— Как он мог узнать? Кто сказал? Да и как успели? Ее только полчаса как взяли!
Битый Нос выругался.
— Он как будто мысли читает. И меня назвал, и Магомета, и ребят… Всех обещал на кол посадить… А ведь уже сажал! На нем Седой и Клык обломались, он всю Юго-Западную группировку расшлепал! И зачем мы ввязались…
Арсен нервно обернулся, будто ожидая увидеть настигающего их Верлинова.
Однако генерал ни за кем не гнался. Он сидел в своем кабинете и, незаметно просунув руку под пиджак, массировал область сердца. Ледяной шип впивался все глубже, но он никогда не показывал посторонним свои слабости.
— Приступайте к работе, — кивнул он Лыськову и перевел взгляд на секретаря. — Проводите товарища в аналитический отдел и создайте все условия. Межуева — ко мне.
Только когда пенсионер и капитан вышли, он приоткрыл ящик стола и достал узенькую трубочку нитроглицерина. Едкая таблетка мгновенно растворилась в пересохшем рту, а еще через минуту ледяной шип растаял. Генерал повернулся к работающему в режиме ожидания компьютеру. Из глубины темного экрана летели, увеличиваясь, десятки, а может и сотни, звезд. Уставая, Верлинов любил смотреть на «звездное небо», представляя себя капитаном огромного сверхсветового планетолета, глотающего миллиарды километров пространства. Тогда обычные земные дела и заботы уменьшались в размерах, отходили на второй план и он несколько расслаблялся. Но сейчас у него не было времени на психотерапию.
Введя пароль, он вызвал файл «Организованные преступные группировки», отыскал подраздел «ОПТ национальной направленности», а в нем «Чеченская группировка». На голубом экране замелькали имена, фразы, цифры. Общая численность, контролируемые территории и отрасли, руководители: установочные данные, прозвища, адреса, телефоны… Прямо с экрана набрал нужный номер.
Абонент взял трубку после четвертого гудка.
— Здравствуй, Магомет, — спокойно произнес генерал, как будто каждый день разговаривал с руководителем одной из криминальных общин столицы.
— Кто это?!
Личный прямой телефон Магомета Тепкоева был засекречен не меньше, чем телефон самого Верлинова, а может, еще и больше. Поэтому неожиданный звонок незнакомца встревожил Горца.
— Не узнаешь? — обиделся генерал. — Это я, Верлинов Валерий Антонович.
Тепкоев ошарашенно замолчал, точно так же, как Битый Нос несколько минут назад. Но у него характер был покруче, чем у Арсена, потому он быстро взял себя в руки.
— Я вас не знаю, но слушаю внимательно.
Горец говорил напряженно и сам это чувствовал. Только что он вернулся с беседы в ФСБ, куда приглашался в связи с ядерным ультиматумом, произнесенным от имени чеченского народа. Против ожидания, принял его не Степашкин или кто-нибудь из заместителей, а рядовой опер из антитеррористического управления. Вопросы были стандартными, и ответил он стандартно: террорист Бузуртанов действует без чьих-либо полномочий, сам по себе, и не имеет никакой связи с чеченской общиной и лично с ним — Магометом Тепкоевым. Другого ответа опер не ожидал, он выполнял необходимую формальность и, заполнив бланк объяснения, подписал Горцу пропуск.
Тепкоева насторожили две вещи. Во-первых, низкий уровень приема. Это могло свидетельствовать о том, что его не считают хозяином положения, либо о том, Что власти не собираются вести переговоры всерьез. Во-вторых, выступление Бузуртанова не прошло в эфир и ультиматум не получил всенародной огласки, что сводило его политический резонанс к нулю. Если, разумеется, он не будет исполнен. Похоже, они собираются втихую прихлопнуть Ильяса и разделаться с руководителями общины. Звонок Верлинова, репутация которого была известна достаточно хорошо, подтверждал эту версию и показывал, кто явится исполнителем репрессивной части. Похоже, они поторопились с похищением. Вопросы следует решать по порядку, не нагромождая один на другой…
— Как же не знаешь, дорогой? — обиделся Верлинов еще больше. — Мы с тобой теперь связаны узами древнего обычая. Я сказал кое-что твоему подручному. А тебе позвонил просто так. Про здоровье спросить. Пока все нормально?
— Почему пока? — машинально переспросил Горец, но в голосе не прозвучало необходимой твердости.
— У тебя есть час. Ты понял? — телефонная трубка в руке Тепкоева дрожала от проходящей сквозь нее ненависти и откровенной угрозы. — Час. Потом ты проклянешь себя, папу, маму и дядю Ису.
Последнее имя Верлинов тоже считал с экрана компьютера из раздела «родственные и другие связи».
«При чем здесь дядя Иса? — вздрогнул Горец. — Откуда он знает? И почему сказал про него сейчас?»
Из трубки доносились короткие гудки. Он осторожно, как взведенную бомбу, положил ее на аппарат, и тут же раздался звонок. Горец вновь сорвал трубку.
— При чем здесь дядя Иса?! — рявкнул он в микрофон.
— Это я, Магомет, — возбужденно отозвался Битый Нос. — Дело плохо. Он все знает. Он сам сказал про похищение, назвал меня, тебя и трех ребят. Пригрозил всех посадить на кол. И посадит! Он дьявол! Надо отпустить его бабу!
— И завтра с нами не будет считаться никто в Москве! Что ты распустил сопли? Или нас первый раз пугают?
— Но он не пойдет на наши условия! Мы зря ее украли!
— Не пойдет — тем хуже для него. Что обещали, то и сделаем. А потом будем разбираться!
Твердость главаря несколько успокоила Татаева. Но сам Горец вовсе не чувствовал себя так уверенно, как пытался показать. Он понял, что столкнулся с человеком, готовым применять те же методы, которые применяет он сам. Как он там сказал про древний обычай? Намекнул, что связан с ним узами мести! А кто берет кровь за кровь, тот непобедим!
Межуев вошел в кабинет сразу, как только Верлинов положил трубку.
— Собрать максимальный компромат по Горцу и его людям, — приказал генерал. — Недоказанные преступления, нераскрытые дела, непроясненные связи. Проверить тюрьмы и изоляторы для задержанных по всей области. Предмет поиска: близкие друзья и родственники руководителей общины и Бузуртанова. Ту же работу провести по фильтрационным пунктам федеральных сил в самой Чечне. Взять под наружное наблюдение Тепкоева, Терлоева, Татаева. Фиксировать и документировать каждый шаг…
Межуев нахмурился.
— У нас не хватит сил перекрыть все фигуры. Ведь три бригады круглосуточно отрабатывают Соловья.
— Соловья? — Верлинов задумался, барабаня пальцами по столу. — А есть основания подозревать его в двурушничестве или в неискренности с нами?
— Пожалуй, нет.
— Тогда снимите наблюдение!
Начальник оперативного отдела кивнул и молча вышел. Генерал по защищенной линии вызвал Коржова.
— Мы перехватили заявление Бузуртанова, записали и передали на его телевизор. В результате он на сто процентов уверен, что его ультиматум прозвучал в эфире. Чтобы исключить доступ осведомляющей информации, мы блокировали вход в подземелье и вывели из строя линию проводной связи. Но рано или поздно он заподозрит неладное. Думаю, надо запускать программу!
— А если не подействует? — угрюмо спросил Коржов.
— Сейчас отрабатывается промежуточный вариант. Как крайняя мера — штурм. Но программа может оказать только сдерживающий эффект. В любом случае.
— Хорошо, запускайте. Еще какие новости?
— У меня похитили жену. Предположительно чеченцы. Предложили ждать их требований.
Наступила пауза. Верлинов понял: в первую очередь собеседник прокручивает возможности осложнений в собственных планах.
— Соболезную… — откликнулся наконец Коржов. — Какая нужна помощь?
— Я сам принимаю меры. Возможно, потребуется поддержка. И хорошо бы взять под охрану дочь и внука.
— Сейчас направлю две группы. И поддержка будет оказана на любом уровне.
— Спасибо.
Отключившись, Верлинов отдал необходимые распоряжения.
* * *
Забросав гранатами все ответвления основного туннеля, подземные «гвардейцы» заняли позиции для ведения боя. Центром обороны являлась штабная палатка. Бузуртанов намертво примотал скотчем пульт дистанционного управления к левому предплечью и был готов в любой момент послать шифрокоманду на взрыв. Недавно по первой программе показали его фотографию и воспроизвели звукозапись ультиматума. Теперь на экране виднелась заставка с изображением Кремля и играла печальная музыка. То и дело пробегали помехи: слишком длинен ведущий на поверхность антенный кабель — так объяснил спец, когда еще был жив.
Ильяс подкинул на ладони бесшумный пистолет необычной конструкции. Никогда раньше он таких не видел. Когда спеца доставляли сюда, оружия у него не было. Значит, кто-то передал здесь, внизу. Значит, они подобрались совсем близко и он правильно объявил тревогу, хотя кое-кто шепчется по углам, что он просто сошел с ума. И то, что прервалась телефонная связь с поверхностью — тоже неспроста. От них можно ожидать любых подлостей… Но в данном случае все ухищрения против них и обернутся: он успеет взорвать заряд, на века сохранив память о себе среди родных гор.
Он сидел в палатке один. Трупы Лолы и спеца засунули в обвалившийся боковой проход и засыпали землей. Ильяс видел в том руку Аллаха: бабу доставили специально для неверного, и хотя тот ею брезговал, но все равно лег рядом… Предначертания судьбы изменить невозможно…
Музыка смолкла, на экране появилась надпись: «Внимание! Через несколько минут будет передано важное сообщение».
«Зашевелились, — злорадно подумал он. — Начнут юлить, хитрить, врать, выгадывать время… Бесполезно! Придется принимать ультиматум или получать атомный взрыв в центре Москвы. Они примут. Хотя это и несмываемый позор, но у них нет чести, нет самолюбия, нет воли. Они трусливы и держатся за свои кресла, они боятся заграницу и заискивают перед ОБСЕ, они хотят красиво выглядеть для всего мира и предпочитают проливать кровь собственных солдат вместо того, чтобы залить ущелья кровью своих врагов. Только поэтому они не смогли победить в ими же развязанной войне, только поэтому продаются их чиновники, газетчики и прапорщики с оружейных складов».
На экране появилась известная дикторша, которую Бузуртанов несколько раз собирался трахнуть, но так и не выбрал времени. Она даже не подозревала о его намерениях, хотя сам он не сомневался в успехе: не за деньги, так силой — какие проблемы!
— Сейчас будет передано обращение Президента России к населению в связи с предъявленным атомным ультиматумом, — сказала она, и вид у нее был печальней, чем обычно.
— Алик, зови людей, нам ихний Президент отвечать будет! — заорал Ильяс, и через минуту в палатку набилось не меньше десяти человек. Мелькнула мысль, что, может, так и задумано: отвлечь внимание, собрать их вместе и неожиданно ударить откуда-то из-под земли. Но пульт — вот он, никакая сила не оторвет, только вместе с рукой… Пусть пробуют, тем хуже для них.
— Уважаемые граждане России, — знакомый рокочущий бас наполнил тесное помещение. — Мое выступление носит чрезвычайный характер, потому что вызвано чрезвычайными обстоятельствами. Рост терроризма стал печальной приметой нашего времени. Но последнее проявление террора стало невиданным по дерзости и беспримерным по опасности варварским актом…
У Ильяса пересохло во рту. Происходящее явно отклонялось от предполагаемого им сценария. Не похоже, что «они» пойдут на уступки, как обычно. Его «гвардейцы» еще ничего не поняли: они зубоскалили и смеялись над Первым лицом страны, которого угрозой заставили публично, на весь мир, давать им ответ.
— Судимый за разбой и известный своей преступной деятельностью в Москве Ильяс Бузуртанов предъявил правительству бандитские требования, угрожая взорвать атомную бомбу под Кремлем!
В палатке наступила тишина. Ильяс побледнел. Все-таки, когда Президент называет именно тебя бандитом, становится не по себе. Очень не по себе!
— Он объявил, что действует от лица всего чеченского народа, — продолжал Президент. На самом деле это был Николай Иванович Филипков — один из трех двойников Президента, имевшихся в распоряжении Главного управления охраны. Но об этом знали только Коржов и Верлинов. Даже настоящий Президент не был поставлен в известность об инсценировке. — И чеченский народ не отмежевался от столь чудовищного преступления. Так же, как не отмежевался он от тех бандитов, которые ведут жестокое вооруженное сопротивление российской власти, приступившей к восстановлению конституционного порядка на территории Чеченской республики, превратившейся за последние годы в криминальноанархическое образование, живущее по законам уголовного мира. Убийства, террористические акты, нападения на поезда, массовое фальшивомонетничество и другие экономические преступления, варварские налеты на родильные дома, захваты заложников, калечащие пленных пытки, торговля людьми и другие изуверские действия, грубо попирающие не только международные и внутренние законы, но и общечеловеческую мораль, стали нормой жизни в этой так называемой республике.
Бузуртанов намертво зажал в ладони «ПСС».
— Это привело нас к решению взять на вооружение те методы, которые широко и с гордостью применяют чеченские бандиты и террористы. Это методы адекватного реагирования на совершаемые преступления. Отныне мы будем применять кровную месть, ответные захваты заложников в соотношении десять к одному и другие излюбленные приемы бандитов.
— Теперь все, — упавшим голосом сказал Алик. — Обратно повысылают.
— Опаснейший террорист Ильяс Бузуртанов родился и вырос в селе Бизли, — продолжал исполнитель роли Президента. Надо сказать, что играл он довольно убедительно: даже сумел надломить бровь, от чего стал похож на разозленного медведя. — В соответствии с принципом кровной мести мы окружили непреодолимым кольцом данное село, превратив в заложников всех его жителей. Большинство из них являются родственниками преступника различной степени близости. В случае если Бузуртанов прольет кровь жителей Москвы, село будет уничтожено напалмовыми бомбами. В настоящее время проводится работа по установлению мест рождения соучастников Бузуртанова. И их села, в соответствии с принципом кровной мести, также будут уничтожены.
Кто-то громко икнул, кто-то испортил воздух. Против обыкновения, это не вызвало взрыва смеха.
— Кроме того, мной подготовлен указ об отмене закона о реабилитации чеченского народа, как ошибочного, — «президент» показал телекамере солидного вида бумагу. — Ошибкой признается и возвращение чеченцев из мест спецпоселения, предусматривается всеобщая высылка их в районы Дальнего Востока. В случае проведения террористического акта указ будет подписан и исполнен в течение пяти суток. Для его обеспечения и преодоления сопротивления вооруженных бандитских формирований в Чечню перебрасываются высокообученные и боеспособные воинские части численностью до восьмисот тысяч бойцов.
— Доигрались, — зло буркнул Алик. — Если спящего тигра долго дергать за хвост, он может и проснуться.
— Заткнись! — рявкнул Бузуртанов. Он сидел ни жив ни мертв, но не собирался терпеть ничьих поучений. Пистолет плавился в горячей руке.
— Таким образом, в ответ на бандитский ультиматум мы выдвигаем свой — сдаться в течение десяти часов. Все виновные предстанут перед судом, но смертная казнь к ним применена не будет. Время ультиматума пошло!
Лицо рассерженного медведя сменилось циферблатом часов. Они показывали двадцать один тридцать. Гробовая тишина нарушалась тяжелым дыханием Алика. Отчетливо ощущалась атмосфера страха.
— Они этого не сделают, — не очень убежденно сказал Бузуртанов. Он представлял, что чувствуют сейчас в окруженном Бизли отец, мать и четыре брата, не говоря о многочисленных дальних родственниках. Народ проклинает его!
— Никогда не сделают. Это против их законов, против всех правил, — он понимал, что в большей степени успокаивает сам себя.
— Сталин же сделал, — угрюмо произнес чей-то голос.
— Если бы не собирались делать, не говорили бы такое на весь мир, — согласился другой.
На самом деле то, что они прослушали, не произносилось на весь мир. У инсценированной передачи имелся только один адресат — Ильяс Бузуртанов и его «гвардейцы». Но они этого не знали.
На экране вновь появилась симпатичная дикторша.
— Вы слушали выступление Президента России в связи с объявленным бандитами…
Бузуртанов вскинул руку.
«Бац!» — телевизор разлетелся вдребезги. Выстрела никто не услышал — только хлопок ворвавшегося в вакуумную колбу воздуха.
— Надо сразу сдаваться, — сказал Алик. — Пока будем десять часов ждать, наши с ума сойдут…
Бузуртанов снова вскинул руку, и Алик с силой опрокинулся на спину. В полной тишине, что придало убийству особо зловещий эффект.
— Струсили… — Ильяс сдержал оскорбительные слова. — Мы выполняем волю Аллаха и не должны ничего бояться! Иначе потеряем право называться мужчинами! Идите по местам и готовьтесь умереть, как подобает правоверным мусульманам! И заберите эту падаль!
Во враждебном молчании «гвардейцы» стали расходиться.
* * *
Подключившись к компьютерам МВД и ФСБ, люди Межуева получили сведения о задержанных и арестованных лицах чеченской национальности, подозреваемых в совершении преступлений или уже осужденных и ожидающих этапирования к месту отбывания наказания. Их оказалось несколько сотен, но интерес представляли лишь трое: двоюродный брат Лемы Терлоева, племянник Арсена Татаева и родной брат Мусы Старшего.
— Слабовато, — сказал Верлинов, просмотрев список. — Будем иметь в виду на всякий случай, но слабовато. Мне нужна зацепка для самого Горца…
Он задумчиво барабанил пальцами по столу и напряженно думал. Чем шире невод, тем больше шансов выловить нужную рыбу. Но иногда и самый большой невод возвращается пустым…
— Транспортную милицию отрабатывали?
Межуев покачал головой.
— Упустили.
— Проверьте и их учеты. Мало ли что. И еще… В институте имелся отдел ментальных исследований…
— Каких? — переспросил Межуев. Он не знал такого слова.
— Ментальных, — терпеливо повторил генерал. — Они изучали возможности воздействия силой мысли на материальные объекты. И один их индуктор достиг в этом деле немалых успехов. Фамилия его Евсеев. Запиши адрес… Он мне нужен срочно. Очень срочно.
Проанализировать ход мыслей генерала и определить его намерения было невозможно, майор это хорошо знал. Поэтому он просто принял поручения к исполнению.
Назад: Глава вторая
На главную: Предисловие
