Глава семнадцатая
Дурь очнулся в маленьком бетонном боксе, куда почти не попадал свет. Дико болели голова и шея. Он вспомнил пустой подвал со странными металлическими шкафами, странного работягу... Неужели это он так его «выключил»?
Бесшумно открылась дверь, потянуло сырым воздухом, по глазам ударил острый луч фонаря.
– Встать! Руки за спину! – рявкнул грубый голос. – Выходи!
Машинально выполнив команду. Дурь оказался в узком коридоре между двумя автоматчиками. Наверху серели прямоугольники зарешеченных окошек. Сапоги конвоя пахли ваксой.
На миг ему показалось, что в беспамятстве он пропустил суд, этап, карантин и уже на полный ход мотает неизвестный срок. Но за что?!
Его вывели во двор. Нет, не зона, похоже, военный городок, и у солдат погон не красный, а черный. Куда ж он попал?
Когда Дуря завели в кабинет к капитану с надменным холодным лицом, он попытался узнать о своем местонахождении.
Тот внимательно осмотрел урку со всех сторон, неторопливо закурил, не предложив, как у них водится, «для душевного расположения», и сказал:
– Вы проникли на особо секретный государственный объект и подозреваетесь в шпионаже. Лучше будет, если вы расскажете правду добровольно. Иначе расскажете все равно, но с осложнениями.
Ноги стали ватными, и Дурь повалился на грубый деревянный стул. Шпионаж! Вот так влип! Тут уж никакая гуманизация не спасет, никак не откупишься, и цацкаться с тобой не станут – мигом мордой к стенке прислонят, запах могилы нюхать!
Он начал плести про анашу и помутненное сознание, про самый обычный подвал и умысел на кражу, но капитан перебил:
– На двери специальный замок. Открывается он особым способом. Кто вас этому научил?
Дурь клялся и божился, что ни с кем, кроме Скокаря, в сговоре не состоял и никаких секретов ни от кого не узнавал.
Капитан немного послушал и кивнул тем, кто стоял за спиной.
Дуря прижали к высокой спинке, специальными ремнями прикрутили руки к подлокотникам, разрезали левый рукав и наложили резиновый жгут повыше локтя.
Капитан откуда-то извлек шприц, набрал из темной ампулы густую розоватую жидкость и умело вколол в вену.
– Посмотрим, что у тебя на уме, – сказал он, включая диктофон.
Через две минуты Дурь начал подробный рассказ о совершенных им и подельниками преступлениях, о притонах и «малинах», местах сбыта краденого и продажи наркотиков – в общем, обо всех тайнах криминальной Москвы.
В соседнем помещении аналогичный рассказ вел Скокарь.
Через несколько часов отредактированные и систематизированные показания граждан России Медведева и Лепешкина, аккуратно перепечатанные на машинке, доставили генералу Верлинову. Он внимательно ознакомился с документом.
Более подробного и откровенного протокола не знало отечественное судопроизводство за всю свою историю, включая беспросветное время царизма.
Преступная биография гражданина Медведева начиналась семнадцать лет назад, когда четырнадцатилетним юношей он зверски изнасиловал шестилетнюю девочку. Потом он многократно насиловал, грабил, воровал, совершал разбойные нападения, хулиганил, в последние годы довольно часто убивал. Лишь за небольшую часть содеянного он был судим, причем суд относился к нему все более и более гуманно.
Жизненный путь Лепешкина не отличался разнообразием, только изнасилований у него было поменьше, зато квартирных разбоев гораздо больше.
В левом верхнем углу каждой преступной автобиографии Верлинов наложил аккуратную резолюцию: «Утилизировать» и четко расписался.
– Как «утилизировать»? – спросил начальник секретариата, которому предстояло отписать документ исполнителю.
– По делам ихним, – рассеянно ответил генерал. – Я думаю, лучше посадить на кол. – Кстати, у нас есть надежные узбеки или туркмены?
– Конечно, есть, – кивнул начальник секретариата и на подколотой исполнительской карточке написал: «Капитану Набиеву. Посадить на кол. Контроль».
Одиннадцатый отдел оставался одним из немногих мест в стране, где приказы исполнялись быстро, точно и в срок.
Изучив сведения о явках преступников, местах сборов «гастролеров», беглых, карманников, рэкетиров и наркоманов, генерал каллиграфически черканул: «Оперативный отдел. Подготовить расчет сил и средств, план операции по единовременной ликвидации данного отребья».
Чуть ниже легла еще одна резолюция: «Отдел внутренней безопасности. Тщательно проверить сведения, изложенные в абзаце N 6. Докладывать постоянно».
В абзаце номер шесть переведенная на язык канцелярских бумаг косноязычная речь Скокаря выглядела так: «По некоторым сведениям, ответственные заказы на убийства исполняет снайпер, работающий в госбезопасности».
Верлинов обвел этот абзац жирной черной линией. Предателей он ненавидел еще больше, чем обнаглевших бандитов.
Последние резолюции вопросов у начальника секретариата не вызвали, и он немедленно передал документы исполнителям.
Вскоре его вновь вызвал генерал.
– Найдите капитана Васильева. Пусть явится ко мне.
– Есть! – Седой подполковник козырнул, четко развернулся через левое плечо и вышел из кабинета.
Дурь и Скокарь томились теперь в одном боксе. «Сыворотка правды» не способствует улучшению самочувствия и оказывает угнетающее воздействие на психику.
– Я все, что знал, вывалил, – тяжело шевеля языком, каялся Скокарь. – Как гнилой орех лопнул!
– И я, – вздыхал Дурь. – Чего никто не знал, сам думал – забыл, и то разболтал.
– Если бы они так на следствии и суде допрашивали, нас бы уже давно расшлепали...
– Всех бы расшлепали или позакрывали. Ни одного делового на воле бы не было!
– Хорошо, ментам закон запрещает...
– Нас-то раскололи! Или закон изменили, или им на него наплевать. В армии свои законы... Особенно за шпионаж...
Внезапно и без того мрачное настроение Дуря окончательно омрачила ужасная догадка.
– А почему нас вместе посадили? До приговора должны раздельно держать!
– Может, уже вынесли? – пробурчал Скокарь. – У них это быстро... Их внимание привлек стук топора.
– Нагнись, я с тебя выгляну...
Скокарь нагнулся, и Дурь, взобравшись ему на спину, прильнул к мутному окошку.
– Что там? – сдавленно прошептал Скокарь. Дурь долго не отвечал. Потом спрыгнул вниз, сплюнул и сел в угол, уткнувшись подбородком в колени.
– Узкоглазые чурки колья тешут. И на наше окно смотрят.
– И что?
– Не знаю. Меня увидели – засмеялись.
Скокарь подскочил к двери, заколотил изо всех сил.
– Чего тебе? – раздалось из коридора.
– Зачем чурки колья ладят? Ржут почему?
– А-а-а, – лениво отозвался солдат. – То для вас.
– Почему для нас? – быстро спросил Скокарь.
– Да потому что вышел приказ вас, гадов, на колья посадить, – буднично пояснили из-за двери.
– Вы что, падлы! – На губах Скокаря вскипела пена. – По какому закону?
– По тому самому, вашенскому. По какому насиловать и убивать можно.
– Нет такого закона! Нет такого закона, падлы рваные! – Скокарь всем телом колотился в стальную дверь, не чувствуя боли. Он расквасил себе нос и губы, лицо было перепачкано кровью так же, как руки и рубаха.
– Адвоката давай! Давай адвоката! – исступленно орал урка. – Я жалобу напишу! Где прокурор?!
– Командиру комендантского взвода пожалуешься. Потерпи, уже скоро. Он тебе и прокурор, и адвокат сразу... За дверью перешли на шепот:
– А правда, кто исполнять будет? Это же не по уставу скомандовать: целься, пли!
– Подумаешь, проблема... Поднял и посадил, а дальше он сам сползет. Прижавшись к холодной стали, Скокарь затаил дыхание и напряженно вслушивался. Его мутило.
– Чтоб сразу не скользнул, там специальную перекладинку делают. Тогда упрется – и сидит как положено.
– А ну... – Одуревший от страха Скокарь развернулся, подбежал к стене под окном, подпрыгнул без всякого смысла – ясно было, что не достанет.
Так же бессмысленно дергался тот мужик, когда они втроем вошли в квартиру и заперли хозяина с женой и дочерью в ванной. Они упаковывали барахло, а Дурь время от времени подмигивал и громко говорил: «Ну, ребята, что будем с бабами делать?» И вслушивался в ту волну ужаса, которая выплескивалась в ответ из мертвой тишины ванной.
И все они вслушивались и ощущали этот ужас, он будоражил, возбуждал и как бы торопил то, что и так было предрешено. Но мужик дергался и суетился, и лицо у него кровенело, как сейчас у Скокаря, и глаза так же таращились, и губы прыгали. В конце концов Дурь перехватил ему бритвой горло, чтобы не мешался...
– А ну, нагнись! – взвизгнул Скокарь. – Я сам гляну, вы все туфту гоните, фуфлометы!
Дурь хотел дать ему в промежность, но сдержался и подсадил к окну.
За мутным стеклом приготовления уже заканчивались, гладко белели два полутораметровых кола, и улыбчивый черноволосый Сайд выбирал место для тех самых перекладинок. Наконец он приколотил их сантиметрах в тридцати от острия.
Понаблюдав за умелыми и целеустремленными действиями солдата, Скокарь вдруг расстегнул пряжку и, выпростав брючный ремень, зацепил его за решетку.
От удара ногами Дурь шарахнулся в сторону и со звериной тоской смотрел, как тело подельника несколько раз выгнулось в конвульсиях и бесформенным кулем обвисло между потолком и холодным бетонным полом.
На непредвиденный случай в нижнем шве майки у него имелась половинка бритвенного лезвия. В любой момент можно вскрыться... Да и раз ремни не отобрали, шнурки – никто вздернуться не мешает, как этот очкун. Конечно, если действительно впереди кол светит, то лучше вены вскрыть. Но Дурь не верил. Хоть взяли их лихо, уколами раскололи – не могут вот так, запросто, на кол насадить. На понт берут, путают. Поживем еще, там видно будет.
Васильев вошел в кабинет генерала. Верлинов, как всегда, выглядел кандидатом на цэковский банкет. Отутюженный костюм, крахмальная рубашка, безукоризненный пробор в густых, с изрядной сединой волосах, ускользающе тонкий аромат дорогого французского одеколона.
Доброжелательно поздоровавшись, хозяин предложил капитану сесть.
– Вы проявили бдительность, пресекли проникновение в спецобъект, задержали двух опасных уголовных преступников, допросы которых многое дали для разработки концепции охраны безопасности государства и граждан... Васильев не воспользовался наступившей паузой, и Верлинов довольно кивнул.
– Это позволяет сделать вывод о том, что нарушение инструкции, повлекшее гибель вашего напарника, явилось досадной случайностью, которая никогда больше не повторится.
– Так точно, товарищ генерал. – Васильев обозначил намерение стать «смирно», но, повинуясь движению руки начальника, остался в прежней позе.
– Поэтому я хочу поручить вам ответственную задачу. Обеспечение физической безопасности нашей группы, проводящей операцию за пределами России. Сохранность документации должна гарантироваться на сто процентов. Количество людей, оснащенность и вооружение – на ваш выбор. Вопросы?
– Где проводится операция?
Верлинов встал, подошел к стене, отдернул шторку, открывая карту бывшего СССР. Васильев тоже поднялся и сделал несколько шагов вперед.
– Здесь, – кончик указки ткнулся в карту. – В пустыне Каракумы – на территории суверенного Туркменистана.
– Когда начало операции?
– Нас сдерживают две вещи: бурильные трубы компании «Калифорнийские геологические исследования» и несколько представителей животного мира пустыни Мохаве. И то и другое будет в нашем распоряжении через три-четыре дня. Операцию начнем немедленно.
– Рапорт о схеме охраны и требуемых ресурсах я представлю к завтрашнему утру. Могу сегодня ночью.
Верлинову ответ понравился.
– В десять утра я вас жду.
Генерал крепко пожал капитану руку и проводил до двери кабинета. Там дожидался начальник секретариата.
– Только что сообщили, что один из задержанных покончил с собой... Повесился, – после паузы уточнил он.
– Вызовите дознавателя, задокументируйте, сообщите военному прокурору, – распорядился генерал.
И тут же спросил:
– Вы подобрали среднеазиатов?
– Кого? Ах, туркменов... Да, они уже закончили колья.
– Какие колья? – Верлинов наморщил лоб.
– Согласно вашей резолюции – посадить на кол двух преступников. Но один повесился.
Генерал очень внимательно посмотрел на исполнительного седого подполковника.
– Значит, все уже готово?
– Конечно.
– А как воспринято личным составом?
– С одобрением. Говорят – давно пора.
– Место, исполнители?
– Все определено.
Верлинов задумался.
– Вообще-то среднеазиатов я хотел готовить к командировке. И просил подобрать их именно для этого. Но раз так... Пришлете их позднее.
Он еще немного подумал.
– А почему второй не повесился?
– Не могу знать, – покачал головой начальник секретариата.
– Так давайте спросим. Это представляет значительный психологический интерес! Пусть доставят его сюда.
– Приостановить подготовку?
– Не надо. Раз машина запущена и маховик набирает обороты... Начальник секретариата не всегда понимал генерала Верлинова, но виду не подавал, тем более непонимание касалось исключительно второстепенных вещей.
Когда Дуря привели, генерал отпустил автоматчиков и выслал из кабинета начальника секретариата.
– Почему повесился ваш товарищ? – Верлинов не предложил задержанному сесть и сам стоял в двух метрах от него, широко расставив ноги и засунув кулаки в карманы брюк.
– Слабак, испугался... – Сейчас, в кабинете начальника. Дурь полностью уверился в том, что посадка на кол – обычное ментовское запугивание.
– А вам не кажется, что он правильно распорядился своей судьбой и выбрал менее мучительную участь?
– Чего вы меня выспрашиваете? Его и опросите!
Дурь напрягся, примеряясь к аккуратной фигуре генерала. Рано или поздно наступает подходящий момент. Похоже, сейчас он наступил.
Словно уловив мысли собеседника, начальник одиннадцатого отдела внимательно взглянул ему в глаза.
И тут же все существо рецидивиста, его отбитые почки, сломанные ребра, перебитая нога, покрытый шрамами череп воспротивились зарождающемуся замыслу. Он отчетливо понял, что никакой подходящий момент не наступил и что вовсе не по глупости или неосмотрительности остался с ним один на один хозяин кабинета.
Мускулы расслабились, кулаки безвольно разжались.
– Видите ли, – мягко объяснил Верлинов. – Мертвые не отвечают на вопросы. К тому же его мотивация совершенно понятна. А ваша – нет. Потому я спрашиваю вас. Скажите, если ьашй, э-э-э, коллеги узнают, что за все совершенные вами преступления вас посадили на кол... Что они предпримут? Я имею в виду – не бросят ли они преступное ремесло?
– Да никто в такую туфту не поверит! – скривил губы Дурь. Он тоже засунул руки в карманы.
– Ну почему же? – удивился генерал. – Мы можем показать фотографии, прокрутить видеопленку по телевидению, можем, наконец, исполнить это публично, где-нибудь на Манежной площади... Сомнений как раз ни у кого не будет! Интересно другое: если мы проявим способность за какой-нибудь час узнать обо всех преступлениях человека и сурово наказать его – не обязательно сажать на кол: можно отрубить голову, руку или ногуу, сварить в кипящем масле, повесить... Изменится ли поведение преступников?
Из всего сказанного Дурь понял одно: психологические штучки-дрючки. Никто не собирается его сажать на кол, но предлагают представить, а что будет, если... Действительно интересно... Дурь немного подумал.
– Ясное дело – многие отойдут. Особенно молодняк, фраера... Да и кто останется – попритихнут. И потом – все равно их же переведут одного за другим... Нет, тогда всем – амба!
Верлинов удовлетворенно кивнул.
– Вы совершенно здраво рассуждаете, и наши мнения полностью совпадают...
«Сейчас отпустит, куда он денется, – решил Дурь. – Ну и косяк упорол Скокарь!»
– ...В условиях реальной суровой ответственности преступный мир качественно изменится, выродится и фактически перестанет существовать. Но вернемся к вам. Почему вы не последовали примеру товарища, чтобы облегчить свою участь?
– Да какую участь? Что вы меня на пушку берете? Кто меня на кол посадит? Кто прикажет? Кто за это отвечать будет? Кишка у вас у всех тонка!
Верлинов удовлетворенно кивнул.
– Теперь мне понятна и ваша мотивация. Вы просто не верите в возможность применения к вам жестоких мер. Хотя сами неоднократно и легко применяли их к другим людям. Заметьте, в отличие от вас они были ни в чем не виноваты.
«Вольтанутый какой-то, – подумал Дурь, – Сейчас будет проповеди читать».
– Но на этот раз вы ошиблись. Сейчас вас действительно посадят на кол. В известной мере это случайность, результат слишком серьезно воспринятой шутки. Но, с другой стороны, случайность есть проявление закономерности. Со злом невозможно бороться методами добра. И общество созрело, чтобы это понять. И принять шутку за приказ. А когда люди исполняют приказ, отменять его тактически неверно и глупо. Сегодня мы начнем движение по новому пути. Вы станете первым объектом и осознаете, насколько неправильно поступали с неповинными людьми, все поймете и раскаетесь. Вы вспомните мудрость своего товарища и позавидуете ему. Прощайте.
Верлинов нажал клавишу селектора и коротко бросил:
– Уведите.
Дурь тупо соображал, что ему наговорил странный хмырь. Думал он недолго: через десять минут его действительно посадили на кол. Произошло это в угольном складе котельной полигона одиннадцатого отдела. Два прапорщика – ветераны Афгана выполнили процедуру по всем правилам.
Пропустили веревку в рукава и завязали на спине, получилось, что он обхватил себя руками. Потом уложили на бок, связали щиколотки и подогнули ноги. Один прапор тщательно мазал мылом деревянный предмет, больше всего напоминающий кий. Конец был почему-то затуплен. Второй по шву распорол брюки. Процедура напоминала насильственное клизмирование, которому Дурь пару раз подвергался в зонах, когда заделывал мастырки, чтобы вызвать заворот кишок.
Намыленное дерево проскользнуло без усилий, как клистирная трубка, не вызвав неприятных ощущений. Потом его взяли под локти и легко, словно приготовленного к закланию барана, подняли в воздух? – жалкого, со скрюченными ногами и торчащим сзади «кием». В голове была полная пустота.
В утрамбованном, покрытом угольной пылью земляном полу имелось глубокое свежепросверленное отверстие, толстый конец кола плотно вошел в него и накрепко застрял.
– Ну, пошел!
Прапоры отпустили локти, скрюченное тело скользнуло вниз, и Дурь, как и обещал генерал, все понял и осознал. Ему завязали рот, поэтому наружу вырывалось лишь утробное мычание. Умирал он три часа и очень завидовал Скокарю. И здесь Верлинов оказался прав.
В конце дня военный дознаватель осмотрел трупы и составил акт о самоубийстве двух неизвестных лиц, задержанных за проникновение на территорию секретной войсковой части и имевших при себе оружие. Ввиду очевидности картины в возбуждении уголовного дела было отказано, а трупы кремировали в той же котельной.
В десять утра следующего дня капитан Васильев, как и обещал, представил начальнику одиннадцатого отдела подробный рапорт, суть которого изложил устно:
– Численность подразделения охраны зависит от двух факторов: обстановки в районе проведения операции и взаимодействия с местной властью.
– Район неспокойный, – перебил Верлинов. – Недалеко – афганская граница, тропы контрабандистов: наркотики, оружие... Банды таджикской оппозиции. Местная власть пообещает полное содействие, но как это выполнит... Восток – дело тонкое. Лучше рассчитывать на свои силы.
– При хорошей подготовке и экипированности личного состава достаточно двадцати человек. Для страховки я бы взял двадцать пять. Этого вполне хватит на случай стычек с контрабандистами. Но если предполагать возможность целенаправленного ведения против нас боевых действий, надо исходить из другого расчета.
– Группа не представляет интереса для продуманного и направленного нападения. – Верлинов просмотрел рапорт, сделал несколько пометок, кивнул. – Десять бойцов может представить «Альфа». У вас не будет возражений?
– Никаких, хотя... Для пустыни больше подходят люди с афганским опытом.
– Они все проходили там «обкатку». И у нас, в роте охраны спецсооружений, много «афганцев».
– Да, – генерал будто внезапно что-то вспомнил. – Вы перехаживаете в звании уже больше двух лет? Кажется, двадцать семь месяцев?
Васильев кивнул.
– Хорошо, комплектуйте группу. И подбирайте снаряжение.
Намек генерала был предельно ясен. Успешное выполнение задания сулило два просвета на погоны и новые перспективы.
Пятнадцать добровольцев Васильев отобрал в тот же день. Одиннадцать прапорщиков и четыре младших офицера – все побывали «за речкой» и имели опыт боевых действий. К вечеру через КПП полигона прошли десять рослых мужчин в камуфляже без знаков различия. У них имелсясвой старший; когда Васильев хотел разбить их на тройки и смешать с остальными, тот сказал, что лучше этого не делать: группа хорошо сработалась и четко взаимодействует в любых ситуациях. Поразмыслив, капитан был вынужден с ним согласиться. Он разбил бойцов на две ударные десятки, а пятерых выделил в маневренную группу усиления.
На следующий день Васильев со старшими подразделений отправился на склад арттехвооружений. Специальное и замаскированное оружие решили не брать, сосредоточившись на средствах ведения боя, позволяющих добиться перевеса над противником на дистанциях 500-800 метров. Как правило, действуя на плоской открытой местности, противостоящие стороны не могут сократить это расстояние.
Взяли четыре самозарядные винтовки Драгунова с оптическими прицелами – мощное и точное оружие, опасное до двух километров, двенадцать ручных пулеметов, два станковых, четыре автомата с подствольными гранатометами, новейший плазменный огнемет «шмель» и портативный сорокамиллиметровый миномет. На всякий случай Васильев выписал ракетный комплекс «стрела» со снарядами «земля-воздух». Набрали много гранат, причем «альфовцы» предпочли мощные «Ф-1». Каждый из них, кроме того, вооружился двадцатизарядным «стечкиным» в пластмассовой кобуре. С избытком запаслись патронами и взрывчаткой.
– Вы что, парни, хотите Америку завоевать? – спросил завскладом – рябой прапорщик с плутоватыми, как у большинства его материально ответственных собратьев, глазами. – Куда вам двадцать цинков патронов? Я с вами грыжу наживу!
– Давай шевелись, – сухо сказал Васильев. – Грыжа – дело твое личное, а насчет Америки не волнуйся – мы туда не собираемся.
Однако подготовка к той же самой операции, на которую была задействована группа Васильева, проводилась и на Американском континенте. Правда, старый Джошуа не подозревал о своей причастности к оперативной комбинации русской контрразведки, и, если бы ему сказали, что без него лопнет план «Расшифровка», призванный изменить политическое будущее России, он бы этому, конечно, не поверил.
Потрепанный «Лендровер» выехал из Нидлса – небольшого городка на границе Калифорнии и Аризоны перед самым рассветом. Когда солнце начало припекать, вездеход катился по пустынной выжженной равнине, и Джошуа во все горло распевал песни своей молодости. Он родился в Иньокерне, расположенном на восточных отрогах Сьерра-Невады, и прожил в этих краях уже шестьдесят пять лет. Джошуа нравилась пустыня, и она не имела от него тайн.
В пятьдесят первом, когда прошел слух, что в Мохаве имеются алмазные трубки, он водил искателей удачи по всей южной части пустыни между озером Солтон-Си и рекой Колорадо. Слух оказался обыкновенной «уткой», запущенной газетчиками, и Джошуа с самого начала знал, что никаких богатств здесь нет.
Позже, в начале шестидесятых, любители острых ощущений платили немалые деньги за то, чтобы побывать в Долине Смерти, и Джошуа организовывал экспедиции в этот земной ад. Индейцы племени шошонов назвали зловещее место «томеша», что означает «горящая земля». И действительно, в узкой горловине, зажатой между хребтами Амаргоса и Панаминт, земля почти горит: температура поверхности достигает девяносто четырех градусов по Цельсию, ящерицы время от времени переворачиваются на спину, чтобы охладить обожженные лапки. Белое марево сгустившегося воздуха раскалено до пятидесяти пяти градусов, человек здесь теряет литр жидкости в час, и, если у него кончится вода, бедняга за день превратится в высушенную мумию.
Джошуа проложил короткие маршруты по краю Долины Смерти, туристы ничем не рисковали, но получали полное впечатление об одном из самых страшных мест на земле. Фирма извлекала вполне приличный доход и обеспечила Джошуа безбедную старость. Он уже мог не заботиться о заработке, но деятельная натура требовала дела, потому он и взялся выполнить просьбу странного незнакомца. Тем более что тот щедро платил.
Когда появился ориентир – высокая, около десяти метров юкка с толстым стволом, часы показывали одиннадцать. Подогнав «Лендровер» к дереву и внимательно осмотрев ветки над головой, чтобы не прозевать гремучника Митчела, Джошуа съел несколько сандвичей с ветчиной и сыром, налил из термоса кружку густого янтарного чая. Горячая жидкость способствует теплообмену и очень полезна в пустыне, хотя большинство людей этого не понимают – пьют ледяное пиво или пепси из походных холодильников и тем нарушают тепловой баланс организма.
За последние годы только раз Джошуа встретил понимающего человека. Высокий рыжий геолог, искавший то ли воду, то ли нефть, возил с собой термос чая и заваривал чай на костре во время привалов. Его спутник, китаец или японец, тоже запомнился: он ловко разделывал змей, пил кровь и ел густо посоленное сырое мясо. Джошуа этого не одобрял, хотя каждый имеет право выбирать себе пищу по вкусу. Может, и этот незнакомец собирается пустить пресмыкающихся на еду?
Джошуа немного поразмышлял. Нет, вряд ли. Тогда бы он точно знал, чего хочет. И договаривался бы о регулярных поставках. К тому же в радиусе тысячи миль нет места, где можно заработать хотя бы десять центов, продавая блюда из змеиного мяса.
Скорей всего он действительно собирается открыть зоопарк, собрав представителей животного мира со всех пустынь мира. Но почему тогда он не хочет брать гремучников? На ядовитых змей люди смотрят с большим интересом. Если они, конечно, за толстым стеклом.
Джошуа сделал последний глоток чая, надел широкополую, как в вестернах, шляпу и встал. В конце концов, это не его дело. Человек платит деньги и заказывает товар. Какие мысли в его голове – никого не интересует.
Сам Джошуа не любил совать нос в чужие дела; И не терпел находиться в центре внимания. Когда геолог, понимавший в чае, и его спутник-змееед погибли, в Нидлс понаехала целая куча людей – представители геологической компании, страхового общества, репортеры... Потом появились федеральные агенты, и шериф Эдлтон зашевелился. А старый Джошуа оказался в центре событий – ведь именно он провел с покойными последние две недели.
И почему-то все считали, что он полностью в курсе их мыслей, дел и планов, как будто речь шла о ближайших родственниках! Он плюнул и уехал в пустыню, но толстый Эдлтон разыскал его и привез обратно, федералы заставляли опознавать останки и выспрашивали, не заметил ли он чего-то необычного или странного в поведении погибших или в обстоятельствах их смерти.
Вытащив из багажника мешки, прут и рогатину, Джошуа направился к зарослям креозотового кустарника, где обитал подходящий экземпляр. Более двух часов, обливаясь потом под палящим солнцем, старик разгребал растительный опад под кустами и засовывал прут в прикорневые норки. Почти сразу ему удалось поймать зеброхвостую ящерицу, несколько раз попадались слепозмейки, не представляющие интереса для заказчика. Дал он уползти и желтобрюхому полозу, потому что незнакомец хотел получить яркого представителя пустыни Мохаве, не встречающегося в других районах мира.
Наконец из-под очередного куста метнулось черное, перехваченное красными кольцами тело королевской змеи. Джошуа бросился следом, нацеливая рогатину. Он еще сохранил достаточно ловкости и силы, чтобы не упустить добычу.
Прижав голову пресмыкающегося рогатиной, он приготовил мешок и, ухватив крепкими пальцами змею за шею, поднял сильно бьющееся мускулистое тело в воздух. Потеряв опору, пленница на миг затихла и тут же оказалась в мешке. Быстро завязав горловину, Джошуа, довольный, вернулся к машине и тронулся в обратный путь.
Необычного и странного в смерти геологов было хоть отбавляй. Что могло взорваться с такой силой? Газ, вырвавшийся из скважины? Джошуа не высказывал своего мнения по поводу официальной версии, но за полвека блужданий по пустыне ему не приходилось слышать о подобных случаях. А куда делся третий? Незадолго до того, как Джошуа оставил лагерь геологов, к ним присоединился еще один парень, как он сказал – из Лон-Пайна. Значит, трупов должно быть три! А если их все же два – должен быть живой свидетель или хотя бы его следы! Кстати, в Лон-Пайне никто не пропадал, и вообще, человека, которого описывал Джошуа, там никогда не видели.
Зато в местной гостинице был убит заезжий коммерсант, чего здесь не случалось уже сорок лет, с тех пор как картежник Джек застрелил в пьяной драке молодого Симса. Убийство произошло в день катастрофы у геологов.
Темная история. Недаром столько людей проявили к ней интерес. Но долгая жизнь в пустыне отучила Джошуа удовлетворять чье-то любопытство. Лучше всего прикинуться старым, потерявшим память пнем. Потому что некоторые вопросы откровенно пахли смертью. Джошуа не смог бы объяснить, как он это определил. Но когда здоровенный угрюмый лоб, назвавшийся репортером, а три месяца спустя еще один хмырь с бегающими глазами выспрашивали разные мелочи и подробности, он уловил излучаемую волну угрозы и почувствовал себя единственным и чрезвычайно опасным свидетелем.
Пришлось завести собак и таскать всюду с собой заряженный дробовик. Может, это было излишним, но Джошуа руководствовался мудрым принципом, не раз спасавшим ему жизнь: если речь идет о собственной безопасности, то лучше переоценить опасность и перестраховаться в мерах защиты.
Если бы старик знал, что здоровяк – репортер" на самом деле являлся сотрудником подотдела физических воздействий Главного разведуправления России по прозвищу Карл, он бы не посчитал, будто переоценил опасность.
Вечером к небольшому домишке Джошуа подкатил пыльный, явно взятый напрокат «Шевроле» заказчика. Джошуа передал мешок с королевской змеей и другой, поменьше, – с двумя ящерицами семейства игуановых. Взамен он получил триста долларов. Обе стороны остались довольны сделкой, хотя коммерцией она была только для старика, а для давнего агента КГБ СССР по прозвищу Джо – эпизодом боевой операции.
Через час на развилке дорог Джо увидел условное помаргивание фар и ответил соответствующей серией вспышек. Потом выгрузил мешки у дорожного знака и уехал. По соображениям конспирации он не должен был знать, кто забрал груз.
В течение ночи мешки перегружались еще несколько раз. После последнего участка пути опытные руки сделали ящерицам и змее усыпляющие инъекции, их упаковали в прочные ящики со льдом, которые, минуя таможенный, санитарный и пограничный контроль, были погружены в самолет, вылетающий в Москву. Этим же рейсом официально следовало закупленное Министерством геологии буровое оборудование.
Когда самолет взмыл в воздух, резидент бывшего ПГУ с облегчением перевел дух. Медленно спадало напряжение в замкнутой на него агентурной сети, охватывающей Запад США. От «пикового» режима напряженной работы десятки людей возвращались к привычной, размеренной жизни. Боевая операция для них была завершена. Службе внешней разведки о проведенной акции не сообщалось. Так предписывалось в шифровке, переданной по личному каналу председателя КГБ, а резидент был достаточно опытен, чтобы не нарушать приказы подобного уровня, какие бы изменения ни происходили в далекой России.
В Москве операция только разворачивалась. Неожиданно Верлинов столкнулся с препятствием, которого совершенно не предвидел.
– Я устал, у меня нервы ни к черту... Я в отставке, наконец!
В обычной квартире обычного дома, расположенного в обычном районе Москвы, жил человек с нарочито усредненным именем – Иван Петрович Иванов, в прошлом нелегал Первого главного управления, десять лет проработавший на Западе США, реализовавший ответственную операцию, чудом спасшийся от смерти и ускользнувший от идущих по следу агентов ФБР. Не было ничего удивительного, что он хотел покоя.
– Я отказываюсь! Отказываюсь наотрез! – Хозяин отводил взгляд, Верлинову послышался тяжелый дух перегара. Что ж, так часто бывает... Годы нервных перегрузок, постоянные стрессы не проходят бесследно.
– Подберите похожего человека, загримируйте, я позанимаюсь с ним. – Бывший нелегал понимал, что если к нему явился лично генерал госбезопасности, то отвертеться будет непросто. Но он старался.
– Мы гримируем человека под Чена, – пояснил Верлинов. – Два актера – это уже кино. Нам нужен железный первый план. Чен мертв, его ни о чем не попросишь. Поэтому я прошу вас.
– Я никогда не заставлял себя просить...
У человека заметно дрожали руки и подергивалась щека. Старый Джошуа узнал бы, конечно, рыжего геолога, понимающего толк в чае, но непременно отметил бы, что он сильно сдал. Верлинов подумал, что его тоже придется гримировать.
– Но есть предел крепости, я уже выработал свой ресурс! Может быть, я сломался рано, но этот последний год под подозрением меня доконал, а особенно покушение... Я стоял на грани, понимаете, на грани...
– Конечно, понимаю, – мягко сказал генерал. – Но сейчас никакого риска нет. Вы не покидаете территорию СССР, с вами постоянно находятся вооруженные бойцы охраны. Что может случиться? Пять минут перед видеокамерой – и все! Вся экспедиция займет три, от силы пять дней! Мы можем вывезти вас раньше, спецрейсом...
– Я боюсь выходить из дома! Я болен, мне надо лечиться! Ну снимите меня здесь, в какомнибудь павильоне, или сделайте наложение...
– Пленка должна быть абсолютно подлинной. Но раз у вас расстроены нервы, мы вам поможем. У нас есть психотерапевт-гипнотизер, он модифицирует вашу личность. Исчезнут опасения, пропадет чувство тревоги, страха...
– Правда? – На лице разведчика мелькнула тень надежды.
– Конечно! – уверенно сказал Верлинов. Собеседник вышел из глухой защиты, у него появился интерес к разговору. Это главное. Самое трудное – заставить сделать первый шаг. Потом весь путь проходится незаметно.
В течение следующего часа начальник одиннадцатого отдела рассказывал отставному разведчику о многочисленных успехах психотерапии, и почти все, о чем он говорил, было правдой.
– У меня невроз, мания преследования, я это прекрасно понимаю, – оживившись, говорил разведчик, и то, что он проявлял критичность самооценки, являлось хорошим признаком. – Меня направляли в санаторий, и в нашей больнице я лежал... Но сильного специалиста у них, видно, нет: микстуры, пилюли, капли да витаминные уколы.
– Сегодня же вы начнете курс. – Верлинов глянул на часы. – В шестнадцать к вам приедут. Только... Вы знаете, как ревниво врачи относятся к вмешательству других специалистов. Поэтому лучше не говорите ничего своему доктору.
– Само собой, – кивнул разведчик. – Да я уже давно в поликлинику не ходил – все равно толку нет!
– И еще... – осторожно, прощупывающе продолжал Верлинов. – С выделением Службы внешней разведки в самостоятельное ведомство иногда возникают проблемы взаимодействия... Та же конкуренция. Поэтому я попрошу не сообщать вашему куратору о наших контактах.
Хозяин молчал. Каждый разведчик, вернувшись «с холода», получает пожизненного куратора – действующего сотрудника разведки, решающего все возникающие вопросы: от бытовых проблем до обеспечения безопасности. Основная же задача кураторства далека от альтруизма – постоянный и повседневный контроль за «бывшим», который до самой смерти остается носителем секретов, иногда очень важных. Неискренность с куратором – серьезный проступок.
Однако данный случай – особый. В конце концов, только государственный идиотизм расчленил единый организм КГБ на куски, которые вынуждены иметь секреты друг от друга.
– Хорошо. – Разведчик наконец кивнул.
– Отлучку придется залегендировать. Вы же раньше периодически выезжали на рыбалку?
– Да, с этим проблем не будет.
– Ну и отлично. – Верлинов встал и крепко пожал руку бывшему нелегалу.
