Глава двадцать четвертая
– Вот то, что вы просили. – Роберт Смит протянул пластиковый квадратик кредитной карточки Центрального банка США. – Конечно, были некоторые вопросы – такая сумма наличными... Но я все уладил.
– Спасибо. Я знал, что уладить такой вопрос по силам только журналисту. – Асмодей улыбнулся.
– О въездной визе мы поговорим позднее. – Смит тоже улыбнулся. – Ведь обязательства должны быть взаимными... И не рассматривайте так карточку, они не подделываются. А зайдя в любой филиал банка, вы можете ее проверить. Как поживает наш друг?
– Ведет себя совершенно естественно, мне доверяет. Ему позвонил какой-то тип, назначил встречу. Хочет передать дополнительные материалы. Говорит – очень интересные... Он звал меня с собой.
Смит встрепенулся.
– Когда и где?
– В семь. На Пушкинской набережной, у Крымского моста.
– Хорошо. Очень хорошо, Витя. – Разведчик ободряюще потрепал Асмодея по плечу. – Обратите внимание на следующее...
В то самое время, когда офицер ЦРУ инструктировал гражданина Клячкина, одиннадцатый отдел КГБ СССР готовил операцию передачи.
На видеомониторе, улыбаясь, кривлялся Джек, возился с буровой установкой Чен. Калифорнийский номер «Доджа» и специфический пейзаж позволяли судить, что дело происходит в одной из пустынь Большого Бассейна. Следующий кадр прояснял дело: королевская змея водится только в Мохаве. Чен был известным любителем свежей змеиной крови и парного мяса, что упрощало идентификацию личности. Оборванный кадр не вместил реакцию дублера на своеобразный продукт.
– Еще раз. – Верлинов сделал знак рукой.
Снова закрутилась доставленная спецрейсом лента. Она обошлась в двенадцать миллионов рублей, пятьсот тысяч долларов и восемь человеческих жизней. Сидевший в углу майор Васильев смертельно устал. Он пролетел под шаром самоспасателя семьдесят километров за три часа, из управления национальной безопасности Сурхандарьинской области по сохранившейся со времен единой Системы специальной связи соединился с Верлиновым и впал на три часа в болезненный тяжелый сон, не приносящий отдохновения. Верлинов поднял на ноги органы безопасности трех среднеазиатских республик, а также российские части, дислоцированные в некоторых из них.
В результате к восьми утра лагерь был деблокирован. По словам участников акции, моджахеды не имели шансов на успех, почти две трети их к моменту окружения оказались убитыми или ранеными.
Васильев ничего этого не знал, потому что в том же тяжелом забытьи провел двенадцать часов в стальном, гулко трясущемся чреве огромного транспортника, где он был единственным пассажиром, а пленка – единственным грузом.
Итоги боя – восемь убитых и двенадцать раненых – он узнал уже в отделе и подумал, что оптимизм освободителей вряд ли обоснован. Вырезали бы всех, опоздай подмога на час-полтора!
Он мучительно вспоминал имя или фамилию старшего десятки «альфовцев», но нельзя вспомнить то, чего не знаешь: они общались безлично. Да и от знания никакого проку бы не было: пофамильные списки потерь не поступили. Единственное, в чем он уверен, – в смерти Джека. Такие предчувствия обычно сбываются...
На мониторе повторялись явно любительские кадры, снятые, если верить пробивающему время таймеру, 16 июля 1991 года в четыре часа пятнадцать минут пополудни. Аналитики ЦРУ легко установят, что русские шпионы проводили незапланированное бурение в районе точки инициирования, залегающей в данном секторе Мохаве всего на сорока метрах. Сопряженная с ней точка проявления находилась в разломе Сан-Андреас, простирающемся от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско и угрожающем сейсмической безопасности обоих городов. Как говорили древние римляне: «Умному достаточно».
Ролик закончился.
– Очень хорошо, – сказал Верлинов. – Итак, эту пленку снял Джек, чтобы успокоить семью. Я, мол, жив и здоров. Своеобразный видеопривет – дело обычное для нелегалов, долго находящихся «на холоде».
– Очень важно правильно передать ее. Здесь не должно быть ни малейших натяжек. Доложите ваш план.
Межуев откашлялся.
– Легенда такая. Капитан Резцов изображает уволенного за пьянство сослуживца Джека и его старого друга. Обозленный на руководство, он решает разоблачить происки КГБ в США. Тем более Джека уже нет, и он считает, что таким образом выполняет свой долг и мстит за него. Он достает кассету, присланную Джеком для своей семьи еще в девяносто первом. К ней прикладывает отчет Джека. Чтобы предать документы гласности, он выходит на автора скандальных статей о планах подземной войны – известного социолога Каймакова.
– Все ли тут достоверно? – поморщился генерал.
– В момент передачи Резцова убивают, – продолжил Межуев. – Это повысит достоверность.
– Да, пожалуй... А кто убивает?
Человек с расплющенным носом боксера вскочил со стула.
– Старший прапорщик Григорьев! – доложился он. – Я убиваю!
– У вас должно получиться убедительно, – одобрил Верлинов.
– При передаче присутствует Асмодей, – продолжил Межуев. – Он завладевает кассетой и передает ее Роберту Смиту. Асмодей предполагает, что Смит будет наблюдать момент передачи, значит, степень достоверности окажется чрезвычайно высокой.
– Что ж, план неплохой, – задумчиво проговорил Верлинов. – Надо тщательно проработать детали. Прокалываются всегда на мелочах. А где отчет?
Межуев положил на стол лист бумаги. Все внешние атрибуты документа были на месте – гриф «Совершенно секретно», красная полоса по диагонали. Так оформлялись все отчеты нелегалов.
«... В период с 10 по 21 июля 1991 года мною совместно с подсобным агентом Ченом проведено бурение в пустыне Мохаве, координаты: тридцать пять градусов северной широты, сто пятнадцать градусов западной долготы. В соответствии с планом „Сдвиг“ достигнута глубина сорок метров и заложен фугасный заряд расчетной мощности. Скважина зарыта, следы бурения уничтожены. Инициация возможна в любой момент. Джек. 25.07.91».
– Хорошо. – Верлинов отложил отчет. – Про «Сдвиг» они наверняка слышали, так что аргументация вполне достоверна. План утверждается.
Он поставил черными чернилами размашистую подпись в правом верхнем углу плана операции «Передача».
– Еще раз обращаю внимание: тщательно проработайте все мелочи.
Детали отрабатывали втроем: Межуев, Резцов и Григорьев.
– Видно, мне судьба влезть в эту операцию, – сказал Резцов. – Я должен был ему другой документ притащить, но явился инициативник, и вопрос отпал. И вот опять!
– Судьба есть судьба, – хмыкнул Григорьев, блеснув золотым зубом. – Я засажу в тебя два или три раза, все в грудь...
– Получить защитный жилет с цветоимитационной прокладкой?
– Зачем усложнять? Шмальну холостыми. – Григорьев покопался в кармане и вынул три «макаровских» патрона с пластиковыми полусферами вместо пуль. – Дело-то мгновенное: выстрелы, ты падаешь, все разбежались. Проверять никто не будет. Только упади естественно.
– Не впервой. Смотри, не ближе двух метров! А то можно морду опалить...
– Все будет нормально!
– Остальные участники операции об имитации знают?
– Нет. Ни Кислый, ни Асмодей не в курсе.
– Кстати, – вмешался Межуев. – Надо на время операции у Асмодея газовую игрушку отобрать. На всякий случай.
– Отберу, – кивнул Семен.
– Теперь давайте прогоним по этапам: подход, передача, отход... Морковин тоже инструктировал Каймакова, и тоже довольно подробно.
– Твоя задача проста: выйти из дела живым и здоровым. Делай то, что от тебя хотят, но помни – у тебя свой интерес, у них – свой. И они не совпадают! Поэтому если можно чего-то не сделать или сделать наоборот – тебе это на руку. Меньше риска для твоей шкуры. Имей в виду, очень часто «слепого» агента выводят из игры. Насовсем. Понимаешь?
Каймаков поежился и потрогал теменную кость.
– Чего же не понять...
Вовчик, как и обещал, купил патроны. Маленькая квадратная картонная коробочка с тяжелыми желтыми желудями. Один ряд не заполнен.
– Восемь тысяч за штуку, сволочи! – возбужденно пояснял он. – Взял двенадцать – откуда деньги? И так придется дверь варить одному жлобу...
Каймаков снарядил магазин, дослал патрон в ствол. Материальную часть он изучал в институте, на военной кафедре, в течение шести месяцев. Стрелял один раз – пять патронов: два пробных, три зачетных. Вряд ли он был готов к лихой перестрелке. Но тяжесть оружия придавала уверенность. Покрутив пистолет в руках, он засунул его за пояс, подпрыгнул. Может выпасть. Затянул ремень потуже. Теперь держится надежно, но невозможно сесть. Попробовал с одного боку, с другого. Наконец пристроил. Нормально и доставать удобно.
Каймакова одолевали дурные предчувствия, он нервничал, руки заметно дрожали. Странный звонок, странный сбивчивый разговор. Клячкин намекнул, что надо бы пойти и предложить себя в спутники. Морковин тоже советовал сходить: мол, дело прояснится. Советовать легко. И легко «прояснять дело» чужой головой и потрохами. А если по ходу неведомого ему сценария он должен превратиться в труп?
– Давай выпьем? – сказал проницательный Вовчик. – У меня осталось.
– Неси, – с облегчением сказал Каймаков.
После первой порции страх если и не отпустил, то ушел куда-то вглубь.
– Знаешь, какое у меня самое сильное воспоминание детства? – прищурился Вовчик. – Убежали с товарищем из детдома – и на север. В товарняках, на крышах, как придется... Он говорил – родня там есть... Вовчик разлил по стаканам остатки водки.
– На одном перегоне уцепились за поручни пассажирского вагона, стоим на ступеньках, а внутрь войти не можем. Ладно, думаем, на полустанке сойдем. А поезд курьерский, не останавливается, прет и прет, да скорость такая – не спрыгнешь. Мороз, ветер свистит, руки-ноги окоченели, на беду ссать охота, мочи нет... И вдруг чувствую... Вовчик расплылся в улыбке.
– Запах яблок! Сильный, свежий такой... Откуда? Ну, думать особо некогда, не до того, вот-вот упаду – и всмятку, мочевой пузырь разрывается... Короче, заревел, мне лет девять, Вовка – тезка постарше – тринадцать, что ли. Успокаивает: «Терпи, терпи, сейчас остановится, уже ход сбавляет». А какой там сбавляет... Не знаю, сколько длилось, но и вправду – стали на красный свет. Я перво-наперво отлил, а потом сунулись с Вовкой в собачий ящик, в нем вдвоем хорошо: ветра нет, лежишь валетом – греешь друг друга...
А поезд трогается! Открыли крышку – занято – мешок, огромный чувал с яблоками, вот откуда запах. Что делать? Выбросить к чертям и ехать или с яблоками остаться?
Поезд идет, пока медленно, мы чувал тянем, тяжелый, Вовка споткнулся о шпалу, упал... «Тяни, – кричит. – Не бросай!» А тут дверь настежь и проводник – он эти яблоки с юга везет, а шпана под носом увести хочет... Матерится, ногой машет, но не достает, а спрыгнуть боится.
Вцепился я в угол руками, зубами, дергаю, а сам чувствую, ноги не успевают, ход все больше, а проводник кочергой машет, по плечу достал... Упал я, волокусь по шпалам, а мешок не отпускаю... И вытянул все же! Эх ма!
Вовчик махнул рукой.
– Голодные... Наелись этих яблок – неделю понос мучил. Решили к теплу возвращаться. Вовка говорит: «Может, и нет никакой там родни, померзнем зазря – и все!»
И знаешь, до сих пор отчетливо так помню: мороз, руки-ноги отмерзают, ветер ледяной насквозь прохватывает, уссыкаюсь – и запах свежих яблок на морозе! Эх, жизнь-жестянка! Давай допивай!
Вовчик смахнул слезу. Такое случалось с ним крайне редко.
– Ты вроде тоже как беспризорник. Родители рано ушли, намыкался. А тут эти сволочи! Не бойсь, Вовчик всегда прикроет! А если припрет – не жди: стреляй, жми на гашетку, пока патронов хватит, а потом рви когти! Машинку лучше в воду бросить, чтоб отпечатки смыло, или в канализацию – люки везде есть... Каймаков взглянул на часы и стал собираться.
На другом конце Москвы готовились к операции Семен Григорьев и капитан Резцов. Кассету с пленкой и отчет Джека упаковали в плотный конверт и крест-накрест перетянули скотчем.
– Сойдет! – Резцов сунул пакет в потрепанный портфель.
– Давай я тебя подброшу, – предложил Семен.
Красная «девятка» без номеров довезла капитана до Крымского вала.
– Время есть, садись на троллейбус или пешочком. Счастливо!
Семен хлопнул коллегу по плечу.
– Морду не опали, – озабоченно сказал тот.
В условленном месте Семена ждал Асмодей.
– Где вы встречаетесь? – спросил прапорщик.
– У Парка культуры.
– Я высажу тебя на Зубовском. А сейчас слушай...
За прошедшее время они подружились, несколько раз совместно отдыхали с Ирочкой и Наташей, между ними даже возникло чувство взаимной симпатии.
Когда машина остановилась, Семен протянул руку.
– Давай свою игрушку, снимай кобуру.
Асмодей отодвинулся.
– Почему вдруг?
– Приказ руководства. На операции должны быть исключены любые сложности. А вдруг у метро к тебе привяжется милиция?
– Есть же разрешение... Семен пожал плечами.
– Мало ли... Попадутся скоты – захотят себе забрать или просто из вредности отвезут в отделение. И все насмарку. Снимай!
Асмодей медлил.
– Время идет! – Семен обхватил его за плечи, прижал к себе и сунул руку под пальто. – Повернись, неудобно... Асмодей дернулся, но безуспешно.
Прапорщик вытащил пистолет.
– Сунь его сюда! – Агент открыл вещевой ящик. – И не трогай. Вернусь
– сразу заберу.
Григорьев так и сделал. Выпутавшись из плечевой кобуры, Асмодей сунул ее туда же, захлопнул крышку. Если бы он мог, то явно запер бы ящик и ключ унес с собой.
– Не жадничай, никуда не денется! – Семен засмеялся и тем же жестом, что недавно Резцова, хлопнул по плечу Асмодея. – Давай вечером позовем девчонок и оттянемся как следует!
– Давай. – Асмодей немного напряженно улыбнулся в ответ.
– Ни пуха!
Семен рванул с места.
Встреча состоялась ровно в семь. Стемнело. Кислый и Асмодей стояли на набережной под вторым фонарем и, опираясь на парапет, смотрели на черную воду. В руках они держали тлеющие сигареты. Резцов подошел от Крымского моста, они немного поговорили и двинулись вдоль реки. Слева шелестели голые деревья парка Горького. Прошли одинокий прохожий и парень с девушкой. Набережная была пустынной.
Семен наблюдал за троицей в бинокль. Скоро его выход. Он извлек из кармана холостые патроны, потянулся под мышку. Душа противилась тому, что он должен был сделать. Гарантией выживаемости являлось умение мгновенно выстрелить в нападающего. Зарядив в пистолет три холостых, он утрачивал эту способность.
Семен присвистнул. В голову пришла блестящая мысль.
Он ссыпал холостые обратно в карман и открыл вещевой ящик. Игрушка Асмодея отлично подойдет для имитации. Недавно она выполнила прекрасно подобную функцию.
Кислый, Асмодей и Резцов приближались. Капитан выразительно жестикулировал.
Семен достал «вальтер». Недавно он собственноручно заряжал его, первыми шли шумовые патроны, один дослан в ствол. Вряд ли Асмодей нарушил порядок... Прапорщик слегка оттянул затвор и увидел, как зацеп выбрасывателя вытаскивает из патронника блестящий латунный цилиндр. Все в порядке. Пружина мягко вернула затвор на место.
Резцов полез в портфель. Пора! Григорьев повернул ключ зажигания. Передача состоялась. Пакет взял Кислый. Асмодей знает, что должен им завладеть. Когда начнется сумятица, он ею воспользуется. Если не обалдеет от неожиданности... Прапорщик опустил стекло.
Резцов пожал спутникам руки и быстро пошел навстречу машине. Кислый и Асмодей повернули обратно. Григорьев дал газ. Он нарочно разогнался, ревя двигателем, и со скрипом затормозил. Кислый и Асмодей повернулись.
До Резцова было два с половиной метра, как он и просил. Семен высунул в окно руку с пистолетом. Капитан подмигнул. Григорьев дважды нажал на спуск.
И мир перевернулся.
Уловить разницу между газовым калибром восемь миллиметров и боевым семь шестьдесят пять или ощутить лишние сорок граммов, приходящиеся на пули, практически невозможно. Но стрельба расставляет все по местам.
Рывки отдачи и ощутимые удары в грудь Резцова, отбросившие его к ограде, до абсурда естественная поза убитого человека чудовищно изменили все вокруг Семена Григорьева.
«Подставили», – мелькнула первая мысль. Он сам проводил много оперативных комбинаций и знал, как ничего не подозревающий гражданин вдруг совершает то, о чем и не помышлял и что мгновенно и навсегда ломает привычную жизнь.
Какой-то чудовищный план мог теперь использовать его самого в качестве пешки. Убитый товарищ изломанной куклой лежал на мокром грязном асфальте. Набережная вставала дыбом, левой рукой он вцепился в руль, правую поднес к глазам. В ней был зажат безобидный газовый пистолет, ставший по чьей-то злой воле смертоносным оружием.
Желтые пятна фонарей увеличивались в размерах, вращаясь вокруг. Дзинь, дзинь... В лобовом стекле появились круглые пробоины, окруженные густой сеткой круговых и радиальных трещин. В пяти метрах Кислый двумя руками, как в кино, наводил на него пистолет.
Реальная опасность включила рефлексы боевой машины одиннадцатого отдела Семена Григорьева. Набережная легла на место, и он дал газ, стремясь сбить противника раньше, чем тот успеет выстрелить еще раз. Но третья дырочка возникла прямо напротив лица, и пуля вошла точно между глаз.
Каймаков продолжал стрелять по врезавшейся в бордюр машине. Пакет валялся на земле. Асмодей инстинктивно подхватил его и бросился бежать. В ограде парка он заметил дыру и юркнул туда.
– Что случилось? – растерянно спросил стоявший за забором человек. Асмодей оттолкнул его и рванул по талым сугробам через кусты.
Когда затвор застопорился в заднем положении, Кислый бросил пистолет в воду и побежал к мосту. Навстречу мчалась «Волга» с зажженными фарами. Черт! Он резко повернулся. «Волга» притормозила, распахнулась дверца.
– Прыгай, быстро!
«Морковин», – подумал Каймаков и повалился на сиденье. «Волга» набрала скорость. Вместо сыщика «Инсека» рядом сидел крупный, коротко стриженный мужчина с малоподвижным, будто каменным лицом.
– Военная разведка, – представился он. – Меня зовут Карл, а это Франц.
Человек за рулем походил на него, как братблизнец.
– У нас задание охранять вас...
Еще недавно Карл хотел убить Каймакова, выполнил все, что для этого требовалось, и думал, будто достиг цели. Приказ все изменил. Он не помнил прежнего желания и был готов любой ценой защищать Унылого.
Морковин с Сергеевым находились в «Фольксвагене», следующем за «Волгой».
– Кто ж это нас опередил? – Морковин висел на хвосте у Франца.
– Это наши, – как всегда, нехотя сказал Сергеев. – У них приказ охранять, вот они и охраняют.
Человек, стоявший за забором парка, осторожно вышел на набережную. Резидент ЦРУ в Москве обозначал его в своих документах псевдонимом Казанова. В миру он звался Вадиком Кирсановым, а постоянные посетители валютного бара гостиницы «Славянская» знали его под прозвищем Красавчик.
Казанова осторожно прошел мимо изрешеченной машины, осмотрел труп Резцова и медленно двинулся дальше. Поймав такси, он поехал домой. На полдороге позвонил из автомата.
– Пришли двое, потом еще один. Разговаривали, этот последний передал пакет. Тут его и замочили из машины... Красная «девятка», номера нет... Мертвее не бывает, из груди лужа крови вытекла... Нет, его один из оставшихся замочил. Раз десять палил, всю машину разнес... Сам видел, вблизи, потом подошел... Два трупа, точно...
Доложив, Красавчик поспешил домой – в девять назначено свидание с новой киской. И он успел.
Асмодея трясло.
«Вот закрутили, гады, своих бьют, – нервно думал он. – Это чтоб американец поверил... А как у них со мной расписано?» Он позвонил Смиту.
– Все в порядке, подъезжайте. – Он назвал адрес. – Возьмите по дороге хорошей выпивки, чтобы я не сдох... Потом набрал номер Межуева.
– Почему Семен не объявился? – встревоженно спросил майор. – Как прошло?
– Прошло отлично, чтоб вы посдыхали! – Язык у Асмодея заплетался. – Пакет у меня, скоро приедет друг. А Семена пристрелили. И второго тоже. Сволочи вы все!
Он бросил трубку.
Американец принес водку, виски и коньяк. Нетерпеливо он вскрыл пакет и, пока Асмодей накачивался всем подряд, прочел документ. Раз, другой, третий... Потом вставил кассету в видеомагнитофон, просмотрел.
Несмотря на длительный опыт и железную выдержку, он чувствовал прилив радостного возбуждения. В руки попало то, что надо!
Краем уха он слышал об утечке информации по дейтериевой бомбе. Этим делом занималось АНБ и село в лужу: взять русских шпионов не смогло, потеряло своего офицера. Какая-то темная история приключилась с подозреваемыми. Не то несчастный случай, не то ликвидация... Но документальных материалов не осталось.
И – вот они! Причем занимались эти парни не только бомбой... В ЦРУ имелась информация об операции «Сдвиг», и если обратиться к геологам, то можно узнать, что они готовили в Мохаве. Не исключено – кольцо замкнется!
Разведчик не должен поддаваться чувствам. Особенно опасна радость – она притупляет бдительность. Проваливаются, как правило, на одном: полученной секретной информации. Именно она служит уликой, позволяющей выслать из страны сотрудника с дипломатическим иммунитетом или упрятать в тюрьму какого-нибудь шпиона-журналиста.
Смит стер отпечатки пальцев с кассеты и документа, вновь упаковал в пакет.
Присоединившись к Асмодею, выпил водки, подробно расспросил о происшедшем.
Инсценировка исключалась. В девяносто четвертом году убивать двух человек в центре Москвы может позволить себе только бандитская группировка, но ни одна из специальных служб.
– Послушайте, Виктор, я оставлю у вас пока этот пакет, – сказал Смит.
– Завтра мы встретимся в городе, вы передадите его мне, а я отдам ваши документы. Правительственное приглашение и въездную визу. Вылететь можем вместе, вечером.
– Согласен, – пьяно кивнул Асмодей.
Когда американец ушел, он вызвонил Ирочку. Без специального задания девушка не проявляла энтузиазма и требовала материального стимулирования. Вначале она-сослалась на плохое настроение, потом на головную боль, наконец – на женское нездоровье.
– Я тебе приготовил подарок, – бархатным голосом посулил Асмодей. Мысль о ночлеге в одиночестве была невыносимой. А к Ире он испытывал необъяснимо сильное влечение. – Очень щедрый подарок.
– Ну ладно, только ради тебя, – согласилась она.
– Ты что, сдергиваешь? – недовольно спросил Сергей.
Ирочка стояла на четвереньках, а он пристроился сзади и, держась за бедра, ожидал окончания разговора, слегка покачиваясь взад-вперед.
– Да, дела. – Девушка передала трубку Саше, который застыл на коленях прямо перед ее лицом и ждал еще более нетерпеливо, потому что, в отличие от товарища, вообще не мог предпринимать никаких действий, пока она болтала. – Так что давайте по-быстрому... Потом она сбегала в душ, сноровисто, как солдат, оделась.
– У него баксы есть? – лениво спросил развалившийся на кровати Сергей.
– Кажется, нет. А вообще – он богатенький Буратино. Дает всегда новенькими бумажками по пятьдесят штук.
– Вытряси его, пока будет спать, – посоветовал Саша. – А что? Завтра вечером мы улетим, а когда еще вернемся... Компания собиралась в Турцию и планы имела грандиозные.
Ирочка сразу подумала о Межуеве и Семене. Эти найдут везде... Но за границу из-за такого пустяка не сунутся, а когда вернется... Тогда видно будет! Ирочка не любила заглядывать далеко вперед и не умела этого делать.
– Можно попробовать... Она грациозно прошлась по комнате и взяла с полки видеокассету.
– Значит, надо его хорошенько расслабить...
– Ну ты там не очень, я ревную, – сказал Сергей.
В одиннадцатом отделе царил невероятный переполох.
– Как это получилось?! – Верлинов был красен лицом и кричал так, что вздувались жилы на шее. Никто из сотрудников никогда не видел его в подобном состоянии.
Межуев снова начинал пересказывать отчет бригады, контролировавшей передачу, но генерал не слушал.
– Как это получилось?! Почему убит Резцов?! Откуда оружие у Кислого?! Вы что, с ума все посходили? Кто так готовит операции?!
– Конечная цель достигнута, – почтительно, но твердо вставил Дронов.
– Причем резко возросла достоверность передачи. У американцев там оказался агент, он доложил, что двое убиты...
– Так, может, весь отдел перестрелять, чтобы сильнее поверили? – Верлинов стукнул кулаком по столу. – Всем ожидать на местах. Готовность номер один!
Оставшись один, он выпил две таблетки седуксена. Бешено колотилось сердце, головная боль свидетельствовала о поднявшемся давлении.
Такой прокол всегда чреват неприятностями, но сейчас, когда все на грани: или – или... Генерал нажал кнопку.
Исполнительный начальник секретариата застыл на пороге.
– Принесите план операции «Передача»! – приказал Верлинов.
– Есть! – Седой подполковник являлся воплощением четкости работы, которую начальник одиннадцатого отдела так ценил в подчиненных.
Через час прибывал самолет с остатками каракумской экспедиции. И с восемью гробами. Надо официально списывать потери, к ним можно добавить и Резцова с Григорьевым. Версия: налет моджахедов на таджикско-афганской границе. Там есть наши войска, и пребывание спецгруппы легко залегендировать.
Верлинов набрал по «вертушке» номер. Один, второй, третий... Раньше трубку брал обязательно хозяин спецтелефона, лично. Теперь по двум ответили референты, спросили фамилию и... не соединили. Один бывший друг и покровитель оказался занят, второй якобы отсутствовал. Третий абонент ответил, но разговор получился короткий и сухой: дескать, правительство больше не занимается подобными вопросами. Все должно быть по закону и разрешаться в рамках ведомства. Никаких специальных решений и незаконных санкций отныне не существует.
– Етить их мать!
Положив трубку, Верлинов протер вспотевший лоб. Дело плохо. Он достаточно знал коридоры власти, чтобы сообразить: подул совсем другой ветер. Отношение переменилось. Пока непонятно, к нему лично или к отделу в целом.
– Разрешите?
Начальник секретариата занес план операции «Передача». В правом верхнем углу красовалась размашистая подпись генерала Верлинова. Этого было достаточно. За провал несет ответственность начальник, утвердивший негодный документ. В тонкости никто не вдается.
Верлинов прошел в комнату отдыха, скомкал злополучный листок, щелкнул зажигалкой. Пламя быстро сожрало бумагу, осталось растолочь пепел, спустить воду и вымыть руки.
Теперь – задним числом – приказ о командировке спецотряда в Таджикистан для проведения мероприятий по обеспечению безопасности российских воинских гарнизонов в приграничных районах. В список отряда вписать капитана Резцова и старшего прапорщика Григорьева. Договоренность с командованием российской дивизии, инструктаж оставшихся в живых людей. Торжественные похороны, награды погибшим, награды и лучшее лечение раненым, материальная помощь...
Ровный поток мыслей оборвался. Подспудное беспокойство сформировалось в четкий вопрос: почему начальник секретариата отсутствовал так долго?
Верлинов нажал клавишу интерфона.
– Где находился план «Передачи»?
– У подполковника Дронова.
– Когда он его взял?
– Час назад. Надо было что-то уточнить...
Генерал съежился в кресле, как простреленный снайпером шар самоспасателя. Теперь предстояло падение.
Страхуется не только он, но и подчиненные. И лучшей страховкой для Дронова является ксерокопия выполненного его людьми плана, утвержденного начальником одиннадцатого отдела.
– Зачем вы отдавали план? – Голос генерала был спокойным и не выдавал владевших им чувств. – Почему не спросили меня?
– Но операция разработана их отделом, – удивленно оправдывался подполковник. – Специальных указаний не поступало...
– Какие вам, долбоебам, специальные указания нужны? – тихо и страшно спросил Верлинов. – Операция привела к гибели сотрудников, значит, план становится строго подконтрольным документом, режим его обращения ограничивается... Ну ладно... Отправляйтесь в кадры! Выслуга есть, вот и оформляйте пенсию. Хватит штаны просиживать и всякой херней заниматься...
– Но я...
Верлинов, не слушая, отключился, перещелкнул клавиши и отдал распоряжение своему заместителю по кадрам. В подобных случаях он действовал быстро, жестко и никогда не менял принятого решения.
Асмодей встретил Ирочку широкой улыбкой, поцеловал в румяную свежую щеку, галантно помог снять шубу. Девушка осталась в полупрозрачной красной гипюровой кофточке, блескучих черных колготках и узких высоких красных сапогах на «шпильках».
– Нет слов. – Асмодей подкатил глаза. – Так и иди, не разувайся...
Изящно покачивая бедрами, девушка прошла в комнату. Не вполне трезвый Асмодей жадно рассматривал высокую стройную фигурку.
«Взять ее с собой, что ли, – мелькнула шалая мысль, явно подсказанная чувственностью и алкоголем. – Вдвоем веселей, надежней и вообще...»
Но остатки трезвого разума подсказали, что элементарной чистоплотности и хорошего исполнения сексуальных упражнений недостаточно для посвящения в план, от успеха которого зависит собственная жизнь.
– Где же подарок? – капризно спросила Ирочка, осматриваясь.
Асмодей выложил на стол заранее приготовленные пять купюр.
– Очень большая щедрость! – Девушка скривила накрашенные бледной помадой губы. – Я тебе такое принесла...
Из маленькой красной сумочки, переброшенной через плечо, она достала картонную упаковку.
– Знаешь, сколько стоит эта кассета? Не меньше миллиона долларов! Я тут такое вытворяю... Но раз ты скупердяй... Она спрятала кассету обратно.
– Я ухожу...
– Нет, нет, нет. – Асмодей поспешно бросился в спальню, вытащил из-под кровати сумку. Кроме тугих розовых блоков с «куклами», там россыпью лежало несколько десятков купюр. Он отобрал с десяток и вернул сумку на место.
Наблюдавшая сквозь щель в портьерах, Ирочка бесшумно шагнула назад.
– Вот добавка. – Асмодей оттянул черные колготки и вложил туда десять пятидесятитысячных бумажек.
– Ты – душка! – Тонкие руки обвили его шею, горячее гибкое тело плотно прижалось, длинная нога легла на поясницу.
Ирочка так умело выполнила почти цирковой номер, что Асмодей не удержался и поцеловал ее в губы, хотя обычно старался этого избегать.
Когда он проснулся, Ирочки уже не было. На зеркале трюмо помадой был нарисован мужской половой орган в возбужденном состоянии. На столике лежала записка.
«Мой дорогой! Каждый из нас выполнил свои обязательства, я – так даже сверх договоренности. Больше не увидимся. Извини, если что не так. Оставляю память о себе. Пока».
Подписи не было.
– Что она выполнила сверх договоренности? – пытался вспомнить Асмодей, но никак не сумел.
А вот и сувенир на память: кассета, на которой Ирочка в течение сорока минут изощренно и самозабвенно занимается сексом сразу с двумя парнями.
Подчиняясь шестому чувству, Клячкин заглянул в сумку и обнаружил, что «куклы» исчезли. Граната по-прежнему находилась на месте, завернутая в рубашку.
– Ну что ж, Ириша, счастливо тебе погулять... Асмодей позвонил Межуеву.
– Вчера он оставил пакет, сегодня заберет.
– Где?
– Я должен позвонить.
– Ага...
Асмодей понял, что телефон прослушивается, впрочем, он и раньше это подозревал.
– Мне нужен адрес жены и паспорт с выездной визой в США. Желательно сегодня.
– У нас большая запарка, сам понимаешь. Не раньше, чем через два-три дня.
«Хотят подержать на крючке, – подумал Асмодей. – Может, зачем-то понадоблюсь...»
Он созвонился со Смитом, договорился о месте встречи, почти физически ощущая, как каждое слово записывается на магнитную ленту.
Вдруг от неожиданной мысли Асмодея бросило в пот. Что, если его схватят во время передачи пакета американцу? Разоблачение иностранного шпиона и своего, отечественного, предателя – хороший показатель работы контрразведки, им можно прикрыть любые проколы.
Да, похоже, именно этим дело завершится... Он сыграл нужную роль в чужой игре. Роль пешки. А пешку легче всего принести в жертву.
Клячкин, он же Фарт, он же Адвокат, он же Таракан, он же Асмодей и он же Проводник, хотя о присвоенном резидентурой ЦРУ псевдониме он ничего не знал, собрал весь опыт своей многогранной натуры и погрузился в сложные и запутанные размышления о том, как выбраться невредимым из чужой игры, ведущейся по неизвестным ему правилам.
И в конце концов придумал.
В два часа тридцать минут в проходном подъезде одного из старых арбатских домов Асмодей передал идущему навстречу человеку пакет, взамен взяв конверт из глянцевой белой бумаги. Они даже не остановились и не замедлили движения. На языке профессионалов такая передача называется «моменталкой». Роберт Смит был заметно напряжен, Асмодей, наоборот, – совершенно спокоен. Он был готов к тому, что во дворе у мусорных баков ему закрутят руки за спину, однако ничего не произошло.
Асмодей глубоко, с облегчением вздохнул и перестал существовать. Тут же исчез и Проводник. Из узкого сквозного дворика вышел Виктор Клячкин, только что обманувший сразу две специальные службы.
Что делать! Когда играешь по чужим правилам, приходится страховаться. За передачу американцу прощальной записки Ирочки не упрячут на пятнадцать лет в тюрьму, как за совершенно секретный отчет. Правда, Роберт Смит удивится несколько фривольному подтексту письма, возможно, посчитает, что «что-то не так» и не извинит за это, несмотря на «оставленную память». Хотя, если верить Ирочке, «память» тянет не меньше, чем на миллион долларов.
Клячкин шел по маршрутам Фарта и Адвоката, и на этих маршрутах его ждали.
Серая «Волга» оперативного отдела ГРУ остановилась у дома Каймакова.
– Вот телефоны. – Карл протянул белый квадратик бумаги. – Если нас нет на месте, позвоните дежурному и передайте все, что надо.
Франц тем временем нырнул в подъезд и вскоре вернулся.
– Все чисто. – И без всякой связи с предыдущим добавил: – Вымойте руки спиртом. Тогда парафиновый тест на продукты выстрела будет отрицательным.
«Волга» сорвалась с места.
– Ну как?
Из темноты вынырнул Вовчик с клеенчатой сумкой в руках.
– Я давно тебя поджидаю. Если что...
Он похлопал по сумке и тут же сунул туда руку: высветив их ярким светом фар, скрипнул тормозами «Фольксваген».
– Не надо, – сказал Каймаков, разглядев Морковина.
Сыщики поднялись с Каймаковым в квартиру. Он привычно хотел провести их на кухню и включить воду, но Морковин отрицательно покачал головой.
Они с Сергеевым зашли в комнату, извлекли микрофон из телефона, потом отодвинули шкаф и вытащили «клопа» из стены. Когда приборы были спрятаны в металлические коробочки. Морковин вздохнул.
– Откуда у вас оружие?
– Нашли во дворе после перестрелки, – шепотом ответил Каймаков.
– Можете говорить нормально. – Морковин взглянул на Сергеева. – Что скажешь?
– Меня не было ни там, ни здесь.
– Это понятно. А по сути дела?
Сергеев задумался.
– В любой оперативной разработке убийство исключено, возможна только инсценировка.
– Он застрелил его! – тонким голосом сказал Каймаков. – Я видел все вблизи!
– Одно из двух, – упрямо повторил Сергеев. – Или это не убийство, или это не разработка.
– Есть и третий вариант, – медленно проговорил Морковин. – Операция вышла из-под контроля. Но в любом случае... Замолчав, он рассматривал Каймакова.
– Почему вы сняли микрофоны? – нервно спросил он.
– В любом случае наступает стадия «зачистки». Ликвидируются вещественные доказательства и.. Есть у вас место, где можно переночевать?
Таких мест у Кислого было целых два.
Квартира Верки Носовой и Вовчика. Но у Верки место вполне могло оказаться занятым.
– А что будет завтра, послезавтра? Не просижу ведь я всю жизнь в чужих квартирах?
– Главное, пережить сегодняшнюю ночь. В спешке, сумятице могут быть приняты самые острые решения. А завтра можно собрать журналистов, пригласить адвоката. Словом, обстановка разрядится...
Каймаков немного подумал и позвонил Верке. Если уж прятаться, то лучше делать это дальше от дома. К счастью, у нее никого не было.
– Что, зацепило? – довольно засмеялась девушка. – Давай приезжай... «Фольксваген» провез Кислого через половину Москвы, а частные сыщики сопроводили его до дверей Веркиной квартиры.
– Завтра в восемь мы за вами заедем. Без нас не выходите, – сказал Морковин на прощание.
Васильев подходил к своему дому, предвкушая горячую ванну, ужин со стаканом водки и крепкий, успокаивающий сон. За прошедшие дни он похудел, появились мешки под глазами, на нижней челюсти справа расцветал желтым большой кровоподтек от автоматного приклада.
Он уже знал, кто погиб: самолет прилетел вчера, и он его встречал. Первым из раздутого брюха транспортника выпрыгнул старший десятки «альфовцев». Они обнялись.
– Слушай, как тебя зовут? – спросил Васильев.
– Юра. – На грубом, словно из обожженной глины, лице появилась улыбка, будто кто-то сидящий внутри расстегнул «молнию» защитной маски.
– А тебя?
– Борис.
Из самолета выходили уцелевшие и легко раненные участники экспедиции, потом вынесли шесть носилок. Джека, дублера Чена, Богосова и его ассистентов, двух водителей и повара Вовы Васильев не увидел и все понял. В бою, как правило, погибают наименее подготовленные к нему люди.
Погруженный в размышления, майор открыл дверь подъезда и направился к лифту. С двух сторон к нему устремились крепкие парни, каждый держал в руке обнаженный ствол. Третий держал его под прицелом с безопасной дистанции, контролируя каждое движение.
– Стоять спокойно, есть разговор, – сказал Гена Сысоев, который командовал захватом.
Васильев замер. В случайности он не верил, да и на обычных грабителей нападающие не были похожи.
– Мы из Юго-Западной группировки. А ты входил в квартиру Васьки Зонтикова. Так?
Майор молчал. Нападение в связи со службой, в собственном доме! И не иностранных диверсантов, а обычных бандитов! Такого в практике одиннадцатого отдела никогда еще не было!
– Короче, деньги надо отдать! Хоть вы из солидной фирмы – все равно. Так решили на самом верху, иначе бы мы не пришли. На самом верху! Три дня сроку, полтора арбуза – на бочку. «Накидка» Божеская.
– А на кол сесть не хочешь? – спокойно спросил Васильев. – Ты, видно, шизоид!
– Три дня сроку, – повторил Сысоев. – Найдете, куда принести. Нас все знают – мы не прячемся. Не чужое требуем – свое!
Васильев вздохнул. «Стереть» всех троих прямо сейчас! Не получится... Но уж позже...
– Ты хоть соображаешь, что делаешь? – печально сказал майор, будто обращаясь к мертвому.
– Это ты ничего не соображаешь. Знаешь, что сказали там, наверху? Что вы откололись и представляете только самих себя. А ваш Верлинов всем надоел!
Последняя фраза потрясла Васильева до глубины души. Потому что бандит не мог, никак не мог знать того, что он сейчас сказал! Не мог знать ни фамилии генерала, ни о самостоятельности отдела, ни о недовольстве его начальником в высших сферах. И если он все же знает все это, значит, напрямую связан с самым верхним эшелоном!
Хлопнула дверь. Васильев стоял в вестибюле один и тряс головой, точно получил по ней сильнейший удар. Так оно, собственно, и было.
