Глава 7
Остаться в живых
В восемь утра Андрей уже завтракал. Заваренный в старой большой чашке, с паутинкой мелких трещинок по внутренней поверхности, крепкий кофе слегка отдавал прелью, но, сдобренный ванильным сахаром и молоком, всё равно был гораздо лучше растворимого, а толстый кусок белого хлеба с маргарином, густо намазанный яблочным джемом, принесённым Любашей, делал трапезу почти праздничной. Правда, это были остатки роскоши: после изящной и интеллигентной Леночки крепкая ширококостная медсестра утратила для Андрея всякую привлекательность, а коль скоро главный связывающий их интерес оборвался, иссяк и ручеек продуктовой поддержки… Но Говоров об этом не жалел. Точнее, жалел, но не сильно, только о второй составляющей их связи.
И тут прозвенел телефонный звонок. В такое время звонки редко приносят хорошие известия.
– Андрей, это я, Марина Медведева! – бился в мембране истерический женский голос. – В этой бане ребят убили! Егорова и Костю! Я всех наших обзваниваю, никто трубку не берет или отговаривается занятостью! Надо что-то делать!
– А что тут сделаешь, Мариночка? – растерялся Говоров. – Они меня с собой звали. Если бы поехал, меня бы тоже…
– Но ты же не поехал! А они поехали! И их убили!
– Так что, это я виноват?!
– Ты такой же, как все! – взвизгнула Медведева и бросила трубку.
Истеричка!
Аппетит пропал, настроение испортилось еще больше. А ведь действительно, если бы он принял приглашение ребят, то и его бы убили… Но как они попали в мясорубку, о которой говорит весь город? Ведь никогда в бани не ездили…
«Это в той их, прежней жизни, – тут же поправил он сам себя. – А они новую начали. И поехали отмечать, а она тут же закончилась!»
Андрей вспомнил их последнюю встречу. Ребята звали его в новую богатую жизнь, а он отвечал, что и так всем доволен. А Виталик сказал: влюбишься, прожжет до самого сердца, тогда и захочешь всего, в любой водоворот кинешься. И ведь действительно, как в воду смотрели! Водоворот его уже закручивает, вот-вот вообще засосет… Вчерашнее общение с Палычем и Пашей показало, что против таких людей он – как таракан. Захотят – и раздавят! Такое время наступило: вон, настреляли в «Горячей избе» двадцать человек – как так и надо.
Интересно, а сколько стоят его акции? Если завод оценивается в миллионы долларов, то немало. Очень немало! Не те десять тысяч, которые ему запросто предложили! А сколько стоит его жизнь? Гораздо меньше… И если он акции не отдаст, его просто убьют! Это экономически оправданно, а значит, по законам нового времени вполне вероятно…
Он вскочил и нервно заходил по кухне. А ведь замок неспроста разболтался. И в кладовке не было такого беспорядка… И в шифоньере белье вроде бы перевернуто… ОНИ приходили и искали! Только сразу после визита «джинна» он спрятал акции в надежном месте – интуиция подсказала… Но ЭТИ люди не сворачивают с избранного пути и не пасуют перед трудностями. Когда они придут в следующий раз и как будут искать? Может, отрубят пальцы? Об этом лучше даже не думать!
Надо что-то срочно предпринимать. Не для того, чтобы выгодней продать свою ценность, чтобы подняться и разбогатеть, нет… Чтобы остаться в живых!
* * *
Заброшенный «жигулёнок» был весь занесен снегом. Крышка багажника примерзла и не открывалась, пришлось бегать за грелкой и отогревать замок. Наконец Андрей справился с задачей. Достал две большие сумки, захлопнул багажник и двинулся к остановке. У подъезда стояла Любаша и, прищурившись, наблюдала за его усилиями.
– Уезжаешь, что ли?
– Да нет… Надо бумаги на работу отнести…
– А кто же на работу носит? Надо с работы носить! – саркастически усмехнулась медсестра. – А чего ж ты на своем автомобиле не едешь? Может, прокатишь?
Говоров не стал отвечать на явные подначки: мысли его витали совсем в других сферах, где не было места не только Любане, но даже и Леночке.
Через сорок минут он уже был у Альбины Семёновны, хорошей знакомой его родителей. И по совместительству – нотариуса. Маленькая сухонькая женщина очень удивилась его желанию, но составила завещание, в котором оговаривалось, что в случае, если Говоров умрет либо пропадёт без вести, все принадлежащие ему акции должны быть уничтожены. Потом Альбина Семеновна по всем правилам опечатала сумки, и Андрей отвез их в «Тихдонпромбанк», где сдал на ответственное хранение вместе с завещанием.
На завод Говоров безнадежно опоздал. Взволнованный Пашка Колотунчик перехватил его на площади перед административным корпусом.
– Ё-моё, Говорок, тебя там со сранья Матвеич ищет, а ты прогуливаешься, как директор пляжа. Дуй к нему быстро!
– Что, опять «вивесторы» приезжают? – с улыбкой спросил Андрей. На удивление, сейчас ему все было по барабану.
– Да нет, тебя к начальству вызывали, чуть ли не сам Фёдоров искал, а тебя нет! Во какие колотунчики! Матвеичу, конечно, фитиля вставили, а он тебе вставит!
– Го-го-говоров, т-ты с-совсем… – подлетел сзади Матвеич. Судя по виду, он только что пробежал марафонскую дистанцию. Или сошел с нее у самого финиша.
– Во, чё я тебе говорил? – пробормотал Пашка и быстро рванул в противоположную сторону.
Матвеич сильно запыхался и оттого говорил с трудом, глотая окончания слов:
– Ты… это… дава… быс… к директ…
– Чего случилось-то?
Матвеич только махнул рукой в сторону заводоуправления, согнулся и, опершись руками на колени, пытался восстановить дыхание.
– Бе-гом! Бе-гом! – Он махал рукой, будто Говоров не знал, в каком направлении ему надо бежать.
Но Андрей не побежал, а пожал плечами и пошел неспешно, как будто дворник с директором водили тесную дружбу и частенько встречались для дружеских разговоров.
– Совсем… Совсем крыша съехала, – изумленно сказал Матвеич.
Для всего бесправного заводского люда работники заводоуправления были словно обитатели Олимпа для древних греков. В смысле, так же далеки, недоступны и недосягаемы. Самой высшей фигурой, до которой мог добраться простой работяга, принесший отчаянную челобитную высшему начальству, была здесь секретарь Вера Петровна. И вела она себя с челядью соответственно – строго и высокомерно.
Сейчас она говорила по телефону и не обратила ни малейшего внимания на вошедшего в приемную Говорова. Тот остановился у стола в привычной позе покорного ожидания.
– Да, Сашенька, сегодня точно! Ну, почти точно… Если срочное совещание не соберут. Ты же знаешь: пока начальство здесь, и я уйти не могу…
– Мне бы к Фёдорову, – деликатно напомнил о себе Говоров.
Но резкий жест наманикюренного пальчика приказал ему замолчать и не отвлекать занятого человека от важных дел.
– А если совещания не соберут, то к семи я буду готова. Так что звони. Пока-пока… – Она сердито посмотрела на Андрея. – Что нужно? Не видишь, я занята, чего встреваешь?
– Извините. Я к Фёдорову…
– С какого перепугу? Ты кто такой, что хочешь вот так, запросто, ворваться к коммерческому директору?
– Так я Говоров, меня вроде вызывали…
Вера резко загасила озлобленность и бодренько защебетала:
– Ой, ну что же вы молчите, Андрей Иванович, вас все уже давно ждут… Присядьте, я сейчас!
Она выскочила из-за стола, метнулась к большой полированной двери и проскользнула в кабинет директора. Говоров успел ощупать глазами гибкую ладную фигурку. «Как у Леночки», – подумал он.
– Войдите, пожалуйста, – Вера широко раскрыла дверь и улыбнулась Андрею, как желанному важному гостю.
Говоров впервые за все годы работы на заводе попал в кабинет генерального. Нечего ему тут было делать, даже в бытность инженером, а уж дворником – тем более… Он с любопытством осмотрелся. Тепло, светло, просторно, кожаная мебель, большой аквариум, огромный плоский телевизор, похлеще, чем у Григория Натановича. Да-а, живут же люди! Точнее, начальники. А обычный люд с хлеба на квас перебивается…
Генеральный директор был не один: здесь присутствовали и Фёдоров, и очкастый главный инженер с немецкой фамилией… Вайс, кажется.
– Здравствуйте, – сказал Говоров и вроде как поклонился всем сразу и никому конкретно.
Малышев, широко улыбаясь, вышел из-за стола, крепко пожал ему руку. При этом смотрел на него с восхищением, как на давно ожидаемого богатого родственника. И Фёдоров изобразил радость, и Вайс. Количество улыбок в начальственном кабинете стало зашкаливать за среднемесячную норму.
– Извините за опоздание, товарищ директор, то есть господин директор…
Но Малышев не обратил на его слова ни малейшего внимания.
– Здравствуйте, господин инженер, – генеральный продолжал трясти руку Андрея.
– Я дворник…
– Нет, нет, это была ошибка! Я не знал, какой вы замечательный специалист, да и про то, что вы наладили конвейер, мы тут не знали. Так что вы опять инженер-электрик, с окладом по высшей тарифной ставке и премиальными. Вот подписанный приказ уже на столе. Поздравляю!
– От всей души! – Теперь Фёдоров жал ему руку.
Потом то же самое проделал Вайс, только улыбка у него была более кислая, чем у первых двух.
– Спасибо! – растерянно произнес Говоров. – Это так неожиданно…
– И это только первый шаг! – торжественно сказал Малышев. – Есть соображения назначить вас начальником смены. Просто нужна ступенька между дворником и руководителем производства. Пересидишь пару недель – и давай вверх по лестнице!
– Очень неожиданно, – повторил Говоров. И хлопнул себя по лбу. – Это мой долг, – он положил перед Фёдоровым конверт. – Там немного не хватает: на нотариуса потратил, на банк… Но с получки отдам!
Начальники непонимающе переглянулись.
– Какой нотариус? Какой банк?
– Так я ж потому и опоздал! Ко мне вчера человек пришел. Серьезный такой… Десять тысяч долларов за акции предложил!
– Ну?! – выдохнул Малышев. – И что?
– Я ответа не дал, – простецки ответил Говоров. – Но подумал: это сколько же мои акции стоят? Посоветовался со знающими людьми, а они говорят, что, может, и миллион долларов! И что за них меня вполне убить могут.
Теперь начальники переглянулись понимающе.
– Кто ж это приходил? – спросил Фёдоров.
– Такой солидный, голова большая, залысины, и лицо: сразу видно – рулить привык…
Малышев порылся в бумагах на столе, достал папку, вынул несколько фотографий.
– Кто из них?
– Вот этот! – уверенно ткнул пальцем Говоров.
– Палыч, сука! – зло сказал Фёдоров.
Малышев кивнул. А Вайс отошел в сторону и сел на стул, будто происходящее его не касалось.
– Этот вполне тебя убить может, – сказал Фёдоров. – И на куски порежет. И съест!
В замызганном «Москвиче»-комби за забором Палыч встрепенулся и даже выронил наушник.
– Гля, они из меня людоеда делают!
Говоров кивнул.
– Я так и понял. Потому пошел к нотариусу, сделал завещание. Если я умру, или пропаду, или еще что, то все мои акции сожгут!
– А где акции-то? – быстро спросил Фёдоров. – Как узнают, что их жечь надо?
– Так я их в банк сдал, на ответственное хранение, – простодушно пояснил Говоров. – Вместе с завещанием. А еще заявления накатал: в газету, в милицию, губернатору. Там все расписано…
Фёдоров, Малышев и Вайс переглянулись в очередной раз. А потом одновременно посмотрели на Говорова. И если бы взгляды могли испепелять, то от новоиспеченного инженера осталась бы только горстка пепла. Но он был невозмутим.
– Что ж, разумно, – кивнул Малышев.
– Очень разумно и предусмотрительно, – сквозь зубы похвалил Фёдоров.
А Вайс только кивнул.
– Вы сами это придумали? Или кто-то под-сказал?
– Сам, – скромно сказал Говоров. – Хотя советчиков у меня много!
– Ну и сука! – бросил Палыч в машине, явно адресуя ругательство лоху Говорову.
А лох Говоров достал из-за пояса растрепанную общую тетрадь в черном коленкоровом переплете:
– Здесь все акции переписаны. По порядку, с указанием номеров!
Фёдоров напрягся и сделал повелительный жест, адресованный Вайсу.
– Ну-ка, Германович, посчитай!
– Не я же коммерческий директор! – огрызнулся Вайс, но, поймав грозный взгляд генерального, взял тетрадку и включил калькулятор.
На некоторое время в кабинете наступила тишина. Только щелкали клавиши, которые Вайс нажимал с удивительной ловкостью и быстротой.
– А кто у вас в доме акции скупал? – спросил Фёдоров. – Ну, по квартирам кто ходил?
– Да разные, их не поймешь! – махнул рукой Андрей. – Такая дородная, с огромной грудью, потом рыжий, с веснушками. Только им уже совсем мало осталось. Все скупил «джинн»…
– Какой джинн? – поднял брови Фёдоров.
– Кавказский, с усиками. Веселый такой. Он уже почти всех окучил. А кто заминжевался, потом одумались. Но таких осталось немного – Акопян умеет уговаривать…
Фёдоров и Малышев переглянулись.
– Да, это третья сила! – одновременно сказали они.
– Порядка пяти процентов, – наконец доложил Вайс.
Малышев потому и стал генеральным директором, что мог своевременно ощутить изменения обстановки и моментально приспособиться к ним. Вот и сейчас он понял, что Фёдоров ошибся: ни на алкаша, ни на забитого дворника, который за доброе отношение и в ножки начальству поклонится, и акции принесет на блюдечке, Говоров похож не был. Это один из «главных акционеров», крепкий орешек, хотя и работает под дурачка.
– Я вижу, Андрей Иванович, что вы обладаете аналитическим умом, даром предвидения и стратегического планирования. Нам нужны такие компаньоны! И такие друзья-единомышленники.
Фёдоров непонимающе вскинул брови. «К чему он клонит?»
– Вы правильно отказались от этого предложения. Конечно, акции стоят гораздо больше десяти тысяч. И я не стану делать вам недостойные предложения продать акции нам…
Вайс закашлялся, у Фёдорова брови вылезли на лоб. «Что шеф плетет?»
– Меня не устраивает наш главный энергетик! Он некомпетентен и не справляется с работой в новых условиях. Поэтому я предлагаю вам занять эту должность! И вообще изменить вашу жизнь. Вы ведь живете в доме для рабочих?
– Ну да… А где же еще?
– Теперь переедете в дом руководителей – туда, где живет Николай Егорович! У нас там стоит резервная квартира с мебелью, мы селим туда важных парт-неров и проверяющих из Москвы. Но они приезжают не часто и вполне могут жить в гостинице. А вам она подойдет. Правда, там только две комнаты, но улучшенная планировка и площадь под восемьдесят метров. Вас устроят две комнаты?
Говоров потерял дар речи.
– Да, вполне…
– Конечно, персональная машина с водителем, – продолжал Малышев. – Причем хорошая машина, БМВ, мы как раз должны получить… На нее нацелился Николай Егорович, но у него и так хороший «Форд»…
Фёдоров только глазами хлопал. Он ничего не понимал.
– Но чем я оправдаю все это?! – За такие блага Говоров был готов отдать свои акции, но он понимал, что как только они поменяют владельца, все благоприобретения могут превратиться в сухие листья, как в печальной сказке. – Извините, – продолжил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно тверже. – Но отец учил меня, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И вообще, я человек порядочный и щепетильный.
Он поймал себя на мысли, что все эти в высшей степени достойные качества не помешали ему совсем недавно спланировать и почти осуществить вскрытие чужого сейфа и аферу с игровыми автоматами. Ладно, не будем о грустном…
– Поэтому я хочу знать, чем я должен буду рассчитываться за этот… этот сыр?
Малышев, прикрыв глаза, глубоко кивнул, словно подтверждая невозможность бесплатной раздачи сыра, а равно должностей, квартир, автомобилей и прочих материальных и нематериальных ценностей.
– У меня к вам пока только две просьбы: первая – никому на стороне не продавайте ваши акции, если вдруг надумаете – то прямиком ко мне! – ясно и четко произнес Малышев. – Вторая – на собрании акционеров голосуете в упряжке с нами. Вам, как и мне, совсем ни к чему, чтобы всё здесь перешло в руки москвичей. Сами, как говорится, с усами.
Вошла Вера с улыбкой на пухлых губах и с кофейным набором на подносе. Фарфоровые чашки, мельхиоровый кофейник, сахар, конфеты, сливки. Малышев мягко дотронулся до её талии и показал взглядом на бар в форме большого глобуса на массивной подставке. Она кивнула, принесла толстенькую бутылку французского коньяка с золотым Наполеончиком на крышке и четыре пузатых бокала, расставила их, плеснула понемногу золотистой жидкости.
– Ну что, господин главный энергетик, согласны вы выполнить мои просьбы? – улыбаясь, спросил Малышев, поднимая свой бокал.
– Не вижу даже малейшей причины для отказа, господин директор! – бодро ответил Говоров, не спросив ничего, но запомнив директорское «пока».
Что-то изменилось в рутинном движении светил над головой Андрея, быстро и оглушительно. Они выстроились в выигрышную комбинацию огромного игрового автомата под названием «жизнь». И кто-то там, наверху, включил на видеомагнитофоне желаний ускоренную перемотку вперёд.
Они выпили. Малышев и Говоров с удовольствием, Вайс с опаской, а Фёдоров – с отвращением.
– Ну, и отлично! – Малышев промокнул губы салфеткой. – Сейчас я выпишу вам аванс, и вы с Верочкой поедете в магазин мужской одежды. Она поможет вам обновить гардероб. Верочка большой знаток шопинга!
– Ну и суки хитрожопые! – сказал Палыч в своей замызганной машине с аппаратурой прослушивания. Теперь он имел в виду всех собравшихся в кабинете генерального директора «Сельхозмаша».
Пашка Колотунчик ходил вокруг памятника, прижав к животу ручку большого скребка. За ним оставалось очищенное пространство, которое постепенно расширялось. Матвеич совковой лопатой раскидывал снежный вал, образовавшийся по окружности. С одной стороны, такая трудовая активность была призвана компенсировать разгильдяйство проштрафившегося Говорка и реабилитировать остальных дворников. С другой – им было интересно, что же там делают с нерадивым коллегой, поэтому они то и дело бросали взгляды на вход в заводоуправление.
– Что-то больно долго, – сказал Колотунчик, уже пятый раз за полтора часа.
– Да, видно, дерут по полной программе! – кивнул Матвеич. – Вплоть до увольнения!
Колотунчик остановился, тяжело дыша, высморкался пальцем, сплюнул.
– А чего так долго? – резонно спросил он. – Дворника уволить – пять минут делов…
Матвеич не знал, что ответить на столь здравое суждение, а потому вновь махнул лопатой.
– Хватит лясы точить, работай лучше! Они же в окна смотрят… Неровен час, и на нас ополчатся!
Но тут же лопата выпала у него из рук. Потому что в дверях заводоуправления показался довольный Говорок, поддерживающий под руку улыбающуюся Веру Петровну. Они неспешно спустились по предусмотрительно очищенным ступеням и сели в новенькую иномарку, которая возила кого-то из директоров. Машина сделала обычный круг вокруг комбайна и направилась к воротам.
– Вот такие колотунчики! – изумленно сказал Пашка.
* * *
Дело шло к весне, но за окном снова валил снег. Правда, Говорову теперь не придется его убирать. Поэтому он с удовольствием любовался крупными белыми хлопьями, которые кружились за большими окнами на уровне восьмого этажа и медленно опускались на далекую землю, на аккуратную детскую площадку с качелями и грибочками, на парк и расстилавшуюся за ним рощу. А вот Пашке Колотунчику, небось, кисло смотреть на такое безобразие. Да и для Матвеича это лишняя головная боль.
– О чем задумался? – Лена подошла сзади, прижалась всем телом, поцеловала в шею. Она быстро освоилась в новой квартире, перевезла вещи и чувствовала себя здесь хозяйкой.
– О жизни, милая, – философски отозвался Андрей.
– Да, жизнь переменчива! – засмеялась Лена и взлохматила ему волосы. – А ведь вначале я подумала, что ты самый обычный лох…
– Я – лох? – неприятно удивился Андрей. – Почему?
И сам же ответил: «Наверное, потому, что это написано у меня на лице!»
– Ну, вспомни, как это выглядело, – промурлыкала Лена. – Твоя одежда, эти встречи на работе, экономия в кафе… Все это не было похоже на образ жизни преуспевающего бизнесмена.
– И ты…
– Естественно, я решила, что ты все наврал.
– И собиралась меня бросить?
Она звонко рассмеялась:
– По-моему, именно это я и сделала!
– Да, ты отказывалась встречаться, не принимала приглашений… Но разве все упирается в антураж? Ведь я какой был, такой и остался!
– Конечно! – Лена погладила его по животу. – Когда ты приехал за мной на роскошной машине, повел в классный ресторан, потом привез сюда… Я сразу поняла, что ты никакой не лох!
– Просто у меня был трудный период, – промямлил Говоров. – И я надеялся, что ты поможешь мне его преодолеть.
– Но я же и помогла, – хмыкнула девушка. – Там, у тебя в фирме, на столе…
– Гм… Ну…
– А если бы я знала, что это временно, то помогала бы и дальше.
Говорову не нравился этот разговор, у него даже спина напряглась.
– Разве это правильно? – спросил он, глядя на падающие снежинки.
Сейчас он чувствовал себя так, будто ему предстояло завтра взять лопату и снова чистить площадь вокруг комбайна.
– А разве нет? – промурлыкала Лена, и ее рука скользнула ниже.
И весы в голове Андрея, которые всю жизнь взвешивали добро и зло, правду и неправду, вдруг замерли в состоянии равновесия. Наверное, Лена все делала правильно…
Снег продолжал идти.
* * *
– Ну, что там еще случилось? – Фёдоров, в коконе стойкого перегара, свалился в кресло напротив генерального директора и уставился на него расширенными чёрными зрачками в обрамлении желтоватых склер в красных алкогольных прожилках. – Опять что-то взорвали?
«Может, он не только пьёт? Может, и наркотики…» – подумал Малышев, но, стараясь сдерживаться, тихо ответил:
– Скоро узнаем. Из комиссии по акционированию завода звонили, хотели сообщить важную новость. У меня была встреча с японцами, тебя, как всегда, с собаками не найдешь, поехал Вайс.
– Вот падлы, мотают нервы! А когда вернется?
– С минуты на минуту. Что-то он сам не свой: позвонил, бился в истерике: «ЧП, ЧП»! Спрашиваю:
«В чём дело?» – «Только не по телефону!»
Из динамика переговорного устройства прощебетала секретарша Люся:
– Юрий Сергеевич, к вам Андрей Германович.
– Пусть войдёт, – грубовато ответил Малышев.
И усмехнулся: – Лёгок на помине.
Вайс почти вбежал в кабинет. Жидкая прядь волос, призванная прикрыть плешь, стояла ирокезом.
– К нам приехал ревизор?! – хихикнул коммерческий директор.
– Заткнись! – неожиданно истерично взвизгнул коммерческий директор. Опершись рыхлыми кулачками о стол перед Малышевым, он дрожащими губами театрально прошептал: – Нас продали!
– Ты что, с ума сошел, Германыч? – Малышев отодвинулся от Вайса, будто боясь заразиться его сумасшествием.
Фёдоров, на удивление не обратив на резкость никакого внимания, вытащил из кармана и поставил перед финансистом свою знаменитую фляжку. Вайс, что было ещё удивительнее, надолго приложился к ней.
– Пи-ец! – сказал он, оторвавшись и промокнув губы галстуком.
Таким интеллигентного Вайса ещё никто и никогда не видел и ничего подобного от него не слышали за всё время совместной работы. Он даже анекдоты умудрялся без мата рассказывать.
– Что случилось, дорогой? – с нарочитым спокойствием психиатра спросил генеральный директор.
То ли виски, то ли неподдельная уважительность коллег сыграли своё, но Вайс довольно спокойно ответил:
– В комиссию пришёл некто Акопян и зарегистрировался как самостоятельный акционер. – Он медленно перевёл многозначительный взгляд с Малышева на Фёдорова и, убедившись, что они еще не поняли, произнёс отчетливо, с паузами: – Это та самая третья сила. И у нее тридцать один процент акций!
– Да, пи-ец! – одновременно выдохнули Малышев и Фёдоров. – Это про него говорил Говоров!
Переложив тяжесть принесенной информации на плечи других руководителей, Вайс успокоился. Не спрашивая разрешения у хозяина, он подошёл к бару-глобусу, вытащил оттуда бутылку коньяка, налил до половины только один бокал и вернулся к столу.
Первым в себя пришёл Фёдоров.
– А кто он и откуда, этот Акопян?
– Ашот Степанович Акопян, частный предприниматель, – Вайс отхлебнул коньяк. – Житель нашего города.
– Откуда у него столько акций?! – побагровев, закричал Малышев. – Где он их взял?!
Вайс пожал плечами.
– Мне председатель комиссии не докладывал, просто поставил в известность.
– Старпёры?! – Фёдоров развёл руки и закинул голову, устремив взгляд в потолок, словно собрался молиться. – По одной он бы столько не скупил… Ну три процента, ну пять…
– Скорей всего! – согласился Вайс. – Откуда же ещё! У Смолина, Поленова и Станицына было двадцать шесть процентов. Нам отказывали, а ему продали!
– Вот суки! – Малышев уже взял себя в руки. – А ведь какие песни пели про родной завод и милый край! – Неожиданно он грозно посмотрел на Вайса как на виновника происшедшего и резко спросил: – За сколько они продались, эти иуды?
Но виски и коньяк сделали Андрея Германовича совершенно бесстрашным, поэтому он ответил со снисходительной мягкостью:
– Извините, Юрий Сергеевич, но я ходил в комиссию не в качестве ревизора. Сумму сделки мне никто не докладывал. Да и никакого значения это не имеет. Какая для нас разница – хоть за пять копеек!
Фёдоров всё-таки что-то сумел рассмотреть на потолке и, переведя взгляд на Малышева, сказал:
– Всё не так просто. Смолин вот так, с бухты-барахты, акции продавать не стал бы, он не последний кусок доедает. Да и оба других пенсионера не нуждаются. А вот если им пистолеты ко лбам приставили, – он сложил пальцы пистолетом и прицелился почему-то в Вайса. – Тогда другое дело! Причем достаточно было придавить Смолина, а те за ним, как утята за уткой…
– Кто пистолеты приставил? Кто он вообще такой? Кто за ним стоит? Центральный рынок? Парниковая мафия? Торговцы цветами? – закричал Малышев и вдруг неожиданно набросился на Вайса:
– Почему он не пришёл к нам, почему не представился?
Практически пьяный Андрей Германович вдруг как с цепи сорвался:
– Какого хера ты на меня-то орёшь?! Да кто мы такие для этого джигита?! У нас тридцать два процента на троих, а у него на одно рыло – тридцать один! Это мы должны бежать к нему представляться. Мы Говорова с его пятью процентами в жопу целуем, а владелец трети завода должен сам к нам бежать?
Малышев и Фёдоров ошалело смотрели на Вайса. На их лицах постепенно начало проступать понимание ситуации. Как это ни ужасно, но Вайс был совершенно прав!
А тот, насладившись произведённым эффектом, продолжил:
– Думаю, он сам ждёт, кто из нас первый прибежит на поклон.
– Ах ты, очкастая! – Фёдоров, угрожающе глядя на него, начал подниматься из кресла.
Малышев хлопнул ладонью по столу.
– Хватит вам, надоело!
Генеральный директор встал и задумчиво прошёлся по кабинету. Подошёл к бару-глобусу и закрыл крышку-полусферу, откинутую Вайсом. Постучал по стеклу аквариума. Медленно повернулся к соратникам.
– С этим Акопяном надо беседовать. Причем вместе с нашими конкурентами. – И обратился к Фёдорову: – Николай, ты знаешь, как связаться с этим… как его… Храмцовым?
– Конечно. Они теперь в гостинице «Центральная» заседают. Сняли люксовый отсек на первом этаже, три входа-выхода, хорошая охрана…
Малышев поморщился.
– Я сказал «связаться»! Дашь мне его телефон!
А сам выясни как можно быстрее, кто такой и чем дышит этот Акопян. Установи возможность связи. Придется провести трехстороннюю встречу!
– Даже так? – Вайс отрезвел.
– Только так, – кивнул Фёдоров.
* * *
Машина уже стояла внизу. На заднем сиденье лежал шикарный букет алых роз: Федор в точности выполнял поручения шефа.
– Это тебе! – Андрей вручил подруге цветы.
– Спасибо! Куда мы поедем?
– Увидишь. Это сюрприз.
– Как здорово! – Лена захлопала в ладоши. – Я люблю сюрпризы.
Всю дорогу Андрей держал руку на круглом, обтянутом скользкой лайкрой колене спутницы. А она нюхала непахнущие розы и гладила его ладонь. Словом, в полумраке комфортабельного салона автомобиля царила полная романтическая идиллия.
Через полчаса БМВ подкатил к ресторану «Джон Сильвер». Это было единственное злачное место, которое Андрей знал. Не считая «Медеи», которая по уровню не подходила для демонстрации Лене красивой жизни. Недалеко только что запарковалась красная «Тойота», из которой солидно выбрались Юрка Цуканов и Валерка Конев. Следом выпорхнули Алинка Гусева и Валька Шальнева. Они оживленно беседовали и смеялись, но вдруг смолкли и замерли. Четыре пары глаз изумленно уставились на Говорова, помогавшего красивой спутнице выйти из шикарного, а главное, новехонького лимузина.
– Это Говор, что ли? – довольно громко спросил Конев.
– Да брось, – махнул рукой Цуканов. – Просто похожий парень.
– Нет, он, – воскликнула Алинка.
– Привет, Говорок! – крикнул Конев.
– Здорово, Конь! – В тон ему ответил Андрей и, взяв Лену под руку, повел ко входу.
Встретил их тот же официант, похожий на брачного афериста: бабочка, прилизанные, зачесанные на пробор редкие волосы, сладкая улыбка.
– Здравствуйте, добро пожаловать, рады вас видеть, – привычно запел он.
– Здравствуйте! Я вип-зал заказывал.
– Да, да, конечно! – Официант уставился на Андрея, напрягая профессиональную память: где он его видел?
Но память давала сбой. Кожаное темно-коричневое пальто, шарф расцветки бербери, коричневые лакированные туфли, непокрытая голова, элегантная стрижка, красивая спутница, – в этом обрамлении трудно было идентифицировать лицо, однажды виденное на фоне выношенной куртки.
– Прошу вас! – Официант сделал учтивый жест.
Они прошли через общий зал, который был уже практически заполнен отдыхающей публикой. Легкий шумок разговора, звяканье бокалов, сдержанный смех – вечер только начинался.
Говоров уверенно прошел в глубину помещения, распахнул резную деревянную дверь. Те же бра в розовых абажурах, та же просторная комната с овальным столом, тот же бордовый бархатный диванчик под бархатной тяжелой шторой. На этот раз обстановка не вызывала у него ассоциаций с криминалом и развратом…
Андрей повесил в зеркальный шкаф пальто, оставшись в сером с отливом костюме, белой крахмальной сорочке с пристегнутыми уголками воротника, из-под которого струился яркий галстук в красно-белую полоску. Официант принял у Лены короткую шубку под леопарда и устроил ее рядом с кожаным пальто.
– Вы у нас уже бывали, господин…
– Зовите меня Андрей Иванович! – сказал Говоров. – У вас бывал, но нечасто. Однако помню, что вас зовут Веня.
– Да, совершенно верно, – улыбнулся «брачный аферист». Если он и вспомнил спутника постоянного клиента Заборовского в старом сером свитере с протертым локтем, то виду не подал.
Говоров сделал заказ, и официант исчез.
– Похоже, ты здешний завсегдатай, хотя и не признаешься, – улыбнулась Лена. В коротком сверху и снизу черном платье, черных колготках и узких черных лодочках она выглядела очень эффектно. – А я тут впервые. И мне очень нравится. Тем более отдельный зал… Это так шикарно! А кто эти ребята?
– Однокашники, – сухо отозвался Андрей.
– Симпатичные!
Официант принес закуски, водку в графинчике и вино для Лены. А кроме того, незаказанную бутылку итальянского шампанского.
– Это от ваших друзей, – пояснил он.
– Таких друзей водить в музей! – буркнул Андрей.
Но через несколько минут вся компания появилась не в музее краеведения Тиходонска, а в вип-зале ресторана «Джон Сильвер». Улыбаясь, они шли гуськом, подтанцовывая и помахивая руками в такт музыке, несущейся из общего зала. Впереди шел Конев, с бутылкой коньяка, за ним девушки, поднявшие над головами перекрещенные фужеры, а замыкал шествие Цуканов с шампанским.
– Андрей, рады тебя видеть! – Конев расставил руки, чтобы обняться, но Говоров не встал навстречу, и тот опустил их, свободной рукой отряхнув и без того чистый пиджак. – Ты здорово поднялся! На чем, если не секрет?
– На дури.
– Тс-с, – Валерка опасливо оглянулся. – Об этом громко нельзя…
Алина звонко рассмеялась.
– А, ты прикалываешься! – Конь смутился, но только на миг. – Ну, ты юморист! Давай выпьем!
Они расселись вокруг овального стола, рассчитанного как раз на шесть человек. Конь налил мужчинам коньяку, Цуканов женщинам – шампанского.
– Давайте выпьем за дружбу и студенческое братство! – торжественно провозгласил Конь и потянулся наполовину полным фужером к Андрею.
– Давай, раз мы такие друзья, – сказал тот. – Хотя помню, как вы мне предлагали за машиной бежать и за бампер держаться!
Валерка ничуть не смутился.
– Спьяну чего не наворотишь! А что ты нас с дамой не знакомишь?
– Меня зовут Лена! – исправила недостаток девушка. – Это так здорово, что вы столько лет дружите!
Все чокнулись, причем Цуканову пришлось для этого встать и подойти к Говорову.
– Молодчина, Андрей, я знал, что ты своего добьешься!
– А чего же вы на похороны Егорова с Игнатьевым не пришли? – мрачно спросил Андрей.
– Да я вообще ничего не знал! – воскликнул Конь.
– И я! – подтвердил Цуканов. – И девчонки.
А много наших было?
– Да почти никого. Осколкова, Семенов, Медведева и я. Маринка напилась и меня ругала, что это я виноват.
– Да она дура! – закричала Шальнева и тряхнула густой рыжей гривой.
– Истеричка! Она и в институте такой была. А сейчас, когда жизнь не сложилась, обозлилась на весь мир!
– Держись от них подальше, Андрюша! – вмешалась Гусева, прищурив свои раскосые зеленые глаза. – У них свой круг, а у нас – свой! Наливайте, ребята!
Но Говорова такое застолье не устраивало.
– Извините, друзья мои, – строго сказал он. – Мы специально заказали отдельный кабинет, чтобы посидеть вдвоем. Так что попрошу…
По тону и смыслу фраза прозвучала менее учтиво: «Убирайтесь вон, канальи!»
Но гости не обиделись и встали.
– Конечно, Андрюша! – сказал Конь. – В следующий раз специально соберемся все вместе и повеселимся!
– А будете в Москве, звоните, мы там хорошо повеселимся, – сказала Шальнева и протянула Андрею визитку.
– И я свой телефон напишу, – блондинка Барби нацарапала номер на салфетке и тоже вручила Андрею.
Непрошеные гости ушли. Андрей перевел дух.
– Наконец-то! Ну, давай теперь нормально поедим и выпьем. Сейчас уже Веня стейки принесет.
– А по-моему, хорошие ребята, – возразила Лена. – С ними весело. Можно было с ними посидеть…
– Очень хорошие, – сказал Андрей. – Когда спят. Причем зубами к стенке!
* * *
– Ну, что раскопал? – нетерпеливо спросил почерневший от нервов и недосыпа Малышев.
Фёдоров угрюмо пожал плечами:
– Все как мы и думали! Смолин до сих пор транквилизаторы пьет. Говорит, действительно, пришли двое, приставили к голове пистолет, дали две минуты на раздумья. И сказали как-то интересно…
– Что сказали?
– Что-то типа: «Или на столе сейчас будут акции, или твои мозги!»
– Что-то такое я где-то слышал… Это же из кино, про крестного отца…
– Короче, он все и отдал. Да еще Поленову и Станицыну позвонил, чтобы не упорствовали. У тех тоже гости были. Одновременно всех окучили!
– Да-а-а… А этого пробил?
– Мутное дело! Никто его не знает, даже фамилии Акопян не слышали!
– Ну, и что особенного? Мало ли у нас подпольных миллионеров, цеховиков всяких? До поры они прятались, маскировались, а сейчас вылезли из щелей, мешки с деньгами откопали и начали заводы и пароходы скупать. Он местный?
– Армавирский. Прописался у нас где-то с полгода назад, в какой-то нежилой халупе.
– Ну? А что в Армавире?
– Там его тоже никто не знает, – мрачно сообщил Фёдоров.
– Да-а-а, действительно… Значит, подставной? – Малышев тяжело глянул на боевого, в полном смысле слова, заместителя.
– Скорее всего! – кивнул коммерческий директор. – Не мог же он со своим мешком в Тиходонск на телеге приехать и начать скупать «Сельхозмаш» за шапку сухарей! Кто-то его навел…
– Это точно! Только почему они нашему дворнику пушку ко лбу не приставили?
– Да просто не знали о нём. Или не смогли подобраться. У него ведь серьезное прикрытие…
– Да вот это и непонятно, – развел руками Малышев. – Он не производит впечатления серьезного человека!
Фёдоров засмеялся:
– Да он лох лохом! Принимает подчиненных в любое время, во все проблемы вникает самолично, все капризы удовлетворяет… Хочешь на больничный идти – иди, лечись! Надо жену из роддома забрать – пожалуйста, забирай! А кто работать будет? Я слышал, он даже деньги рабочим в долг дает! Так он совсем работяг разбалует.
– Деваться некуда, – сказал Малышев. – Его пять процентов, добавленные к нашим, могут решить все дело!
– Могли решить! А теперь, когда появилась эта долбаная «третья сила», положение изменилось…
Генеральный директор махнул рукой:
– Да ничего не изменилось. Объединимся с москвичами, наедем на этого Акопяна, заберем акции и поделим поровну. Чтобы все по-честному! А потом все равно их обгоним!
* * *
На втором этаже гостиницы «Интурист» в небольшом банкетном зале сидели участники памятной встречи в «Сельхозмаше»: Храмцов с Каратаевым и директором по развитию Олегом Сергеевичем и Малышев с Вайсом и Фёдоровым. Стол был сервирован аскетично: только белая полотняная скатерть, три пепельницы, в центре и по краям, бокалы для воды и по паре бутылок «Боржоми». Для открывания бутылок в центре стола лежал почему-то только один плоский ключ с выпуклым изображением Тиходонского драматического театра.
Высокие договаривающиеся стороны встретились холодно: руки не пожимали, сдержанно поприветствовали друг друга кивками, расселись по разным сторонам длинного стола.
– Ситуация такая… – начал Малышев, ни на ком не фокусируя взгляда. – Появился ещё один крупный акционер с пакетом, немного уступающим нашим.
– И это не наш общий знакомый, не Говоров? – быстро спросил Палыч.
– Нет, это не главный технолог нашего предприятия господин Говоров, – веско произнёс генеральный директор, сделав ударение на слове «нашего». – Этот человек нам неизвестен, да и вы его вряд ли знаете.
– Некто Акопян, – прищурившись, сказал Храмцов.
Сельхозмашевская троица переглянулась. Руководители были неприятно удивлены такой осведомленностью.
– Насколько я понимаю, у вас есть какие-то предложения, – продолжил Семен Борисович. – Причем в условиях, когда у нас связаны руки… Мы вас внимательно слушаем!
– Предложение очень простое: объединиться на время, чтобы честно разобраться с новым акци-онером.
– Что значит «разобраться»? – спросил Храмцов.
– Или выкупить у него акции и разделить их пополам, или…
Малышев замолчал, глядя в глаза Храмцову. Семён Борисович принял многозначительный взгляд и кивнул.
– Только без всяких эксцессов.
– Явных эксцессов, – уточнил Фёдоров.
* * *
– Вот это да! – восхищался обычно сдержанный Иван Сергеевич, осматривая квартиру. – Я даже не знал, что есть такие просторные и удобные!
– А какой вид из окна чудесный! – вторила ему Анна Михайловна. – И сколько света! А ванная какая огромная!
– Прошу к столу! – лучезарно улыбалась Лена.
Сегодня она оделась подчеркнуто скромно – брюки и свободно сидящая кофточка. Даже макияж свела к минимуму.
Стол Лена накрыла в шестнадцатиметровой кухне-гостиной. На белой скатерти было выставлено всё, что положено: донская селедочка с лучком, политая душистым подсолнечным маслом и уксусом, разваристая картошечка, масло и запретная черная икра, купленная на рынке из-под прилавка, тепличные помидоры и огурцы, запеченная в духовке курица с золотисто-коричневой корочкой, мягкий хлеб, запотевшая бутылка «Финляндии», белое и красное вино. Такой основательный стол Лена подготовила впервые за время их совместной жизни.
Отец довольно потер руки.
– Такую квартиру абы кому не дадут, – торжественно произнес он. – И главным энергетиком с бухты-барахты не назначат. Это все по заслугам, Андрей! Потому что ты жил правильно, не так, как новое поколение, за деньгами не гнался, все делал по совести.
Говоров смотрел в стол. Дело обстояло не совсем так, как думал отец. А точнее – совсем не так. Но говорить ему об этом нельзя. Иван Сергеевич жил в своей системе координат, и разрушать ее было бы несправедливой жестокостью.
– Поэтому я пью за тебя, моего сына, который всего добился своим трудом! За твои успехи, состоявшиеся и будущие!
Они выпили водки, закусили. Женщины пригубили вино. Точнее, пригубила Анна Михайловна, а Лена последовала ее примеру.
– Я тебя всегда учил: терпенье и труд – все перетрут, – сказал отец. – Если ты порядочный человек, то тебя люди любят и ценят.
– Не все так просто, папа, – деликатно сказал Андрей. – Вот я стал рабочих принимать не раз в неделю, а каждый день… Это хорошо?
– Конечно, хорошо!
– А двоим дал взаймы денег до получки. Это как?
– И это хорошо!
– А однажды дворник зашивался с работой, нервничал, так я ему помог площадь подмести. Это тоже хорошо?
Отец замялся:
– Ну, двор мести, конечно… Непривычно… – Голос его окреп. – Но ничего зазорного в этом нет.
Я однажды во время боевой тревоги…
– Теперь, когда и должность имеется, и квартира, пора о семье подумать, – вытирая губы салфеткой, перебила его мать.
Стало ясно, что кандидатура Лены родителями одобрена. Потому что мнение матери для отца являлось таким же законом, как в свое время Боевой устав ракетных войск.
– Подумаем над этим вопросом, – сказал Андрей.
* * *
Ярко светило солнце, снег уже растаял, только в лесополосе, через которую проходила разбитая дорога из города, еще лежали жесткие, ноздреватые сугробики. Дорога упиралась в забор из бетонных плит, за которым располагался оазис отдыха и развлечений.
На берегу глубокого озера, образованного выемкой песка из карьерной разработки и естественным путем наполненного холодными подземными ключами, стояло какое-то невнятное двухэтажное сооружение, похожее на панельный барак со стороны въезда и полностью застеклённое по обоим этажам со стороны озера. Когда-то здесь была лаборатория университета, проводившая перспективные исследования по распространению радиоволн в водной среде. Ходили слухи, что по хоздоговорным темам лаборатория разрабатывала системы новейшей связи между подводными лодками и именно поэтому панельный барак огорожен высоким глухим забором с двустворчатыми железными воротами и вахтером в будке. Так это было или не так, сказать трудно, но ворота с будкой и забор действительно присутствовали и частично эти слухи подтверждали. К тому же сидящие на уходящих в воду мостках сотрудники с удочками, которые на первый взгляд производили впечатление рыболовов, таковыми быть не могли, ибо в рабочее время никому ловить рыбу непозволительно. А значит, под видом рыбной ловли они испытывают те самые секретные гидрофоны, старательно маскируя свою истинную деятельность. Хотя, может, здесь просто был низкий уровень производственной дисциплины.
Но грянули новые времена, науку и оборонку отправили в загон, а их место успешно заняла многоликая коммерция. Вахтер исчез, ворота гостеприимно распахнулись настежь – на первом этаже бывшей научной лаборатории теперь располагался ресторан, а на втором – люксовские номера. Такое сочетание отражало преемственность научного подхода в заведении общепита, ибо послеобеденный, а особенно послеужинный отдых непременно требуют комфортного уединения. На крыше здания появились большие буквы, складывающиеся в слова «Голубое озеро», вечером они загорались голубым неоном и были видны издалека, как огни маяка, зовущие в приветливый порт уставшие от морских странствий корабли.
Но сейчас железные ворота были закрыты, к тому же для страховки снаружи их перегораживали машины: черный «Гелендваген» с московскими номерами и «Фольскваген» с тиходонскими. Возле каждой дежурили по два охранника: высокомерные москвичи, в костюмах, при галстуках, с наушниками в ушах и короткими автоматами поперек груди, и простецкие на вид заводские охранники в черной униформе без всякого выпендрежа. Служебные пистолеты у них, правда, имелись.
Держались посты обособленно и друг с другом не общались. Картина была настолько выразительной и внушительной, что подкатившие было к модной точке солидные мужчины на иномарках предпочитали развернуться и поехать в какое-нибудь другое место, чем выяснять, почему их не пускают и что происходит там, за воротами.
А внутри, у входа в ресторан, стояли еще два «Гелендвагена», на которых приехали Храмцов, Канаев и Палыч, «Мерседес» Малышева и «Форд» Фёдорова. Водители сидели на своих местах, а пассажиров не было: высокие договаривающиеся стороны находились в пустом зале, охраняемые стоящими на входе «шкафами» – по два с каждой стороны. Паритет был оговорен заранее Палычем и Фёдоровым, которые сидели по разные стороны стола: Палыч между Храмцовым и Канаевым, а Фёдоров между Малышевым и Вайсом. Стороны по-прежнему не разговаривали друг с другом и даже не обменивались взглядами. Атмосфера была слишком напряженной для дружеского банкета, который, по мнению обслуживающего персонала, и должен был здесь происходить. На этот раз стол был накрыт как положено: и выпивка, и закуски, а на кухне уже готовились горячие блюда. Но никто не притрагивался к еде, потому что ждали того, ради которого все и собрались, – Ашота Степановича Акопяна, который почему-то не торопился.
– Чего мы так сидим? – не выдержал Фёдоров и налил себе коньяку. – Не на поминках!
Не обращая внимания на осуждающие взгляды Малышева и Вайса, он смачно выпил, подцепил вилкой несколько кусочков копченой колбасы, с удовольствием закусил.
А к воротам тем временем подкатил убитый «жигуль» одиннадцатой модели, за рулем которого сидел широколицый восточный человек с усиками-стрелочками и странной треугольной бородкой, обозначенной прямо на подбородке. Он остановился впритык к джипу, упруго выскочил из кабины, осмотрелся.
– Не замерзли, ребятки? – заботливо спросил он здоровенного рыжего секьюрити. – Что-то вы легко одеты.
По уверенным манерам охранники, вознамерившиеся было дать непонятливому пришельцу от ворот поворот, поняли, что это не случайный посетитель, а тот, кого ждут их хозяева.
– Вы к Семену Борисовичу? – почтительно спросили москвичи.
– Вы к Юрию Сергеевичу? – тем же тоном поинтересовались заводчане.
– Нет, ребятки, – засмеялся незнакомец и похлопал ближайшего стражника по плечу. – Я сам по себе. Это они ко мне пришли!
И неспешно протиснулся между неплотно прикрытыми створками ворот.
Обе пары охранников схватились за рации и стали поспешно докладывать своему начальству о долгожданном госте.
Поэтому внутренняя охрана беспрепятственно пропустила Ашота Степановича, а когда он вошел в зал, то увидел шесть обращенных в его сторону лиц, на которых отчетливо читалось ожидание и скрытое напряжение.
– Здравствуйте, дорогие друзья! – приветливо улыбнулся он, превратившись в доброго джинна из старых киношных сказок. – Извините за опоздание! У меня машинешка старая, не чета вашим.
Палыч нажал и отпустил клавишу лежащей рядом на стуле рации. В соседнем кабинете пискнула такая же рация, лежащая на треугольном журнальном столике, по обе стороны которого сидели в мягких низких креслах, уставившись в телевизор, два ничем не примечательных мужчины лет тридцати – тридцати пяти, в чёрных брюках, таких же свитерах и понтовых китайских кедах «Три кольца». Короткие стрижки, никаких бросающихся в глаза особых примет, тренированные тела и спокойные сильные руки – они походили друг на друга, словно близкие родственники. Лица бесстрастны, как маски: их будто бы и не занимало, сколько ещё придётся ждать. Сколько нужно, столько и будут! Понадобятся они сегодня – хорошо! Ну, а нет, так и нет – тоже хорошо! Было видно, что ждать эти люди умеют.
Их имён не знали ни Храмцов, ни даже Палыч, в чьём непосредственном распоряжении они и находились. «Первый» и «второй» – вот и вся информация, которой располагали о них москвичи. И еще то, что это «спецы» высшей квалификации, последний резерв «Консорциума». И последний шанс для Храмцова и его команды.
«Первый» и «второй» смотрели на экран без интереса к происходящему, как смотрят на поплавок рыболовы, интересующиеся больше выпивкой, чем уловом. Звук телевизора был выключен, и ведущая тиходонских новостей безмолвно артикулировала полными красивыми губами, что было гораздо интереснее без той информации, которую эти губы сейчас сообщали.
Звук рации был условным сигналом, сообщающим, что «объект» появился. И они приняли его к сведению, но не отвлеклись от своего занятия. Зачем? Все приготовлено, они готовы в любой момент выполнить свою работу: в багажнике большого тупорылого джипа ждали своего часа мешок, верёвки и рессора – набор, как нельзя лучше приспособленный для того, чтобы в буквальном смысле спрятать концы в воду. У главного акционера Акопяна было только два выхода из банкетного зала, как уверенно думали все присутствующие: или в комиссию по акционированию с заявлением о продаже акций, или на дно озера.
Только сам глупый Акопян об этом не подозревал. Он с удовольствием опрокинул несколько рюмок «Тиходонской особой» и с аппетитом закусывал, шутил, рассказывал анекдоты.
– Приходит старик к врачу: «Мне семьдесят, жене тридцать, я с ней сплю три раза в неделю. И с молодой любовницей еще два раза! Это подвиг?» – Врач говорит: «Нет, не подвиг!» – «Может, это диагноз?» – «Нет, не диагноз». – «Тогда что это?» – «Это брехня!»
Ашот Степанович от души рассмеялся, наколол на вилку соленый белый грибочек, снова выпил и в очередной раз закусил.
– Хорошая водка! И грибочки отменные! – сообщил он. И обратился к сотрапезникам: – Ну, а вы чего такие смурные? В кои веки собрались, так хорошо сидим, а вы как будто уксус пьете, а не водку!
Действительно, хотя со стороны казалось, что в банкетном зале гуляет добрая компания состоятельных деловых людей, опытный взгляд мог определить: в этом застолье что-то не так. Заводчане Малышев и Вайс, хоть и поддерживали слабое компанейское бурление, но как-то натужно, без энтузиазма, с постными лицами, с какими обычно сиживали в президиумах скучных собраний. Только Фёдоров вел себя раскованно, широко улыбался, курил одну сигарету за другой и от души накачивался виски, практически не прикасаясь к закуске. Москвичи казались спокойными и весёлыми, отдавали должное донским яствам и дорогим напиткам, смеялись анекдотам, но за всем этим пряталось скрытое напряжение. И только Акопян держался совершенно естественно, вёл себя непринуждённо, ел, пил, веселился и вообще держался как гостеприимный хозяин, то и дело произнося витиеватые тосты. Но веселью его приходил конец.
– Уважаемый Ашот Степанович… – начал было Храмцов, но «джинн» перебил:
– Просто Ашот, дорогой! Вы такой хлеб-соль накрыли… Мы же теперь друзья, акционеры, одно дело делаем. Что будем церемонии разводить, на «вы» разговаривать? – Он снова выпил холодной водки и жадно набросился на горячую осетрину.
– Да, Ашот, извини, как раз о деле мы и хотели поговорить, – продолжил Храмцов. – Такое вот у нас созрело к тебе дружеское предложение: продай нам свои акции. Естественно, по хорошей цене.
Человек с хитрым лицом доброго джинна обвёл взглядом всех присутствующих: мол, серьёзно ли предложение или только шутка? Но обращенные к нему лица не располагали к шуткам. Так волки смотрят на жирного беззащитного барашка.
– А-а-а! Ясно, – вдруг рассмеялся он и налил себе «Тиходонской особой». – Все правильно, деловые люди должны попробовать все варианты. Молодцы! Но я не хочу продавать свои акции. А вот ваши – куплю! По-дружески говорю – не обижу. Как, пойдёт? Подумайте!
И Акопян, довольно улыбаясь, опять принялся за осетрину.
Храмцов посмотрел на Палыча, потом на заводчан. Вайс побледнел. Дело шло к развязке по второму варианту. Но что-то в этой ситуации всех настораживало. Акопян явно не был похож на дурака. Он не может не понимать, зачем его сюда пригласили. Он не мог не просчитать первого и второго варианта. Он не мог не догадываться о существовании «первого» и «второго». И несмотря на это, он пришел сюда один! Значит…
Временные союзники переглянулись еще раз. На невозмутимых лицах проступило отчетливое беспокойство. Местная власть запретила разборки только между москвичами и сельхозмашевцами. Жизнь Акопяна не защищали никакие запреты. Почему же он так спокойно сидит, жрёт, пьет и радуется жизни? Ответ может быть только один.
Значит, он подстраховался!
А раз так, то на дне озера могут оказаться совсем другие люди! И ни «первый», ни «второй» ситуации не изменят…
Шесть пар глаз в настороженном ожидании уставились на беззаботно обедающего главного акционера. Наступила тишина, сквозь которую иногда прорывалось удовлетворенное чавканье. Наконец, Ашот Степанович насытился, вытер салфеткой толстые губы и осмотрел сотрапезников. Причем осмотрел нехорошо: холодно, свысока, без всякого дружелюбия. Сейчас он если и был похож на джинна, то, уж конечно же, не доброго. За столом сидел злой, жестокий и могущественный джинн. И он чего-то ждал.
Из пустого коридора раздались гулкие уверенные шаги. Это было удивительно, так как ни внешняя, ни внутренняя охрана не могла пропустить никого без разрешения своих хозяев. Удивительно было и то, что в дверях банкетного зала исчезли постоянно маячившие фигуры охранников… Зато на пороге появился высокий плотный мужчина с короткой стрижкой и свирепо выступающей вперёд нижней челюстью.
Размеренным шагом он вошёл в банкетный зал и остановился у стола, заложив руки за спину. Колючий взгляд глубоко посаженных глаз медленно, как рентген, просветил каждого из сотрапезников. Вошедшие следом суровые стриженые парни в палёных под фирму ярких спортивных костюмах и кроссовках остались у входа, выстроившись во внушительную шеренгу. Их было человек десять, и руки они держали за спиной. У опытного Палыча похолодело под ложечкой. Такие же чувства испытали и все остальные. Особенно заводчане, которые узнали в нежданном госте самого Антона Серого, бандита новой волны, руководителя активно набирающего силу тиходонского оргпреступного сообщества.
«Спортсмен» постарше, похожий на тренера, поманил пальцем официанта и, кивнув похожим на раздвоенное копыто подбородком в сторону Серого, развернул его лицом к столу и отвесил лёгкий подзатыльник. Официант метнулся к стене, схватил свободное кресло и замер с ним за спиной Антона, ожидая, какое место тот себе выберет.
Акопян радостно вскочил и, почтительно согнувшись, двумя руками пожал вальяжно протянутую руку гостя.
– Здравствуй, Антон, здравствуй, дорогой, прошу, присаживайся! Пожалуйста, не побрезгуй нашим хлебом-солью…
Официант тут же поставил кресло рядом с Акопяном, а другой молниеносно принес приборы и рюмки.
– Позвольте представить, друзья, – торжественно объявил «джинн», который опять подобрел. – Антон Викторович Серов – бизнесмен, меценат, покровитель муз, прекрасный, честный и надёжный человек. Прошу любить и жаловать!
Богато убранный стол будто обдало ледяным сквозняком. Все присутствующие, даже москвичи, прекрасно знали, кто такой Антон Серый.
– Любить меня не обязательно, – тяжёлым, хорошо поставленным голосом пророкотал «бизнесмен Серов». – А вот жаловать придётся, раз уж свели нас деловые тропинки. Правильно я говорю, Семён Борисович?
Ни посланцев «Консорциума», ни заводчан Серову не представили, но тот, похоже, и так был в курсе, кто есть кто.
Храмцов нехотя кивнул.
– А вы согласны с этим, Олег Сергеевич? – Серый перевел взгляд на Канаева.
– Абсолютно! – слегка усмехнулся тот.
– Надеюсь, и господин Каратаев того же мнения?
– Безусловно, – солидно подтвердил Палыч. – Мы всегда заодно.
Москвичи держались хорошо и не теряли лица, в отличие от некоторых руководителей «Сельхозмаша»: у Малышева нервно подёргивалось веко, по белому лицу Вайса стекали ручейки пота. Только покрасневший от виски Фёдоров, развалившись, рассматривал вошедшего, как равный равного. Именно такого поведения требовал кодекс чести правильного пацана.
Может быть, поэтому Серов не стал опрашивать заводчан, а ограничился обменом взглядами с Фёдоровым: так расходятся в стратосфере случайно встретившиеся истребители после обмена сигналами «Я – свой».
– Ну, и хорошо, что мы уважаем друг друга, – произнес Серый. – Это значительно упростит наше общение.
Ашот наполнил ему рюмку, но тот только небрежно отмахнулся.
– Господин Акопян работает на меня. Я ему доверяю, как и должны доверять друг другу земляки… – продолжил Серов, а «джинн» интенсивными кивками подтверждал каждое его слово.
– Но мы тоже… – Малышев пошевелился и обиженно посмотрел на «бизнесмена» влажными телячьими глазами.
Тот, перехватив его взгляд, поднял руку, как бы воздвигая открытой ладонью невидимую преграду:
– Вы, Юрий Сергеевич, со своей командой мне, конечно, тоже земляки, но табачок у нас пока почему-то врозь. Хотя, – он добродушно улыбнулся Малышеву, как улыбался питон Каа бандерлогам, – я всегда открыт для тиходонцев. Скоро поговорим и с вами…
Малышев вздохнул и развел руками.
– …а пока я хочу поговорить с нашими столичными гостями.
– Мы вас внимательно слушаем, Антон Викторович! – кивнул Храмцов. Он делал вид, что полностью контролирует ситуацию.
– Я человек прямой и ходить вокруг да около не буду. Слышал о ваших неприятностях в наших краях и должен сказать, что вам еще сильно повезло. Я имею в виду вас троих, руководителей высшего звена, низовым… гм… сотрудникам повезло гораздо меньше. Да и, насколько я знаю, Олег Сергеевич уцелел только благодаря собственной осторожности и предусмотрительности…
– Вы очень осведомлены! – многозначительно произнес Храмцов.
– Я действительно осведомленный человек, – спокойно согласился Серый. – И не скрываю этого, ибо совесть моя чиста. Я не имею никакого отношения к вашим неприятностям. Вы меня понимаете? – И, не дождавшись ответа, продолжил: – Как заботливый хозяин, хочу вам помочь добрым советом, – Серый оперся руками на стол и наклонился вперед, как будто нависая над москвичами. – Тиходонск не Москва, он не резиновый. Да и нечего здесь у нас чужакам делать. Короче, мы тут сами уж как-нибудь разберёмся, а вы возвращайтесь в свою столицу и живите там дальше, как хотите…
Храмцов слушал и не верил своим ушам. Так с представителями всесильного «Консорциума» могла разговаривать только власть, к коей Серый никак не принадлежал. Неужели новая бандитская поросль действительно так уверенно себя чувствует?!
– За ваш пакет акций я даю лимон зелёных, и мы расстаемся друзьями! – Серый взмахнул рукой, сел на свое место, выпил, наконец, свою рюмку, лениво закусил. А от шеренги «спортсменов» отделился коренастый парень с лицом неандертальца и новеньким кейсом в руках, неспешно подошел к столу, щелкнул замками и откинул крышку. Чемоданчик был набит пачками стодолларовых купюр.
На каменных лицах москвичей ничего не отразилось: ни удивления, ни возмущения, ни согласия. Цена, объявленная Серым, была рассчитана на лохов, а не на серьезных людей, которые к тому же не собирались продавать акции за шапку сухарей, а наоборот – хотели по дешевке купить завод. Несмотря на благопристойную обстановку, вежливые слова и учтивые манеры, это был прямой наезд! Причем наезд очень крутой. Но поскольку и посланцы «Консорциума», и сельхозмашевцы помнили о мешке с веревками и рессорой, вступать в дискуссию они не хотели. Главной задачей было выбраться отсюда живыми.
Храмцов кашлянул.
– Как вы наверняка знаете при вашей осведомлённости, мы сами стратегические вопросы решать не можем. Ваше предложение будет незамедлительно передано руководству, а они примут решение.
Серый с пониманием кивнул.
– Ну, что ж, логично. Трёх дней хватит? Чтоб без ненужной спешки…
– Думаю, хватит, – с вежливой улыбкой ответил Храмцов.
– Только решение они будут принимать там, в Москве, а выполнять надо будет вам здесь, в Тиходонске, – скорбно, и даже с оттенком сочувствия, сказал Серый.
– Мы это понимаем! – Храмцов встал. За ним поднялись Палыч и Канаев. Чуть замешкавшись, сельхозмашевцы последовали их примеру.
– А что так рано засобирались? Давайте отметим знакомство, бабёшек пацаны привезут, культурный-мультурный программа будет. – Серый повернулся к «джинну». – Да, Ашот?
– Очень хороший программ, шеф! Очень насыщенный, – нарочито коверкая слова, произнес Акопян и залился скабрезным смехом.
– Благодарю, Антон Викторович, в другой раз с удовольствием, а сейчас надо срочно с Москвой связаться, – сказал Храмцов и, оглянувшись, окликнул официанта:
– Принеси счет, уважаемый!
Акопян протестующе замахал руками:
– Семён Борисович, дорогой, обижаешь! Вы здесь гости! Пойдемте, я вас провожу!
Храмцов тронул Канаева за руку:
– Забери наших… ассистентов, – Семен Борисович кивнул на дверь в соседний кабинет.
Однако когда Канаев заглянул туда, то никого не увидел. Телевизор продолжал работать, но комната была пуста, только прохладный ветерок шевелил гипюровые занавески на открытом окне.
Машины «руководителей высшего звена», как назвал их Серый, по-прежнему стояли у входа, но водителей нигде видно не было, как, впрочем, и охранников. Рядом, на земле, лежал большой мешок, придавленный рессорой и мотком веревки. Акопян осмотрел зловещие аксессуары смерти, неопределенно цокнул языком и покрутил головой.
Снаружи, у въезда на территорию, произошли кое-какие изменения: «Гелендваген» службы безопасности «Консорциума» и «Фольскваген» СБ «Сельхозмаша» были сдвинуты в сторону от ворот и имели весьма непрезентабельный вид: стёкла и фары разбиты, резина на спущенных колёсах порезана. Между машинами и забором, под бдительными взглядами угрюмых «спортсменов» с автоматами наперевес, сидели прямо на мокрой земле охранники и водители. Рыжий секьюрити скрючился и надсадно кашлял. Лицо его было разбито.
– Видишь, я же говорил – простудишься! – сочувственно сказал добрый «джинн», который, как оказалось, умел мгновенно перевоплощаться из одной ипостаси в другую. И обратился к пленникам: – Что вы тут расселись? Надо своих хозяев охранять, в город везти, машины ремонтировать! Кто вашу работу будет делать?
Те зашевелились, опасливо поглядывая на автоматчиков, стали подниматься, чистить запачканную одежду, разминать ноги.
– А оружие? – спросил заводской охранник.
– Конечно, отдайте! – приказал справедливый «джинн». – Только без патронов. Зачем нам вторая «Горячая изба»?
Один из автоматчиков принес тяжелый мешок, бросил на землю, глухо звякнуло железо. Посрамленные секьюрити разобрали бесполезные стволы. Через несколько минут две высокие договаривающиеся стороны покинули Голубое озеро. Посрамившая их «третья сила» осталась праздновать успех.
В «Мерседесе» генерального ехали все три руководителя «Сельхозмаша». В салоне царила гнетущая тишина. И только когда отъехали уже достаточно далеко, Вайс нарушил молчание:
– Это что же такое получается? Выходит, мы не с теми воевали?
– Особенно ты навоевался! – презрительно бросил Фёдоров. – Вместе со своим тезкой Говоровым! Вы вояки знатные…
– Скоро этот тип к нам придет! – мрачно сказал Малышев. – И предъявит такой же ультиматум! И что тогда делать?
– Не гоните волну! – спокойно сказал Уркаган. – Пусть он вначале с москварями разберется… Только думаю, нам не стоит в кустах отсиживаться. Если драки не избежать, надо бить первым!
Представители «Консорциума» тоже ехали в одной машине и тоже в молчании. Вдруг рация Палыча издала протяжный тоновый сигнал вызова.
– На связи! – отозвался Палыч. И, выслушав сообщение, обратился к Храмцову: – Слышь, Борисыч, это «первый». Спрашивает: не поджарить ли жопы этим мудозвонам?
Храмцов покачал головой:
– Пусть возвращаются к себе и ждут указаний!
– Отбой! Возвращайтесь на базу! – приказал Каратаев в рацию. И добавил, уже не в микрофон, а в пространство просторного салона: – Их надо по-любому гасить. Другого ничего не придумаешь!
– Не нам решать! – грубо отрубил Храмцов. – Лебедеву доложим, а дальше – как скомандуют!
* * *
К хорошему быстро привыкаешь. Справедливость этой поговорки Говоров ощутил на себе. От происшедших в жизни изменений голова недавнего дворника шла кругом. Но он уже забыл голодные времена, жизнь от зарплаты до зарплаты, транспортную толчею в часы пик, тупые лезвия для бритья, долги, осознание собственной никчемности и никому не нужности… Раньше Андрей старался по утрам быстрее выйти из дому вовсе не для того, чтобы поскорей приступить к уборке заводской территории, нет! Бедность и убогость его квартиры, да и всего его бесцельного бытия были причиной этого. Потому-то и убегал из беспросветной нищеты пораньше, чтобы скорее сменить обстановку. Хотя все равно оказывался среди таких же, как он, – неприкаянных и неимущих.
Теперь другое дело. Теперь он не спешил, наслаждаясь каждой минутой, проведённой за утренними хлопотами. Принять душ в просторной, с окном (невиданное дело!) ванной, побриться еле слышно жужжащим «Брауном» под яркими точечными лампами перед увеличивающим зеркалом, позавтракать любимой яичницей с беконом, выпить настоящий кофе – какой хочешь, хотя бы ту, ранее недоступную арабику, выбрать одежду в почти заполненном шкафу, – все это доставляло ему удовольствие. Плюс к этому Лена часто оставалась у него на ночь, это она готовила и подавала завтрак, она помогала подобрать сорочку к пиджаку и галстук к сорочке, она могла, будто невзначай, заскочить в ванную и подарить внеочередную порцию ласк, к регулярности которых он тоже успел привыкнуть. И не надо бояться опозданий на работу: внизу, за рулем мощного БМВ, ждет бывший раллист Федя, готовый скомпенсировать поздний выезд за счет сокращения времени прохождения дистанции. К тому же он теперь начальство, которое, как известно, не опаздывает, а задерживается…
– Во сколько вернешься? – спросила Лена. Она уже приготовила одежду на сегодня и теперь смотрела, как он одевается. – Я сегодня свободна, только съезжу к маме, проведаю Андрейку…
В последней фразе звучит отчетливый намек, но Говоров не обращает на него внимания.
– Думаю, к семи буду, – Андрей осмотрел себя в зеркало и удовлетворенно кивнул.
Перед ним в зеркальном отражении стоял элегантный успешный человек, ничуть не похожий на неудачника Говорова. Темно-синий костюм в легкую серую полоску, светло-синяя рубаха, строгий галстук. Он надел блестящие черные полуботинки, накинул черное кашемировое пальто, обмотал шею длинным темно-синим шарфом из тонкой шерсти, водрузил на голову широкополую шляпу.
– До вечера!
– Буду ждать! – Лена поцеловала его в губы.
Через три минуты он привычно уселся на заднее сиденье сверкающего черным лаком лимузина. Федор мягко тронулся с места. На губах еще чувствовался вкус Лениного поцелуя. Может, действительно жениться? Хотя это ответственное решение, его следует хорошо обдумать… А с другой стороны – что тут думать? Красивая, элегантная женщина, не дура, умеет себя вести, старается вести хозяйство, да и вообще – с Леной ему хорошо! К тому же в последнее время ему все чаще приходится выходить в свет, где бывает городское и областное начальство, там почти все присутствуют с женами.
– Ну, поживём – увидим! – сказал Андрей.
– Что, шеф? – озаботился водитель.
– Ничего, Федя, все в порядке!
– Не бойтесь, Андрей Иванович, домчу вовремя!
– Да я и не боюсь! Тем более, совещаний сегодня нет…
На самом деле совещание на «Сельхозмаше» было запланировано, и чрезвычайно важное, только участвовать в нем должен был узкий круг лиц. Очень узкий. Даже Вайса под благовидным предлогом отправили в отгул. Участниками были только генеральный и коммерческий. Но совещаться они собирались, конечно, не друг с другом, а с заклятыми врагами и временными союзниками из «Консорциума».
– Только лишнего не болтай! – предупредил Малышева опытный Фёдоров. – Раз они нам «жучка» вставили, то могут и на себе таких же насекомых принести.
– Думаешь, это их работа? – спросил генеральный, который не привык к таким делам и совершенно не заботился об информационной безопасности.
Накануне он даже не хотел впускать спеца-электронщика в свой кабинет, но Фёдоров настоял, в результате был обнаружен микропередатчик.
– А чья?
– Ну, может, эти… – Малышев указал куда-то наверх.
– Вряд ли. Они тоньше работают. Но посмотрим. Я их прямо в лоб спрошу. А в приемной их проверят детектором, Миша уже ждет…
– Тогда чего же бояться? – поднял кустистые брови генеральный.
– Береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет, – ответил Фёдоров. – Слыхал такую поговорку?
– Первую часть слышал…
– А про заговор с целью убийства слышал?
Малышев недовольно засопел и подошел к аквариуму. Вид плавающих рыбок всегда его успокаивал. А Фёдоров подошел к окну, нетерпеливо выглянул на заводскую площадь.
– Ну, где вы там? – спросил он неизвестно у кого…
Ночью неожиданно выпал легкий снежок, к утру он схватился ледяной коркой, а под первыми лучами солнца стал таять. Когда БМВ Говорова, объехав памятник комбайну, остановился у входа в заводоуправление, Пашка Колотунчик трудился как заведенный: скалывал ломом лед, потом лихорадочно махал метлой и совковой лопатой, сметая с асфальта льдинки, грязь и небольшие лужи.
– Здорово, Паша! – Говоров подошел, протянул руку и привычно пошутил: – Что за спешка? Или опять вивесторы приезжают?
Пашка шмыгнул носом, воровато огляделся, вытер об оранжевый жилет не слишком чистую ладонь и после быстрого рукопожатия тут же отдернул руку.
– Здравствуйте, Андрей Иванович. Именно что приезжают! А тут, как назло, – вроде уже весна, а он опять насыпался… Вот ведь какие колотунчики! – Пашка снова огляделся.
– Ты что, кур воровал? Чего головой крутишь?
– Чего, чего… А то сами не знаете! Увидят, как с начальством ручкаюсь, вот и дадут колотунчиков…
– Да за это разве дают?
– За все дают! – Пашка опять шмыгнул носом. – Сегодня сам Фёдоров сказал: вивесторы едут, языками вылижите площадь, до чистого асфальта… А с кем лизать? Тебя вот забрали на повышение, а на твое место никого не дали! И Матвеич обещал подсобить, а не пришел! – Он кивнул на прислоненную к памятнику вторую метлу. – От меня уже пар идет, а толку мало! Вот увидят, что площадь не убрана, значит, что? Значит, я не справляюсь! И попрут в три шеи…
Говоров на миг задумался.
– А знаешь что? А давай я тебе помогу! В четыре руки быстрей пойдет! – Андрей схватил метлу. Шерк-шерк-шерк…
Колотунчик попятился:
– Андрей Иванович, ты это… Заканчивай… Тебе-то ничего не будет, а мне колотунчиков-то достанется.
– Э-э-э, братец, тебя не поймешь! И так плохо, и этак нехорошо… Давай, ты лед срубай, а я сметать буду! – сказал Говоров, привычно взмахивая метлой.
Шерк-шерк-шерк…
Фёдоров замер у окна. У него даже челюсть отвисла…
– Ну-ка, Юра, подойди, а то мне всякая чертовщина мерещится, – негромко позвал он, но в тоне слышалось такое изумление, что Малышев немедленно подбежал и стал рядом.
– Ну, и что ты уви…
Фраза оборвалась на полуслове. Генеральный и коммерческий директоры молча смотрели, как главный энергетик завода в элегантном пальто и щегольской шляпе метет площадь перед заводоуправлением. Второй дворник в оранжевом жилете возил скребком по асфальту чуть поодаль.
– Похоже, он чокнутый, – сказал Малышев. – Причем на всю голову!
– Лох есть лох! – кивнул Фёдоров.
Шерк-шерк-шерк! – шаркала метла.
На этот раз джипов было два. Огромные, черные, угловатые, они обогнули площадь по часовой стрелке. Руководители ехали в первом, второй занимала охрана.
– Обратите внимание, как одет этот дворник! – удивленно сказал Храмцов. – Видно, дела у них идут неплохо!
– Да, действительно! – Олег Сергеевич даже присвистнул. – Я такого никогда не видел!
– Это не дворник! – внес ясность Палыч. – Это главный энергетик завода и крупный держатель акций господин Говоров…
– Тот самый?! – изумился Канаев. – Но почему он метет двор?
– Не могу объяснить, – развел руками Палыч.
Джипы остановились друг за другом возле ступеней, ведущих в дирекцию. Охранники выскочили, подбежали к головной машине, распахнули дверцы.
– Пусть они сами разбираются – кому мести двор, кому чистить сортир, – подвел итог Храмцов. – А у нас более важное дело. Пошли!
В кабинете Малышева витали сизые облака табачного дыма. Оба руководителя курили сигары, которые Малышев держал на всякий случай в баре-глобусе. Пользовались ими редко. Сейчас они хотели произвести впечатление богатых капиталистов, а поскольку представление о таковых было сформировано карикатурами советских газет, на которых толстые дядьки в цилиндрах зажимали акульими зубами огромные сигары, то и символы преуспевающего капитала были выбраны соответствующие.
– Юрий Сергеевич, вы готовы принять гостей? – спросила Вера в селектор. Это была кодированная фраза. Она означала, что электронщик Миша проверил приехавших сканирующей рамкой и не обнаружил записывающих или передающих устройств.
– Да, пусть заходят! – сказал Малышев.
В огромный директорский кабинет вошли трое солидных мужчин. Как и в первый визит, впереди шел Храмцов, следом – Канаев, Палыч замыкал процессию. На этот раз они не представлялись. И хозяева не встали навстречу, только кивнули и, поздоровавшись, жестами предложили садиться.
– А в первый раз нас не проверяли, – сказал Семен Борисович слегка обиженным тоном.
– Первый раз вы нам таких подарков не засылали! – Фёдоров со стуком поставил на стол стеклянную баночку из-под майонеза. В ней лежал небольшой, с игральную кость, кубик, из которого торчала небольшая проволочная антенна.
Храмцов изобразил удивление, Канаев никак не отреагировал, а Палыч быстро перевел взгляд с «клопа» на Фёдорова, и тот понял, чья это работа.
Только через кого действовал этот старый бандит? Уборщица? Ночной сторож? Или… Неужели Верка?! Да нет, мало ли посетителей проходят за день через кабинет генерального… И любой мог прижать снизу к столешнице этот кубик…
– Думаю, мы собрались не для того, чтобы разбираться между собой! – сказал Семен Борисович. – У нас есть общий враг! Причем очень опасный!
Фёдоров кивнул. После встречи лицом к лицу с Серым он изменился: стал более озабоченным, постоянные стычки с Вайсом перестали приносить удовлетворение, даже интерес к спиртному пропал. Он всегда говорил, что виски его успокаивает, но угрозу, исходящую от Серого, ничто не могло смягчить. Потому что видавший виды Уркаган знал, что такое нарождающиеся бандиты новой волны, не признающие ни законов, ни морали, ни даже воровских правил… Пересечение по любому поводу с такими типами добром не заканчивается.
Если этот тип раскрыл пасть на их пакет акций, то хорошо, если хоть что-то заплатит. А то и просто отберет все у живых или у мертвых…
– Я связался с Москвой и получил санкцию на самые решительные действия, – продолжил Храмцов. – Но думаю, что это дело касается не только нас, но и вас.
Фёдоров кивнул. Малышев тоже.
– Организационную сторону мы берем на себя, – вмешался Палыч. – Но материальные расходы должны понести поровну.
Сельхозмашевцы опять кивнули.
Палыч усмехнулся, взял со стола блокнот для заметок и крупно написал: «$50 000». Потом показал число заводчанам.
Малышев покрутил головой: мол, многовато будет!
– Работа сложная, нужны хорошие специалисты, – пояснил Палыч. – А они дорого стоят!
– Но все же сложности в первую очередь касаются вас, – возразил генеральный. – Это вам назначен срок в три дня!
– Думаю, в данном случае торговаться не следует, – веско сказал Храмцов. – Сегодня срок назначен нам, а завтра назначат вам.
– Хорошо, не будем мелочиться, – вмешался Фёдоров.
Малышев пристально посмотрел на него и кивнул.
* * *
Слухами земля полнится. Хотя борьба за «Сельхозмаш» происходила под ковром, отголоски ее выходили за пределы круга заинтересованных лиц. В деловых кругах Тиходонска быстро распространилась информация о том, что Серый изгоняет москвичей из города, дав им три дня на завершение всех дел. При этом вокруг гражданина Серова был создан ореол благородства, смелости и геройства, как вокруг рыцаря, отважно выступившего на битву с драконом.
Нельзя сказать, что донские бизнесмены очень любили авторитетного земляка, но он был понятней и предсказуемей, чем посланцы столичной организации. Да и рычаги воздействия на местного упыря найти проще, чем на голову дракона, туловище которого уютно устроилось в далеком столичном гнездышке. Поэтому все ждали развязки этой истории. Но она оказалась совсем не такой, какую ожидали.
Через два дня после встречи в «Голубом озере» Ашот Акопян вышел из комиссии по акционированию «Сельхозмаша», сел в машину и подъехал к офису Антона Серова, расположенному в престижном доме в самом центре Тиходонска. В здании он пробыл около сорока минут, затем вышел вместе с Серовым, который, перед тем как сесть в свой БМВ, вдруг взял «джинна» под локоть и отвел в сторону.
– Что-то я не догоняю, – понизив голос, спросил он. – Какие могут быть заморочки, если у нас тридцать один процент акций, а у москварей и заводчан по двадцать семь?
– Да я же говорю: у заводских есть козырь за пазухой! – вытаращив глаза, прошептал Акопян, оглядываясь – не слышат ли их два замерших у автомобиля громоздких охранника. Антон был так уверен в своей безопасности, что держал охрану больше для престижа, чем для реальной защиты. Тем более что обстановка никаких опасностей не сулила. Было три часа дня, светило яркое солнышко, почуяв тепло, на предус-мотрительно взрыхленном газоне радостно чирикали воробьи и ворковали голуби.
– Какой козырь? Они «катают», что ли?
– Да нет… У них там один кекс работает, а у него пять процентов акций. Если они с ним сольются, то нас перебьют…
– Если да кабы, – недовольно буркнул Серов. – У меня обед стынет! Ты все оформил как надо?
– Еще не все. Акции я на подставное лицо скупал. Теперь надо получить от него доверенность и переоформить.
Акопян снова оглянулся. Но охранникам было не до того, чтобы слушать разговоры хозяина. Их внимание привлекла молодая крупная женщина, которая перекладывала у края тротуара продукты из одной сумки в другую. Интерес вызвали, конечно, не продукты, а ее поза. Женщина низко наклонилась, открыв любопытным взорам узкие трусики, которые, собственно, мало что скрывали. В отличие от охранников, двое мужчин, идущих мимо, не обращали на нескромную картину никакого внимания, они что-то оживленно обсуждали, рассматривая на ходу какие-то документы. Наверное, это тоже были бизнесмены, хотя одетые не в костюмы, а в черные брюки и свитера.
– Так переоформляй, дорогуша! – Серов, похлопав «джинна» по плечу, повернулся к автомобилю. И тут благостная картина мгновенно и ужасно изменилась. Вместо документов в руках «бизнесменов» появились удлиненные глушителями пистолеты.
– Пс-с! Пс-с!
– Пс-с! Пс-с!
Приглушенные звуки не были похожи на выстрелы, скорей на звук газов, вырывавшихся из-под пробки открываемой бутылки шампанского. Они не спугнули даже беспечных птиц на газоне. Но Серов и Акопян, взмахнув руками, как сбитые кегли повалились на подсохший асфальт. Охранники проделали такой же номер.
Потом «бизнесмены» разделились – первый бросился к БМВ, сел за руль и включил двигатель. Второй на миг задержался и сделал по контрольному выстрелу в головы основных фигур, после чего без особой спешки сел в машину. БМВ плавно тронулся с места и влился в транспортный поток.
Женщина продолжала утрамбовывать в сумке продукты, ласково светило солнце, болтали о чём-то своём птицы.
Объявленный через двадцать минут план «Перехват», как и обычно, никаких результатов не дал.
* * *
Расследование «Тиходонской бойни» продвигалось. На конспиративной квартире обнаружили трупы Монгола и Слона. Их оружие «привязали» к пулям и гильзам, оставленным в «Горячей избе». Кроме того, оказалось, что из автомата Слона был убит московский бандит Карнаух в перестрелке на шинном складе. Стрелки на схеме следственной бригады Генеральной прокуратуры с двух сторон уперлись в кружок с надписью «Е. Бескудников».
После этого были арестованы Бескозырка и руководитель его боевого отряда Филат. Оба были крепкими орешками, и все блатные думали, что расколоть их невозможно. Но… Столичный прокурорский генерал дал оперативникам карт-бланш, полностью развязав руки. С задержанными работали майор Петров, который к этому времени исполнял обязанности начальника городского УВД, и капитан Михалкин, который исполнял обязанности начальника УР.
Вполне понятно, что оба хотели закрепиться на новых должностях и избавиться от унизительной приставки «и.о.». Неизвестно, какие тактические приемы допроса и какие психологические подходы они использовали, но за двое суток сумели смягчить каменные сердца преступных авторитетов, пробудить их давно заснувшую совесть и достучаться до того хорошего, что сохранилось в самой глубине их черных душ. В результате оба дали признательные показания. Филат рассказал, что и перестрелка на шинном складе, и расстрел в «Горячей избе» произведены по прямому указанию Бескудникова. Самое удивительное, что вор в законе Бескозырка, которому западло в любой форме сотрудничать с властями, а тем более давать показания и сдавать подельников, подтвердил названные факты и пояснил, что в основе этой войны лежал обстрел автомобилей московских покупателей «Сельхозмаша», произведенный по заказу одного из руководителей завода Фёдорова, по кличке Уркаган, специально привлеченными высокопрофессиональными киллерами, которых он не знает.
Спецсообщение о раскрытии Тиходонской бойни ушло в Москву, откуда пришла команда «фас!» – и оперативно-следственная бригада принялась раскручивать уголовное дело, невзирая на чины, должности и звания фигурантов. И тут произошло убийство Серова и Акопяна, которое только ускорило вращение обычно неповоротливых шестеренок следствия.
Первым арестовали Фёдорова, назначили комплексную проверку финансово-хозяйственной деятельности «Сельхозмаша». На завод прибыл куратор из ОБЭП майор Костюков в паре с так и не уволенным налоговым инспектором Зеленцовым. Только на этот раз они выявили и продажу станков, и продажу цветного металла, и «черную» наличку от арендаторов. Арестовали Малышева с главным бухгалтером, исполнять обязанности директора остался Вайс, которого бывший друг Игорь Павлович Зеленцов теперь даже не узнавал. Проверка продолжалась, и Вайс был готов продать или даже подарить свои акции кому угодно, только бы выскочить из закрутившейся мясорубки, в которой его судьба имела не самые веселые перспективы.
Таким результатам представители «Консорциума» могли только обрадоваться, но возможностей радоваться у них не было, потому что вначале арестовали Олега Сергеевича с Аляской, потом во время обысков в офисе, автомобилях и по месту жительства нашли незарегистрированное оружие и наркотики, после чего были арестованы Храмцов и Палыч. Они возмущались и утверждали, что ни оружия, ни наркотиков у них не было и быть не могло, ибо охрана вооружена на законных основаниях, а к наркотикам они, как лица руководящего состава солидной организации, никакого отношения не имеют. Но факты, запротоколированные в присутствии понятых, опровергнуть было довольно трудно. С обвинением в убийстве Седова и Акопяна было сложнее, ибо Храмцов резонно утверждал, что очередь желающих разобраться с тиходонским авторитетом растягивалась на километры. Но тут раскололся «красный директор» Малышев, который полностью изобличил подельников в сговоре на ликвидацию конкурентов.
Следствие набирало обороты. А недавние конкуренты в борьбе за завод сидели в соседних камерах тиходонского следственного изолятора. Уцелевшие охранники Паша, Борец и Кольцо уехали в Москву, «первый» и «второй» растворились в неизвестности.
Оставался нерешенным один вопрос: кто станет хозяином «Сельхозмаша»? Ему и было посвящено внеочередное совещание при губернаторе.
* * *
– Таким образом, товарищ губернатор, массовое убийство в «Горячей избе» раскрыто, все причастные к нему лица арестованы, – с облегчением заканчивал короткий доклад полковник Зебров. Его должность еще оскорбляли буквы «и. о.», и он надеялся, что теперь удастся от них избавиться. Поэтому в завершение торжественно добавил победный аккорд:
– Московские «варяги» привлечены к уголовной ответственности, а оставшиеся на свободе покинули Тиходонск!
Косачев довольно улыбнулся и гордо осмотрел собравшихся в кабинете, будто именно его усилиями достигнута эта победа.
– Вот это другое дело! – благодушно прогудел он. – Новое руководство областной милиции работает по-новому, отсюда и хорошие результаты. Я напишу министру представление на ваше утверждение в должности!
Полковник Зибров просиял:
– Служу России! – Он щелкнул каблуками.
И вспомнив что-то, добавил: – Товарищ губернатор, в раскрытии отличились исполняющие обязанности начальников УВД и уголовного розыска города…
Но Косачев только махнул рукой.
– Своих подчиненных вы сумеете поощрить своей властью. А мы переходим ко второму вопросу: как идет акционирование «Сельхозмаша»? Доложите, товарищ Митрофанов!
Пухленький, с розовыми щеками, председатель комиссии по акционированию вскочил, раскрыл толстую папку и, заглядывая в бумаги, пробубнил:
– На сегодняшний день картина такова: у москвичей – двадцать семь процентов акций, у руководства «Сельхозмаша» – тоже двадцать семь процентов, у Акопяна – тридцать один процент. Еще Малышев просил включить в реестр Говорова, у него пять процентов, и он был заодно с ними. Но…
Митрофанов замолчал и принялся лихорадочно рыться в бумагах.
– Что «но»?! – не выдержал Косачев.
– Есть одна неувязочка… Техническая, что ли… Хотя сейчас я и не знаю…
– Что ты тянешь? – губернатор стукнул кулаком по столу. – Говори как есть!
– Акции Акопяна скуплены на паспорт Говорова. Ашот Степанович обещал это переоформить… Мы поверили ему на слово, с учетом того, что его интересы аффилированы с интересами нашего бизнесмена Серова… Но в сложившихся обстоятельствах переоформление стало довольно проблематичным… Если не сказать – невозможным…
Губернатор рассвирепел:
– Что ты все крутишь?! Акопян убит, как он может что-то переоформлять!
Митрофанов подобрался, как школьник, получивший подсказку:
– Докладываю, картина такова: основной пакет – тридцать шесть процентов акций – принадлежит Говорову!
Сидящий напротив губернатора Вайс даже рот открыл от удивления.
– Кто такой Говоров? – спросил Косачев, обращаясь к Вайсу.
– Это… Это наш главный энергетик!
– То есть, по существу, в настоящее время руководителями завода являетесь вы и этот Говоров?
– Ну какой он руководитель? Без году неделя, – промямлил Вайс.
Губернатор перевел взгляд на полковника Зеброва.
– Что скажет милиция о руководителях завода, оставшихся на свободе?
Начальник УВД кивнул, чувствовалось, что он хорошо вник в тему.
– Говоров ни в каких разборках не участвовал, компрматериалов на него не имеется. Гражданин Вайс тесно сотрудничал с арестованными Малышевым и Фёдоровым. Возможно, к нему могут быть вопросы…
– Какие вопросы? – похолодел Вайс. – Я ни на что не претендую… А Говоров пользуется авторитетом у рабочих! Недавно он лично помогал дворнику чистить снег перед заводоуправлением.
– Получается, что самым крупным акционером является положительный человек и ничем не запятнанный руководитель? – спросил губернатор.
– Именно так! – уже уверенно сказал Митрофанов.
Зебров и Вайс согласно кивнули.
– Тогда надо закрывать этот вопрос! – Губернатор снова пристукнул ладонью по столу. – Товарищ Митрофанов, назначьте собрание трудового коллектива, я лично приму в нем участие.
– Пора заканчивать всю эту возню и приступать к работе. Надо перевести завод на новые рельсы, соответствующие новому времени! – Он обвел присутствующих взглядом и остановился на Зеброве. – Думаю, что арестованные держатели акций продадут свои пакеты администрации области. Разумеется, по разумной цене. А я похлопочу, чтобы вы скорее стали генералом!
– Продадут, куда они денутся… То есть я имею в виду, что они разумные люди и понимают, как надо себя вести. В колонии акции им не понадобятся.
– Ну и хорошо! – подвел итог губернатор.
* * *
«Вчера на заводе «Сельхозмаш» при поддержке областной администрации прошло собрание акционеров, на котором председателем правления и генеральным директором был избран Говоров Андрей Иванович, работавший ранее там же инженером, а затем главным энергетиком. Интересно, что рабочие завода вышли к заводоуправлению с плакатами «Говорова – директором!» и «Мы за Говорова!». Таким образом, реализуется демократия в новых условиях хозяйствования…»
Газета «Вечерний Тиходонск»
* * *
Эту газету прочли многие. И реагировали на информацию по-разному.
– А что, Матвеич, здорово я придумал про плакаты? – хвалился Пашка Колотунчик. – И народу мы правильно разъяснили, какой он простой да отзывчивый! Без этого его бы хрен выбрали. Дали бы колотунчиков – и все дела!
Матвеич задумчиво кивнул:
– Только теперь он тебе вряд ли нальет…
– Нальет, не сомневайся! Он это… демократичный… А чего ты такой смурной?
– Да не знаю… Темная какая-то история, – мрачно ответил Матвеич. – Непонятная… Уж больно все просто вышло…
– Видишь, мать, справедливость восторжествовала! – Иван Сергеевич победно потряс газетой. – Чтобы там ни говорили, но если правильно живешь, по совести, то люди тебя признают! Вот и Андрюша наш без всяких махинаций, без лизоблюдства большим человеком стал!
– Странно это, Ванечка, очень странно… – Анна Михайловна покачала головой. – Если кругом смотреть, то второго такого случая и не найдешь. Лишь бы справился наш сыночек. Там ведь как голый среди волков…
– Разыграли комедию! – скривился Малышев. Он сидел в привилегированной камере с телевизором и двумя приличными соседями – взяточником и расхитителем. – Ну какой директор из этого лоха? Он двум свиньям корм не раздаст…
Сокамерники многозначительно переглянулись.
– Народ подговорили, пешку поставили, у нас акции отобрали и радуются… Ничего, отольются кошке мышкины слезки…
– Это ты мышка, Юрий Сергеевич? – дробно рассмеялся взяточник. – Такой маленький, беспомощный, невинный?
– Не похож он на мышку, – согласился расхититель. – На жирного складского кота похож…
