– Кто там?

Голос раздавался из переговорного устройства рядом с дверью.

– Это Леший. Я звонил утром, мы договаривались.

Лязгнули невидимые замки, дверь медленно распахнулась.

Барыга стоял один, в домашних трениках и каких-то смешных удмуртских тапках с загнутыми носами. Он совершенно облысел за эти годы, постарел, стерся как-то.

– Давненько здесь не бывал, – сказал Леший, входя и оглядывая прихожку. – Эх, молодость!.. Помнишь ту старинную серебряную сахарницу, в девяносто девятом? Отличная была вещь! А николаевские рубли, которые тебе Хорь схабарил? Помнишь Хоря?

– Я всех помню, – сухо проронил барыга. – В чем проблема?

– Проблем нет, – весело сказал Леший. – Есть золото, чистяк, «трижды девять».

– Сколько?

– Много.

– Откуда?

– Из «минуса», откуда еще. Не паленое. Отвечаю.

Барыга смотрел мимо Лешего, чего-то соображал.

– Хорь в две тысячи втором был в последний раз. Ты и того раньше. Это десять лет получается, – сказал он.

– И что?

– Много воды утекло. Кому сбывал все это время?

– Никому. Вышел из «минуса», завязал. Другие дела подвернулись. Сейчас вот развязался.

– И сразу чистый голд нарыл?

– Хорош допрос устраивать, – сказал Леший. – Раньше тебе насрать было, откуда хабар, вопросов не задавал!

– Раньше ты был диггер. А сейчас неизвестно кто. Мне сказали, ты в Контору ушел.

– Это никого не еб…т. Как ушел, так и вернулся. Я тебе дело предлагаю, а не замуж выходить.

Барыга молчал.

– Если бы я тебя в разработку хотел отдать, прислал бы молодого кренделя, ты бы ни о чем не допер, – сказал Леший. – А так я пришел сам. Соображай.

– Ладно, – сказал барыга. – Пробы на месте?

– Типа того.

– Что это значит?

– Большой кусок, десять кило. Я отпиливал от него понемногу. Маркировка нарушена.

Дальше прихожей Лешего пока что не пускали. Это была даже не прихожая, а комната для предварительных переговоров… нет, скорее карантинная камера: впереди стальная решетка и плотная штора, сзади – входная бронированная дверь, справа – обклеенная клеенкой стена, слева – запертая кладовая, в которой, Леший это помнил по прошлым визитам, есть выход в соседнюю квартиру, а там – черный ход на улицу. Барыгу звали Михаил.

Миша Зеленоградский, когда-то он считался у диггеров вполне надежным скупом. Поменялось ли здесь что-то за последние годы, Леший наверняка не знал. Но идти больше было не к кому.

– Десять кило голда? Одним куском? – повторил Михаил, сверля дверь кладовой задумчивым взглядом.

– Уже не десять, если быть точным, – сказал Леший.

– Неважно. Очень большой кусок. Этот голд из Гохрана. Частникам такие глыбы не продают. И ты утверждаешь, что он не паленый?

– Да.

– Так не бывает.

Лешему не нравилась эта его новая манера смотреть мимо собеседника. Он уставился в переносицу Михаилу и сверлил ее до тех пор, пока тот не встретился с ним взглядом. И взгляд этот тоже не понравился.

– Короче. Берешь или нет? – сказал Леший.

– Мне нужен образец, – проговорил Михаил и моргнул. – Лучше весь кусок…

– Ага. Таскаю его в авоське по городу, конечно. Вот, держи.

Леший протянул спичечный коробок с небольшим, в ноготь, отпилом. Михаил взял его, и лицо его сразу заострилось, на носу обозначился хрящик. Он любил золото так же, как Леший свой «минус». Точнее, не сам «минус», а говно, которого там, как известно, много. Потому что главное не в нем – в золоте или говне, – главное в окружающем его пространстве. Михаил любил пространство, где покупают и продают ценные необычные вещи. Он был неплохим скупом, даже по-своему честным. Именно поэтому Леший и Хорь в прошлом пользовались его услугами, никаких косяков не было ни разу. Но это все в прошлом…

– Мне надо провести анализ, – сказал Михаил.

Леший кивнул.

– Дело хозяйское.

– Пять минут. Даже меньше. Подождешь здесь, о'кей?

Раньше ему было достаточно посмотреть на вещицу, потереть ее пальцем или ногтем, вот и весь анализ.

– Не проблема, – сказал Леший. – Я подожду. Мне здесь даже нравится.

Он подошел к решетке, подергал ее рукой.

– Кстати, как там Кривицкий? – спросил он. – Ничего о нем не слыхать?

– Кривицкий? – Михаил насторожился.

– Ну да. Боря Кривицкий. Такой же барыга, как и ты. Я с ним по давности работал иногда тоже…

– Я ничего не знаю о Кривицком. – Взгляд Михаила опять заблудился в районе кладовой. – А разве что-то не так?

– Да все так, – сказал Леший.

– Нет, постой. Ты меня в чем-то подозреваешь?

– Нет. Иди, делай свой анализ. Я тут, за решеточкой, отдохну.

Михаил не сдвинулся с места.

– У меня не было никаких дел с Кривицким! – упрямо повторил он. – Чего ты Кривицкого сюда приплел?

Леший вздохнул.

– А по мне, Миша, так лишняя хитрожопость только во вред. Это лично мое мнение. Я вот Кривицкому как-то товар сдать хотел, а он «братков» на меня навел. С тех пор про Кривицкого никто не слышал, у кого ни спрошу. Вот так-то.

Михаил мрачно выслушал его.

– Я своими делами занимаюсь, в чужие не лезу, – проговорил он.

– Это хорошо, Миша.

Леший проследил за его взглядом, подошел к двери кладовой, приложил к ней ухо, послушал. Грохнул в нее кулаком.

– Хватит там дышать, слышь?! – крикнул он. – Золота с собой нет, зато РГД-5 есть, если тебе интересно!

Михаил метнулся к решетке. Леший успел сбить его с ног, схватил за шиворот, ударил головой о стальные прутья, отбросил обмякшее тело. В это время дверь кладовой с грохотом отлетела, оттуда шагнул человек с пистолетом в руке. Он уставился на корчащегося на полу Михаила, потом поднял вытаращенные глаза на Лешего.

– Брось, – сказал Леший.

В правой руке он сжимал гранату, усики были сведены. Одно движение – и кольцо вылетит, освобождая предохранительную скобу. Человек наклонился и осторожно положил пистолет на пол. Из-за портьеры послышались шаги, кто-то хрипло выкрикнул:

– Миха, ты? Чего так долго?

– Открой дверь! – тихо приказал Леший.

Человек из кладовой, не сводя с него испуганных глаз, подошел к двери, привычно защелкал запорами, перещелкнул какой-то рычаг, нажал какой-то тумблер. На вид ему было не больше двадцати пяти, редкая бороденка, морда кошачья. «Хрен их поймет сейчас, – подумал Леший. – Бандиты какие-то пошли левые, и на бандитов-то не похожи…» Он нагнулся, выхватил из руки скупщика коробок с отпилом. Тот приоткрыл мутные глаза.

– Что за шум, Миха? – снова раздалось из-за портьеры.

Редкобородый, наконец, справился с замком и открыл дверь. Леший выскочил на лестницу, быстро сбежал вниз. Двор переходить не стал, прошел вдоль стены, обошел дом, притормозил возле следующего подъезда. Если бы этот с кошачьей мордой вышел через черный ход и опять сунулся – свернул бы шею, жалеть не стал. Леший успел утвердиться в мысли, что пистолет у него тоже левый: пневматика или в худшем случае – травматика, уж больно дуло узкое…

Но никто не сунулся. Леший вышел на улицу, поймал первое попавшееся такси и поехал домой.

Лифт не работал, пришлось идти пешком на девятый этаж по дымовой лестнице. Пуля хотела снять квартиру на двенадцатом в этом же подъезде, там был второй санузел и вид красивее. Хорошо, что не послушал ее, пришлось бы еще три этажа топать. Да и, опять же, дороже…

Она открыла дверь, потрясла перед собой растопыренными пальцами и совершенно невпопад заявила:

– Вся линейка упоротая! От костюмов до жакетов, даже, блин, джинсы! Особенно по бедрам заметно. А цвет? Отдавать семьсот баксов за этот отстой, да, блин, пусть меня повесят!

– Чего? – не понял Леший.

– Это не тебе, – быстро проговорила она другим тоном. – Да это мой пришел!.. Так слушай, о чем это я?

Ушла в спальню. Он только сейчас заметил трубку телефона, которую она прижимала плечом. Легкие взмахи разведенных в стороны ладоней говорили о том, что Пуля только что красила ногти.

– Не говори! Гальяно совсем опаскудился, хуже Вали Юдашкина! Скоро рабочую форму для проституток шить начнет! С дырой на заднице, такие, знаешь! Ха-ха-ха!

Голос утих, она прикрыла за собой дверь. Леший пошел в ванную, вымыл руки. Поставил чайник на кухне.

По дороге он успел все обдумать. Нет, он все правильно сделал. Конечно, есть вероятность, что Миша Зеленоградский не при делах, он просто перестраховывался, поэтому и посадил того кекса с пушкой в кладовую. Ну, боялся типа, что Леший придет и обыск у него сделает. Или просто вынесет весь хабар из квартиры… Теоретически так. Практически это невозможно. В этом бизнесе старым клиентам принято доверять, иначе каждая сделка будет заканчиваться кровавой баней. Или ты доверяешь клиенту, или не доверяешь, только два эти состояния. А если ты не доверяешь и в то же время соглашаешься на встречу, да еще прячешь в кладовой кекса с пушкой, – значит, стопроцентно ты хочешь его поиметь.

Поиметь себя Леший не дал. Но радости от этого было мало. Миша был последним из старых барыг, кого Леший знал по диггерским временам. Последний вариант. Больше обратиться было не к кому.

– Где был?

Пуля зашла на кухню, дуя на свеженакрашенные ногти.

– Прошвырнулся по старым знакомым. Обедать когда будем?

– Спроси лучше – где.

Леший про себя выругался.

– Ты о чем? Опять ресторан?

– Я не успела ничего приготовить. Светка с мужем поссорилась, мы сперва в «Чанг Мэй» сидели, потом ей надо было по магазинам прошвырнуться. Сеанс шоп-терапии.

– Какой-какой терапии?

– Шоп, – раздельно повторила Пуля. – По-английски магазин. Шоп-терапия. Но ей все по барабану, ревела всю дорогу, хотела димедрол глотать с горя… – Она замолчала, посмотрела на Лешего. – Блин. Ну, в чем дело? Я что, должна была котлеты тебе лепить, когда моя лучшая подруга вешается?

– Светка? Да какая она тебе лучшая подруга? Ты ее и полгода не знаешь! Познакомились на какой-то распродаже, сходили на пилатес, выпили по коктейлю – и все, капец, теперь не разлей вода, ходите вместе, дурью маетесь!

Пуля картинно выпятила нижнюю губку, сделала задумчивое лицо и присела в глубоком реверансе.

– Пардон, товарищ майор. Я забылась. Опростоволосилась. Совершенно упустила из виду, что хождение по старым знакомым требует дополнительных калорий. Ах, это тяжкое бремя государственных обязанностей! Вы совсем себя не щадите, ваше величество! А я – ах, какая же я дура. Ах, ах, ах. Казните меня, милостивый государь!

Лешему иногда хотелось врезать ей по шее. Но у нее здорово получалось вот так издеваться, ничего не скажешь. Даже рука не поднималась.

– Никакого ресторана сегодня не будет, – сказал он. – И завтра тоже. Деньги закончились.

Между тонкими безукоризненными бровями (идеальный пример осевой симметрии) пролегла складка.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Наличных денег больше нет.

– Какая хрень, однако… И пока не предвидится? Денег, в смысле?

– Не знаю! – рыкнул Леший. – Я голоден! Собери что-нибудь пожрать, в конце концов! Я достаточно ясно выразился?

Пуля воткнула руки в карманы спортивных брюк («Пака Гарсиа», белое и розовое), крутнулась на носках, задумчивым шагом отправилась на кухню.

– О! У нас есть какой-то замороженный кусок чего-то вкусного! – радостно сообщила она оттуда. – И банка с капустой!

– Вот и сообрази что-нибудь! И побыстрее!

Она сообразит, можно не сомневаться. При необходимости Пуля достаточно легко трансформировалась из гламурной дамы обратно в обычную девчонку из «хрущевки». Пока еще трансформировалась…

Леший заперся в спальне, достал телефон, набирая номер, выглянул в окно. Девятый этаж. Он ни на минуту не забывал, что это девятый этаж. Высота. Под ногами двадцать пять метров. Для него, привыкшего к «минусу», вросшего в «минус» по самую макушку, это было все равно что болтаться в воздухе на веревочке… В своей квартире на Сивцевом Вражке он чувствовал себя куда увереннее. Первый этаж, выход в подвал через пол в прихожей. Но Пуля там не смогла жить. Или не захотела. Запах, шум, шныряющие под окнами тени… Да и холостяцкая его хибара, если на то пошло, больше походила на руину, чем на любовное гнездышко… Правда, он даже ремонт сделал, но не помогло…

– Алло, – густо раздалось в трубке.

– Андрей, здоров. Короче, накрылось. Миша отпадает. Надо искать что-то еще.

Андрей Исаков отвечал медленно, заторможенно, как с похмелья.

– Да, вот засада… Жалко… Черт. Я не зна-аю…

– Ты что-то про надежного парня говорил, – сказал Леший. – У тебя есть его телефон?

– А?.. Ща-ас… Не помню. Подожди…

Ждать пришлось долго. Исаков кряхтел и стучал где-то там у себя, потом и вовсе затих.

– Ты уснул там, что ли? – не выдержал Леший. – Алё!

– Я здесь, – отозвался он. – Ищу телефон… Во, нашел, кажись. Нет, не то… Щас, ща-ас…

– Опять на стакан сел, что ли?

– Нет. Все в порядке. Торможу немного… Прикемарил тут как бы… А с чего ты новые каналы ищешь? У тебя же все схвачено было…

– Было, да сплыло! Сегодня пришел к старому знакомому, так еле ноги унес…

– Слушай, я за этого ручаться не могу, – включил заднюю Исаков. – На вид вроде надежный, а как на самом деле – не знаю… Может, внутри он гнилой, как зуб…

– Чего ж ты мне голову морочишь?

Леший отключился. Нельзя сказать, что этот разговор поднял ему настроение. Тем более, хотелось есть… Ладно, сейчас перекусит, жизнь станет веселей.

…Но «замороженный кусок чего-то вкусного», когда Пуля попыталась разморозить его в духовке, вдруг резко задымил и завонял горелой тряпкой.

– Я не знаю, Леш, честное слово! Совершенно забыла! Это мы в «Вог» сидели на Кузнецком, и какой-то урод жвачку на столе оставил! А я прямо локтем!.. – Пуля едва не плакала. – И мне кто-то сказал, что если намочить и на ночь положить в морозильник, то жвачка потом легко отлепится! Ну, я и положила, и – забыла, блин! Полгода, наверное, прошло! Искала же, искала потом его, всю квартиру перевернула, чуть не руки на себя не наложила… Это же Брунелло Кучинелли, не хрен собачий! И, главное, сложила так аккуратно, ну, блин, чисто кусок фарша, представляешь?! Ну, как нарочно!

– Ничего не понимаю, – сказал Леший. – Так что это было-то? Брунелло… Как его?

– Брунелло Кучинелли! Итальянский модельер!

Леший посмотрел на дымящийся обугленный сверток в мойке.

– Здорово же ты его уделала.

– Ручная вязка, Лёш! Мне Поплавская его из Милана привезла!

– Кого? – никак не въезжал Леший.

– Свитер, кого! Свитер, блин! – У Пули по щекам натурально текли слезы. – Ты что, издеваешься?

Он подошел к окну, открыл раму, чтобы выветрился дым. Это та самая Пуля, думал он, которая когда-то через весь город ночью летела ко мне на Сивцев Вражек после ссоры с матерью… Та самая, которая просила показать ей тайный подземный город, где дома крышами врастают в небо, где сутки напролет горят разноцветные фонари и горожане танцуют медленные танцы и никуда не торопятся. Сколько разного вздора они тогда несли!..

Нет, та девчонка из «хрущевки» определенно куда-то делась, никакими обратными трансформациями ее уже не вернуть.

И когда же это произошло?

Леший точно не знал. Постепенно, исподволь. Незаметно. Ведь все сначала было здорово. Он чувствовал себя двадцатилетним… Ну, ладно, пусть двадцатипятилетним. Молодым. Казалось, начинается новая жизнь. Рядом дорогой человек, с которым готов шагать до самой последней черты. Какие-то общие точки, интересы, разговоры до утра, планы на будущее… На совместное будущее.

И вот все расползается в стороны, рвется. Сейчас, здесь. В этот самый момент, когда он, хоть убей, не может подрубиться, кто такой этот хренов Брунелло-Хуелло, как можно реветь из-за какого-то свитера, и почему вместо того, чтобы спокойно сесть и пообедать, как нормальные люди, они стоят над этой вонючей дымящейся тряпкой?

– Будет тебе обед, успокойся! – обиженно всхлипнув, сказала Пуля. – Ровно через пятнадцать минут! Я маме позвонила!

– Когда? Зачем? – удивился Леший.

– А что мне было делать, по-твоему?

– И что? Мама тебе рассказала, как приготовить жаркое из подгоревшего свитера со жвачкой?

Она выдохнула через стиснутые зубы.

– Нет. Она приедет к нам, привезет пельменей и салатов каких-то. Она сказала, у нее полный холодильник…

– Ты что, с ума сошла?! – заорал Леший. – Твоей мамы нам здесь только не хватало!

– Что поделать, ваше величество, что поделать! – Пуля опять пошла в атаку. – Маменька моя, простая женщина из народа, не может допустить, чтобы ваш монарший желудок испытывал какие-то неудобства! Летит сюда на крыльях всеподданнейшей любви! Простите ей великодушно этот порыв!

Нет, когда-нибудь он ей все-таки врежет по шее…

Леший с необычайной ясностью вдруг понял, что а) пельмени будут магазинные, б) весь обед ему будут вкручивать мозги и в) лучше бы он остался совсем без обеда.